Цветок для Луизы

      В поместье графства де Ла Фер царила особая атмосфера «мудрого спокойствия» — как иногда выражался в уме старый слуга Гримо, служивший у хозяина владений уже много лет. Гримо был крайне молчалив и очень сдержан, говорил односложно и только по делу, одним словом — он полностью соответствовал красивым, но очень печальным пейзажам одной из самых старых и благородных земель в провинции Берри.       Трехэтажное поместье из серого камня с двумя башнями по бокам окружал густой непроходимый лес, словно хранил и защищал зелеными ветвями грусть и тоску от той радости, что осталась за его пределами. Иногда Гримо подумывал бежать из строгих владений, но потом тяжело вздыхал и понимал, что бежать ему некуда и никто не ждет его за границей темного леса. Перекрестившись и укорив себя за вольные мысли, он возвращался к своим повседневным делам, и жизнь продолжала течь печальным, но в то же время безмятежным чередом.       Когда Гримо подметал каменные дорожки во дворе поместья, ведущие ко всем отдаленным композициям владений, он всегда посматривал на небольшой пожелтевший пруд, который находился у самого леса. Пруд давно зарос трясиной и цвел, привлекая мошкару и стрекоз, и навевал плачевным видом своим желание в нем утопиться, и только желтые кувшинки каким-то чудом нашли жизнь на поверхности мутной воды и тем самым останавливали мысли Гримо о самоубийстве.       Но не все было так печально в спокойной жизни графства. Здесь жил маленький хорошенький кареглазый мальчик, который редко, но все же приносил разнообразие в скучные будни графа де Ла Фер. Очаровательный малыш Рауль звонко смеялся, наблюдая, как на пруду плавают дикие утки и выдергивают друг у друга перья. Его смех был заразителен, и Гримо не мог не улыбнуться в ответ, даже тонкие губы графа подрагивали в легкой улыбке, когда звонкий хохот разносился по всему графству. Рауль приносил радость, когда просто бежал по дорожке, хлопал в ладоши и задавал множество простых вопросов обо всем на свете. Он любил старого Гримо. Был с ним ласков и добр, любил брать его за руку и вместе с ним идти в зимний сад, а потом расспрашивать о цветах и растениях. И Гримо улыбался в ответ и отвечал коротко, но понятно, и только про единственный цветок, росший у высокого дерева с дальнего берега пруда, Гримо не знал, что ответить. Стройная рыжеватая лилия словно была окутана тайной и своей историей, известной только графу де Ла Фер. Граф запретил всем слугам и своему маленькому воспитаннику Раулю приближаться к цветку и собственноручно ухаживал за ним, обрывая вокруг него сорняки. Гримо не знал подробностей всей той страшной, покрытой мраком истории про супругу графа де Ла Фер, да и не хотел знать, но что-то ему подсказывало, что цветок лилии словно символ чего-то. Любви, возможно… Напоминания о прошлом… Ошибок… Он видел, как темные глаза графа наполняются болью и печалью, когда он смотрит на желтую лилию, как подрагивает его рука, когда тонкие пальцы касаются нежных лепестков… Однажды трехлетний Рауль попытался сорвать цветок, и тогда граф очень рассердился, строго-настрого запретил малышу к нему приближаться, грозя суровым наказанием, если тот ослушается. И перепуганный Рауль больше никогда не осмеливался приближаться к цветку. До сегодняшнего дня…       Гримо тяжело вздохнул, удрученно покачал головой, с безграничной жалостью смотря на Рауля. Мальчик сидел на берегу пруда, обхватив колени руками. Его темно-каштановые кудряшки скрыли личико, но он знал, что ребенок плачет, а плакать был повод, и еще какой…       В соседнем поместье, что находилось на той, радостной стороне леса, намечался праздник — исполнялось четыре годика прелестной девочке по имени Луиза. И Рауль в редкие встречи с ней во время охоты двух графств или светских визитов проявлял к ней особую симпатию и внимание. Вот и сегодня воспитанник графа осмелился на очень опрометчивый поступок. Забыв запрет пятилетней давности, Рауль сорвал рыжеватую лилию, решив, что она станет идеальным подарком для его подруги, очень любившей цветы. Он подумал, что лилия графа принесет ей большую радость. Но на этом еще не все. Рауль стащил у графа серый бант, который тот давно не носил, и прикрепил его на лилию. Подарок для дорогой подруги получился очень красивым, и Рауль счастливо улыбался, любуясь цветком. Но его радость длилась недолго…       В тот момент, когда Рауль решил спрятать свой подарок в зарослях кустов возле пруда, его руку с цветком перехватил сам граф де Ла Фер. Увидев, каким холодом наполнились черные глаза графа, Гримо впервые в жизни испугался за маленького Рауля. Граф всегда был строг и требователен к своему воспитаннику, который, как он давно подозревал, был вовсе не чужим приемышем, а родным сыном, но никогда не поднимал на него руку, обходясь выговором или наказанием в виде лишения сладостей или, в крайнем случае, лишением ужина, но сейчас, видя, с какой яростью граф смотрит на ребенка, крепко стискивая его ладошку с уже начавшей увядать желтой лилией, Гримо был уверен, что на этот раз, за этот не самый красивый цветок, мальчику достанется очень крепко. Он нисколько не удивился, когда граф спокойным, но ледяным голосом приказал ему подготовить розги. Граф выпустил побледневшего, подобно простыне, Рауля и велел ему дождаться слугу с прутьями и прийти к нему в кабинет, после чего развернулся и ушел обратно в поместье.       Гримо еще раз поглядел на подрагивающие плечики мальчика и пошел выполнять приказ графа. Не самый лучший приказ, но что делать — его дело маленькое: служить и подчиняться. Только сердцу не прикажешь — жаль мальчонку. Но он привык все выполнять хорошо, под стать своему господину, а потому взял нож и нарезал пяток прутьев орешника толщиной с мизинец. Вымочил как положено и теперь шел к несчастному ребенку. Сколько тот уже рыдает на берегу пруда? С добрых полчаса, если не больше… Он по себе знает, что ожидание наказания всегда страшнее самого наказания. Бывало, граф его поколотит со злобы и успокоится. И ему легче, и графу спокойнее становится, а вот так вот ждать… Гримо вздохнул и коснулся плечика Рауля. — Пойдемте, мой маленький господин, — позвал Гримо.       Рауль поднял на слугу печальный взгляд и утер щеки ладошкой. Он старался не смотреть на страшные розги в руке Гримо, глядел в его глаза — полные доброты и сочувствия. Он поднялся с земли, поглядел на несчастную лилию, лепестки которой совсем потеряли упругость, а затем взял Гримо за широкую ладонь. — Мне страшно, Гримо, — прошептал он. — Очень страшно. Граф меня никогда не простит. — Ну что вы такое говорите, мой маленький господин. — Гримо покрепче сжал маленькую ладошку, постарался ободряюще улыбнуться, и они медленно пошли по дорожке в сторону поместья. — Господин граф простит вас, обязательно простит, вот увидите. Все будет хорошо. — Правда? — Правда.       Они вошли в поместье, и Гримо выпустил ручку мальчика, вновь ободряющее улыбнулся и протянул ему пять прутьев. — Выше нос, мой господин, — прошептал он. — Ступайте.       Дрожащей рукой Рауль взял розги, ощутив их твердость и гладкость, зажмурился на секунду, собирая волю в кулак, и постучал в дверь кабинета опекуна. После тихого «войдите» его глаза снова наполнились слезами, и он через плечо посмотрел на Гримо, который подмигнул ему и кивнул на дверь. И Рауль вошел, старясь не думать о том, что его ждет…       Граф де Ла Фер стоял у окна, заложив руки за спину, но как только тихонько закрылась дверь, он повернулся и устремил острый взгляд на своего воспитанника. Не говоря ни слова, он вытянул вперед правую руку, и Рауль медленно приблизился к графу и отдал ему розги. — Почему вы решили нарушить мой запрет, Рауль? — строго спросил граф. Он подошел к своему столу и положил на него прутья, оставив в своей руке лишь один. — Я забылся, господин граф, — тихо ответил мальчик. — Забылись? Позвольте узнать, чем же были заняты ваши мысли? Или, может быть, правильнее будет спросить, кем были заняты ваши мысли? — Луизой… — Рауль опустил голову, не в силах вынести укор в темных глазах. — Простите меня, опекун. — За что вы просите прощения? — За то, что сорвал ваш цветок, — прошептал мальчик. — И без разрешения взял ваш бант. — Украл, — поправил воспитанника граф. — Так будет правильнее. Вы поступили очень некрасиво и подло, мой дорогой Рауль. Я с ранних лет рассказываю вам про честность и благородство, вопреки всему я всегда был добр к вам, полагая, что доброта есть основа воспитания дворянина, даже когда я строг к вам, я проявляю доброту. Но сегодня вы причинили мне боль, нарушив мой запрет, и я намерен причинить боль вам, но не потому что таким образом вы заслужите мое прощение, я уже простил вас, но я хочу, чтобы вы хорошенько поняли и запомнили, к чему приводят необдуманные поступки. Вам восемь лет, Рауль, в этом возрасте полагается думать и помнить, что можно делать, а чего делать нельзя. Признайтесь, что когда вы полезли рвать лилию, вы помнили, что это запрещено, ведь недаром вы обходили ее стороной целых пять лет. Я ни за что не поверю, что вы могли забыть об этом запрете.       Рауль еще ниже опустил голову. Он забылся, но когда рука тянулась к стеблю цветка, внутреннее чувство подсказывало, что он нарушает правило, а когда рука тянулась к банту, здесь он отчетливо знал, что крадет у своего опекуна. — Вы молчите, вам нечего сказать? — Мне жаль, господин граф. — Рауль поднял голову, и по его щекам покатились слезы. — Чувство сожаления полезно, оно составляет часть человечности, — задумчиво произнес граф. — А теперь покажите мне свою храбрость и примите наказание с достоинством. — Он кивнул на стол. — Подойдите сюда, Рауль, спустите штаны и наклонитесь. Я дам вам всего восемь ударов, Рауль, но они будут крепкими, — продолжил спокойно говорить граф, пока мальчик выполнял его приказ, — и вы должны сосчитать каждый удар. Я не нанесу вам новый, пока не услышу счет. Вы можете не торопиться и считать как вам угодно, мы никуда не спешим, и только от вас зависит, как долго продлится наказание. Я начну, а вы продолжите.       Рауль лег на стол и спрятал лицо в ладошках. Послышался легкий шорох, а затем взмах и удар. В первое мгновение он ничего не почувствовал, но секундой позже его кожу обожгло болью, и руки сами дернулись вперед и схватили край стола. Он быстро заморгал, стараясь избавиться от слез, а потом вспомнил про счет… — О-один, — заикнулся он и крепко зажмурился, когда раздался новый свист и новая волна боли зажглась на его ягодицах.       На этот раз ему потребовалось чуть больше времени, чтобы сказать «два». На «три» и «четыре» он заплакал и закусил рукав белой рубашки: сек граф мастерски, укладывая алые полосы строго друг под другом, как делал все в своей жизни — правильно и четко. — Пять, — зарыдал Рауль и пару раз стукнул ногой об пол, старясь пережить очередной запал боли. На «шесть» терпеть не осталось сил, и он зарыдал на весь кабинет и стиснул край стола так сильно, что стало больно и пальцам. Казалось, прошло больше минуты, прежде чем мальчик отважился с новой порцией слез выдавить «семь», и время затянулось бесконечно долго, когда он наконец сказал «восемь», и самое страшное и суровое наказание в его жизни закончилось. — Поднимайтесь, Рауль, — раздался тихий голос графа. — Надеюсь, вы выучили урок и мне никогда не придется его повторять.       Рауль привел одежду в порядок и поднял глаза на опекуна. — Я выучил урок, господин граф.       Граф де Ла Фер слегка улыбнулся краешком губ, как мог улыбаться только он. Почему-то на сердце остался неприятный осадок, а перед глазами появился образ белокурой красавицы — его вечным проклятием… Он видел насмешку на ее пухлых розовых губах… О, как он мечтал стереть улыбку чертовки, а затем целовать упрямые губы до крови… Граф покачал головой, отгоняя наваждение, и положил руку на плечо сына. — Я вам верю, Рауль, — сказал он. — А теперь, не желаете ли прогуляться в зимний сад и собрать букет для вашей подруги? Праздник в честь малышки Луизы де Лавальер никто не отменял.