Ненавижу удон!

Соичи присел на диван, тяжело вздохнув. Вечер обещал быть долгим. Пару часов назад Моринага вернулся из Хамамацу, его не было дома три недели, что на две недели дольше чем обычно, и Соичи, признаем это, скучал. На самом деле, с каждым разом его отъезды ощущались всё острее, а возвращения — волнительнее. И в этот раз Тацуми не мог сидеть на месте, обошёл всю квартиру не один раз, даже прибрался немного, чтобы не совсем уж стыдно было посмотреть Моринаге в глаза, поставил чайник и сел ждать, глупо притворяясь будто смотрит телевизор. Тецухиро ворвался в квартиру со свежим воздухом и пакетом чего-то вкусного. Он наспех разделся и попытался поцеловать Соичи в щёку, впрочем, бросил эту идею после первого же тычка в печень, не пытаясь настоять на своём. Тацуми напрягся. Не то чтобы он хотел этого, но и отсутствие привычной настойчивости разочаровывала. Хорошо. Будем честны. Посмотрим правде в глаза. Соичи действительно не хотел этого, он страстно желал и отсчитывал секунды. И вот, мужчина его жизни появляется на пороге, но вместо того, чтобы целовать и лезть со всякими там нехорошими мыслями, он… идёт готовить удон?! «Я ненавижу удон!» — мог бы подумать Соичи, если бы он у Моринаги не получался по-идиотски божественным. В то время как Моринага шуршал себе на кухне, то помешивая, то нарезая что-то, не особо обращая внимания на мир вокруг себя, Соичи сам подошёл к нему и встал рядом, так близко, что можно было подумать, что они касаются плечами, но Тацуми лишь ощущал жар чужого тела и не решился придвинуться ближе. — Что делаешь? — спросил он, неловко взявшись за тарелку перед собой. — О, удон готовлю, — Моринага повернулся к нему и наградил улыбкой. — Хотите помочь? — Да не особо, — пробурчал Соичи, водя ладонями по столешнице и не отрывая от неё взгляда, но вслух сказал: — Что делать надо? — Хм. На самом деле всё уже почти готово, — ответил Моринага, отчего-то смутившись, — Ну… можете нарезать зелень. Моринага придвинул к нему разделочную доску и всё остальное, а сам пошёл мыть посуду. Соичи стало уже не так тепло, а как-то неловко, и даже тоскливо немного, будто он мешается только, хотя Тецухиро не выглядел напряжённым или загруженным, только думал о чём-то своём, беззвучно напевая какую-то песенку — у парня явно было хорошее настроение. И это злило. Потому что у Тацуми настроение было так себе. Закончив с зеленью, Соичи вновь вздохнул — предлогов для того, чтобы стоять здесь у него больше не было, но и уходить не хотелось. Внутри что-то клокотало, тяга к действиям не давала ровно дышать, пальцы нервно подрагивали. — И почему тебе так резко вздумалось варить удон? — спросил он полураздражённо, садясь на стул, боком к обеденному столу. Моринага, кажется, наконец-то заметил недовольство своего семпая и обернулся к нему, заглядывая в лицо. — Ну, я очень хочу есть — не получилось пообедать сегодня, а после работы сразу на электричку побежал. — Понятно, — пробурчал Тацуми, отворачиваясь. С языка чуть не сорвалось: «Ну и оставался бы там, наелся бы вдоволь», но грубить, несмотря на подпорченное настроение, не хотелось — обидится ещё, извиняться потом перед ним. — Что-то случилось? — спросил мягко Тецухиро. — В университете проблемы или вы что-то другое хотели поесть? — Да нормально всё! — всё-таки огрызнулся Соичи, не сумев скрыть раздражение. Он взял разделочную доску с ножом и переложил их в раковину — займись, мол, делом и не отсвечивай особо. Моринага не стал развивать тему, решив узнать всё потом — когда его семпай будет чуть более разговорчивым и открытым. Ещё раз разочарованно погладив рабочую поверхность руками, Тацуми посмотрел на Моринагу. Он стоял к нему боком, чуть наклонившись к раковине. Тецухиро казался таким красивым сейчас, в этой своей рубашке с расслабленным галстуком и подвёрнутыми рукавами. В груди у Соичи что-то сжалось, и мысль, такая страшная и приятная одновременно, пронзила сознание: «Я ведь могу это взять, да? Мне ведь позволено?». Не то чтобы Тацуми собирался брать всё, или брать много — взять чуть-чуть, откусить кусочек, казалось для него уже чем-то огромным, но Моринага стоял здесь, совсем рядом, в паре метров, и наверно не возражал бы, если бы он поддался этому желанию, верно? И Соичи решил, что да, верно, ведь не зря же Моринага варит этот чёртов удон и на него тоже. В два шага Тацуми оказался рядом и встал всё так же плечом к плечу, в этот раз позволив себе по-настоящему прижаться к чужой руке. По левую сторону бурлила кастрюля, по правую — шумела вода в кране. Моринага чуть вздрогнул от касания, но отходить и не собирался, только улыбнулся нежно и понял всё неправильно: — Хотите протереть посуду? — спросил он, протягивая отмытую от соуса чашку. «И почему он такой недалёкий иногда» — Соичи закрыл глаза, мысленно потирая пальцами виски. Он развернулся к Моринаге, одной рукой отодвигая его от раковины, протиснулся чуть ближе и уже двумя руками притянул его лицо к себе, немного приподнимаясь. Чашка со звоном разбилась о поверхность стола. Поцелуй был простым, но напористым, без излишней нежности или похоти, и довольно коротким, таким, каким хотел этого сам Тацуми. В глазах напротив — удивление и радость. Соичи отпустил его лицо, попытался вернуться туда, где стоял, но Моринага собой прижал его к раковине, а руками — к себе. — Э… это?.. Что это было? — А то ты не понял, — буркнул Тацуми, отводя глаза. — Но!.. — Тецухиро хотел продолжить, но ему не дали. — Ты разбил чашку, — ворчал Соичи, пытаясь оглянуться. — Что, руки не держат? — Да при чём тут чашка, Соичи-сан? — Моринага (о, боги) покраснел. — Ты поцеловал меня! — Не украл же я твой первый поцелуй, чего бурчать! — Соичи, которому всё-таки удалось отодвинуть от себя Тецухиро, с грустью рассматривал осколки, пытаясь, на самом деле, скрыть смущение. — Моя любимая чашка, вообще-то! — Соичи-сан! — возмущению Моринаги не было предела, с первого раза так и не скажешь, отчего тот запыхался — от возмущения или от радости. — Я куплю тебе новую! Но поцелуй!.. Тацуми резко его перебил: — Если больше не хочешь целовать меня, то так и скажи! — отрезал он грубо и со злостью. На кухне вновь стало тихо, лишь бурлила кастрюля и шумела вода в кране. Моринага стушевался как-то, с непониманием смотря на семпая, а Соичи будто бы уменьшился, сгорбившись и сжавшись. Он перекладывал осколки с места на место, сам испугавшись своих слов. — Что? — прошептал Тецухиро. — Что ты имеешь в виду? А Соичи и сам не знал, что хотел сказать этим, просто раздражение и недовольство, накопленные за эти несколько недель, решили вырваться наружу в форме этих слов. Моринага почти не звонил, и приехать не получалось, а Соичи тоже человек, верно? И он тоже привязался, и привык, и ему тоже теперь хочется… чего-нибудь. Чего-нибудь такого, о чём говорить неловко, и с чем он и сам бы мог справиться, в одиночку и под одеялом, но с Моринагой как-то поприятнее будет. Ну, вот и что тут сказать-то?.. Тацуми вздохнул, пытаясь придумать что-то, но в голове как назло опустело. Он просто скучал, что не ясно? Но не говорить же это прямо в лицо? В последнее время он и вправду стал более открытым в плане своих чувств и их… отношений. Но всё же… Но всё же, признать такое — значит объявить полную капитуляцию. А Соичи было страшно. — Ты… — Тацуми начал, но духу продолжить не хватило, воздух упрямо не хотел выходить из лёгких. Соичи вновь встал спиной к столу и плечо Моринаги оказалось прямо перед носом, так, что не прижаться к нему было бы преступлением, а Соичи, знаете ли, не любитель совершать преступления. Уткнулся носом в основание шеи, вздохнул снова, и обнял Моринагу поперёк спины. — Всё ты прекрасно понимаешь, дурака из себя не строй, — решился он всё-таки вывались всё, что накопилось. — Приезжаешь, спустя три недели и идёшь варить чёртов удон. Обычно ты не… обычно всё иначе. — Оу. О! Так… — Не так! — Но! — Замолкни! Слышать не хочу! — решив, что тактильного контакта и позорных речей пока что хватит, Соичи отошёл в сторону, в надежде занять руки (и мысли) чем-то более приличным и социально-одобряемым. Так что мысль о вытирании посуды уже не казалась такой глупой. — Соичи-саааааан! Тецухиро, видимо, класть хотел на социально-одобряемые варианты времяпрепровождения, потому что подошёл сзади и обнял уже сам. — Прости. Чмок в затылок. — Я правда есть хочу. Сильно-сильно. Я даже не завтракал толком. Поцелуй у ворота футболки. — Но после я готов съесть всего тебя, не волнуйся. И лёгкое касание за ухом. Вечер закончился тем, что Моринага получил полотенцем в лицо, но взял от этого дня всё, что ему предлагали.