Импульс

Рахим запыхтел и быстро поднялся, поправляя чуть не слетевшие краги. Его нехило так бортанули, отбирая шайбу, и он не удержал равновесие. Плечо неприятно ныло из-за удара, майка задралась, Рахим буквально оказался прижат лицом ко льду. На запястье, под защиту, попала ледяная стружка, снятая со льда лезвиями коньков, он поднялся, тряхнул рукой, подобрал клюшку и помчался на смену. Самир Фомич чертил на планшетке схему, по ходу оживлённо объясняя её сидящим на скамье парням. Они внимательно слушали тренера, особенно защитники – сегодня упор делался на игру в обороне. У ближайшего к скамье борта было оживлённо: Волжский и Твангсте дрались за шайбу, Баренцев ковырял клюшкой между чужими коньками, пытаясь её выскрести. Тарханов одним махом запрыгнул на скамью, перекинув ногу через борт, и выдохнул. Он внимательно смотрел за борьбой, которая переместилась теперь в центр поля. По пустой арене разносились стук клюшек и возгласы парней, тренер комментировал каждое их действие, не выходя на лёд и всё ещё не выпуская планшетку из рук. Нашарив за спиной свою бутылку и едва успев к ней приложиться, Тарханов снова вышел на площадку. Мимо спиной вперёд пронёсся Иви, на которого мчался Рафаил, сосредоточенно ведя шайбу. Смена получилась быстрая, продуктивная, богатая на силовые и финты. Кипучий азарт заставил Рахима забыть о том, что – вообще-то! – надо меняться, но свисток тренера вернул его «с небес на площадку». Справа на скамье примостился Дарен, фыркая и вертихляясь, как уж. – Хорошо-с, – прокомментировал Тарханов. – Ну-у-у, в темпе… – Ладно тебе, хорошо же катаемся. – Ага. Только шевелись побыстрее. Ты, конечно, молодец, что по углам смотришь, но блин! Я один, что ли, буду за центром следить? – Ты коней-то придержи, так разговаривать со старшими, – притворно возмутился Рахим, разворачиваясь к другу. – Я везде успеваю! – То-то я и вижу. Ты бы хоть куда-то смотрел, когда прёшь подхватывать. А то как этот, блин, пялишь и пялишь в одну точку. Рахим отпил из бутылки, поболтал остатки воды на дне, скашивая глаза на Дарена – тот неотрывно смотрел на него, ожидая ответа. Он всегда буравил собеседника взглядом, когда хотел получить мгновенный ответ. Рахим слишком хорошо знал, как и о чём тот думает, что у него на уме именно сейчас и что он собирается сделать. Парень прекрасно знал чужие привычки, «нравится» и «не нравится», предигровые ритуалы и даже тревожащие мысли, которыми Дарен порой с ним делился, и выучить паттерны поведения, обладая осколочной информацией о привычках, было проще простого. Дарен был одновременно простой и ахуительно сложный, непредсказуемый и очевидный. Но одно Рахим знал точно: Дарен был до ужаса нетерпеливый, он не умел ждать и сидеть на месте. – Рахим? Чё молчишь? Голос у Дарена был весёлый, говорил он бегло, будто торопясь куда-то. Это напомнило Рахиму те моменты, когда у друга начинался словесный поток после кардио или тренировок на земле: Кубанов в принципе был разговорчивым и открытым парнем, который был не против поболтать о том о сём, но после сильных нагрузок того будто прорывало. Забавно было и то, что он говорил обо всём: и о впечатлениях от тренировки – это было похоже на мини-стендап, – и о планах на выходные, и о мечтах поесть и пойти поспать после тренировки. Дарен был свойским, простым, и трепался он о простых вещах. У Рахима во время таких моментов каждый раз что-то внутри переворачивалось и трепетало. – А куда мне ещё смотреть? На тебя, что ли? – А может, и на меня, – кивнул Дарен, красноречиво вспыхивая и отворачиваясь. Кровяно-алая прядь выпала из-под шлема ему на лицо, касаясь края визора. Рахим болезненно улыбнулся и тоже отвёл взгляд. Он ударил осторожной фразой наугад. И по иронии попал в самое больное. – Не дождёшься. – Шакал водохлёбаный, – бросил Кубанов. – Дай сюда мою бутылку. – А сам-то, болтушка, – Рахим поправил шлем за визор и, следя за шайбой, которую вытащили и успели увести в центр поля, беззлобно пихнул друга плечом и отдал его многострадальную бутылку. Дарен не ответил, только опустил голову и легонько стукнул его крюком клюшки. Рахим постарался сохранить спокойное лицо, но внутренне он возликовал: ему удалось смутить Дарена. Сегодня тренер устроил им небольшой междусобойчик, для разогрева, чтобы они побегали, не отвыкали. Через пару дней они уезжали на игру в Магнитогорск, одну из первых игр сезона, темп нужно было держать, а вот такие простенькие игры под конец тренировки были отличным способом «подготовиться» к предстоящей выездной игре. – Погнали! Рахим хлопнул товарища по плечу и прыгнул за борт, сразу же помчавшись к синей линии. Он оглядел оба фланга и, продолжая двигаться, метнул взгляд себе за спину, выискивая «соперников». Данис раскатывался из-за ворот, и Рахим смекнул, что сейчас он отдаст пас Донскому, а тот потащит в центр на проход. – Рафа! Из-за плеча выскочил Рома, резко подался влево, зигзагами запетлял по площадке, пытаясь финтами обойти защитников. Тарханов побежал подхватывать и страховать «своего», чтобы не выбили шайбу. Так, они рассредотачиваются, Данис идёт по борту, сейчас разыграют. Ну, точно! И вывод на пятак. Держать ворота, а может, попробовать выбросить? Да нет, Иви цепкий, не пустит. Сейчас пас туда, потом вперёд… Держать шайбу на синей, угу, и пас на открытого. Он почти не чувствовал усталости, выходя на лёд, мозг постоянно работал, выстраивая линии защиты и комбинации, пытаясь предугадать действия товарищей. Они давно играли вместе, давно друг к другу притёрлись, и естественно выучили особенности стиля игры. Если, например, Иви до последнего не выпускал шайбу, максимально удерживая её и давая товарищам время смениться или продумать тактику, то тот же Витя сразу же пасовался. Он отбирал шайбу и мгновенно передавал её в атаку, открытому игроку. Зная манеру игры товарищей было проще играть. – Открыт! – Ach du Scheiße! – Вильгельм, ленгведж! – Hau ab, Гришь. – Вить, дай, давай! Пас, откатился, принял, передал обратно, разыграли, отскок. Сработал защитник, ловко выбив шайбу с крюка. Звонко ударившись о перекладину, та прыгнула к борту, там её подхватил Лёша, и сильнейшим броском выбросил из зоны. – Играем! – гаркнул Самир Фомич. В междусобойчиках положение «вне игры» они не учитывали. – Ах ты ж чёрт! Ну куда! – Э! Э-э! – Полегче, ну! – Пасуй! Я открыт! Да бля, Гриха! Скорости были невероятные, тут и там взмётывался фонтан ледяной стружки, мелькали цветные майки, перестук клюшек звучал как барабанная дробь, на ухо кто-то пыхтел или ругался. Рахим с наслаждением дышал влажностью и холодом, горло пересохло, он едва успевал следить за действиями товарищей, вертел головой, высматривая место для манёвров. В ушах гудело, он слышал только белый шум льда, изредка голоса товарищей, держал в поле зрения всю площадку. Парни уже подустали, это было видно по несколько смятым движением перед воротами и заторможенным реакциям на передачи и силовые. Тарханов мотнул головой, покрепче перехватил клюшку – надо было доиграть. Когда это они – и он лично – сдавались? Иви бросился на пятак, едва успев тормознуть перед воротами, упал Святу в ноги, Рахим поморщился, но шайба пошла не в домик, а выше, под ловушку. Точный бросок из угла, без выхода на пятак. Неудивительно, что Пожарский не успел среагировать, хоть и почти достал. Парни радостно загудели, сбиваясь в кучу. – Хорош! Молодцы. К борту! Рахим вальяжно подъехал к тренеру, опёрся на клюшку, переступил с ноги на ногу. Ну наконец-то закончили. Тренер говорил что-то о хороших комбинациях и связках, которые надо применять на поле, указывал некоторым на слабые места и моменты в игре. Тарханов слушал вполуха, найдя себе развлечение: он фокусировал взгляд на крае визора, потом на кончике носа, потом на планшетке тренера. Визор едва ли закрывал половину носа, поэтому в месте преломления реальность двоилась и сдвигалась, как если бы на неё навели очки. – Не гоняйте как бешеные, быстро устанете и не дотянете даже до середины второго. На раскатке побольше движений, но это я вам и так напомню. Всё, орлы, свободны. Под общий гул Рахим завалился в раздевалку, на ходу отщёлкивая застёжку шлема. – Парни, игра отличная! Вот бы послезавтра так же… – Не парься, Ром, оформим в лучшем виде, – пробубнил Святослав, откинувшись на спинку своего «шкафчика». Их раздевалка походила на ящик врача-манипулятора: по периметру, по всем стенам тянулись отгороженные ячейки, предназначенные для каждого игрока индивидуально. Это было удобно – у тебя всегда были свои полки, место было рассчитано так, чтобы уместиться могла верхняя одежда, пакеты с вещами и обувью, клюшки, вся экипировка и прочие личные вещи. – Включайте шарманку! – Ставлю наш, как обычно? – спросил Иви, склоняясь к баулу и запуская в него руку по локоть. – Ага, – донёсся приглушённый голос Даниса. Сев на своё место и подтянув поближе баул, Рахим подумал, что через пару дней будет тяжелее, чем сейчас. Одно дело играть на тренировке, в знакомой обстановке и на родном льду, и совершенно другое – в новом месте. Парни на фоне включили колонку, и по раздевалке разнёсся пульсирующий бит. Этот плейлист они составляли все вместе, накидывая любимые треки или просто ту музыку, что особенно нравилась. Все в команде были очень разные, поэтому и музыка была соответствующая: от классики до техно, от хитов рока до русской эстрады и народных песен. Пока Рахим не спеша стягивал форму и мокрое, потное защитное бельё, в раздевалке заметно поредело. Парни расходились отдыхать и отсыпаться, настраивать себя на скорую игру. Некоторые не задерживались более необходимого – душ можно принять и дома, всё равно недалеко идти, тем более мокрой головой светить… В душевых отдавались эхом голоса, отскакивая от вылизанного, выбеленного липким паром потолка. Рахим закинул чистое полотенце с бельём на полочку, выкрутил кран и встал под кипяток. – Опять варишься, – раздалось сбоку. Тарханов не обратил внимания. Ну конечно, это опять Дарен. Только он умеет докапываться по таким пустякам. И не только до него. Из раздевалки приглушённо доносилась музыка, Рахим покачивал головой в такт, одними губами проговаривая те слова, которые знал. До него донёсся тихий голос, едва различимый за шумом воды и разговорами других парней. – …гла, и если сердце поёт, тут не нужны слова… Дарен обожал эту песню. На пару с Лёшей они горланили её при любой возможности, иногда даже на два голоса. У Донского певческого голоса не было, но это ему абсолютно не мешало – он кайфовал только от возможности исполнить любимую песню. В том, что это была любимая песня и Дарена, Рахим на самом деле сомневался. Тот никогда не говорил, что любит что-то определённое, ему нравилось очень многое, и ещё большее он терпеть не мог. У него случались фиксации, когда он прокручивал одну песню на повторе десятки раз, несколько дней, а то и недель. С Кубановым они были лучшими друзьями, иногда жили вместе, на выездах делили номера, в автобусе сидели рядом и, соответственно, делили ещё и наушники, и потому Рахим сходил с ума, против своей воли выучивая не только текст, но даже и паузы между словами. Но не то чтобы Рахиму не нравилось. Отнюдь. Голос у Дарена был терпкий и приятный, будоражащий на низких нотах. А когда он брал высокие в очередном припеве, хотелось… послушать подольше. В общем, ему нравилось. – Да ёптиль-моптиль… Тарханов плеснул в лицо горячей водой, встал так, чтобы та хлестала и на макушку и на спину, и прикрыл глаза. Слева продолжали петь, но слова уже сменились, Рахим разобрал английский. – La-la-la, la-la-la-la-la, La-la-la, la-la-la-la-la… Песню он мгновенно узнал. Дарен слушал её шестой день подряд. Это был то ли кавер, то ли перепевка, и Рахим одновременно любил и ненавидел его. – Won’t you stay… won’t you lay… Рахим отвернулся, чтобы не видеть Дарена. Тот самозабвенно пел в метре от него, используя мочалку как микрофон, особо не заботясь ни о внешнем виде – может, стоило напомнить ему, что он стоит в чём мать родила? – ни о том, что кому-то мешает. За многие годы тренировок стеснение голого тела и стыд потерялись: если нужно было переодеться, то он переодевался, не обращая внимание на открытую дверь или на то, что из коридора может быть видно, как он светит задницей или ещё чем. Поначалу, особенно в подростковые годы, было неудобно и неловко, но потом стало очень даже всё равно. Если ему надо – он сделает. Рахим не хотел поворачиваться, смотреть на распаренную кожу, опущенные плечи и липкую льдистость радужек. Он не мог не чувствовать тонкую ниточку намёка, не мог не замечать обычных, казалось бы, мелочей – но они так аляповато выпирали отовсюду, что при одном только взгляде Тарханов понимал: это для него. Дарен делал что-то, зная, что Рахим поймёт. Нельзя было открываться настолько, но Дарену всегда было плевать на мнение окружающих. Он всегда делал, что хотел. – Сучка, имей совесть! Берёшь мой шампунь, то хотя бы не свинячь, – гаркнули над ухом. Рахим, радуясь, что можно отвлечься, меланхолично смотрел, как Волжский недовольно подходит к Агиделю, поднимает с кафельного пола бутылку шампуня, ногой размазывая пролитые остатки, чтобы их скорее унесло в водосток. – Те жалко, Грих? – Я же сказал: берёшь – не свинячь. Ты жопой слушаешь? – Гриха, – Рахим вытянул ладонь, перегнувшись через разгородку. – По-братски, а. Спасибо, мужик. Волжский налил ему в руку шампуня, продолжая буравить товарища взглядом. Оставив их разбирать полёты, Рахим, с наслаждением вспенив чудесный сладковато-бархатный шампунь, снова встал под струю воды. Его заволокло облаком густого запаха краснобоких яблок, розового, весеннего неба и мяты. Странно, на картинке были нарисованы зелёные яблоки. Выходя из душевой в одном полотенце, Рахим услышал звуки борьбы, будто кого-то ударили по голой коже, и прилетевшей в кого-то бутылки шампуня. Он усмехнулся. То ли виноградно-цитрусовый, то ли яблочный шампунь Волжского всегда расходился быстро, потому что глаз на него лежал у всей команды. При этом никто не считал шампунь «женским», что в подобном мужском коллективе было весьма необычно. Гриша не жадничал, только каждый раз напоминал «не свинячить», то есть не проливать, не оставлять потёков, не забывать закрывать. Человек он был тревожный, всё он должен был перепроверить лично, всё проконтролировать – оттого, наверное, и был капитаном. Слишком исполнительный, слишком честный, совестливый и ответственный. Любящий порядок и чёткость. Шампунь это так, мелочи были. Рахим не представлял, как ему так живётся, с такими-то заёбами. Сам он относился к жизни проще, но не настолько, как, например, Кубанов. На шампуньские мелочи он внимания не обращал, предпочитая сосредотачиваться на более существенном. Но стоило отдать Грише должное: не раз – и не два – то, что он был готов ко всему, что у него было всё и что он мог договориться с кем угодно, спасало чью-то задницу. Что бы они все делали без их золотого капитана. Рахим уложил форму в баул, сверху кинул коньки и шлем, достал из пакета фен и расчёску. Кавер на Кайли Миноуг крутился уже третий раз, Дарен выводил свою трель с завидным упорством, изредка косо поглядывая на него. Рахим включил фен и принялся сушить волосы, проговаривая текст и жмурясь от удовольствия, когда Дарен тянул «stay» или «lay». Хоть он иногда и откровенно фальшивил – сказывалось отсутствие музыкального образования и занятий вокалом, – голос у него был восхитительный. – Set me free-е-е-е, – мягкий голос Дарена звенел, пока тот медленно кружился и покачивался в полувальсе посреди раздевалки. – Feel the need in mе-е-e! Подумав ещё с секунду, Рахим последний раз оттянул расчёской зелёные пряди, зачесал волосы назад, выдернул из розетки штекер. Придирчиво оглядев себя в зеркало, он взбил волосы пальцами и оставил как есть – чуть влажными, непросушенными у затылка. Сушить сильнее было необязательно – сентябрь выдался тёплый, а застудить Рахим точно ничего не сможет. Он развернулся к другу, который прожигал его глазами. Ярко-алые пряди разметались по его лбу, голос дрогнул. Парни лениво собирались, изредка и без особого интереса поглядывая на них. Тарханов поудобнее перехватил расчёску и, используя её как микрофон, шагнул навстречу горящим глазам, подхватывая «ла-ла-ла». Дарен закинул руки ему на плечи, прижался, и они закружилась вдвоём, хохоча и пытаясь нормально допеть песню.

***

– К тебе или ко мне? Рахим вздрогнул – не ожидал – и обернулся. К нему, закинув спортивную сумку на плечо и прокручивая на пальце колечко с ключами, дефилировал Дарен. Он щурился, играючи поддевал носками кроссовок редкие листья, на его лицо падала тень от панамки, и рассмотреть выражение было сложно. – Ко мне, – ответил Рахим. – Как скажешь, – Дарен весело пожал плечами и направился к своей машине. Парни закинули сумки на задние сидения, туда же отправились и чехлы с клюшками. Баулы они оба оставили на базе, послезавтра так будет проще их забрать: сразу погрузить в автобус, и дело с концом. На базе форма посушится, и её не надо будет таскать туда-сюда. Им дали выходной день перед игрой, на отдых, восстановление и, возможно, подготовку. Как готовиться, никто не представлял, да и не собирался, если уж быть честным. Всё, что можно и нужно было сделать – играть, тренироваться, следить за режимом и питанием. Рахим планировал сегодня вкусно поесть и лечь спать пораньше, как настоящий старый дед, соблюдающий режим, но у Дарена, судя по его виду, кажется, были другие планы. Кубанов был в хорошем настроении: он постукивал пальцами по рулю, напевал себе под нос что-то Рахиму незнакомое. Тот невольно заслушался, пытаясь разобрать слова. Дарен лишь хитро, по-лисьи улыбался, стрелял глазами и, ничего не объясняя, продолжал. Голосом он был в мать, как сам и признавался. Та в молодости была артисткой маленького местного драмтеатра, пела и играла на фортепьяно. Дарен рассказывал, что всё раннее детство он провёл с музыкой, в закулисье маминой работы. Там он и натаскался чуть-чуть петь, но отец разглядел в нём, непоседливом мальчишке с шилом в причинном месте, который не мог усидеть спокойно и десяти минут, потенциал – его сбагрили в спортивную секцию. Именно «сбагрили», хмыкал Кубанов, потому что энергии у ребёнка было хоть отбавляй, и родители понадеялись, что спорт немного приземлит их сына. Это было лет двадцать назад. Многое изменилось, многое ушло в прошлое, что-то Дарен сам отказался забирать в новую жизнь. Но Рахим знал, как того накрывает ностальгией, когда тот напивается и, подперев кулаком щёку, смотрит в окно, стену или в никуда. Сама атмосфера располагала напиться: они были вдвоём, завтра был выходной, под окнами у Рахима были два алкомаркета. Но напиваться ему не хотелось, хотелось лежать и ничего не делать. Он давно не позволял себе такой роскоши. – Споёшь мне? – попросил Рахим и сам удивился своей просьбе. – Что? – Я говорю, споёшь? – Да я понял, я спрашиваю, что именно спеть? – А. Что захочешь. Они встали на светофоре. Дарен задумчиво жевал губу, видимо, выкапывая в памяти что-то стоящее. Рахим исподволь рассматривал его профиль, лежащие на руле руки и длинные широкие рукава шёлковой рубашки, которые причудливыми складками ломались на локтях. – Ну спой любимую, если не можешь выбрать. Внезапно Кубанов чуть отвернулся, совсем немного, на Рахиму этого хватило, чтобы понять – смутился. – Я недавно группу нашёл, – сказал Дарен, поворачивая на перекрёстке направо. Он склонил голову к плечу и вздохнул. – Думаю, тебе они тоже понравятся. Мужики кайфовые. Потом дам послушать, когда на игру поедем. Вокал – конфетка! Рахим усмехнулся про себя. Он слишком хорошо успел выучить язык чужого тела. Лёгкий наклон головы и пара вздохов говорили о том, что Дарен уже что-то для себя решил. Вот только почему-то не озвучивал. Конечная точка – резкая смена темы, – чтобы скрыть смущение или неуверенность. Слишком просто. Это было слишком просто. – Ну вот уж прям так? – Угу. Кстати, чё пожрать есть? – Дарен резко перевёл тему, и Рахим едва удержался, чтобы не фыркнуть. Он снова оказался прав. – Или лучше заедем в магаз или куда? Или закажем? Рахим задумался. А ведь и правда, у него дома шаром покати. Он в основном жил на базе, так как они ездили по играм, и дома бывал не то чтобы редко, но не так часто, как хотел бы. Последние две игры были выездные, пару дней назад была домашняя, но Рахим не удосужился заглянуть домой – он настолько устал, что решил остаться на базе. Отдохнуть он мог и там, поехать на квартиру планировал на выходной, то есть сегодня. – А похуй, закажем, – сдался Тарханов. Некоторое время они ехали молча. Рахим развёл колени, устраиваясь удобнее, и прикрыл глаза. За окном в одно неясное пятно сливались улицы, дома торчали неровными уродливыми зубьями, охристо-осеннее небо нависало над их машиной как мутная лупа. Дарен снял панамку, отбросив её назад, откинул солнцезащитный козырёк и снова забарабанил пальцами по рулю. Рахим молчал, давая ему время. Думает. Решается. Кажется, он в принципе только и делал, что давал Дарену время. Подумать, притормозить, решить. Только того всё время уносило в какие-то дебри. То намёки странные делает, то в глаза смотрит постоянно, то на льду обкатывает. Чёрт его разберёт. – Foolish heart, – негромко начал Дарен, и его голос заволновался как блики на воде, – you make me weak… Сначала тихо-тихо, потом всё громче и громче; Рахим слушал, не открывая глаз, позволяя воображению рисовать картинки под текст. Ему хотелось взять этот голос, ощутить физически, растворить в себе, как растворяют порошок изотоника в воде, хотелось обкатать его в ладонях, продавить пальцами холодные щёки, запечатать чувственные родинки под глазами, там, где трепещут кончики ресниц. На Рахима навалилось тяжёлое и душное чувство, всеобъемлющее, похожее на внезапное осознание и полуденный дождь. Почему-то вспомнилось, как горят его глаза на льду. Тогда не видно ни прозрачных ресниц, ни родинок, только зрачок, который топит-поглощает радужку и окружающих людей. Он мог бы светиться красным, тем едким жидким бешенством, которое просвечивает только на плёночных фотографиях, но тогда это было бы совсем невыносимо. Рахим чувствовал, что он что-то упускает, но не мог понять, что именно. Это нечто выскальзывало из рук, пряталось за угол, проходило по касательной, со звонко-игольчатым стуком задевая нервные окончания, как при броске шайба задевает перекладину. Едва зайдя в квартиру, Дарен сразу же ускакал на кухню. Послышался тихий керамический перестук, зашуршал пакет, открылся шкафчик. Через пару минут на столе уже стоял чай, и Рахим только сейчас осознал, что не переоделся. Надо было шевелиться, а то Дарен полностью оккупирует его квартиру. Взгляд скользит по пустой столешнице, по острым локтям, развороченной пачке чая и дышащему паром чайнику. Кухня словно набухла от влитой в неё жизни, сделалась более реальной и объёмной. Рахим покивал сам себе и ушёл переодеваться. Распахнул шкаф, в ворохе спортивной формы нашёл более менее приличные шорты. Тоже когда-то бывшие игровыми, выданными командой. Тарханов нашёл домашние шорты с футболкой и Дарену – поприличнее, – параллельно листал приложение доставки, накидывая в корзину разной еды: надо было взять с запасом, чтобы хватило не только на сегодняшний вечер, но и на завтра. Пройдясь по комнате, он открыл окно. На улице было душно и жарко, в воздухе чувствовалась влага, наверняка ночью прольётся дождь. С кухни послышался голос, принялся что-то тараторить. Пока Дарен болтал с кем-то по телефону, Рахим успел заказать им еды и встретить доставку. Сидя на кровати в ворохе одеял, он расковыривал этикетку, которой залепили коробочку с лапшой. В дверном проёме показалась чёрная макушка. – Уже?! – Ага. Давай переодевайся и садись, пожрём. Они вдвоём сидели и ели на кровати. Рахиму это напомнило размыто-неясные моменты детства. Смазанные воспоминания, нечёткая картинка – вот он ещё маленький, они с мамой сидят на диване, на стене за спиной висит ковёр, он трепетно трогает матово блестящие, только что купленные коньки. На улице лето, и он хочет скорее пойти тренироваться, скорее опробовать их. Мама поджимает губы и говорит, что сначала их нужно поточить, а этим они займутся, когда с работы вернётся отец. По комнате летает пыль, просвеченная солнцем насквозь, Рахим рассматривает ковёр и ждёт наступления вечера. Почему вспомнился именно этот момент? Ощущения, зыбкая картинка прошлого возникла перед глазами, Рахим будто почувствовал запах, тепло, и мысли понеслись туда, в тот незабвенный, вывернутый наизнанку день, который накрыл его с головой. Что-то такое неясно-знакомое было в этой секунде, когда они с Дареном сидели на его кровати, оно тянулось в прошлое, оставляя после себя зыбкий след, и Рахим поражённо замер, стараясь не спугнуть это ощущение. Секунда из детства, родная и трепетно нежная, застала его врасплох. – Ты чего? – спросил Дарен, откидывая волосы назад и заглядывая ему в лицо. – Да вспомнил кое-что. Неважно. – Ну, как знаешь. Дарен внимательно его рассматривал, склонив голову к плечу. Рахим выдержал взгляд, думая о своём, и тоже решил сменить тему: – Чё к братцу не поехал? – Да ну его в пизду, – отмахнулся Кубанов. – Отдых нужен. – Кому? Тебе, что ли? – Ему. От меня. Парни рассмеялись, Дарен неосторожно дёрнулся и рассыпал картошку фри по кровати. «Сука, свинья», бросил Тарханов, кидая в друга салфетки. На ночь Рахим выделил другу диван. Уходя спать и оставляя того одного, он чувствовал висящее невысказанное, но знал, что ни один из них не начнёт разговор. Он сам – точно нет.

***

Лёша скептически окинул взглядом маленький автобус, но промолчал, шагнув на ступени, которые вели в салон. В его взгляде явно читалось: «А мы все вообще поместимся?», и, честно, Рахим его не очень понимал. Автобус был самый обычный, небольшой, в таких они ездили на игры. По форме он напоминал кирпич, и глухо гудел, прогреваясь и ожидая, когда они соберутся и погрузятся. Удивительно, язвил Донской, что все их баулы и чехлы с клюшками поместились в нижний багажный отсек; но, судя по всему, чувствовали они себя там просто прекрасно. – Бля, мужик… ну, не знаю, – протянул Гриша, когда Лёша выразил свои опасения относительно вместимости автобуса. – Нам бы дырявое ведро не подсунули. Где мы, и где – ведро. Нормальный автобус. Чё ты выёбываешься? – А он недоволен, что за ним не лимузин с оркестром приехал. – Иви, заткнись. А то я тебя выкину из окна, и ты до Магнитки на своих двоих побежишь. Может, хоть так скорость с выносливостью потренируешь. Донской зыркнул на Устинова, показал тому пальцами глаза-в-глаза, мол, я слежу за тобой, и скрылся в автобусе. Стоящие на улице парни недоумённо переглянулись. – Чего это он сегодня? – удивлённо протянул Иви, обводя парней глазами. – Не выспался. – Может, с девушкой поссорился?.. – Личное – это личное, – отрезал Волжский. – И никак не должно влиять на настрой в команде. Это может сказаться на игре. Ему бы поговорить с кем-нибудь, хотя это он сам уже решит. Главное, чтобы он это на поле не понёс. – Напрасно думаеш, что понесёт. У него голова пока на плечах. – Я в этом сильно сомневаюсь. Рахим кивнул Вильгельму и скептически оглядел своего капитана. Тот говорил умные вещи, но в целом звучал неубедительно. Не у него в правилах было залезать кому-то под кожу, но Грише бы не помешал хороший разговор под пиво или вино. И хороший человек, который сможет его выслушать. С этими мыслями он тоже зашёл в автобус и направился в самый конец, туда, где можно было вольготно вытянуть ноги и сесть как тебе удобно. На трёх сиденьях уже лежали солнечные очки и чёрный кожаный клатч. Рахим хмыкнул, подвинул Дареновы цацки и сел к окну. Автобус потихоньку заполнялся, начали гудеть ленивые разговоры. Дарен сидел рядом, прижавшись щекой к его плечу, и листал видео в соцсетях. Находя смешное, он пихал Рахима коленом и поворачивал к нему экран. Видео действительно были смешные, иногда невинно-глупые, или откровенно пошлые, но больше чем на их смысл или посыл Рахим обращал внимание на то, какие неправильно тёплые у Дарена колени. Когда время перевалило за девять утра, Самир Фомич оглядел их и дал команду трогать. Разговоры продержались недолго. Как по команде все уткнулись в телефоны, стараясь не мешать друг другу. Музыка, фильмы, переписка, каждый старался найти себе занятие на ближайшие часы. Рахим потянулся, осторожно ёрзая в попытках не сильно помять выглаженную рубашку и не растревожить Дарена, и позволил себе расслабиться. Дорога была неблизкой, поэтому надо было попробовать поспать.

***

Святослав отъехал в ворота, стукнул клюшкой о штанги, похлопал ловушкой по перекладине. Первая пятёрка столпилась в центральном кругу, Рахим наблюдал за ними, пока судья не сделал вбрасывание – и по площадке заметались цветные пятна. Не без удовольствия Тарханов узнал главного арбитра. Тот судил их матчи и в прошлом сезоне. Было приятно видеть знакомое лицо – Бештау был нормальным адекватным мужиком, хорошо делал свою работу. Перед вбрасываниями или в паузах с ним можно было поболтать или перекинуться парой фраз, он легко шутил и направлял. В принципе, Рахиму он нравился. – Какие-то они жёсткие, – буркнул Рома. – Стероидов поди нажрались, вон, как бегают… – Угу, на завтрак каша на «Рэдбулле», – мрачно кивнул Рафаил. На поле шла оживлённая борьба: шайба летала туда-сюда, за ней бегали нападающие, толкались у бортов, пасовались и боролись. Счёт был ноль-ноль, от первого периода прошло едва ли десять минут, но Рахиму показалось, что не прошло и двух. Он выпрыгнул на лёд и сразу же побежал в зону соперника. Тарханов принял пас от Вильгельма на синей линии, завертел головой. На него неслись нападающие, шайбу надо было держать, и он передал её Дарену. Тот мгновенно крутанулся на месте, красивым движением уводя шайбу в сторону, и сделал пас вперёд, Рафаилу. Рома из-за ворот активно сигналил рукой, прося перекинуть ему шайбу. Рахим откатился, прижался к борту, готовый страховать товарища от выброса. «Металлург» наступал, отчаянно боролся в своей же зоне. Они перехватили шайбу, но Рахим не выпустил её из зоны, силовым приёмом вжав нападающего в борт, пока у того кто-то отбирал шайбу. – Рафа, слева! Верфской не успел даже повернуть головы, как его повалили на лёд и выбили шайбу. Та полетела в среднюю зону, за ней кинулся Твангсте, бывший к ней ближе всех, и нападающие противника. Они надеялись пройти два-в-один. Трибуны заревели, застучал барабан, звуки оглушили. Игроки незаметно сменились, Тарханов бухнулся на скамью, переводя дыхание. Первый период начался активно и резво, темп на всю игру был задан. У калитки нетерпеливо мялся Донской, следя за игрой. Вильгельм крутился, дёргаными движениями не давая отобрать шайбу, и в конце концов он прижал её клюшкой к борту. Пока нападающие елозили у бортов, успели смениться защитники. Вильгельм всё боролся за шайбу, наверняка надеясь выбросить её подальше от своих ворот. Главный арбитр дал свисток, останавливая игру. «Салават» остался на поле, на смену поехал только Вильгельм – он сел, закрыл глаза и откинулся на спинку скамьи, тяжело дыша. Пока судьи о чём-то переговаривались, Рахим осматривал свой фланг, судорожно соображая. Оба звена у «Металлурга» хорошие и крепкие, защита, на удивление, не проседает. Но это пока – у них есть игроки, которые вытрясут из соперников всю душу. Надо попробовать их вымотать, заставить побегать по площадке. Чем больше они устают, тем менее внимательные становятся. Да и силовые применять легче. – Тарханов, – обратился к Рахиму тренер. – Как на тренировке делали – так и сейчас. Катись, двигайся! Между ними, смотреть на обоих. И руки включай. Рахим не стал говорить, что если он попробует смотреть на обоих нападающих, когда те пойдут в атаку, то заработает косоглазие. Он молча кивнул, показывая, что внял и понял. – И не стой на месте. Вбрасывание проводили в зоне «Салавата». Свисток, удар, пас. Шайбу сразу же подобрал Витя, с места бросил низом, но прострел не получился. Шайба рикошетом отлетела от конька защитника, так и не выйдя за синюю линию. Трибуны ахнули, послышались поддерживающие речёвки. Тарханов вскинул голову, будто впервые обратив внимание на трибуны. В пылу игры он и не заметил, как много здесь родных болельщиков. – Держи-держи, давай, – бормотал Рахим непонятно кому, вставая и перекидывая ногу через борт. Внутри заворочалось горячее и нехорошее предчувствие. Сейчас они сменятся и надо будет срочно выводить всех из зоны. Он сжал клюшку; шероховатая ткань краг, ледяной дрожащий воздух, свист арбитров, напряжение, в котором они барахтались как в киселе, привкус железа и воды на языке – всё это наложились и смешалось в голове. – Смена! – Рахим, беги назад! И Рахим ломанулся сразу в нейтральную зону, оглядываясь. Одновременно Данис выкатился из-за ворот и, ведя шайбу, помчался по диагонали, на правый фланг. Они поравнялись, Рахим пропустил Агиделя, но через пару секунд того грубо встретил соперник и выбил шайбу. Рахим погнал его в угол. У него был личный пунктик: не было более беспомощного игрока, чем игрок, загнанный в угол, поэтому он любил гонять нападающих по углам, лишать их контроля над происходящим. А заодно над шайбой. Тарханов налетел, бортанул, прижал бедром, и резко втиснул колено между ног нападающего, блокируя любые его движения. Тут же к ним подскочил Вильгельм, вытащил шайбу и увёл её. – Руки, руки! Пятак! – крикнул судья у Рахима над ухом. Рахим огляделся. На пятаке Вильгельм уже заталкивал шайбу в ворота, вратарь жался к штанге, не давая её пропихнуть. Тут же туда слетелись нападающие обеих команд, началась нешуточная толчея. Рахим, как защитник, откатился немного налево, наблюдая и выжидая. Дарен страховал, охраняя свой фланг. – Играем! – донёсся голос Бештау, когда шайбу каким-то чудом не дожали и вышвырнули обратно на поле. Выругавшись, Тарханов бросился на смену. Навстречу ему выскочили Иви с Витей, сразу ломанувшись к своим воротам, через борт сиганул Гриша и умчался наперерез всем, нацелясь на атакующего игрока. Пожарский, всё это время стоящий спокойно, занял оборонительную позицию и чуть выехал из ворот. Трибуны горестно ахнули, когда «Металлург» вошёл два-в-три и почти сразу потерял шайбу, и загудели, когда за воротами её начали пасовать туда-сюда. Дыхание сбивалось, время текло сквозь пальцы, убегая на секундомере висящего табло. Ноги гудели, в горле пересохло, и Рахим приложился к своей бутылке. От волнения он прикусывал капу, осторожно снимая или трогая её языком. Левый щиток немного сместился, Рахим судорожно поправил его, сбросив крагу. Кто-то из парней сидел, кто-то стоял, не в силах спокойно наблюдать. Игра становилась интереснее и жёстче, пошли интересные комбинации и финты. – Донской, ты какого хера лезешь в центр?! – обрушился на Лёшу Самир Фомич. – Агидель сам справится, лучше у бортов играй! Да пожёстче. – Самир Фомич, да надо было! – воскликнул Лёша. – Данис чуть шайбу не проворонил! – Передачи где? Ноги твои где?! – Рахим. На него смотрел Дарен, взмокший, красный, но, кажется, довольный. Рахим вздрогнул и отвис. – А? – Порядок? – Дарен заглянул ему в лицо. – Ага. Самир Фомич швырнул планшетку на свою скамью и принялся расхаживать по ней, заложив руки за спину. Он неотрывно смотрел на площадку. Ситуация была швах. «Металлург» был сильной командой, игра шла на равных, к концу периода парни ощутимо подустали от беготни. Надо было что-то делать.

***

Заканчивался второй период, счёт по-прежнему был ноль-ноль. Парни натурально взмокли, устали, скорости на площадке поубавились, атаки и наступления стали более продуманными. Теперь обе команды играли в пас, хитрыми комбинациями пытаясь забить гол. – Данис, держи! – Э-э! Эй! – Парни, спокойно! Руки убрали, играйте спокойно! Линейные арбитры раскатывались у бортов, внимательно следя за их действиями, главный – Бештау – мелькал тут и там, стараясь поспеть за всеми. Рахим яростно толкнулся коньком, выходя на смену. Мимо него пронёсся Рома с шайбой, и Рахим бросился за ним. Дарен шёл чуть впереди, он прошёл синюю линию, пропустив Рому в зону – тот обманул защитника и бросил. Трибуны взорвались криками. Шайба попала вратарю в щиток, её сразу же попытался добить Вильгельм. Та никак не хотела поддаваться, застряв между вратарских щитков. – Давай же! – рычал Тарханов, вперившись глазами в пятачок вспаханного льда. Судья дал свисток, и игроки нехотя распрямились. Вбрасывание собирались провести там же, в ближайшей точке. Рахим переглянулся с Дареном и Рафаилом, который уже встал в центр круга. – Пу-пу-пу, – забубнил Рахим себе под нос, переступая с ноги на ногу. Он планировал, когда Рафаил выиграет вбрасывание и даст ему пас, передать шайбу Дарену, чтобы тот ждал, пока кто-то откроется и максимально близко подберётся к пятаку. Будет отлично, если получится сыграть на них, защитниках. А потом можно будет щёлкнуть от синей, кто-то из своих как раз будет у ворот, если что – добьёт. Или можно сразу после вбрасывания дать назад, кому-то из них с Дареном, они подберут шайбу и сделают первый пас атаки. Всегда оставался вариант, что соперник выбьет у них шайбу, и придётся обороняться. На этот случай у Тарханова уже был план – не зря они отрабатывали на тренировках столько проходов, манёвров и финтов, – а пока он стоял у круга вбрасывания, ожидая продолжения игры. – Ставим клюшки, – сказал судья. – Ставим клюшки! Едва шайба коснулась льда, как её тут же увели. Рахим успел увидеть, как Рафаил нахмурился, и ему тут же пришлось бежать к борту. Ему удалось загнать нападающего в угол, тот пытался круговыми движениями вывести шайбу, но Рахим прессовал, не позволяя. Прижать бедром, чтобы зафиксировать коленом, не получалось. Он огляделся, оценивая ситуацию: Дарен пас дальний угол и защитника, парни толкались у центра. Он чувствовал, как кто-то уже орудует между их коньками клюшкой, слышал этот дробный перестук. – Ну уж нет, – запыхтел он, отчаянно пихая клюшку по борту. Шайба выскочила и угодила прямо на крюк сопернику. Тот не растерялся, швырнул её по борту, так, что она ударилась о стекло. Чертыхаясь они помчались в свою зону. На лёд, прямо под шайбу, выпрыгнули свежие отдохнувшие Витя и Иви, Рахим залетел на скамью. – Самир Фомич, – обратился он к тренеру, переводя дыхание. – Самир Фомич, силовые можно? Мельничку там… – Можно, – мрачно отозвался тренер. – Удалишься – не знаю, что с тобой сделаю. – Не удалюсь. Пока Тарханов глотал ледяную воду, их ворота обстреливали, щелчок, щелчок, кистевой. Пожарский елозил по льду, опустив оба щитка, едва успевая вскидываться к девяткам. Когда шайбу попытались выбить, они рванули на смену. Рахим налетел на атакующего игрока, от столкновения ему чуть не вышибло дух. Он потерялся, потряс головой, восстанавливая картинку перед глазами, и кинулся за пятьдесят девятым номером – они оба бежали за беспечно летящей в угол шайбой. Соперник огляделся, Рахим – в суматохе наскочивший на Рому, который стоял столбом, – отзеркалил его движение и увидел абсолютно пустой пятак, чужого нападающего и Кубанова, залетающего туда с наскока. Его сковал ужас. Такое часто бывало с ним на играх, когда случался особо опасный голевой момент, никого подстраховать не было, время выходило или счёт был критический. Он старался реагировать как должен реагировать защитник – попытаться найти выход даже из такой задницы. Всё произошло за несколько секунд. Нападающий резко тормознул, ушёл налево, выбросив шайбу вправо по борту, где её тут же подобрал тот, стоявший на пятаке – откатившись за ворота. Он повёз её назад, вниз, сделал точную передачу – Рахим будто в замедленной съёмке видел, как первый нападающий входит в свободную зону – абсолютно пустое пространство льда между игроками. Тарханов рванул к ведущему шайбу игроку, отчаянно понимая, что не успеет. Не успеет. Тот прорвался через них всех – и резко, по-звериному быстро бросил с неудобной. Трибуны взорвались криками, загудели, ворота замигали белым, и Рахим увидел шайбу в сетке. Сердце пульсировало в глотке, грозясь выпасть на язык. Чёртова вертушка. – Блять! – Вильгельм ударил клюшкой по льду и поехал меняться.

***

Последние семь минут третьего периода ознаменовались двумя событиями: удалением и тайм-аутом. В первой трети периода Иви на две минуты присел на скамейку штрафников за задержку клюшки соперника. Это было тяжёлое меньшинство, Рахим не представлял, как им не затолкали ещё пару шайб и как они – и он лично – не привезли себе парочку. Вода кончилась, смачивать пересыхающее горло было нечем. Пока «Металлург» слушал указания тренера, Рахим отжал бутылку у Дарена. – Водохлёб ты мой, – беззлобно бросил тот и вышел на лёд, напевая до боли знакомый мотив себе под нос. Через его улыбку мелькнула чёрная зубастая капа. Он поехал к Пожарскому. О чём они говорили, Тарханов не имел ни малейшего понятия. Может, обсуждают игру? Шансы на победу? Или Дарен снова пытается подбодрить вратаря и поднять ему настроение? С этими мыслями он снова ступил на лёд. Мельком переглянувшись с товарищами, которые сидели на скамье, Тарханов перевёл взгляд на трибуны. Большую часть, конечно же, занимали болельщики хозяев, разномастные пятна, совершенно разные; глаза разбегались, когда он пытался выискать знакомую белую зелень. – Ну чё? – Ничё, – ответил перегнувшийся через борт Донской. Он подмигнул и уселся обратно на скамейку. Вторая пятёрка вышла на лёд, готовая вставать на вбрасывание, когда выйдет тайм-аут. Одёрнув задравшуюся майку, Тарханов поймал взгляд Бештау. Арбитр кивнул ему и махнул рукой. Рахим истолковал этот взгляд и жест по-своему: молодец, мол. Когда шайба снова оказалась в игре, Рахим был готов к тому, что последние минуты будут жёсткими. От борта Вильгельм сделал передачу вперёд, Рома подхватил шайбу и побежал в атаку. Его сбили, отбросили в сторону, он проехал по льду пару метров и едва поднялся. Силовой был грубый, но в пределах разрешённого. Баренцев был лёгкий, довольно худой и высокий, и потому быстрый, и Рахим знал, что он не любил силовые. Рома предпочитал борьбу тактическую, обвести кого-то, разыграть два-в-один, пройти и увернуться – своей скоростью он выигрывал. Поэтому Рахим с тревогой смотрел, как тот поднимается. Махнув рукой и постучав клюшкой, чтобы на него не рассчитывали и скорее выпускали свежего полевого, Баренцев поехал меняться, подволакивая ногу. Пока Рома тащился до скамьи, атака пошла в другую сторону – к их воротам. Рахим нёсся спиной вперёд, внимательно следя за нападающим, его плечами и руками, блокируя манёвры клюшкой. На лёд выскочил Волжский, но не успел сделать перехват, только чиркнул клюшкой о чужие коньки. Рахим оставил товарищу соперника, сам оглядел оба фланга, оценивая обстановку, и откатился в дальний угол, страхуя своих у ворот и наблюдая. И вдруг арена взорвалась криками – наполовину восторженными, наполовину возмущёнными, – когда Кубанов применил один из красивейших и зрелищных силовых. Рахим видел это по диагонали, но не мог не восхититься точностью и чистотой приёма. Дарен сгруппировался и сделал неуловимое движение ногами, резко подкатившись под ведущего шайбу игрока. Он принял соперника на бедро и резко распрямился, толкая, опрокидывая того через голову. Рахим увидел только резко пригнувшегося Кубанова и чужие взметнувшиеся в воздух коньки. Трибуны продолжали орать, судья не давал свистка – останавливать игру было незачем. Рахим сам не раз применял этот силовой, и сам не раз под него попадал, поэтому позавидовал тому, что игрок почти мгновенно оправился: тот быстро вскочил и, отряхнувшись, присоединился к атаке, будто ничего и не было. На самом деле было – «Салават» шайбу отобрал. – Так, стоп, хватит, – донёсся до Рахима голос судьи, – руки, он же просто едет мимо. – Да не трогал я его! – Понимаю, вы горячие, не следите, но надо. Команде удаление не поможет… Рахим поднял взгляд на табло над ареной. Там неутешительно горела белая единица, отпечатываясь под веками, как слепящее солнце. За пять минут можно было отыграться, сравнять счёт и вывести в овертайм, да и выйти вперёд тоже можно было! Чего только можно было сделать за незабвенные пять минут на поле! В своё время они за пять минут до конца матча и проигрывали, пропуская две шайбы едва ли не подряд; выходили вперёд с разгромным счётом, радуясь так, будто выиграли кубок. Время стремительно убегало, полевые метались по льду, как солнечные зайчики по воде. Казалось, что секунда застыла, и они попали во временную петлю, в которой не было ничего кроме льда, тяжелого дыхания и прикипевших к шайбе взглядов. – Последние две минуты третьего периода, – над ареной прогремел голос судьи-информатора. Смены стали длиннее – игрокам надо было отдохнуть перед тем, как снова бросаться под шайбу. – Не вывезем, – Вильгельм согнулся пополам, переводя дыхание. – Слишком мало время осталос, да и они не дают. – Да уж, – мрачно поддакнул Рафаил, не отрывая взгляда от поля. Вильгельм распрямился, размял плечи, высунул капу изо рта, покатал её, зажав в зубах. Напряжение на их скамье можно было почувствовать, оно будто сквозило в каждом движении тренера и товарищей. Рахим снова поднял голову к табло. Выходила последняя минута. Игра шла в их зоне.

***

– Смирись и расслабься. Не всегда же выигрывать. Это жизнь, – философски заметил Лёша, хлопая Дарена по плечу. Он скрылся в автобусе, и Дарен перевёл взгляд на Рахима. Тот лишь молча кивнул, как бы соглашаясь со словами товарища. А что ещё оставалось? Не убиваться же из-за каждого проигранного матча. Выигрывать всегда было невозможно. Понятное дело – хотелось, но игра не зависела только от них. Многие факторы, влияющие на результат, не всегда играли в их пользу. Вчерашняя игра была тяжёлой, но полезной. Играть с сильным соперником всегда интересно, у них можно что-либо подсмотреть – Рахим так подсматривал технику у защитников, применял её потом на тренировках, смотрел, подходит ли она под стиль его игры. В автобусе они снова сели в самый конец. Тарханов прикидывал, чего заказать по приезде домой: Дарен снова скорее всего останется у него, и надо было затариться на пару дней. Обычная практика, хмыкнул он про себя. За окном неслись одинаковые дома, мелькали зелёные высадки, машины толкались на светофорах, кривое отражение автобуса дробилось в стеклянных стенах зданий. Они выезжали из города. Домой. Дарен снова прилип к нему и сейчас сопел у него на плече, перекинув одну руку ему через пояс. Будить друга не хотелось, автобус и без того трясло, лишние движения были ни к чему. Рахим осторожно вытащил руку из-под Дарена, обхватил того за пояс, прижимая к себе поближе, и уложил его голову себе на грудь. Он оглядел салон. Из-за спинок и подголовников кресел видно было не очень хорошо, но судя по всему до них никому не было дела. Тарханов всё равно аккуратно продвинулся ближе к окну, чтобы их было не видно из прохода. Достав телефон и проверив уведомления, он полистал соцсети и новостную ленту, выискивая статистику за матч. Дарен завозился, удобнее подлезая Рахиму под руку, и тот замер, так и не переключив приложение, выжидая. Он фыркнул в чужую крашеную макушку, положил ладонь на тёплый бок и вдруг замер – смущённый, ошеломлённый, почувствовавший несмелую радость и неверие. Дыхание у Кубанова сбилось, и он как-то странно фыркнул. Ладонь обожгло через ткань, разом показалось, будто все на них смотрят. Рахим осознал, что Дарен только притворяется спящим.