Душа, что кровью облита

Что, если искусственная кровь убивает? Заменённая едкими красками, она точит, разрушает, прожигает изнутри. Так было и так будет всегда. Всё время, сколько помнил себя художник, с ним не прощалась ноющая боль из протираемых насквозь амиантовых костей. Чернила, что оружием осьминога циркулируют по нитям сосудов, параллельно с магией просачиваются в каждый симфиз, в труху сносят надкостницу... Они всегда были с ним. Атрамент хлещет с источенных, тщательно скрываемых под одеждой твёрдых органов, засыхает на поверхности и образует витиеватые узоры. Сорняком пробивается наружу из почвы хрящей, молнией оставляет на теле след и напоминание. О, Инк не забудет никогда. Не зря поговаривают, что вода и камень точит. Сколько пройдет времени перед тем, как на костной ткани не останется свободного места из-за глубоко въевшегося красителя? Сколько ещё попыток пройдёт прежде, чем недостойный звания защитник вселенных сможет оттереть панцирь застывшей жидкости? Страдание не закончится, оно обратится смертью. Желанной, сказочной смертью. Химия жжёт и пульсирует, физической пыткой заставляет в агонии метаться на кровати. Заполняет собой каждый бледный шрам и потёртость, отчего воспоминания о битвах насмерть во множество раз ярче всплывают в памяти. С изборождённых порезами меловых костей стекает магия, марает ткань костюма, превращает хрустальную воду в ванной в чёрную, будто вороново крыло, субстанцию. Едва ли не ножевые порезы от вездесущих нитей его противника позаботились, оставили клеймо, усугубили ситуацию. "Почему, создатели? Почему вы обрекли меня на всё это? Сколько мне ещё придётся спасти альтернатив, чтобы вы подарили мне настоящую, законченную жизнь?" "Ты должен гордиться своей уникальностью" — твердили они, когда кровь выступила из последнего сочленения на остистом позвонке шеи. Убийственный достаток компенсировал отсутствие души в клетке рёбер, стекал по уголку приоткрытого в беззвучном всхлипе рта и оставлял на белёсой простыни морионовые пятна. Усиливали покалывания в солнечном сплетении, что предвещали о покушении на код вселенной. Инк уже не отличал, откуда какая боль берёт корни, это и не важно. И вот верная кисть солдатом обхвачена в ладони, а в ещё имеющим искорку взгляде мелькали разноцветные причудливые знаки с толикой уверенности. Инк снова испытал удачу оттереть черную кляксу на правой щеке с помощью растворителя, но отбросил идею в дальний угол, почувствовав, что без сожжённой вполовину четверти черепа ему не обойтись. Он взглянул на часы, наблюдая за бешено вращающейся по кругу стрелкой, и постарался прикрыть пятнышко любимым махровым шарфом. Поблекшие краски давно не пьянили насыщенными эмоциями, хранитель боялся усилить ток чернильной гемолимфы. Он и сам словно сосуд. Кто на этот раз представляет угрозу для альтернативы? Бог разрушений Эррор, двуличный Кросс, обрёкший себя на проклятие Найтмер со своими подчинёнными, или ещё кто похуже? Уже неважно, Инк не боялся умереть героем в битве. Отсиживать пятую точку в антипустоте нет смысла, последние иссякаемые силы должны быть направлены в правильное русло. Русло, по которому он принял долг течь с самого начала. Художник отрешённо вздохнул и принялся перебирать сети бинарных кодов, надеясь найти повреждения и правильно считать вселенную. *** На тёмном, утопающем в сумерках небе ни звёзд, ни облаков. Едва видные следы полярного сияния, словно сотканный из звёзд шанжан, застилали от лишних наблюдателей серп молодого месяца. Эррор в манер довольного кота расхаживал по промозглой корочке земли. Белоснежное одеяло, что недавно бережно покрывало почву, сметено в неаккуратные сугробы и рыхлые кучки под деревьями и у домов. Полуразрушенный его деяниями Сноудин выглядел пусто и безжизненно. Выжившие люди и монстры с отчаянными криками покинули место населения и укрылись в других местах, о поисках которых разрушитель решил не заморачиваться. Да и незачем. Для того, чтобы стереть вселенную с лица Мультивёрса, зрители не потребуются. Ради рассеивания скуки разрушитель побаловал себя бесовским пейзажем и турмалиновыми пятнами крови на снегу, а затем решил насладиться морозным воздухом, что так хорошо остужал разгорячённый пыл и унимал стресс. Эррор оплёл несколькими нитями ветку раскидистой ели и потряс, пласт снега просочился сквозь ковёр иголок и медленно осел на земле. Несколько чёрных ворон с пронзительным карканьем взмыли в воздух и, хлопая крыльями, перелетели на соседние верхушки. Дестрой сорвал длинную иголку и ковырнул между двумя жёлтыми зубами, раздражённо выдыхая. — Этот радужный придурок так и не объявился, странно... Решил бросить защиту миров? Пф, создатели действительно не оценили его тупость и бесполезность. Эррор закатил глаза и с силой пнул лежащий под ногой камешек, чуть не сорвав с ноги чёрный шлёпанец. Чувство интриги подталкивало разрушать вновь и вновь, кровь кипела в преддверии славной битвы со старым "приятелем". Но он не объявился снова. Даже его звёздные дружки не приходили прикрывать бедные альтернативы в лапах бога разрушений, чтобы потом уйти с разочарованными лицами после очередной провальной попытки направить противника на путь истинный. Конечно, им не стоит даже пытаться воевать с прославившимся жестокой кровожадностью Эррором, ведь и Инк частенько приходил к ним зализывать раны в полумёртвом состоянии. Разрушитель в последний раз смерил вспышкой отвращения заметающиеся белой шапкой останки городка и щёлкнул пальцами, создавая окно в антипустоту. Портал также, как и его создатель, шипел помехами по краям, контур неаккуратно образованной магии сливался с пейзажем альтернативной вселенной. Эррор уже хотел шагнуть в родной "дом", как до ушных отверстий донёсся хруст приминающегося снега. Дестрой мотнул головой и замер с широко раскрытыми от секундного удивления глазницами. Инк, шатаясь, опёрся на свою кисть и с угасающим вызовом в прищуренных бровях испепелял противника. Он положил костлявую ладонь на череп, будто что-то вспоминал, и уже хотел отпить жидкую ярость. — Оо, вернулся, защитниче-ек. Я уж думал, что ты принял моё мировоззрение и дал возможность спокойно лишить жизней все бесполезные аномалии. Ха, ты слабак. — презрительно прошипел разрушитель голосом, что, словно заезженная пластинка, отъезжал назад и каждый раз барахлил. Инк словно и не услышал половины слов. Он как и обычно задал единственный вопрос, с которого всегда начиналась бойня, кровь и раны. — Эр-рор... Что заставило тебя напасть на невинную вселенную? Ответ последует один. Как и всегда. До боли однотипное оправдание всплыло в памяти прежде, чем Эррор успел открыть рот. — Ты что, совсем тупой? Я же сказал, что этот хлам меня бесит, ему место на свалке Мультивёрса. Тьфу, ты выглядишь таким хлипким, тебе никогда меня не остановить! — сказал, будто выплюнул дестрой. Внезапный жар окутал обоих, все последующие действия проходили, точно в мутном сне. Вот Эррор с кривоватой ухмылкой наматывает нить на кончик пальца, вот Инк создаёт в руке несколько чернильных костей и на подкашивающихся ногах бросается вперёд, вот ещё один ворон разразился карканьем и, как сторож кладбища, присел на ветку ели. Вот купоросного цвета смертельное кружево ловит в свои сети растерявшегося художника. Вот хлынувшая из повреждённой надкостницы на шее чёрная жижа стекает по нитке и становится единым целым со слоем снега. Боль пронзила каждую борозду на уставшем теле хранителя, заставляя корчиться и устраивать представление для садистского противника. Вот до сознания докрался раскатистый, исполненный самодовольства смех. Загудело в висках, защемило в солнечном сплетении. И... Плотное одеяло пустоты и бессознания, что накрыло полностью и сразу, отрезая все шесть чувств. — Ха, я же говорил, что ты меня не остановишь, кусок краски и палок! Создателей ради, ты так ослаб... Стоп, э-эй, чернильница?! Вид покалеченного монстра уже не приносил такого сладостного ранее счастья... Во всех смыслах бездушное тело висело в острых нитях, то и дело дёргалось, судорожно всхлипывало. Магия темной струйкой сочилась из приоткрытой челюсти, всех возможных ран и симфизов. В недавно весёлых глазах зияла пропасть. Будто вселившийся злой дух занял место перевернутого сердца, желал завладеть и пожирать изнутри тёмными силами. Разрушитель хрустнул фалангами, его душу не пронзила стрела совести. Сопровождаясь мыслями "только не сдохни", Эррор прямо в ловушке провёл бедолагу сквозь искажённое пространство в его антипустоту и проследовал сзади. Такой родной пейзаж, но до ужаса чужой и странно наполненный. Инк не смог прижиться в отсутствии геометрических фигур и состроил достаточно большой дом. Мастерская, пририсованная рядом, казалась ветхой и давно не тронутой волшебной кистью. В щелях между в досок продувал сквозняк, в окнах пугала темнота от неосвещённого помещения. Наверное, каждый получал замечания от вездесущих родственников рода "Не читай и не рисуй в темноте, иначе посадишь зрение!" или "Сиди на стуле прямо, а то скрючилась, как буква Зю!" Инка, дитя одинокой пустоты, такие детские, но до боли правильные указания обошли стороной. Было некому позаботиться о неугомонном художнике, что мог хоть землю свернуть, при этом нарисовав портрет каждому попавшемуся человеку или монстру. Уже поздно. — Мх, что ж мне с тобой делать, тупица... — нервно процедил он. Бур рубиновых глазниц снова оценил оболочку такого незнакомого обличия Инка. Эррор цокнул и, словно пойманную добычу, готовясь отдать на разделку, спиной затащил связанного в деревянное пристанище. Он практически у порога зацепился штаниной за ножку стула и с откровенным матом полетел вниз, размахивая руками в воздухе. К счастью, чуть прогнившие и напитанные чем-то половицы слегка смягчили удар, в противном случае дестрой бы отделался повреждённым черепом. Эррор с кряхтением поднялся на ноги и уже хотел проклясть колющие прямоугольники лагов, как виду представилось комнатное пространство. — Ох, звёзды... Отвращению и шоку, что комком перекрыли несуществующее горло, не было предела. В носовую кость с силой ударил запах хлора, терпкого растворителя и... Красок. Чернила невидимой дымкой окутали, опьянили, затуманили нефтяной плёнкой мозг и чуть не лишили сознания. Черновики стихов, скомканные и превращённые в труху таблицы, уже давно не светлые обои, брошенные на пол незаконченные рисунки, мебель... Везде красовались размашистые бездны клякс и пятен. У широкого стола с тонкими ножками стояли неаккуратно задвинутые два стула. Эм, Два..? — У Инка что, шиза? Как я помнил, он всегда жил один. Небось нарисовал себе дружков и сошёл с ума. Ещё и эти чернила... — недоумевающе проговорил дестрой и потёр подбородок. Эррор перевёл взгляд почти что с застывшими вопросительными знаками на висящего бывшего хранителя. Шарф, словно губка, беспрерывно напитывался "кровью", она продолжала хлестать из едва повреждённой шеи. Дестрой, сдерживая в желудке подступающую тошноту, сорвал элемент одежды с защитника. И отпрянул назад, когда тёмная субстанция закапала на белое ничто, что здесь называют полом. — Да какого создателя здесь происходит?! Неужели... — только и смог выкрикнуть в пустое небо Эррор. — Неужели так было всегда? Нет, нет, нет...— Дестрой схватился за заболевший вдруг череп и прижал к груди мягкий и одновременно колющийся шарф. Вощёная приторными запахами художественной деятельности ткань сохранила выделяющееся Инком тепло. Словно одеяло в морозную ночь, оно растопило последний кусок льда в сердце бога разрушений. Нетронутая атраментом часть была приятного кремового оттенка. Повертев элемент одежды настолько ненавистного ранее врага, Эррору пришло в память, что Инку приходилось вопреки ужасной памяти делать пометки на манер личного дневника. И правда, на обратной стороне красовались, написанные толстым и видно не отточенным грифелем карандаша целые поэмы. Местами еле разборчивый почерк утопал в ворсинках. Эррор достал из кармана очки и натянул красную оправу на переносицу, утончив контур символов. "Битва с Эррором прошла неудачно. Ребро сломано, слишком много крови. Я испортил портрет, который очень хотел ему подарить. Почему он так меня ненавидит?" Затряслись руки. ""Создатели сказали мне, что конец запредельно близок. Почему они до сих пор наблюдают? Я не заслужил даже безболезненного конца?" Тихий всхлип, прерываемый сбоями в гортани. "Плохо. Одиноко. Много ран. Души нет, но она болит. Оно жжёт и не даёт мне нормально спать, я хочу умереть." Слёзы брызнули из глазниц. Значит, ты всё таки умеешь плакать? Эррор почти подпрыгнул к Инку, не щелчком, трением пальца о палец избавился от всё ещё режущих костную ткань нитей и поймал тушу художника на руки, всеми силами игнорируя волны лагов по телу. Двоящиеся кости и белые мушки затанцевали по скелету, кусали, точно надоедливые комары по ночам. Дестрой приложил кусок ткани к горлу художника и кое как остановил кровь. Тот всхлипнул, практически простонал, дёрнулся и затих. Ни движения, сколько бы разрушитель не тряс, сколько бы не умолял, сколько бы не изливался в грудь врага. — Грёбаные творцы... Вы... — просипел он сквозь стиснутые зубы. Что-то внутри вскипело и кипятком вырвалось наружу. — Грязь Мультивёрса, безумные Боги! Вы... Оставили его одного, желали смерти... Не дали права выбора, обделили самым важным! Ненавижу! Он единственное спасение для ваших мусорных альтернатив! Это ваша благодарность..? Твари... Скоты... Эррор откровенно рыдал, усыпал хрусталиками слёз бездыханное лицо художника. Почему ему так жаль? Ведь его самый заклятый враг наконец-то лежит перед ним мёртвый. Разве не этого он хотел? Именно, ведь ему никогда не нравилась внешность Инка, не нравился радужный румянец на пухлых щеках во время объятий с друзьями, не нравилась странность и раздражающая упёртость в поведении, не нравились искренние комплименты в его сторону. Не нравился переливчатый и заразительный смех. Не нравилось, что он единственный видел в Эрроре что-то для него чуждое. Не хотелось забыться в объятиях и послать к чертям гаптофобию. Нет, он не мог любить его. Дестрой проводит большим пальцем по щеке, жёлтая фаланга скользит и кривовато обводит границы обсидиановой кляксы. Разве она всегда была с ним? Разве Эррор не обращал внимания на закрытую шарфиком часть лица и не задавался вопросом, почему Инк так рьяно прячет части тела? Он знал, что под доспехами одежды и частоколом рёбер не блестит разноцветными соками душа, что пустота гложет и отдаёт за собой последствия. Эррор не оставит это так. — Не-на-ви-жу! — вновь вырывается дотошно горький рык. Разрушитель неожиданно для себя ныряет под ярко-красную толстовку и выуживает своё перевёрнутое сердце. Душа, побитая глюками и помехами, дрожит, выскальзывает из руки и шипит, словно поломанный телевизор. Малейшее давление отдаёт вспышками боли и ошибками перед глазами. — Раз вы не оставили ему шанс на спасение, значит я отдам ему свой. И меня, в отличие от вас, не волнует, насколько будет больно. Пара волошковых ниток обвивают сердце. Эррор зажмуривает глаза и тихо хнычет, преследуемый сомнениями. Он уже пообещал. Звук треснувшего стекла. Солёная влага течёт с уголков глазниц параллельно с магическим рисунком, собирается на подбородке и крупной фианитовой каплей падает на пол. Нити впиваются в душу, обвивают, будто петля на шее, ровно проходят по её середине. Так вот, что чувствуют жертвы разбитых жизней. Эррор хрипло кричит. Ради чего такие жертвы, на что он себя обрекает? Что он будет делать, если половина собственного мнимого счастья не подействует? Не оживит бывшего хранителя? Поздно. Сомневаться слишком поздно. Вот на ладонях мелькают две половинки сердца. Белый шум застрял в горле, перекрывая воздух и возможность говорить. Не говорить, рыдать и вспоминать молитвы, что состоят из одних матов. Эррор едва послушной рукой срывает безрукавку художника и берётся за белый ворот футболки, тянет вверх и вытаскивает неаккуратно заправленный в штаны комбинезона край. Обнажённые кости ничем не отличаются от тех самых рисунков, смысл изображения оных иссяк в омуте чернил. Из последних сил протягивает отделённый от себя осколок существа, что послушно полетел в нужное место. Нужное, но не родное. Под солнечным сплетением ярко засветился обломок души, точно в её недрах кружат тайфуны и завывают вьюги. Эррор рвано вздохнул и вернул оставшуюся часть в свои недры. Странное чувство пустоты и жизни смешались воедино в его груди. Секунды пролетали бесконечно долго перед тем, как послышался тихий вздох, больше похожий на кашель. Инк лихорадочно задрожал и схватился обеими руками за грудь, оглушаемый мерным биением чего-то под левым дугообразным отростком ребра, а изо рта потекла бордовая, настоящая кровь. Корни эмоций, настоящих и доделанных, прорастали внутри костей, заменяя собой ток злополучной гемолимфы. В щёлке приоткрытых глаз метались в разных цветах и формах зрачки, которые в конце концов застыли в виде вопросительных знаков. Хранитель продолжительно всхлипнул и поднял голову, чтобы лицезреть своего спасителя. Эррор сидел на коленях и со вздёрнутыми уголками губ пялился на белокостного. Смешок облегчения с его стороны нарушил тишину, из-за чего художник ещё ярче загорелся недопониманием. — Эр... Эррор? Что ты... — Чшш, замолчи, калечная ты радужная задница. Ты мне теперь всем обязан... Хах, шучу. — усмехнулся тот с собственной шутки. Инк всё ещё хлопал глазами, явно не допирая, из-за чего вызвал взбешённый рык дестроя. — Придурок, душа у тебя теперь есть. Благодари создателей. Хотя нет, к чёрту их пошли этих предателей... Эй, ты ч-... — не дали ему договорить до ужаса резкими объятиями. Разрушитель взвыл и на рефлексе попытался оттолкнуть нападающего, но художник будто приклеился. — Тебе явно стоит пополнить свой словарный запас, Оши... Ты же не хочешь, чтобы я устроил тебе пытку обнимашками? — всё ещё не своим, однако живым голосом протянул тот и забавно нахмурился, поглаживая фалангами по спине спасителя. Дестрой налился румянцем, что отливал оттенком подсолнечникового мёда и приковывали взгляд веснушками, которые, как золотая стружка, рассыпались поверх вечных слёз-нитей. — Ах ты ж... Аргх... — Люблю тебя. — Чего? Какого хрена... Ай, к чёрту, и я тебя люблю. — нашёл в себе силы откровенничать Эррор, после чего сразу же поперхнулся. Настала очередь художника наливаться разноцветным смущением. Он фыркнул и крепче прижался к предмету воздыхания, чем вызвал умилённое хихиканье. — Как думаешь, Оши, а как нам души переплетать? Она же одна на двоих... — как-то разочарованно понурился Инк. — А никак, иначе ты снова сдохнешь и меня рыдать заставишь, обойдемся без экспериментов. И оба залились смехом. Такие разные, но до боли похожие дети антипустоты. По разному обделённые, они сплетены общей судьбой и жизнью, одними на двоих. Нитями Эррора и красками Инка унизана и окрашена душа двух монстров, что позволяет чувствовать и любить. Теперь альтернативные вселенные справятся без своего рода вмешательства обоих, найдутся новые злодеи и супергерои, так пообещали скелетам творцы. Конец.