Сходства и различия

Папагено двигался короткими перебежками. Нарочно отставал, нарочно задерживал Тамино, нисколько не подлаживаясь под его широкий стремительный шаг. Не слишком-то он горел желанием встречаться с опасными чудовищами и чудовищными опасностями. Вот что за нечистый дух дëрнул его солгать, будто дракона, от одного вида трупа которого Папагено сам в действительности едва не окочурился, победил он — и через это навлечь на себя гнев Царицы Ночи! Неужто решил порисоваться — и перед кем, перед чужеземным принцем? Это ведь не девица. Если бы Папагено спас от монстра девицу — или хотя бы наврал об этом, — та наверняка бы его осчастливила… — И всë-таки какой же ты чудак, — заговорил он, точно продолжая прерванную беседу. — Свою Памину видел только на медальоне и уже воображаешь, что это любовь всей твоей жизни. — Мне довольно и её красоты, чтобы понять, насколько она удивительна, — с жаром ответил Тамино. — Что она прекрасна как день — и дурак спорить не станет. Но ты ведь совсем не знаешь, какова она из себя. Одной красотой разве будешь сыт? Тут Папагено некстати вспомнил, что вместо хлеба получил за свои труды камень, и желудок его тоскливо сжался. — Может, её натура будет тебе совершенно чужда. Тогда все испытания, все злоключения окажутся напрасны! — всë-таки забежав вперёд, Папагено заискивающе взглянул на Тамино снизу вверх. Вдруг удастся воззвать к голосу разума? Надежды не оправдались. — Сердце подсказывает мне, что она моя судьба. — Ну вот ты, положим, тоже красив, — простодушно бросил Папагено. — И что мне, тебя полюбить за это? Мысль эта показалась ему такой уморительной, что он разразился хриплым смехом, напоминая самому себе какую-нибудь отнюдь не райскую птицу. — Это невозможно, мы ведь оба мужчины, — щëки Тамино на миг вспыхнули румянцем, отчего тот — как Папагено зачем-то отметил — сделался ещё краше. Вернее, сделался бы, если бы и впрямь был девицей. — То другое. И, кашлянув, поспешил перевести тему: — Многим ли я чуднее тебя? Грезишь о своей Папагене, а между тем она не более чем плод твоего воображения. Может статься, такой девушки и на свете не существует! — Э, приятель, ты свою зазнобу с моей не равняй, — Папагено назидательно поднял указательный палец. — Существует она или нет — это дело десятое. Зато я знаю наверняка, что мы с ней поладим. Ведь она во всём в точности как я! Выглядит как я, одевается как я, мыслит как я… — И такая же болтунья? — Непременно! — Видно, крепко ты себя любишь, раз хочешь иметь свою копию в качестве предмета чувств, — усмехнулся Тамино. — А как иначе? — Папагено развёл руками. — Нужно быть совершеннейшим остолопом, чтобы не полюбить такого, как я! Губы Тамино вновь тронула лëгкая улыбка, и он принял отрешëнный вид, задумавшись о чëм-то своём. Задумался и Папагено. — Может, мне близко учение этого… Платона, во. Это он ведь говорил, что реальные вещи — лишь бледные тени идей этих вещей. Кто знает, что увидь я Папагену своими глазами, я не разочаровался бы? — Не подумал бы, что ты знаешь про Платона. Папагено даже будто бы слегка оскорбился. — Что же ты, полагаешь, раз я простолюдин, то и философий всяких знать не могу? — Нет, вовсе нет, — Тамино снова сконфузился. — Только разве это не скучно — говорить с ещё одним тобой? Разве не интереснее с тем, кто отличен от тебя? От кого можно узнать нечто новое? Почесав в затылке, Папагено начал было размышлять над этой тонкой материей, однако в конечном итоге решил вернуться к полюбившейся ему нелепой шутке. — Ну вот мы с тобой, к примеру, совсем различны. Ты принц, я простой птицелов. Ты молчун, а я болтун, каких поискать. Ты витаешь в эмпиреях, а я крепко стою на земле, — в подтверждение этому Папагено даже притопнул ногой. — И что же — неужто из этого исходит, что мы друг другу предназначены? Тамино закатил глаза. — Прекрати, ради всего святого! Как удивительно деликатны были его реакции. Деревенские на подобные остроты обыкновенно отвечали менее любезно. Видимо, как ни крути, а происхождение многое решает. Спустя ещё некоторое время их пути Папагено приметил в чаще леса куропатку и изловил её. Дивным пением она едва ли могла похвастать, а вот в качестве пропитания годилась. С горем пополам разведя костëр и пожарив на нём дичь (готовить было лень, но ничего не попишешь), Папагено значительно заявил: — А всë-таки не соврал я и спас тебя! От голодной смерти! — Благодарю тебя покорнейше, — откликнулся Тамино лукаво. — Я было подумал, что ты пташек не ешь. Ты и сам вроде как птице сродни, — он кивнул на костюм Папагено, украшенный перьями. — Хм, что же… Так и в природе ведь птицы часто друг на друга охотятся. Сам посуди, разве есть моя вина в том, что я сильнее их и умнее? Тамино лишь от души рассмеялся. Когда после нехитрой трапезы они двинулись дальше, Папагено достал подаренные дамами колокольчики и тронул их. Округу огласил чистый, нежный перезвон, наполняющий сердце радостью и гармонией. А в голову закралось какое-то совсем уж неуместное осознание, что почти так же смеëтся Тамино… По счастью, дикую эту мысль перебил он сам. — Для чего ты звонишь? Пока ведь нет никакой опасности. Папагено сперва опешил, но быстро нашёлся: — Так потому и нет, что я звоню! Ну и кроме того — разве не приятно просто послушать эту чудную мелодию? Возразить Тамино было нечего, и ещё пару минут они провели в молчании, нарушаемом лишь тонким звоном волшебных колокольчиков. — И всë-таки нравится мне твоя трусость, — неожиданно заговорил Тамино. — Она питает во мне смелость. Хочется подавать тебе пример. Папагено от удивления чуть не выронил инструмент из рук. — Надо же. Первый раз слышу, что во мне может что-то нравиться. То всё говорили, что я трепач, что я смешон… — Ты трепач, и ты смешон, — пожал плечами Тамино. — Этого ничто не отменит. И всё же… Прервавшись, он выудил из кармана и свою флейту. Так, словно это было не замешательством, а частью некоего представления. Упиваясь чарующими звуками, Папагено думал о том, что теперь он уже не лелеет планы по избавлению от навязанного ему принца. И хотя ему даром не нужна мудрость (и даже по части Папагены он был уже не столь уверен), он в любом случае сопроводит Тамино куда угодно. Чтобы просто удостовериться, что с ним всё в порядке.