Такое дело тут, в общем

Стрим Замая и Рудбоя в формате прослушивания так ожидаемого фанатами Славика альбома "Горгород 2" не мог не привлечь определённую долю внимания, люди смотрели, реагировали, донатили, писали что-то в чат, в целом, всё как и на любых стримах. Единственный момент, крохотный такой моментик: не все стримы заканчиваются так, как закончился этот. Нет, по идее, в этом так не кроется что-то криминальное... Хотя нет, нечто опасненькое вот-вот прямо под пупком где-то там, где "ложечка" чешется и зудит, вот это что-то конечно отдаёт чем-то криминальным, да, против правил, панки хой и вообще такое всё, ага. Ванечка хоть и догадывался о чём-то, что в головах этих шизанутых постиронистов разрослось и расцвело буйным цветом за последние годы, но старался гнать взашей всю предвзятость, мол, чего ворочать старые мешки, лучше где-то подсмеяться, подмолчать, и не сильно так отсвечивать в этом плане. Вино действительно было неплохим. Чего не скажешь о той какой-то неловкой тишине после стрима. Всё закончилось, а чувство, будто нихуя не так, ошибаешься, милок, не закончилась пластинка, не станцован ещё вальс. И вот сидят они как два тукана-зяблика-воробьишки и молчат. Что молчат, зачем - да хуй его знает. Может, кстати, в самом деле он только и в курсе, куда его держать. Странное поведение, честно. Андрюша берёт бокал без вина, то есть, пустой, но не совсем пустой, с каплями на дне, такими багровыми, но ненастоящими будто, как фальшивой крови плеснули слегонца и не допили такие же фальшивые вампирюги, знаете. Не спешит ставить бокал обратно, крутит в руке. "Вот он думает о чём-то, а о чём - это не обо мне ли?". Рудбой не то что бы эталон эгоцентризма, но весь рофл, соль и прочее там всё в том, что больше, кажется, думать Андрею не о чем. Вот сидит он, сыч, с бокалом в руке и что? Как... Подвинуть? Разворошить улей? Чëрт его знает, как сказать ещё. Сидишь и не сидишь, а плывёшь на месте. Студень всё вокруг, даже звуков никаких. Вакуум, космос. Не знаешь, как порвать этот пузырь безмолвия, хочется очень его лопнуть и вообще убрать, а то Андрюша когда размышляет о чём-то не вслух, очень суровый, но вместе с тем мечтательный принимает вид. Ванечка почти не дышал. Вроде мешать этому хрусталю воздушному тоже не комильфо, неприлично что ли. Поле зрения сузилось до покрасневшей от алкоголя щеки напротив. Вот смотришь: комната. Моргаешь - одна щека перед тобой. Обязательно правая. Незнамо зачем и почему. Звёзды так сошлись. - А ты что это..? - Андрей вынырнул из пространственного анабиоза и стрельнул взглядом сначала на Ваню, потом на указательный палец, упершийся ему в щёку и затем снова на Ваню, только чуть более розового, чем пять секунд назад. - Творишь. - Я, - Рудбой ничего уже не соображал, вся его осознанность куда-то испарилась вместе с парами вина и теперь висела в воздухе неприятной потной дымкой неловкости, - не знаю. Ничего не знаю, вот. На него посмотрели немножечко так с подъëбкой, ладно, не немножечко, смеялись ему почти в лицо, но что удивительно - без миллиграмма злости или желания пристыдить. Просто происходит какая-то нелепая бессмысленная хуйня и адекватнейшая реакция людей на неё - смех. Ну или улыбка. Андрюша умеет так улыбаться, что даже не нужно слышать его смех, чтобы понять, что ржёт он над чем-то порядочно. Одной улыбкой. Славик тоже так умеет, кстати. Ванечка немного от этого приостанавливает своё внутреннее самоуничижение и готовность к нему, поэтому смотрит. Как его палец отнимают от руки, касаются нежно так, пëрышком, одним миллиметром до, губами и кладут вниз, прикрыв замком из ладоней. Андрюша сначала ничего не говорит. Потом встаёт, чтобы не спугнуть птицу с жëрдочки, открывает окна, поворачивается и говорит не шёпотом вовсе, а пародоксально обычным голосом: - Постирония, Ванëк, она такая. Привыкай. Птица не улетает в открытую форточку.