Камешек из кольца оказался совсем лёгким на ладони, он почти сливался с цветом почерневшей от проклятия кожи. Дамблдор протянул палец и слегка погладил одну из холодных граней. Дар Смерти. Он не похож на тот, по которому ступали сотни ног. Кем бы ни был его создатель, он вложил в него то, что считал красотой. Дамблдор усмехнулся едва слышно, на что чуткоухий Фоукс подмигнул янтарным глазом. Красота никогда не была в числе забот Альбуса Дамблдора. Красота заботила того, кто доживал свои дни в заточении очень далеко от кабинета директора Хогвартса.
Усталый взгляд из-под съехавших на нос очков вновь вернулся к камню. И строчки из детской сказки сами собой всплывали в памяти. Взять и повернуть его три раза на раскрытой ладони. Пустяк, как и всё остальное. Да и Дамблдор знал наверняка, кто явился бы к нему, будь это и вправду Воскрешающий камень. Ариана. Вот только вместо образа сестры, такого пыльного, прозрачного и тяжкого, Альбус Дамблдор мечтал увидеть ещё живую душу. Душу, с которой он сам разорвал кровную связь. Геллерт смог бы обернуть сегодняшний вечер во что-то весёлое. А ведь не каждому было под силу порадовать того, кто собрался умереть.
Дамблдор отложил камень в сторону, сжав длинные пальцы вместе. Он взглянул на бело-чёрную череду и даже рассмеялся, припомнив узор на шкуре горделивых зебр. Чудные создания, не желавшие никому зла. Чёрные в белую полоску. Белые в чёрную полоску. Они сами решали, чего в них больше. И не становились от этого хуже или лучше. Лишь у одной своей ученицы он помнил Патронус в форме зебры — у Литы Лестрейндж. Всё в мире несло свой диковинный смысл. До последнего он и сам верил в то, что был нужен и важен. А теперь пришла пора расстаться с духотой мыслей и с чистым разумом уйти на заслуженный покой. Заслуженный, но нежеланный. Как и победа над
Ним тогда, уже Мерлин ведает сколько лет назад. Дамблдор отдал бы многое, чтобы не побеждать в тот день. Возможно, всё обернулось бы иначе. Но время шло так, как должно было, и никого не спрашивало о согласии. А, впрочем, сейчас и оно было ни к чему. В конце-концов, старик имел право потратить последний вечер так, как ему того хотелось. На разжатой ладони в свете свечей блеснул камень, и Дамблдор медленно повернул его три раза.
Он прикрыл глаза, стараясь угомонить потревоженное сердце. Со смерти Арианы прошла целая вечность, но он всё ещё помнил её голос. Она подолгу молчала, и только тихое “Здравствуй, братик” обязательно слетало с её уст при встрече. Он ни разу не ответил ей, и обида воскресала только с совестью, которую всегда прогоняло лицо другого человека. Именно его в тот миг, когда камень завертелся и оторвался от шероховатой ладони, Альбус Дамблдор вспоминал. Он верил в чудо, что тот как по-волшебству явится к нему. На миг в кабинете поднялся ветерок, сквозящий и едва уловимый. Такой, каким встречал гостя старый чердак или ивы на берегу Чёрного озера. Но порыв стих, и в наставшей тишине Дамблдор слышал лишь собственные мысли. Они скрутились в толстый клубок, который не получалось распутать, и из-за него на мгновение Дамблдор даже позабыл о том, что настала пора открыть глаза. Он не помнил, чтобы ему когда-то было так же страшно. Но, в конечном счете, всё решено. Раз. Два. Три.
Пусто. Никого. Дамблдор, оперевшись руками о затертый стол, привстал, чтобы оглянуться. Никого. Ни-...
— Здравствуй, Альбус, — проговорил голос, который Дамблдор узнал почти сразу же.
Он поднялся с резного кресла и заглянул в арку перед витражным окном башни, где на широком насесте Фоукс размахивал крыльями. Он тянул шею и ласково щелкал клювом, как будто приветствуя старого друга. Но Дамблдор никого не видел. И голос, точно заметив это, вновь раздался в тусклой тишине кабинета.
— Я здесь.
Фоукс взмахнул широкими красными крыльями, на пару секунд застилая вечернее жёлтое солнце позади. И сквозь золотые лучи и всполохи пыли Дамблдор заметил мелькнувший силуэт того, кого он не ожидал увидеть.
— Аурелиус, — проговорил он, глядя, как дух сделал пару шагов навстречу, став, наконец, совсем различимым.
— Здравствуй, — ответил тот, взглянув на Дамблдора из-под бровей, хоть и был на дюйм выше брата.
Они стояли молча, пока тишину не нарушил Фоукс, прожурчавший обидчивое «Гу-у-р-р».
— Ты очень старый, — заметил Аурелиус, обходя медленным шагом круг.
Он всматривался в длинные седые волосы Дамблдора, в его серо-серебряную мантию, в остроносый профиль с расчесанной бородой.
— Я часто фантазировал, каким стану, — продолжал он, всматриваясь в морщинистое лицо брата. — Хорошо, что мне не довелось постареть.
— Из-за меня, — наконец, Дамблдор очнулся от минутного забвения.
— Да, — Аурелиус согласно качнул головой, оглядывая кабинет, где каждая крошечная вещица была в движении.
— Почему?.. — Дамблдор вдруг замолчал, часто моргая. — Почему ты пришёл ко мне? Сейчас, когда до встречи остались вечер и ночь.
Аурелиус поднял глаза к потолку, и волосы его, призрачно-пепельные, замерцали в свете последних закатных лучей.
— Я думал, ты и сам знаешь.
— Нет, я уже ничего не знаю. И мне страшно, — голос Дамблдора был тихим, он не отрывал глаз от духа.
— Ты думал, что придёт Ариана?
— Да.
— Ты не рад мне, Альбус? — чёрные глаза Аурелиуса вдруг показались Дамблдору совсем живыми. Такими, какие были у него в день их встречи. Такие же, как в миг гибели. Из-за него.
— Я потерял надежду увидеть тебя вновь. Даже во сне, — ответил Дамблдор, ощущая, как грудь стягивало невидимыми путами.
— Ты сегодня решил умереть. Я не хотел встретиться в такой день.
— Увы. Я старый и глупый человек. И мне давно пора освободить мир от этой обузы, — Дамблдор внимательно всмотрелся в силуэт напротив. — Я…
Аурелиус вновь приблизился к Фоуксу, и тот ласково клюнул воздух близ протянутой ладони.
— Я скучал по нему, мы с ним сроднились. У нас одна кровь, — Аурелиус погладил невесомыми пальцами клюв и перья. — Родная кровь. Хорошо, что он остался с тобой.
— Я… — Дамблдор замер на миг, лицо его исказилось, но уголок губ вдруг поднялся в улыбке.
Не это ли было то мгновение, которого он ждал так долго? Чтобы взглянуть в глаза своему главному врагу и сказать, как сильно он любил его всю свою жизнь? И каждый день, глядя на Фоукса, вспоминал его и винил себя?
— Прости меня.
— За что, Альбус?
— За то, что ты не постарел.
— Это ничего. Мне кажется, я мог бы быть на тебя похожим. И теперь представить легче.
— Ты меня хоть немножко любил?
— Разве нужен ответ? — Аурелиус взглянул в глаза Дамблдора, которые вдруг заблестели под золотистым отсветом окон. А затем он улыбнулся, взглянув на Фоукса. Он попрощался. До скорой встречи.
Мадам Помфри залилась слезами. Никто не обратил на нее никакого внимания, только Джинни вдруг прошептала:
— Чш-ш! Слушайте!
Мадам Помфри, глотая слезы, прижала пальцы к губам, глаза ее расширились. Где-то в темноте запел феникс — такого пения Гарри не слышал ни разу: потрясающей красоты горестный плач. И Гарри почувствовал, как чувствовал, слушая феникса прежде, что музыка эта звучит у него внутри, не снаружи, то было его собственное горе, волшебным образом превратившееся в песню, которая отдавалась эхом, разносилась над просторами замка, лилась в его окна.
“Гарри Поттер и Принц-Полукровка”
