***
Просторный зал саксонского замка уже начал обрастать норманнской роскошью, хотя ещё не успели взвиться в небо многочисленные башни, а подземелья ещё не вросли в землю Шотландии слишком глубоко. Стены из грубого серого камня были украшены роскошными живыми гобеленами, потолок являл собой красоту звездного неба, и под ним парило множество свечей. У северной стены лютни, арфы и дудочки всех мастей и размеров сами собой играли музыку. Стоял гул голосов. В зале было два стола, стоящих буквой «Т». За тем из них, что стоял вдоль стены, были места для основателей Хогвартса и почётных гостей. За вторым столом, чрезвычайно длинным, сидели по старшинству ученики и ученицы — в те времена никому и в голову не могло прийти устроить летние каникулы. Юные волшебники и волшебницы обучались в Хогвартсе практически беспрерывно, правда, и длилось их обучение не семь курсов. Кто-то уходил, проучившись лишь несколько лет, другие же оставались на десятилетия, желая проникнуть в самые недра магии. В этот летний вечер празднования летнего солнцестояния не переставали отдавать должное Ровене Рэйвенкло, чья искусная магия превратила этот некогда аскетичный саксонский замок в место столь изысканное и очаровательное. Леди Ровена Рэйвенкло восседала на высоком кресле, обитом бархатом, и её окружали прославнейшие из маггловских алхимиков, и волшебников-зельеваров, астрологов и нумерологов, каждый из которых буквально смотрел ей в рот и, кажется, был готов отдать половину жизни, чтобы только услышать совет касательно его научного труда или же ободряющее слово насчёт его нового эликсира. Другие основатели также относились к леди Ровене с видимым уважением, даже Годрик Гриффиндор время от времени прерывал свои хвастливые рассказы, чтобы поднять за неё кружку эля, хотя его лицо уже приблизилось по цвету к огненной шевелюре. Салазар Слизерин с большим вниманием прислушивался ко всему, что леди Ровена говорила, а Хельга Хаффлпафф и вовсе смотрела на свою дорогую подругу с восхищением. И только Хелена смотрела выше, на украшение в волосах матери. Серебряная диадема изображала ворона с распростертыми крыльями, и была инкрустирована бриллиантами и тремя крупными сапфирами. Но не в этом была её ценность, о нет! А в том, что диадема по легенде наделяла своего обладателя умом. Являлось ли это выдумкой или истиной, трудно было сказать. В те темные времена даже волшебники были суеверны и имели склонность утверждать, что те или иные предметы обладали исключительными волшебными свойствами. Годрик Гриффиндор верил в то, что его меч сокрушит любое препятствие и любого врага, и потому часто выхватывал его из ножен даже во время пиров к вящему восторгу своих учеников, чтобы продемонстрировать, как он искусно сделан и ост. Салазар Слизерин, на груди которого, под седой бородой всегда поблескивал медальон, не спешил рассеивать мифы о том, что в нём заключена особая темная сила, которую он готов открыть лишь своим ученикам. Даже добродушная хохотушка Хельга Хаффлпафф называла свою маленькую золотую чашу неиссякаемой, но только в руках истинно трудолюбивых. Легенды сами окутывали основателей Хогвартса ещё при жизни, поскольку их собственные ученики часто объясняли величие своих учителей какими-то внешними атрибутами в силу людской слабости не признавать чужой исключительности. Тем более, что Годрик Гриффиндор и правда сокрушал всех своих врагов, Салазар Слизерин на самом деле владел темной магией, как никто другой, а Хельга Хаффлпафф трудилась столь усердно, что и волшебные растения и обычные овощи на грядках её стараниями давали щедрые плоды. Следовательно, невероятно острый ум и широкую образованность Ровены Рэйвенкло без труда объясняли наличием у леди Ровены волшебной диадемы. Чаще прочих об этом говорили мужчины, которые были не в силах признать, что женщина может быть умнее и образованнее их самих. Хелена Рэйвенкло тоже попала под очарование этой идеи. Диадема вот уже несколько лет не давала ей покоя. Вернее сказать, юная леди не могла объяснить ничем другим то, что в тени матери она остается незаметной. Семнадцатилетнаяя Хелена Рэйвенкло была изумительно хороша собой, умна, остроумна и талантлива. Во всяком случае, так она оценивала саму себя. Но, где бы она ни появлялась, как бы ни проявляла свои достоинства, все неизменно заговаривали с ней о её прославленной матери. Временами Хелене казалось, что её самой словно нет. Есть дочь Ровены Рэйвенкло, ещё одно дополнение к её собственному совершенству. Это унижало. А Хелена не терпела унижений. Во время пира то и дело затевались танцы — вереницы юных волшебников и волшебниц кружились у камина под звуки флейт и удары маленьких бубнов. Хелена принимала участие во всех увеселениях. Она улыбалась, демонстрируя ровные белоснежные зубки, и старалась не показать своего истинного настроения. Её золотые волосы, украшенные драгоценными камнями в знак высокого происхождения, струились почти до колен и сияли золотом в свете огней, роскошное платье, состоящее из нижней шелковой туники голубого цвета и зеленой верхней, вышитой золотом, и с широкими рукавами, подчеркивало глубину глаз, не сравнимых по синиве с сапфирами диадемы Рэйвенкло. Бледная от природы, как большинство саксонских девушек, Хелена однако же совсем не казалась бесцветной — каштановые брови и ресницы добавляли упрямого, властного характера её красивому лицу, которому более всего подошло бы кроткое выражение, столько редко украшающее девушку. Хелена кружилась под музыку, хлопала в ладоши, и упивалась собственной красотой и грацией — хотя бы в этом она была несравненно лучше матери. В тот вечер Хелена впервые ощутила на себе чей-то тяжелый взгляд, который, казалось, ножом впился в её спину. В зале было многолюдно, и юная леди не сразу смогла определить, кто именно имеет дерзость так пристально на неё глядеть. Пока кто-то из подруг не шепнул ей: — Хелена, барон Буагильбер не сводит с тебя глаз весь вечер! Только тогда Хелена разглядела среди прочих высокого человека старше сорока лет. Его выразительное, нервное лицо с тонкими, но резкими чертами, казалось, было спокойно, но свирепый взгляд и вздувшиеся на лбу жилы сразу же выдавали буйство характера. Одежды барона выделялись чужеродным кроем и богатством, на поясе висел драгоценный восточный кинжал, и Хелена без труда узнала в загадочном госте норманна, которые уже начали свои поползновения на Туманный Альбион. — Как он смеет… Он что, не знает, кто я? — процедила Хелена, гневно сверкнув глазами в сторону барона и демонстративно опуская на лицо вуаль из тончайшей ткани. Хелена, всегда любившая знаки внимания, невзлюбила барона с первой же встречи, ещё до того, как их представили официально. Всякий раз, когда барон оказывался поблизости, его взгляд оскорбительно жег Хелену, и часто по телу девушки пробегала дрожь, хотя она точно знала, что ей ничего не может угрожать. Но что-то в этом человеке пугало её, хотя барон и был неизменно вежлив и обходителен, если им случалось оказаться за одним столом или вступить в диалог. — Барон увлечен тобой, Хелена, — как-то раз сказала Ровена Рэйвенкло, в тишине и спокойствии личных покоев. — Но не поощряй его. Опыт позволяет мне угадать в бароне необузданную горячность, — добавила волшебница, снимая с головы диадему и возлагая на специальную подушечку. — Прогоните его, он вызывает у меня чувство тревоги, — нехотя проговорила Хелена, провожая диадему взглядом. — Барон — человек чести, он не посмеет оскорбить тебя, Хелена, — с мягкой улыбкой ответила Ровена. — Кроме того, хотя барон и не слишком умён, у него достаточно других достоинств. Хелена хотела возразить, что барон производит впечатление страшного человека, но не посмела. Она знала, что, если мать считала кого-то если не умным, то хотя бы полезным, его личные качества были для Ровены Рэйвенкло вторичны. По этой причине она оставалась единственной из основателей Хогвартса, ещё сохраняющей добрые отношения с Салазаром Слизерином, которого, к слову, Хелена тоже не выносила. «Прекрасна, как роза, и столь же бесполезна», — сказал как-то старый змееуст, когда совсем юная Хелена не смогла приготовить сносное зелье под его присмотром. Про барона ходило много слухов, но никто не мог поставить ему в вину нечто достаточно дикое, чтобы отказаться от его общества. Говорили, что барон страшно гневлив и не сдержан, бросается с проклятиями на слуг и держит в страхе всю округу на своей земле. При этом он был известен как человек исключительной смелости и искуснейший дуэлянт, коего не смог победить ни один волшебник. Он совершил путешествие в Иерусалим, сражался с сарацинскими колдунами, постигал глубины восточной магии и неизменно возвращался победителем — с сундуками, полными сокровищ и дорогих тканей, а также ценнейших волшебных книг, написанных затейливой иноземной вязью. Ими то он и прельстил Ровену, которая читала в том числе и по арабски, и была рада получить в пользование такие диковинки. Только единожды Хелена убедилась в своей правоте, когда на мгновение она увидела истинное лицо барона. В тот день он застиг её в саду Хогвартса совершенно одну, без подруг или хотя бы домового эльфа. И сразу же принялся в цветистых выражениях изливать на юную деву свои восторги. — Прекрасная саксонская роза, клянусь, что от Руана до Иерусалима мне не доводилось видеть столь чистой красоты, — высокопарно изъяснялся барон. — Едва ли эти восточные перлы сравнимы с белизной твоих зубов, но всё же я прошу принять мой скромный дар… В грубых, обветренных в дальних странствиях руках барона появилась шкатулка слоновой кости, сама по себе достойная внимания искусной резьбой и драгоценными инкрустациями. В ней лежало ожерелье из столь крупных жемчужин, что Хелена на миг испытала соблазн принять подарок. Но руки барона нервно дрожали, он всем корпусом клонился к Хелене, сидящей на мраморной скамье, довлел над нею, буравил взглядом, в котором устрашающе ясно читалась похоть, и это испугало девушку. — Вы поступаете нехорошо, барон, ставя меня в столь неловкое положение, — проговорила Хелена, отодвигая от себя шкатулку. — Я не могу принять столь дорогой подарок. — Это будет для меня одолжением, — продолжал улещивать барон. — Ничто не доставит мне столь сильного удовольствия, как возможность обвесить твои руки и шею драгоценными камнями и окутать тебя восточными шелками, неспособными сравниться с шелком твоих волос… Барон подался ещё ближе, и Хелена отшатнулась. — Какая дерзость… — процедила она, чувствуя уже не страх, а гнев. — Кто дал вам право вести такие речи… Моя мать узнает об этом. — Леди Ровена слишком мудра, чтобы лишить единственную дочь столь кроткого и смиренного поклонника, когда как она может обрести в нём лучшего из мужей, — проговорил барон, и глаза его запылали таким огнём, что Хелена опять ощутила, как по спине у неё побежали мурашки. — Этому никогда не бывать, — отрезала она, вставая и гордо выпрямляясь перед бароном. — И не смейте оскорблять меня своими дарами, как будто меня можно этим купить! Юная леди окинула волшебника таким высокомерным взглядом, что барон отступил на шаг и неуверенно прижал к груди свою резную шкатулку. Хотя Хелена увидела, как на лбу барона вспухли вены, и как задрожала его верхняя губа от крайней степени гнева, он сумел сдержаться и только процедил сдавленным, глухим голосом: — Подумайте, к чему спешить… — Никогда дочь Ровены Рэйвенкло не будет женой норманна, промышляющего разбоем в палестинских землях, — гневно воскликнула Хелена. — Оставьте меня! Хелена была почти уверена в том, что барон не сдержится и нападёт на неё. Она даже сжала волшебную палочку в складках платья. Но барон только наградил девушку страшным, свирепым взглядом, который заставил юную леди отступить на несколько шагов, а потом вдруг кинул на землю шкатулку с жемчугами и принялся топтать так яростно и остервенело, что та превратилась в груду обломков под тяжелыми сапогами барона, а жемчужины разорванного ожерелья оказались втоптаны в землю. После этого барон ушел, а Хелена опустилась на мраморную скамью, внезапно почувствовав себя дурно. С того дня взгляд барона стал ещё более страшен, но в Хогвартсе он появлялся уже не так часто, да и то в основном для бесед с Салазаром Слизерином, с которым у него установилось нечто вроде приятельских отношений — оба живо интересовались темной магией и редкими ядами. И всё же Хелена чувствовала опасность, исходящую от этого человека, и прилагала все усилия, чтобы больше никогда не оставаться с ним наедине.***
Заклинание ударило Хелену в спину, когда она выбежала на открытую полянку, с которой намеревалась аппарировать, и девушка упала на влажную осеннюю листву как подкошенная. Барон явно пощадил её, применив какое-то слабое заклинание, сбивающее с ног, но его рука, привыкшая разить свирепых врагов, была слишком тяжела, и из Хелены выбило весь дух этим проклятьем. Она даже не успела атаковать в ответ, так как была мгновенно обезоружена. И, когда Хелена перевернулась и стала отползать назад, над нею уже стоял барон. В свете луны юная леди хороша могла хорошо видеть его. Барон был в широком укороченном плаще из темного войлока, в нормандской шапочке, отороченной мехом, и с волшебной палочкой в руке, на поясе у него блестел любимый драгоценный кинжал. Его глаза словно горели на изрядно осунувшемся с их последней встречи лице. — Как долго я тебя искал… — сдавленно простонал барон, наклоняясь к Хелене. Юная леди вскрикнула и закрылась руками, но барон лишь взял её за плечи и поставил на ноги. Хелена, чувствуя силу барона, осознавала свою полную беззащитность, и внутренне содрогалась от страха и омерзения. Он же не спешил её отпускать. — Моя светлая лилия, моё дорогое дитя… Теперь я о тебе позабочусь, — шептал барон, в каком-то безумном порыве прижимая Хелену к себе. Его сильные руки опять дрожали, чем выдавали крайнюю степень волнения, и жадно, но в то же время целомудренно ощупывали Хелену, словно желая убедиться, что это и правда она. Юная леди старалась даже не дышать, чувствуя, как барон хватает её за плечи и за руки, срывает с головы капюшон. — Ооо… — восторженно простонал барон, когда длинные золотые волосы Хелены свободно рассыпались по её спине сияющим в свете луны покрывалом. — Божественная, прекрасная… — Не трогайте меня, — выдохнула Хелена. Барон тут же отступил, неловким движением поправил мантию на её плечах. Теперь они вновь стояли лицом в лицу. Барон не боялся, что она вновь сбежит — без волшебной палочки, которая исчезла в его кармане, это было невозможно. Хелена тоже понимала, что ей не скрыться, и напряженно следила за каждым жестом барона. Он видела, что он крайне взволнован, но скорее рад её видеть, и женским чутьем угадала, что он всё ещё влюблён в неё и не желает ей зла. Впрочем, это не слишком успокоило проницательную Хелену. — Леди Ровена тяжело больна. Она послала меня за тобой, — заговорил барон, глядя на Хелену светящимися глазами, восторженное выражение которых совсем не соответствовало печальным новостям. — Она желает примириться и проститься с тобой перед смертью. — Она не ненавидит меня? Но я же опозорила нашу семью, забрав диадему… — вырвалось у Хелены. — О нет, Ровена скрыла это ото всех! — горячо возразил барон. — Она весь год говорила, что диадема у неё, но нуждается в чистке или ремонте… Никто не знает, что ты забрала её, моя прекрасная саксонская роза. И о твоём побеге никто не знает. Ровена всем сказала, что ты уехала к родне отца в Норвегию, чтобы там обучиться древней магии викингов. Новость о том, что мать при смерти, к удивлению самой Хелены, не слишком поразила её. Они никогда не были близки. А вот то, что гибкий ум Ровены придумал столь искусную ложь, вызвало вспышку радости и облегчения. Значит, она не опозорена? Значит, она может вернуться домой вместе с диадемой, примириться с матерью, проводить её в мир иной и жить своей жизнью, не скрываясь от позора? — Вернёмся же вместе, моя нежная лилия! — воскликнул барон, простирая к Хелене руки. Девушка попятилась. Ей показалось, что барон как-то уж слишком рад её видеть, и что он чего-то недоговаривает. И то, что в разговоре он в который раз называл её своей, наталкивало на неприятные догадки. — Вы что-то не говорите, — прошептала Хелена. — Почему мать отправила вас на мои поиски? Почему не попросила об этом кого-то из родных? Барон шагнул к Хелене, сжимая свою тунику в районе сердца. — Леди Ровена знает, что именно я — тот человек, который ради её дочери готов вырвать сердце из груди. И она пообещала мне твою руку в том случае, если я верну тебя домой, о златовласая вейла… Хелену замутило. Неужели цена должна быть столь высока? А она уже успела ощутить облегчение, решив, что спасена… Но быть женой человека, который вызывает у неё практически физическое отвращение? Терпеть, как его дрожащие руки прикасаются к ней? Видеть эти безумные глаза перед собой остаток жизни и в ужасе пытаться предугадать очередную вспышку гнева? Нет, не бывать этому! — Нет, — выдохнула Хелена, отступая. — Что? — казалось, барон был несказанно удивлен. — Этого не будет. Я не вернусь. Я на самом деле уеду в Норвегию, — быстро проговорила Хелена. — Передайте моей матери, что я благодарна ей за прощение и что буду скорбеть о ней. Метаморфозы, произошедшие с бароном за какие-то секунды, были чудовищны. Вены на его высоком бледном лбу вздулись, глаза налились кровью, а губы искривились в безумном оскале. Он схватился за палочку, а Хелена, ожидая от барона чего угодно, в ужасе перехватила его руку обеими руками, не давая достать палочку из чехла. — Нет, ты вернешься со мной, а уже потом образумишься! Сейчас я свяжу тебя, и мы отправимся в мой замок… — приговаривал барон, сражаясь с Хеленой. — Ни за что этому не бывать! — кричала она в ответ, обеими руками повиснув на руке бароне и мешая ему вытащить волшебную палочку. — Нет! Я не буду вашей! — Будешь, теперь у тебя нет выбора! — Нет! Вы меня не заставите! Я не подчинюсь! Можете силой привести меня к матери, но я не соглашусь на обряд! Палочка треснула в их руках и надломилась. Барон вскричал в гневе, а Хелена исхитрилась потянуть рукоять палочки на себя и окончательно её сломать. — Значит, я не оставлю тебе выбора! — взревел барон, вдруг перехватывая Хелену поперек талии и одним яростным рывком отрывая от земли. Почувствовав себя в руках барона, Хелена забилась из последних сил, осыпая его голову и плечи ударами и истошно крича. — Оставьте меня, ужасный человек! Вы мне отвратительны! Не смейте меня трогать! Ночное небо закружилось перед глазами Хелены, и, ударившись спиной о землю, она поняла, что это барон бросил её перед собой. Хелена рванулась, пытаясь встать, но барон коршуном кинулся на неё и пригвоздил к земле. Хелена исступленно закричала, ещё не поняв, что он хочет, но испугавшись до полусмерти уже того, что этот человек вот-вот схватит её и прижмет к себе. Она думала, что барон хочет связать её или что-то в этом роде, и стала вырываться. Но вдруг оторопела, когда почувствовала, как горячие губы барона алчно покрывают поцелуями её лицо и шею, а его руки — тащат с неё одежду. Тогда Хелена забилась с новыми силами и завизжала так, что с крон деревьев сорвалась стая разбуженных птиц. Их силы были изначально неравны. Без волшебных палочек они оставались просто сильным мужчиной и хрупкой, тонкой девушкой. Хелена ничего не могла сделать, когда барон заломил ей руки над головой, а свободной рукой рвал завязки платья на груди. Хелена рыдала и кричала, пытаясь освободиться и слабея с каждой минутой. В руках барона сверкнул нож, и юная леди опять зашлась в исступленном крике, решив, что барон захотел её убить, видя, что она ему не дается. Но холодное острее, чиркнув тупой стороной по нежной коже, лишь вспороло ткань платья одним молниеносным движением. Хелена зажмурилась и осмелилась открыть глаза, лишь когда барон с силой рванул в две стороны разрезанное платье, оголяя белоснежные груди с нежно-розовыми ореолами сосков. Открыв глаза, Хелена наткнулась на обезумевший от похоти взгляд барона и зажмурилась, когда он резким движением склонился, чтобы вырвать у неё поцелуй. Она замотала головой, силясь освободиться, но барон крепко сжал ею шею, пальцами надавив на скулы, и Хелена поддалась. Ощутив его язык у себя во рту, она едва не потеряла сознание не то от омерзения, не то от удушья, и когда барон оторвался от неё, лишь хрипло втянула воздух. А барон в это время опускался торопливыми, жадными поцелуями ниже по ее шее, припадал к груди, которую беспощадно сжимали его дрожащие пальцы. Слезы градом катились из прекрасных глаз Хелены, её трясло крупной дрожью от гнева и отвращения, и откуда-то она ещё находила в себе силы бороться. Она попыталась отстранить от себя барона, схватив его за волосы и даже вырвав несколько прядей. Барон опять заломил её руки и принялся целовать её лицо и шею. — Как ты пахнешь… Как долго я мечтал… — шептал он. — Какие волосы… Он шумно втягивал ноздрями запах её разметавшихся по земле волос, прижимался лицом к её лицу и шептал сбивчивым, приглушенным голосом: — Я дам тебе всё, что ты пожелаешь… Многие позавидуют той роскоши, которой я тебя окружу… Будь моей, и я стану самым кротким и заботливым мужем… — Отпустите меня ради всего святого, — взмолилась Хелена, изнемогая от тяжести барона и едва дыша. — Вы же поклялись моей матери доставить меня целой и невредимой, разве не так?.. Но барона уже было не остановить. Дорвавшись до тела, которое он вожделел столь долго, он жаждал овладеть им. И что бы Хелена сейчас ни сказала, он бы уже не пощадил её, потому что попросту не слышал. Кровь ударила ему в голову, и все мысли свелись к одному пульсирующему в паху желанию обладать. Барон задрал юбки Хелены, и один вид её белоснежных бедер привел его в невменяемое состояние. Хелена же, поняв, что пощады ей не ждать, опять закричала и забилась, но барон уже оказался между её длинных стройных ног, а его пальцы впились в нежную кожу бедер. — Ты будешь моей законной женой, никто не узнает… — приговаривал он. — У тебя будет все, о чем другие мечтают, моя прекрасная белая роза… Его глаза приняли маниакальное выражение, лицо покраснело в пылу сражения с Хеленой. Руки дрожали, пока барон справлялся со своей одеждой. — Моя любимая, моя драгоценная… Я сделаю тебя самой счастливой… — О боги, он же безумен, — прорыдала Хелена, в отчаянии закрывая лицо руками, чтобы не видеть копошения барона на ней. Хелену пронзила острая боль, когда барон вошёл в неё, но сил сражаться больше не было. Хелена только закрывала лицо руками, чтобы не видеть его покрасневшее от натуги лицо и безумные глаза. Слезы текли через её пальцы, слышались приглушенные вскрики и рыдания. А барон, словно ему было мало вколачиваться в Хелену быстрыми, резкими толчками, оторвал ладони от её лица и опять целовал её. Время остановилось для Хелены. Осталось только тяжелое дыхание барона, отдающее луком, жгучая боль в промежности, дрожащие руки, шарящие по её телу. Она не верила, что это происходит с ней, что это она сама довела себя до столь безвыходной ситуации. Но изворотливый ум Хелены, жаждущий мести, подсказал неожиданное решение — воспользоваться тем, что барон потерял бдительность, и стянуть у него из кармана свою волшебную палочку, которая, как хотелось верить Хелене, не пострадала во время их схватки. Тогда, превозмогая боль и омерзение, Хелена открыла глаза и свободной рукой попыталась нащупать карман мантии барона. — О, какое наслаждение… — стонал он в это время, закатывая глаза. — Моя, теперь моя… Он застонал и повалился на Хелену. Она принялась смелее искать палочку, стараясь абстрагировать от ноющей теперь боли и от близости еще стонущего барона. Но железная рука перехватила тонкое запястье Хелены, и безумные глаза барона опять сверкнули у её лица. — Мне нужно привести в порядок одежду, чтобы никто не узнал… — прошептала Хелена первое, что пришло на ум. — Никто не узнает, никто, — забормотал барон в ответ. — Наша свадьба будет самой роскошной… В твоих волосах будут жемчуга… Он встал, оправляя свою одежду, и Хелена чуть не застонала от отчаяния — теперь палочку было не достать. Дрожа, юная леди села, и, осмотрев себя, ощутила приступ дурноты. На белоснежных бедрах, измазанных кровавыми подтеками, уже расцветали синяки от рук барона, одежда свисала лоскутами, обнажая грудь… Хелена попыталась прикрыться плохо слушающимися руками. Барон же достал волшебную палочку Хелены и несколькими взмахами привел одежду своей жертвы в порядок. Он был настолько вероломен, что даже сам склонился к ней, чтобы убрать листья из волос. А потом, не сильно церемонясь, взял Хелену под колени и лопатки и, подняв, куда-то понёс. — Мы отдохнем в деревне, а утром со свежими силами отправимся в путь, — тихо говорил он. — Теперь всё будет так, как нужно. Я смогу позаботиться о тебе, моя нежная лилия… Хелене хотелось умереть в этот же миг. Но ещё сильнее она жаждала убить барона. Ей был ненавистен его голос, его лицо, его запах… Её мутило от пережитого насилия и унижения, а от мысли, что барон и правда может стать её мужем, Хелена готова была взвыть. Её тошнило от самой себя, оскверненной бароном, и от своего тела, ещё чувствовавшего отголоски грубого соития. Поэтому когда Хелена случайно ощутила прикосновения холодного металла к своей руке и угадала в этом предмете кинжал барона, она рванула его за рукоятку без промедления. Без четкой мысли, но с желанием закончить всё в этом лесу. Кинжал предательски блеснул в слабой руке Хелены, барон успел его заметить и, одной рукой схватив Хелену за волосы, вторую освободил, чтобы перехватить её руку. Потеряв равновесие, он оступился, и они вдвоем упали и покатились по склону небольшого оврага. В какой-то миг Хелена почувствовала удар в грудь и резкую вспышку боли и жалко, испуганно вскрикнула. Едва они оказались на земле, барон, мигом очнувшись от злого наваждения, владевшего им, осознал, что произошло, и взревел от ужаса, схватившись за голову. В груди Хелены торчала рукоять восточного кинжала. Хелена чувствовала, как барон трясёт её, как тычет палочкой в грудь, пытаясь хоть что-то сделать. Но её сердце уже замедляло свой ритм, а разум охватывало безразличие. — Нет, нет, моя роза, моё сокровище… — в ужасе бормотал барон. — Посмотри на меня, подними свои сапфировые очи… На это Хелена ещё нашла силы. Как и на последние слова: — Да будь же ты проклят… И она испустила дух на руках у ненавидимого барона, так и не смирившись со своей участью и жестоким насилием, совершенным над нею. Барон же, ещё несколько минут окровавленными руками трогал в неверии белое, как снег, лицо Хелены и плакал навзрыд, как ребёнок. Удостоверившись, что жизнь покинула Хелену Рэйвенкло, барон дрожащими от волнения руками нащупал в маленькой поясной сумке флакончик с ядом, который всегда носил с собой для устрашения врагов, и залпом выпил его. До самого последнего вздоха он прижимал к себе хрупкую обмякшую фигурку Хелены, пропускал сквозь пальцы её золотые волосы и прижимался губами ко бледному челу. В чаще албанского леса никто не нашёл их, и останки барона и Хелены так и остались на веки вечные вместе, на глубине оврага. Конец их был столь страшен, а предшествующие ему часы — столь позорны для обоих, что никто из них не нашёл покоя. Ни Хелена, душа которой была истерзана насилием и унижением. Ни барон, обреченный на вечные муки раскаяния.