***
В следующий раз, когда Гермес прибывает к Стикс для высадки, он приносит аномально большое количество душ. Арес снова вызывает распри. Сегодняшняя доставка может занять немного больше времени, чем обычно. Не то, чтобы это будет проблемой для Гермеса в долгосрочной перспективе, ему всего лишь придется двигаться немного быстрее. Харон прибывает вовремя, как обычно, и начинается их рутина. Души загружаются в лодку одна за другой, Гермес начинает свою словесную тираду, а Харон остается неподвижным. Вдруг лодочник отмирает. Он откладывает весло в сторону и пропускает руку в складки мантии. Из глубины своих одежд Харон что-то достает. Это молот. Красно-сине-золотой, искусно сделанный, излучающий легкий таинственный свет. — …и вот я на полпути к Египту, когда… это Молот Дедала? Гермес смотрит на инструмент в пальцах Харона. Лодочник стонет, кивает и предлагает его богу. Гермес берет его осторожно, как вдруг к нему приходит осознание. — Ты… помнишь, о чем я говорил? — нехарактерно медленно произносит Гермес. Харон кивает. — Ты… с-слушал? Харон кивает снова. Гермес моргает. Он недоверчиво смотрит на молот в своих руках и затем обратно на Харона. — Ты всегда слушаешь? — спрашивает он почти шепотом. Харон склоняет голову набок и кивает ещё раз. Как бы говоря, Конечно, почему нет? Гермес моргает, совершенно ошеломленный, и в кои-то веки (возможно, впервые в жизни) не может подобрать слов. Харон наблюдает за ним. Фиолетовый дым клубится вокруг него, а яркие глаза, кажется, смотрят в самое сердце Гермеса. — Я просто… спасибо, приятель. Это потрясающе! Вау, ты только посмотри на эту штуку! Трудно поверить, что это создала рука смертного… Гермес снова находит опору и продолжает говорить со своей обычной скоростью, но теперь разговор ощущается… более полным. Как будто раньше он был пустым. И, возможно, так и было. У него никогда не было внимательной аудитории, когда он говорил со своей естественной скоростью. Точнее он никогда не понимал, что кое-кто его действительно слушал. Приятно. Это очень приятно. Это отлично на самом деле! Гермес говорит с энергией, о которой никогда не подозревал, практически выплескивая каждый анекдот и историю, которые он может вытащить из глубины своего разума. Ни разу пристальный взгляд Харона не покидает Бога Скорости. Когда последняя душа протискивается в переполненную лодку, Гермес не хочет уходить. Он сжимает молот. — Скажи, Харон, ты, э-э, продаешь это в своем магазине? Харон кивает. — О, вау, держу пари, что это приносит неплохие деньги, интересно, что же еще у тебя есть в наличии, в любом случае, я думаю, мне пора… — Гермес замолкает и снова взлетает, немного медленнее, чем обычно, не так стремясь улететь в этот раз. — Ну, тогда увидимся в следующий раз, приятель. Харон кивает, не отрывая свой фиолетовый взгляд. Никогда не переставал, понимает Гермес.***
В следующий раз, когда Гермес видит Харона, лодочник держит свиток. — Что это? — спрашивает Гермес, когда Харон передает его ему. Свиток оказывается списком товаров, которые Харон хранит в своем магазине. Гермес поднимает взгляд на лодочника: — Ты запомнил, что я сказал. Снова. Наступает короткая, но ощутимая пауза, прежде чем Харон кивает, как будто он удивлен, что Гермес удивлен тем, что он помнит то, что говорил Бог Скорости. Он указывает на список и склоняет голову набок. Как ты и хотел. Гермес снова не находит слов и задается вопросом, станет ли это обычным явлением. Шок или подарки? Вероятно и то, и другое. — Спасибо. — Все, что говорит Гермес, читая список. Сердца Кентавров, Молоты Дедала, Тьма… — Что такое Тьма? — спрашивает Гермес. Дым, вырывающийся изо рта Харона, на мгновение останавливается, прежде чем возобновиться, как будто вопрос удивляет хтоническое божество. Харон ворчит и стонет, его руки беспорядочно двигаются, как будто он пытается и не может понять, как лучше всего ответить на вопрос. Когда последняя душа садится в лодку, Харон вздыхает, и из его рта вырывается клуб дыма. Знаменитый молчаливый и спокойный паромщик Подземного мира раздражен. Гермес усмехается. Так странно видеть, как Харон делает что-то кроме стояния на месте, и забавно, что он расстроен из-за чего-то столь незначительного. Очаровательно даже. Приятно знать, что у таинственного лодочника есть личность, как и у всех остальных. — Прости за это, Харон. — Гермес хочет вернуть список, но лодочник отказывается. — Что случилось, я его испачкал? Харон качает головой, ворчит, указывая на свиток, затем на Гермеса, и хлопает по своей груди. Ему требуется мгновение, но Гермес понимает смысл: — Это для меня? Ты сделал это для меня? У тебя есть еще один, или твои запасы записаны у тебя на сердце… или на каком-то хтоническом эквиваленте сердца? Харон кивает, и кажется, что все его тело следует за движением. Как будто он рад, что Гермес так хорошо понимает его. Гермес с благодарностью перечитывает свиток, прежде чем свернуть его и осторожно положить в сумку. — Спасибо, приятель. Харон кивает, и их пути снова расходятся. И снова Гермесу не хочется уходить.***
Когда Гермес возвращается в Стикс, он удивляется самому себе за то, что в очередной раз удивляется тому, что Харон ему что-то принес. На этот раз это темно-фиолетовый… драгоценный камень? Нет, не совсем. Он выглядит как драгоценный камень, но когда Харон передает его в руки Гермеса, олимпиец обнаруживает, что он не твердый. Когда он прикасается к нему, узоры на его поверхности плавно меняются, и он излучает первобытную энергию, которую молодой бог с трудом узнает. — Сделаю предположение, что это Тьма? Харон коротко кивает. — Тьма, тьма… — бормочет себе под нос Гермес. — О! Как тени и ночь! Это как-то связано с Никс? Харон кивает. — Ах, конечно, Подземный мир — это и ее владения отчасти? Точно, точно, эй! Никс — твоя мать, верно? Харон кивает. — Интересно, каково это, иметь первобытную сущность в качестве матери? Должно быть, твое детство было довольно темным, разве вам не нужны были ночные огни… Гермес продолжает болтать, но внутри он задумывается. Он крепче сжимает концентрированную Тьму в ладони и чувствует такую благодарность. Он просто… так счастлив. Харон поднял этот кусочек Подземного мира наверх, для него! Все потому, что он на самом деле слушает Гермеса во всей его быстрой славе и ему достаточно не все равно, чтобы потакать ему. Харону не все равно. И Гермес полон решимости вернуть должок.***
Когда следующая лодка Харона причаливает, безмерно гордый собой Гермес взволнованно протягивает Харону небольшой мешок. — Для тебя. — Говорит Гермес, жужжа от волнения. Гермес предполагает, что, если бы Харон мог недоверчиво моргнуть, то он сделал бы это прямо сейчас. Лодочник направляет бледный палец к своей груди. — Да, тебе! — Гермес смеется. — Давай, возьми и открой! Харон подчиняется, берет мешок и медленно открывает, будто ожидая, что что-то выпрыгнет на него изнутри. Ничего не происходит, вместо этого он вытаскивает золотой кубок. Замысловато оформленная вещь, инкрустированная рубинами и изумрудами. Харон осматривает его, проводя пальцами по краям и граням. — Красивый, да? Получил его на краю скандинавских берегов, у группы моряков была куча сокровищ в доках, и я подумал, что это выглядит мило, и вспомнил о тебе! Харон издает сдавленный стон. А? Ты думал обо мне? — Как я мог не принести что-нибудь для тебя? Ты же сделал мне кучу подарков, потакая моей хаотичности и любопытству, я просто должен был отплатить тебе за это. Я знаю, насколько ты требователен в подобных вещах. — Гермес указывает на одну рассерженную тень, пытающуюся найти плату за паром. Харон ворчит, качая головой и размахивая руками. Ты ничем мне не обязан. Он указывает на души, принесенные Гермесом, на свое весло и на себя, и снова качает головой. Без тебя я бы вообще не смог выполнять свою работу. Гермес отмахивается: — Это просто работа. Ты делал мне подарки вне своих обязанностей, и я хотел сделать то же самое для тебя. Паромщик стонет, откладывает кубок и шуршит под мантией. Вероятно, ищет, что подарить Гермесу. — Ой, похоже, последняя тень пересекла границу, думаю, мне пора идти! — Гермес отрывается от земли. — Увидимся в то же время в следующем раунде, хорошо, и я принесу еще что-нибудь приятное! Мне все еще надо два раза отплатить тебе!***
Когда Харон приходит с новыми дарами, Гермес уже не так удивлен. Они обмениваются подарками. Гермес получает группу драгоценных камней Подземного мира, а Харон — каменную плиту с египетскими иероглифами. — О-о-о, драгоценные камни Подземного мира совсем не похожи на те, что в мире смертных. У Лорда Аида действительно неплохая коллекция! Харон рассеянно кивает, поднимает плиту и указывает на нее. — О да, я получил это от моего друга Тота, очень умного парня! У него птичья голова, и знаешь, нас время от времени принимают друг за друга, я не могу представить, почему, как я сказал, у него птичья голова, но опять же, она у него только иногда. Харон кивает, водя бледными пальцами по иероглифам, и вопросительно смотрит на Гермеса. — Что это значит? — Харон кивает. — Хочешь, чтобы я объяснил? — Харон кивает быстрее. Улыбка Гермеса становится еще шире. — Ага. Хорошо, хорошо, он объяснил мне это так… Так, Гермес позволяет себе поболтать. Он начинает объяснять, но несколько раз теряет концентрацию, говорит о том или ином, прежде чем в конце концов вернуться к исходной теме. Быстро, а затем еще быстрее он говорит и говорит, и ни разу большие яркие глаза Харона не покидают его. И Гермес так счастлив. Так счастлив, что Харон попросил его, прекрасно зная, что объяснение Гермеса будет быстрой путаницей слов (возможно, даже ожидая этого), и все же выслушал его. Когда последняя тень наконец садится в лодку, Гермес очень не хочет уходить. — В следующий раз я принесу что-нибудь еще. — Он обещает. — И я полагаю, что ты сделаешь то же самое. С утвердительным ворчанием Харон кивает. Он прижимает плиту к груди. — Ну… тогда до следующего раза.***
Подобное стало для них рутиной. Они обменивались подарками, и Гермес объяснял свой. Постоянно менял темы и уходил в тирады, а Харон с жаром слушал его. Когда приходило время их путям разойтись, казалось, что ни одно из божеств не торопилось уходить. Вскоре Гермес понимает, что помимо того, что он так счастлив и благодарен за то, что кто-то его слушает, ему просто очень нравится компания Харона. У хтонического лодочника больше индивидуальности, чем можно было бы предположить. Он любопытен и всегда стремится узнавать что-то новое, будь то вещи, которые ему дарили, или земли наверху. Чем больше они проводят времени вместе, тем лучше Гермес понимает уникальный способ общения Харона. Он во многом полагается на пантомиму и на свой дым. Харон способен управлять им, его количеством и интенсивностью. Он использует его, чтобы подчеркнуть свои мысли или сменить направление мысли Гермеса. Не говоря уже о том, что Гермес находит фиолетовый дым невероятно привлекательным. Однажды Гермес приносит сверкающее золотое кольцо: — Из великого королевства Эфиопия! Пока Гермес объясняет его грязное происхождение, Харон играет с украшением… почти с любовью. В следующий раз, когда Гермес приземляется к Стикс, кольцо блестит на руке Харона. — Тебе очень идет, Харон! Ты так считаешь? — Конечно! Значит, ты любишь украшения? Я принесу тебе еще! Так Гермес и делает. Олимпиец дарит Харону кольца, ожерелья, браслеты, и лодочник носит их все. Вскоре прибытие Харона в Стикс знаменуется звоном всех его украшений. Звук заставляет сердце Гермеса трепетать от волнения, и вдали от Подземного мира, он очень скучает по нему. Гермес любит проводить время с Хароном. И он подозревает, что это чувство взаимно.***
Однажды Харон прибывает в обычное время. Его тело звенит, как хтонический колокольчик, но он не смотрит Гермесу в глаза. Глазницы скрыты темной шляпой, низко надвинутой на лицо. Гермес протягивает принесенный подарок — золотой лавр, и спрашивает: — Харон? Что-то случилось? Харон не отвечает, только слегка поднимает взгляд, чтобы посмотреть на лавр в руках Гермеса, прежде чем снова отвернуться. — Харон? Лодочник поднимает руку, разжимая кулак, чтобы показать цветок. Совершенно непохожий ни на один из тех, что Гермес когда-либо видел. С голубовато-белыми лепестками, длинными темными нитями и черным стеблем. Кажется, будто он светится. — Он прекрасен, Харон. — искренне говорит Гермес. Харон коротко ворчит. Он указывает на лавр, его пальцы порхают. Затем указывает на цветок, разворачивая ладонь вверх. Посмотри, что ты принес, сверкающее и красивое. И посмотри, что принес я. Обычное и среднее. Гермес качает головой: — Нет. Нет, Харон, он прекрасен. Харон фыркает. — Все, что ты приносишь, прекрасно. Не имеет значения, если они не сверкают, как вещи, которые приношу я, на самом деле это делает их еще лучше! Они прекрасны, потому что их приносишь ты, Харон, и одно это усилие стоит больше, чем любые земные сокровища, которые я могу добыть. Мне нравится быть здесь с тобой, а обмениваться подарками и историями — это само по себе сокровище. Ты слушаешь, как я болтаю о пустяках, что не делает никто в целом мире, и это делает меня счастливее всех. И я люблю говорить с тобой. Разговаривая с тобой, я словно летаю, я чувствую себя свободным и сильным, как будто я могу все. Я не знаю, ты просто пробуждаешь во мне лучшее, наверное. Харон, ты замечательный. Лодочник замирает. Даже его дым редеет и останавливается. — Вот… — Гермес берет цветок и закрепляет его за ухом. — Видишь? Хороша как любая серьга. Дыхание Харона слышно прерывается. Гермес подходит ближе, поднимая голову, чтобы более высокое божество могло лучше видеть. Харон наклоняется, поднимая бледную руку, чтобы коснуться цветка, сидящего рядом с пучками волос Гермеса. Затем рука опускается, прижимаясь к лицу олимпийца. Лодочник наклоняется еще ниже, и Гермес приподнимается на кончиках пальцев. Их лица так близко, что Гермес может чувствовать прохладный дым, обволакивающий его губы. — Прекрасен… Они целуются. Губы Гермеса касаются губ Харона, и он обнаруживает, что его череп теплый. Теплый и красивый, как любая живая плоть.***
В следующий раз, когда пара встречается, оба приносят бутылки с нектаром. — Ххррмммм… — Да. Я тоже тебя люблю.