Lincoln 1966

Если я лгу, когда говорю, что меня пробило на эмоции, Тогда дай мне попытаться выразить всё, что ты от меня хочешь.

Раз — я ничего не чувствую,

Два — что-то появилось,

Три — ты нужен мне рядом.

***

      «Chevrolet Camaro 1967» — гласит металлическая табличка, сторожившая аукционную машину. Мужчина рукой проводит по капоту насыщенного вишнёвого цвета. Блеск полированной поверхности приводит в вербальный экстаз всякого ценителя. Состояние оценивается на превосходно. Коллекционер не сдерживает мягкую улыбку, вызванную предвкушением скорого пополнения коллекции винтажных машин.       Он не смотрит на другие модели, не обращает внимания и на клиентов и посетителей, что проходят мимо авто, от которого коллекционер не отходит, ожидая окончания торгов. Окружающие звуки приглушаются, воображение абстрагирует мужчину от происходящего вокруг, рисуя картину гаража, где эта машина будет смотреться как нельзя к месту. Иллюзия растворяется внезапно, стоит чужой широкой спине прикрыть вид на автомобиль. Коллекционер моргает раз, второй, молча следит за джентльменом, который останавливается у передних шин машины и опускается на корточки, увлечённо рассматривая состояние резины. Он одет в простую мешковатую белую футболку, свободные чёрные штаны карго, того же цвета кроссовки джордан. На его руках, грубых даже с виду и покрытых заживающими царапинами и порезами, несколько серебряных браслетов. Надменный комментарий о том, что не так должен выглядеть человек, заинтересованный в настолько изысканной модели, аукционер решает оставить при себе. Автомеханик кладёт руку на боковую часть капота, оттолкнувшись, поднимается на ноги и уже тянется к дверце, но низкий голос со стороны прерывает его действие:       — Она продана, господин, — коллекционер давит из себя последнее слово, следуя приличию и лексическому этикету.       Мастер переводит свой взор на него и, смерив долгим, недовольным взглядом, словно тот прервал его от изучения самого важного на свете и сообщил чудовищную новость, невозмутимо возвращается к изучению машины.       — Не вижу надписи «Продано» на табло. — Он всё же открывает дверь, чтобы откинуть переднее сиденье и посмотреть на задние, а затем отступает на шаг, глазами проходясь по всему корпусу авто.       — Мне кажется, мы не поняли друг друга. — Аукционер подходит к, как он сам успел решить, своей винтажной Шевроле, ставит одну ногу внутрь машины, другую оставляя снаружи, и садится на заднее сидение, оказываясь лицом к лицу с другим мужчиной. — Она уже куплена мной.       — Рано же ты присвоил её себе. — Выражение механика становится всё более мрачным, глаза смотрят на коллекционера с ещё большей ненавистью, чем прежде, будто тот одним своим присутствием осквернял салон. — Знаю я таких, как ты, которые специально отбивают конкурентов, чтобы машина досталась им. Выметайся, я осматриваю её.       — Ты рискуешь быть разочарованным, — аукционер тоже отбрасывает формальность, так и не двигаясь с места.       Механик вздыхает, коротко прикрыв глаза, пытаясь придержать что-то на цепи, но, видимо, не справившись, кладёт руку на крышу Шевроле, наклоняется к мужчине, чтобы схватить за воротник чёрной рубашки и предупреждающим тоном выплюнуть слова тому в лицо:       — Слушай, я не побрезгую ударить тебя, если ты сейчас же по-доброму не выйдешь. — Мастер взглядом скользит по чужим платиновым волосам, идеально выглаженной одежде, неприкрытых закатанными рукавами изящным кистям с тонкими длинными пальцами и хмыкает тихо, словно внося вердикт: — Ты даже не сможешь придержать руль этой малышки.       — А по мне, именно такому заблудившемуся простаку не место за рулём такого авто. — Он обхватывает руку, сжатую в кулак, и пытается убрать её. — Ещё подумают, что ты угнал её.       — Вот же чертовщина… — сквозь тихий смех выдаёт механик. — Думаешь, не поломаю тебе пальцы, чтобы нечем было руль держать?       — Не распускай руки, — с холодом требует коллекционер, пытаясь решить вопрос цивилизованно.       — О нет, я стану, чтобы вышвырнуть тебя из машины, ублюдок.       Механик резко тянет его на себя, собираясь вытащить из салона, но, не рассчитав чужой силы, какой совсем не ожидал от кого-то с подобным телосложением, в итоге сам поддаётся ему навстречу. Рука скользит с крыши, и он успевает переместить её на сиденье, чтобы опереться и поддержать вес своего тела над аукционером, когда тот падает назад. Оба мужчины смотрят друг на друга в немом оцепенении от произошедшего и от положения, в котором находятся и которое ни один из них не спешит поменять. Первым подаёт голос коллекционер, который, давя рукой на чужое плечо, твёрдо выговаривает:       — Придержи коней.       — Я и держу, — мастер откровенно насмехается над ним, кивая на собственную руку, которая всё ещё комкает чёрную рубашку.       Аукционер хмурит брови, вдыхает, чтобы ответить, но его останавливает чей-то бодрый голос:       — А это, господа, Шевроле Камаро, лучшая представительница своего поколения. Целых двести девяносто пять лошадиных сил!.. — Восторг одного из консультантов резко стихает, стоит его взгляду и взглядам десяток посетителей, которые внимательно слушали работника, попасть внутрь машины.       — Слышал? Двести девяносто пять лошадиных сил, выйдешь — будет двести девяносто четыре. — Механик не отодвигается, готовый использовать худшие методы, чтобы заставить мужчину убрать свои руки от машины. — Откажись уже.       — А ты у нас мечтатель, я так вижу, — коллекционер ухмыляется в ответ. — Даже не подумаю.       Совсем рядом снова раздаётся голос консультанта, который нервно смеётся, пытаясь найти для ситуации дипломатическое объяснение.       — О Шевроле этой модели часто говорят, что мало места у задних сидений, но вы только взгляните, дорогие посетители! Салон этой машины готов позволить вам любое развлечение, если вы, конечно, понимаете о чём я, — работник игриво подмигивает, вызвав волну лёгкого смеха среди посетителей, и, не дав зациклить внимание на вишнёвого цвета машине с развитием непонятного сценария на задних сиденьях, проводит их к другой модели аукциона.       — Мы ещё посмотрим, — наконец отвечает мастер, брезгливо отпуская мужчину и выходя из машины.       Коллекционер не отвечает на пассивную агрессию, уверенный в достижении цели. Он выходит следом, слабо хмурится, поправляя свою одежду, пока механик всё так же непринуждённо готовится вернуться к осмотру, но в этот раз его останавливает другой работник. Джентльмен в костюме подходит к ним и сразу же направляется к аукционеру, широко улыбаясь и собираясь сообщить хорошие новости.       — Мистер Тодороки!       Мастер переводит взгляд на того, к кому обратились как «Тодороки», и ждёт следующих слов не менее взволнованно, чем сам «конкурент».       — Модель Шевроле Камаро производства тысячи девятьсот шестьдесят седьмого года официально ваша. Предложенная вами цена оказалась самой высокой в конце торгов, организаторы аукциона попросили передать их искренние поздравления касаемо вашего нового приобретения. Ключи можете получить сразу же, как будет решен вопрос документации.       Механик с едва заметным шоком вслушивается в речь, высказанную приторным сервисным голосом, слышит и благодарность, что скромно выражает новый владелец машины. Не выдержав всей этой сцены, мастер гневно встревает в разговор:       — И сколько же он заплатил, что самая высокая цена?       — Торги завершены, мистер… — работник запинается, неуверенный, что раньше видел тут этого клиента.       — Кацуки Бакуго, — холодно бросает тот.       — …Мистер Бакуго. Поэтому, к сожалению, эту информацию разглашать мы уже не можем. Почему бы вам не спросить у мистера Тодороки? — дружелюбно рекомендует джентльмен.       — Я заплачу двойную цену, — проигнорировав последние слова, предлагает Кацуки.       — Боюсь, ничем не могу помочь, — ответ звучит чуть виновато.       — Всё потому, что у него есть связи? Даже вы, чёрт возьми, коррумпированы?!       — Простите, господин, — работник лишь кивает уважительно и спешит уйти, оставляя двух мужчин вновь одних.       — Эй! — Кацуки бесцеремонно окликает аукционера. — Сколько заплатил?       — К сожалению, — наигранно тянет Тодороки, повернувшись к механику лицом, — эту информацию разглашать я уже не могу.       Он кладёт руки в карманы брюк, усмехается самодовольно теперь, когда Шевроле официально его. Не имея больше причин терпеть общество Кацуки, он в последний раз окидывает того взглядом, разворачивается и направляется в противоположную от мастера сторону.       — Чтоб двигатель у тебя никогда не заводился, сукин ты сын! — проклятье бросают в удаляющуюся спину коллекционера.

***

      Мастер стоит чуть поодаль от машины, смотрит с нескрываемым восхищением, параллельно вытирая руки тряпкой. «Lincoln Continental 1966» просто идеальная машина, одновременно объединяющая в себе элегантность и дерзость. Кацуки глубоко вдыхает, пропуская в лёгкие запах своей мастерской: пахнет уже привычными краской, бензином и маслом. Всё стоит на своих местах. На фоне играет приглушённая музыка: механик неосознанно покачивает головой под бит, даже чуть подпевает под нос «Highway to Hell» рок-группы AC/DC.       Эта — как нравится называть машину самому механику — «малышка» теперь выглядит практически как новая. Он ещё помнит, в каком виде эвакуатор привёз её в мастерскую год назад. То, как идеально смотрятся изгибы этой американки в лаковом чёрном цвете, завораживает.       Бакуго откидывает тряпку на стеллаж инструментов и подходит к машине спереди, чтобы открыть капот. Едва успев это сделать, он слышит, как где-то сзади раздаётся рёв мотора, из-за чего приходится напрячь слух, но хватает и секунды, чтобы узнать этот глухой звук.       — Смотрите, кто явился, — бормочет механик, не отвлекаясь от дела. Он всё-таки открывает капот, сразу же переходя к проверке состояния масла в коробке. Как и ожидал Кацуки, его нужно менять: масло чёрное, как смоль.       — Кацуки, дружище! Как делишки? — с излишней энергичностью кричит Киришима с дальнего конца помещения.       — Иди к чёрту, — беззлобно советует друг, несколько секунд смотрит на щуп в руке, потом на Киришиму, после чего кивает на недавно оставленный кусок ткани на стеллаже. — Но перед этим дай ту тряпку.       Киришима, покорно взяв её, подходит к механику, чтобы отдать, в это же время чуть виновато говоря:       — Да хватит уже злиться, бро. Я же говорю, так надо. — Он примирительно кладёт руку на плечо друга. — Всё равно ни один из нас не хотел оставить её себе.       — Я просто не понимаю, как ты можешь продать её? Ты свои мозги отморозил на этом своём мотоцикле? Говорил же надеть чёртов шлем. — Мастер выхватывает тряпку из чужих рук и начинает агрессивно вытирать щуп от масла.       — Доля твоя, друг, — обещает Киришима, пытаясь подбодрить мастера.       — Ты прекрасно знаешь, что мне это не надо, — недовольно отзывается Кацуки, пачкая маслом собственную руку. — Это твоя машина, и на этом всё.       — Но ведь мы вместе…       — Знаешь что, — механик обрывает предложение друга, разочарованно вздыхая, — делай что хочешь, я больше не буду в это вмешиваться. Просто помни: мы год работали над этой машиной, собирали её чуть ли не с нуля, чтобы сделать из неё красотку, сохранив оригинальный вид.       Бакуго вставляет щуп обратно на место и кидает тряпку в сторону Киришимы. Тот ловит её без особого недовольства, возвращает на место, осторожно предлагая то, вокруг чего у них уже успело быть немало разговоров.       — Так почему бы тебе не купить её? Раз ты всё равно настаиваешь, что, несмотря на то, что проделал над ней столько же работы, сколько я, она всё равно моё имущество.       — Во-первых, потому что запчасти находил и покупал ты, а во-вторых, потому что ты не продашь её мне за рыночную цену. — Мастер поясницей опирается о капот и смотрит на свои руки, с одной из которых масло оттёрлось не до конца. — Ты мне её даже по себестоимости не продаёшь, идиот, так тебе нескоро открыть свою мастерскую.       Киришима с виноватой улыбкой принимает замечание, отходит, чтобы взять две банки содовой из мини-бара в углу, а затем вернуться и протянуть одну другу. Тот принимает предложенный напиток. Открыв банку, он делает глоток и добавляет как-то горестно:       — Досадно думать, что она достанется какому-то невежде, который купит её только для понтов, а сам ни черта не будет разбираться в уходе. Линкольн окажется там же, откуда ты его подобрал — на свалке. — Бакуго допивает содержимое, а после комкает в руке тонкий металл, будто это и не требовало усилий. — Видел я недавно одного такого чудика. — Вспомнив события недельной давности, которые всё ещё вызывают злость, мастер с раздражением добавляет: — Бесит…       — Кстати об этом, — чуть нервно начинает Эйджиро, — сегодня как раз придёт потенциальный покупатель. Он сказал, что заинтересован в ретро машинах.       — Заинтересован? — переспрашивает Кацуки, пытаясь узнать больше деталей.       — Он не уточнил. Сказал, что коллекционер, может, и для вождения будет использовать, — Киришима легко пожимает плечами, засматриваясь на закат на горизонте.       — Он знает, что машина была собрана?       Друг лишь отрицательно качает головой.       — Ты сейчас серьёзно? Он же чёртов коллекционер, ему нужна первозданная машина.       — Тебе кажется, по ней видно, — Эйджиро кивает на машину, — что она не первозданная? Она выглядит лучше первозданной!       — И всё же…       Бакуго тихо цокает, намереваясь сказать что-то ещё, но звук плавно передвигающихся по земле шин привлекает внимание обоих мастеров. Взгляд Кацуки пристально прослеживает за белой машиной, что бесшумно останавливается у входа в мастерскую. Tesla модели X, производство последних лет — заключает механик. Бакуго слегка выгибает бровь на то, с какой показушностью открывается и чуть выдвигается дверь задних сидений, поднимаясь вверх и позволяя пассажиру выйти. Лакированная до блеска обувь касается пыльной земли. С губ мастера срывается неверящий смешок, когда глаза встречаются с разномастными.       — Да ты издеваешься…       — Что-то не так? — Эйджиро переводит внимание на друга, заметив его реакцию.       — Помнишь, я сказал, что не буду вмешиваться?       — Да, — лёгким кивком подтверждает другой механик.       — Забудь.       — Ты передумал?       Разговор прерывается, а шаги гостя останавливаются недалеко от входа, когда до всех присутствующих доходит звонкий, агрессивный лай и из-под тени мастерской выходит крупная собака, взяв направление прямиком к чужаку. Мастера провожают добермана взглядами, пока тот оголяет клыки, рывком переходя в бег. Киришима трясёт друга за плечо, встревоженно восклицая:       — Он сожрёт его, Кацуки!       — Знаю, — с довольной улыбкой отзывается друг.       — Кацуки!       Механик закатывает глаза, затем всё же снисходит до того, чтобы поднести пальцы чистой руки к губам и свистнуть, останавливая собаку.       — Гранд, оставить!       Доберман тормозит всего на секунду. В любопытстве выпрямив уши, смотрит на хозяина. А после снова обращает своё внимание на чужака, который успевает отступить всего на шаг, прежде чем она добежит до него и зубами схватит за ладонь, которую Тодороки не выдёргивает, как только понимает, что собака просто играется, не кусая на самом деле. Коллекционер выдыхает с облегчением: хоть собаки его не пугают, но вид разъярённого добермана, бежавшего целенаправленно к нему, заставил слегка понервничать. Свободной рукой он чешет за ухом Гранда, и тот отзывается восторженным лаем. Рука замирает на секунду, стоит почувствовать текстуру повреждённой кожи на шее, тянущуюся к левому боку, и увидеть шрамы поперёк туловища. Шото смотрит на них недолго.       — Он же обычно враждебно настроен к чужакам, нет? — интересуется Эйджиро, собираясь подойти к гостю.       — Идиота даже Гранд за угрозу не принимает, — Кацуки хмыкает, отталкиваясь от капота.       Вопрос о том, знаком ли Бакуго с коллекционером, Киришима оставляет на потом, решив сначала поприветствовать потенциального покупателя. Шото идёт навстречу, пока доберман всё так же кружит вокруг него, пытаясь урвать ещё немного ласки от незнакомого ему визитёра. Как только Тодороки оказывается достаточно близко, Эйджиро протягивает руку.       — Здравствуйте, Шото! И простите за Гранда. — Механик добродушно улыбается, когда на его рукопожатие отвечают.       — Всё в порядке, она у вас очень милая, — мягко отзывается коллекционер, пока собака продолжает ластиться к его ногам.       — Он, — откуда-то со спины друга бросает Бакуго. — Гранд — он, слепой ты…       — Вы в любом случае правильно заметили! — Киришима обрывает речь друга, не дав обстановке накалиться. — Он действительно милый, и Вы ему, кажется, тоже понравились.       — Рад знать, — мужчина отвечает с лёгкой улыбкой, переводя взгляд на другого мастера, чьё настроение вполне способно ясным днём вызвать град. — Мы ведь раньше встречались, не так ли, мистер… — он молчит секунду, после, словно найдя в голове информацию, которую искал, с приятным западным акцентом произносит: — Бакуго Кацуки, правильно?       Коллекционер, которому, в отличие от механика, незачем было держать зло на человека, у которого он во время аукциона из-под носа увёл Шевроле Камаро, протягивает руку и ему тоже. Механик окидывает мужчину оценивающим взглядом и опускает глаза на руку, обтянутую белой рубашкой, на рукавах которой благородно блестят серебристые запонки. Бакуго тыльной стороной ладони проводит по лбу, вытирая пот, пока делает шаг к коллекционеру. Мастер поднимает руку, почти отвечает на культурный жест приветствия, но, передумав, отводит её в сторону, чтобы с размаху обхватить чужую руку чуть выше кисти, давая белой ткани с упоением впитать в себя моторное масло. Тодороки не меняется в лице, не отдёргивает ладонь из крепкого мужского рукопожатия, даже когда на дорогой ткани рубашки виднеются тёмные пятна. Кацуки всё тем же сканирующим взглядом поднимается обратно к лицу Шото.       — Так что насчёт машины? — сдержанно интересуется тот, на миг взглянув на Эйджиро и после вновь обращаясь к Бакуго.       — Мы не продадим эту малышку неженке, которая водит Теслу, — механик улыбается криво, отпуская руку Шото, напоследок ненавязчиво вытерев пальцы о чужой рукав. — Ты не достоин её, принцесса.       — Это она? — словно не расслышав чужие слова, Шото медленно ступает к машине. Мастеру удаётся рассмотреть блеск в разномастных глазах при виде Линкольн.       — Мне Гранда хватает для дрессировки, к тебе тоже командами обращаться, чтобы ты понял? Не… — Механик хватает Тодороки за локоть, отталкивая прочь от машины. — …Продаётся!       — Я проделал весь этот путь не для такого ответа. — Он вырывает руку из хватки, хмуро смотря на новые пятна на рубашке.       — Проделал весь путь? — Бакуго усмехается, указывая в сторону чужой машины. — Ты даже не за рулём.       — У меня есть на то причины, — твёрдо отвечает коллекционер.       — Правда? Может, тогда сгоняем по кругу, покажешь свои «причины»? — безразличным тоном интересуется механик, сложив руки на груди.       — Кацуки, не перегибай… — вмешивается Киришима, пытаясь успокоить друга.       — Я бы с удовольствием… — начинает Тодороки, чувствуя, как атмосфера накаляется, и всё же не отступает от своего: дерзость и наглость механика пробуждают в нём почти детское упрямство.       — Господин… — откуда-то сзади осторожно зовёт шофёр, который всё это время стоял у электромобиля, привлекая внимание Тодороки, — у вас ведь… прав нет.       — Хорошее замечание, Мигель, — невпечатлённо кивает Шото, возвращая взгляд к мастерам, одного из которых новость явно привела в шок.       — У тебя даже водительских прав нет, кретин?! — Кацуки в порыве гнева и удивления даже не пытается воздержаться от высказываний.       Тодороки выпускает короткий выдох и ловким движением отстёгивает запонки на рукавах, чтобы чуть закатать те вверх, пока мужчина напротив лишь сконфуженно и так же гневно смотрит на него. Шото шагает к нему, тянет руку, и Бакуго, не ожидавший следующего действия коллекционера, не сразу реагирует, когда его хватают за футболку на груди.       — В первый раз, во время аукциона, я простил тебе дерзость, ибо подумал, что ты был расстроен. Акция была разовая, так что фильтруй речь.       Он отпускает чужую одежду так же резко, как и схватил её.       — Нарываешься на драку? — Бакуго намеревается снова сократить расстояние между ними, в этот раз уже успев сжать руки в кулаки и подготовиться запачкать их. Однако Эйджиро с силой оттаскивает друга назад.       — Кацуки, прекрати! Дружище, он просто хочет купить машину, не делай из этого…       — Черта с два он получит её! — Кацуки ещё раз дёргается, предпринимая попытку скинуть руки друга, и всё же сдерживается.       — Я приеду завтра, Эйджиро.       Шото, абсолютно проигнорировав мастера, оповещает о визите непосредственно продавца, а после разворачивается, чтобы вернуться к машине. Где-то позади раздаётся короткий лай. В глаза последний раз попадается блеск Линкольн.

***

      Вид калифорнийских холмов при закатных лучах солнца никогда не перестанет восхищать Кацуки. Мастер даже находит времени на то, чтобы отложить инструменты и, присев на капот машины, которую только закончил ремонтировать, насладиться недолгим покоем. Из колонок, что стояли в углу помещения, льётся мотив излюбленной песни «Devil» рок-группы Shinedown.       Минуту спустя, когда перед мастерской паркуется всё та же белая машина, что раздражала глаз ещё вчерашним днём, «дьявола» больше не приходится искать в строчках песни.       Он выходит из машины, одетый во всё чёрное. Пыльной земли вновь касается дизайнерская обувь, явно не предусмотренная для прогулок по загородным гаражам. Мастер лишь недовольно цокает, когда доберман срывается с места и бежит к уже знакомому гостю.       — Ты перепутал гараж с подиумом Гуччи?       — Это Прада, — невозмутимо исправляет Тодороки и тянет руку, чтобы погладить собаку по макушке.       — Так дьявол всё-таки носит Прада, — хмыкает Кацуки, строго смотря на Гранда, но тот всё равно не отступает от коллекционера.       — Шото, рад снова видеть тебя! — Голос доносится до мужчин прежде, чем Киришима, раннее занятый машиной, появляется в поле зрения.       — Я же сказал тебе, чтобы он здесь больше не появлялся, — обращается Бакуго к Киришиме, будто в приезде Шото виноват именно он.       — Кацуки, мы говорили об этом вчера, — устало отзывается друг, после чего подходит ближе. Пока Гранд всё так же крадёт всё внимание коллекционера, замедляя его шаги, Эйджиро наклоняется к уху Бакуго, шёпотом добавляя: — Ты же тоже успел понять, что он ни черта не разбирается в этом деле. Только представь, за какую цену мы продадим ему Линкольн.       — Мы не продадим эту малышку ему.       Киришима измученно вздыхает и замолкает, заметив Тодороки в пределах мастерской. Коллекционер протягивает руку Эйджиро, тактично избегая того, чтобы поприветствовать и Кацуки.       — Итак, — Шото улыбается уголком губ, уверенный, что одной фразы хватит, чтобы перейти к сути его визита. — Я вернулся…       — Зря, — обрывает на полуслове мастер. — Ты вернулся зря.       — Кацуки, да ради бога… — начинает Эйджиро, но коллекционер, видимо, терпеливостью не особо отличающийся от самого Бакуго, перебивает механика:       — Ты ведь понимаешь, что ведёшь себя, как капризный ребёнок? Не хватает ещё, чтобы ногой топнул. — В голосе Тодороки сквозит нотка злости.       — Только если по твоему лицу, — с готовностью отвечает Бакуго.       — Кто тебя вообще в социум выпустил?.. — с искренним негодованием спрашивает Шото, но останавливает себя, легко качая головой, будто пытаясь выбросить из головы диалог с Кацуки, и обращается к Эйджиро:       — Машина?       — Всё ещё не продаётся, — Кацуки затыкает друга, едва тот был готов дать ответ.       — Всё ещё нелепое заявление, — холодно бросает коллекционер.       — И что ты собираешься с этим сделать? — Бакуго скрещивает руки на груди и делает шаг к Тодороки. — Поплачешь? Давай, может, тогда передумаю.       — У тебя скверный характер, — оповещает Шото.       — А у тебя водительских прав нет, — констатирует Кацуки.       В повисшей тишине слышны лишь тихая музыка и частое дыхание восторженного добермана, который переводит взгляд от хозяина к гостю и обратно.       — Парни, давайте решим это цивилизованно… — Эйджиро легко толкает в грудь обоих мужчин, заставляя их отступить, а те только сейчас замечают, насколько близко стояли, словно каждый пытался спугнуть другого.       — Мне нечего решать, — напоследок говорит Кацуки и двигается к одной из стоящих на стационарном домкрате машин.       Доберман в последний раз льнёт к руке Тодороки, прежде чем побежать вслед за хозяином. Киришима дожидается, когда друг отойдёт, а после поворачивается к Шото и улыбается слабо, улыбкой человека, потерпевшего поражение против чужой упрямости.       — Неловко вышло… — Он рукой проводит по волосам и вздыхает, чтобы затем предложить: — У меня много знакомых и механиков, которые смогут предложить тебе Линкольн за отличную цену, Шото. Хочешь, я могу дать тебе их номера? Уверен, ты найдёшь…       — Не стоит, — твёрдо отвечает коллекционер, всё это время сверля спину отошедшего мастера и, вернув взгляд к чёрной машине, что стоит в тени мастерской, с маниакальной уверенностью информирует: — Я хочу именно этот Линкольн.

***

      Очередное утро мастерская встречает с всё тем же человеком, музыкой и блеском ряда машин. Рабочий день только начался, но Бакуго уже на взводе. Стоя перед открытым капотом, он недовольно смотрит внутрь. Машину привезли недавно и, по словам друга, это очередная жертва хозяина «я сделаю сам». Мастер убеждён, что если сейчас он посмотрит, то сзади глушитель будет висеть на деревянной вешалке. Кацуки в бешенстве скидывает упор, из-за чего капот с громким звуком закрывается. Он сердечно вздыхает, подходит к дивану, который именно для таких ситуаций всегда стоит в самом дальнем углу мастерской, и разваливается на нём. Механик удобно устраивает голову на диване, скинув с него одну ногу — как обычно это делает, — и рукой закрывает глаза. Тишину нарушают только лёгкий ветер, гуляющий на улице, и играющая в колонках любимая песня Кацуки — «Master of Puppets» рок-группы Metallica.       Правда, он недолго наслаждается моментом: на территорию мастерской напротив гаража въезжает уже ставший ненавистным для мастера электромобиль. Шото выходит из неё, прокручивая в руке зажигалку Zippo, которую держал наготове, дабы, как только выйдет из машины, зажечь сигарету, надобность которой стала более ощутимой после утра, наполненного стрессом. Ветер сразу даёт о себе знать, и коллекционеру приходится застегнуть идеально выглаженный пиджак.       Он подходит к воротам и, подождав несколько секунд, чтобы докурить сигарету, с уверенной походкой заходит внутрь. Сперва кажется, будто в мастерской никого нет, а внутри играет только довольно громкая музыка. Он оглядывается и шагает чуть дальше, взгляд падает на механика, лежащего на диване. Шото, убедившись, что в помещении только Кацуки, собирается покинуть место с намерением вернуться тогда, когда сможет найти тут Киришиму. Выйдя, коллекционер стоит у входа ещё минуту, после чего тихо цокает.       — Не детский сад ведь… — Шото шепчет себе под нос, по большей части убеждая именно себя.       Зайдя обратно внутрь, он специально несильно задевает ногой металлический стол инструментов, дабы обратить внимание механика на себя. Однако Гранд отзывается раньше хозяина, со счастливым лаем подходя к нему.       — Эйджиро, у меня сил нет, ты только взгляни на это барахло! — раздражённо кричит Бакуго, намекая на недавно принесённую машину, и даже не пытается сменить своё положение. — Там всё на скотче держится, чёрт возьми, чуть ли не как моя нервная система!..       — Соглашусь, выглядит довольно неустойчиво, — с изучающим видом отзывается Тодороки, массируя свой подбородок. — Я о второй части предположения.       Мастер, замерев на секунду, убирает руку с глаз, чтобы посмотреть на гостя, который всё с той же лёгкой походкой проходит дальше и взглядом ищет Линкольн. Тот оказывается закрытым тентом.       — Какого чёрта ты снова тут?       Кацуки усаживается на диване и проводит рукой по лицу в попытке стереть усталость и раздражение, а затем поднимается, взяв направление к мужчине.       — Ты прекрасно знаешь, — коллекционер кладёт одну руку в карман брюк и подходит к машине, чтобы свободной чуть откинуть тент назад.       Бакуго позволяет ему сделать задуманное, следя за тем, как далеко тот зайдёт. Шото дотрагивается до блестящих фар Линкольн и слабо улыбается. Для механика эта улыбка остаётся даже загадочной.       — Слушай, как тебя там? — мастер берётся за конец тента, чтобы обратно накрыть машину.       — Шото, — просто отвечает Тодороки.       — Чудно, — механик встаёт между машиной и коллекционером, ожидая, что тот отступит, но Шото так и не отходит, только руку опускает. — Убирайся из моей мастерской и найди себе другой Линкольн, Шото.       — Знаешь, чего я не понимаю? — Риторический вопрос получает лишь лёгкий, не особо заинтересованный кивок, призывающий договорить. — Почему ты не хочешь продать её? Она всё равно стоит тут без цели.       — До тебя так и не дошло? — с лёгким смешком спрашивает мастер и прислоняется к капоту машины за спиной. — Я не то чтобы не хочу продавать её. Я не хочу продавать её именно тебе.       — Почему? — коротко интересуется коллекционер, чьё настроение портится с каждым новым ответом механика.       — Ты невежда. — Кацуки пожимает плечами, взглядом скользя вниз по чужой фигуре. — И совершенно не мыслишь в машинах. Эйджиро рассказал, что ты коллекционер. Как ты только додумался до этого с твоими-то знаниями в этой сфере? Тебя любой мастер примет за «тупую блондинку».       — Какое это отношение имеет к твоим принципам, мистер «защищаю права машин»? Когда в твою мастерскую привозят авто очередной «невежды», ты отказываешься его вернуть после ремонтирования? — высказанное застаёт мастера врасплох. Тот ещё несколько секунд обдумывает слова и, прежде чем успевает ответить, Шото продолжает: — Слушай, может… Ты запал на меня?       — Ты больной? — на удивление спокойно отзывается Бакуго, словно услышанное было чем-то абсурдным, а сам Тодороки нуждался в помощи.       — Тогда почему бы тебе самому не купить эту машину? Эйджиро рассказал мне, что предлагал тебе. Тогда уж я точно перестану приезжать. А так ты только обеспечиваешь нам следующую встречу.       Коллекционер расстёгивает пуговицу пиджака, чтобы из внутреннего кармана достать пачку табачного изделия. Он зажимает губами фильтр, придерживая, пока ищет зажигалку, но чужие пальцы, небрежно отобравшие сигарету, отвлекают внимание.       — Тут на каждом углу валяются банки горючего, придурок. — Бакуго с хмурым видом кладёт сигарету на тент, что скрывает под собой Линкольн. — Он не продаёт мне её за свою цену. Якобы не может продать другу за столько.       — Что мешало тебе купить её через посредника? Твой друг узнал бы об этом только после покупки, когда сделку уже нельзя было бы отменить. А может, и намного позже. — Тодороки возвращает пачку в карман, пока наблюдает, как до мастера доходит прозрение. С губ коллекционера срывается тихий смешок, когда он снова смотрит на Кацуки. — Ну и кто теперь тупая блондинка? — Шото смеряет шевелюру мастера оценивающим взглядом и ухмыляется. — Буквально блондинка.       Бакуго, очевидно, пропустивший всё, что было после первого предложения, слишком решительно двигается с места, но крепкая рука, всё ещё удивительно сильная для телосложения коллекционера, тянет того назад.       — Куда?       — Покупать Линкольн, — с восхищающим для его характера спокойствием выдаёт мастер.       — Да ты что? — с наигранной радостью отзывается Шото и так же быстро скидывает маску одобрения. — Не ты ли обвинял других в коррумпированности? Насколько будет честно, если ты сейчас поступишь как те, кого презираешь сам?       — Не нравится запах собственного дерьма? — Кацуки сбрасывает чужую руку, сунув свои в карманы свободных рабочих штанов.       — Может, сыграем по-честному? — на губах Тодороки видна лёгкая улыбка.       — По-честному, — парирует Бакуго, а затем хрипло смеётся. — Серьёзно думаешь, что я проиграю такому, как ты?       — И какому же? — тише спрашивает коллекционер и медленным шагом ступает ближе.       — Ты слишком упрям, чтобы достойно принять отказ, — он ловко избегает прямого ответа.       — А сам? — Тодороки чуть склоняет голову к плечу, заглядывая в карие глаза. Механик в ответ легко качает головой, словно Шото просто тратил его время, и поворачивается, чтобы взять один из гаечных ключей и отойти к машине, как в спину бросают насмешливое замечание: — Уже сдаёшься?       — Прекрасно! — механик с театральной эмоциональностью роняет ключ на пол и возвращает взгляд к коллекционеру. — Во что играем?       — Game of chicken? — с полуулыбкой предлагает Тодороки. — Раз ты утверждаешь, что я слишком упрям, чтобы признать поражение, а у меня о тебе аналогичное мнение.       — И ты предлагаешь?..       — Побудем друзьями? — улыбка Шото становится всё более язвительной с каждым новым словом, а в глазах пляшет азарт.       Кацуки смотрит на него несколько секунд, а после заливается сердечным хохотом, словно коллекционер выдал нечто воистину комичное.       — Как ты представляешь, чтобы после такого парня, как Эйджиро, я сдружился с кем-то вроде тебя?       — Почему нет? — Шото легко пожимает плечами. — Будем заниматься тем же, чем обычные друзья: буду забирать тебя с работы, поедем выпить.       — На Тесле? — усмехнувшись, уточняет механик.       — На Шевроле Камаро, — возвращает долг коллекционер.       — Противный ты кусок…       — Тогда отношения? — серьёзность в голосе Тодороки обрывает чужую мысль. — Ты не волнуйся, всё равно тяжко придётся именно мне.       — Дерьмо… — Бакуго зачёсывает волосы назад и глубоко вздыхает, обдумывая его слова. Шаги его плавные, когда он подходит к коллекционеру. — Мне с тобой тяжело даже безо всяких споров, представь, каково будет под условием терпеть тебя рядом.       — Так это «да»?       — В друзьях я никогда не ошибаюсь, но жалко, что историй с тупым бывшим у меня нет. Ты идеальный вариант. — Кацуки видит, что выражение на чужом лице не меняется, и усмехается, тише проговорив: — Это «да».       — Чудесно, — чуть бодрее заключает Шото и протягивает руку. — Месяц.       — Месяц. Кто первый сдастся, отказывается от Линкольн. — Мастер без особого энтузиазма пожимает его руку, параллельно диктуя условие.       — Чем обозначим проигрыш? — коллекционер не спешит отпускать его руку, пристально глядя в глаза.       — Скажем… — Кацуки взором обводит окружающую обстановку, взгляд останавливается на чужой машине, и улыбка его становится более ядовитым, когда он предлагает: — «Белый»?       — Белый, — не то спрашивает, не то утверждает Шото.       Мастер кивает, и стоит ему ослабить рукопожатие, как коллекционер тянет его ближе и, второй рукой обхватив за подбородок, наклоняется к лицу Бакуго, чтобы оставить на щеке лёгкий поцелуй: запах парфюма Тодороки на миг окутывает того.       — Тогда до завтра, Кацуки.       Застывшего механика из оцепенения выводит звук упавшего шлема мотоциклиста, а у входа стоит сам Эйджиро, смотрящий на мужчин с выражением, какое обычно можно заметить у человека, который утверждает, что в темноте точно что-то было. Шото идёт в сторону выхода, непринуждённо приветствуя Киришиму, прежде чем покинуть мастерскую, краем уха уловив возмущённый лай и чужой хриплый, злой выдох. Киришима, взором проводив Тодороки, в ступоре подходит к другу и начинает говорить, прежде чем до него дойдёт:       — Кацуки, клянусь богом, я даже каплю спиртного в рот не брал сегодня, но мне сейчас померещилось, что этот коллекционер поцеловал тебя! Кажется, мне срочно нужен отдых…       Бакуго, всё ещё не отошедший от чужой выходки, отвечает с задержкой:       — Да… Да пошли вы все!.. — бросает мастер и быстрым шагом идёт обратно вглубь мастерской.       — Кацуки, чёрт возьми, ты покраснел?! — кричит ему вслед Киришима, не веря своим глазам.       — Чёртов Линкольн…

***

      Утренние лучи калифорнийского солнца бережно гладят стены зданий, стараясь не упустить ни один перекрёсток и ни одну улицу. Свет ярко отражается на лакированной поверхности машины, что привлекает взгляды своим цветом и уникальностью корпуса. В этот раз, когда вишнёвый Шевроле Камаро паркуется перед мастерской, о её приезде Кацуки узнаёт даже не обернувшись: батарейкам электромобиля никогда не заменить для мастера ласкающий слух звук рабочего, по-звериному рычащего двигателя.       Ухмылка появляется на губах механика прежде, чем он закрывает капот очередного авто и поворачивается, чтобы увидеть машину, которая в недавнем прошлом была аукционной: состояние оценивается как превосходное. Бакуго вытирает руки, пока грудную клетку покидает обречённый смех человека, осознавшего последствия своих решений. Он оставляет тряпку где-то рядом с инструментами, затем неспешно идёт к выходу из мастерской, где стоит Шевроле. Коллекционер выходит из винтажной машины, на его губах улыбка, с ноткой едва заметного ехидства. Кацуки видит это по глазам, словно тот этой ухмылкой говорит: «Как и обещал».       Шото одет, как всегда, с иголочки, смотреть на него — яркого представителя стиля «old money», — заблудившегося в пыльной мастерской в своей рубашке от Лука Фалони, один культурный стресс. Гранд бежит к коллекционеру, и тот даже опускается на корточки, позволяя доберману, с дарованными ему привилегиями, ластиться к рукам и шее мужчины. Кацуки останавливается у ворот и оценивающим взглядом окидывает Шото, будто так сможет раскрыть какую-то загадку о чужой личности. Голос друга вовремя отрывает его от неприлично долгого рассматривания коллекционера. Эйджиро выпускает восхищённый выдох, громко шепнув:       — Красивый.       — Да… — отстранённо соглашается Бакуго, а после, словно выбравшись из состояния прострации, переводит внимание на другого мастера и спрашивает: — Ты про что?       — Про авто, конечно же. Камаро, — с лёгким удивлением поясняет Киришима, переводя взгляд на Тодороки, который наклонялся к сидению, дабы взять букет красных лилий. Весь вид мужчины говорит о какой-то не присущей американскому комфорту роскоши.       — Видать из богатеньких… — комментирует Эйджиро и слышит тихий смешок со стороны друга, который всё ещё смотрит на цветы и произносит почти неверяще:       — Он не посмеет.       Второй мастер коротко смеётся, а после шагает обратно вглубь мастерской, напоследок проговорив:       — Не знаю, в какую игру вы двое играете, Кацуки, но учти, я не стану забирать тебя из участка.       Бакуго лишь недовольно кивает и упрекает себя за глупые мысли. Мастер, наконец, подходит к Тодороки и, нацепив на лицо непривычную для него слащавую улыбку, готовится говорить, но слова застревают в горле, когда чужая рука притягивает его ближе за талию, слегка приобнимая.       — Доброе утро, Кац… — Застывает и рука Шото, которая, ориентируясь по ожидаемым пропорциям тела, не сразу находит за что ухватиться. Коллекционер смотрит вниз, снова двигает рукой, в этот раз медленнее, в попытке найти талию мастера: открытие, что под обычно мешковатой одеждой Бакуго скрывается настолько контрастная фигура, приводит Тодороки в некое изумление. — Надо же…       Улыбка механика отлично маскирует его собственное смущение: Кацуки приходит к выводу, что Шото соврал, так как, учитывая неожиданную тактильность последнего, мастеру придётся не менее тяжко. Не придав жесту особого значения, дабы не позволить коллекционеру даже надеяться на победу, Бакуго уговаривает себя тоже легко приобнять Тодороки, чтобы мягко шепнуть тому на ухо:       — Оно явно перестало быть добрым, как только ты заехал на территорию мастерской.       — Я тоже не мог дождаться встречи, — непринуждённо отвечает Шото, намного громче, чем сам Кацуки, после чего протягивает букет со словами: — Слышал, мужчинам тоже нравятся цветы.       Где-то с другого конца мастерской слышится громкий хохот Киришимы, и Кацуки едва сдерживается, чтобы не среагировать слишком бурно: Тодороки незачем знать, что ему действительно удалось расшатать стойкость мастера. Он также не спешит принять цветы. Мигель, всё это время учтиво смотрящий куда угодно, кроме мужчин, отзывается на короткое «Эй!», брошенное в его сторону. Шофёр поворачивается к механику, который возвращает внимание обратно на Тодороки и всё тем же приторным тоном озвучивает:       — Ты же будешь меня баловать? — Шото, не до конца понимающий, к чему идёт этот разговор, всё равно снисходительно кивает. — Бумажник, — говорит Кацуки тоном, граничащим между просьбой и требованием.       Коллекционеру не удаётся сдержать улыбки, которая оказывается первой реакцией на чужие раскрепощённость и наглость. Бакуго определённо хорош в этой игре. За отсутствием желания отстать от мастера, Тодороки принимает правила: он тянется к заднему карману брюк и достаёт небольшое портмоне, а затем передаёт его мастеру. Тот, незамедлительно взяв предмет, отталкивает мужчину за плечо, как если бы уже получил от него всё что хотел. Взгляд Шото становится всё более любопытным по мере того, как Кацуки отходит от него. На ходу открыв чужое портмоне, он направляется к шофёру, а после наугад достаёт одну из купюр и протягивает частному водителю.       — Возьми такси, поезжай домой.       Мигель с подозрением смотрит на деньги, затем поднимает глаза на Тодороки, с очевидным ожиданием поручения. Коллекционер легко кивает, и только после этого шофёр принимает купюру с улыбчивым лицом Вашингтона. Он благодарит негромко, хоть заслуга напрямую не принадлежит мастеру, и отступает от машины, после чего мерным шагом двигается в сторону ближайшего шоссе. В спину летит чуть бодрый совет: «А лучше увольняйся!» Шото наблюдает за представлением и с выражением невпечатлённого зрителя берёт своё портмоне обратно, когда его великодушно возвращают, взамен всё же взяв букет. Кацуки недолго смотрит на цветы, и, может, Тодороки лишь кажется, но взгляд у того будто бы смягчается.       — Ты свободен? — интересуется коллекционер, пока садится на капот Шевроле и достаёт из кармана пачку сигарет.       — Нет.       Тонкие пальцы, держащие изделие с особой грациозностью, останавливаются у лица. Он поднимает взгляд на мастера и смотрит пару секунд, прежде чем с прежней терпеливостью спросить:       — Тогда зачем ты отпустил моего водителя? — Он всё же поджигает сигарету и глубоко затягивается.       — Ревную.       Шото давится дымом, коротко откашливается, приставив кулак к губам, и молчит полминуты, вероятно, решая, как на это отреагировать.       — Справедливо, — кивает Тодороки, делая очередную затяжку. — Но я жду предложений: чем займёмся дальше?       — Я возвращаюсь к работе, а ты…       — А я буду ждать, когда ты закончишь её, — с мягкой улыбкой решает для них обоих коллекционер и бросает окурок на землю, — как положено хорошему бойфренду.       Кацуки ощущает, как у него дёргается рука, готовая ударить либо Шото, либо своего же хозяина за ситуацию, которую он же и создал. Изначальный план состоял в том, чтобы поставить коллекционера в жалкое положение, но это вовсе не то, каким Бакуго ожидал развитие этого плана. Механик не отвечает и, повернувшись к мужчине спиной, двигается обратно в сторону мастерской. Уже спустя полчаса цветы стоят в наполненном водой высоком металлическом контейнере, в недавнем прошлом служившим для хранения гаечных ключей. Мастер переложил те на стеллаж с инструментами, затем поставил цветы, выполняя это слишком неуклюже и осторожно, чтобы Тодороки упустил это из виду и не пришёл к выводу: Кацуки наверняка впервые получает цветы. Ещё спустя тридцать минут присутствие Тодороки, молча сидящего на диване в углу и неотрывно следящего за работой мастера, становится чем-то раздражительно обыденным. Эйджиро то и дело подходит к нему, переговаривается о чём-то. Бакуго даже сложно судить, делает ли тот это из вежливости или коллекционер действительно хороший собеседник. Спустя примерно час, когда Киришима с довольным видом опускает машину с домкрата и хлопает по капоту с выражением гордого родителя, на Шото наконец-то обращают должное внимание. Эйджиро идёт к мини-бару и достаёт пару банок газировки, чтобы затем вернуться к коллекционеру и поставить одну на металлический низкий столик перед ним. Кацуки, тоже закрывший капот очередной машины и всё это время, в отличие от друга, мастерски игнорирующий чужое присутствие, подходит к ним, на ходу снимая с рук защитные перчатки: как только оказывается у стола, тянется к напитку.       — Это для Шото, — осторожно оповещает Киришима.       — И? — механик выгибает бровь, так и не взяв пока закрытую банку.       — Я тебе не принёс, думал, ты пока занят, вот и…       — Что за друг ты такой хреновый? — Бакуго цокает и садится на диван: сил нет даже дойти до небольшого холодильника в углу.       — И что потом? — спокойно спрашивает Тодороки, словно всей этой возмущённой сцены с Кацуки вовсе не было секунды назад.       — А потом он говорит, что я превысил скорость! — вернувшись к рассказу, с тем же воодушевлением говорит другой мастер.       Шото внимательно слушает и периодически кивает, пока тянется к банке на столе, и, открыв, протягивает её Кацуки, даже не посмотрев в его сторону. Механик с подозрением смотрит на его профиль, затем на протянутый напиток и без благодарности берёт у него из рук, после одним глотком выпивая почти всё содержимое. Киришима тактично игнорирует этот интерэкшн, продолжая рассказывать про недавний инцидент. Параллельно тому, как увлечённо слушать рассказ, Тодороки достаёт пачку сигарет и на рефлексах подносит одну к лицу, но её отнимают у самых губ. Кацуки тоже не смотрит на него, когда бросает сигарету в сторону стоящего в метре от них Линкольна, всё ещё закрытого тентом, на котором всё так же покоится та первая сигарета. Вторая падает где-то рядом.       Эйджиро завершает историю с широкой улыбкой и, выслушав мнение Тодороки на этот счёт, с сожалением сообщает, что должен вернуться к работе. Кацуки молчит всё то время, пока друг говорит, и не нарушает тишину, даже когда тот отходит. Шото выдыхает, устраиваясь удобнее на диване, закидывая одну ногу на другую и скрещивая руки на груди.       — Пойдём обедать? — коллекционер прерывает длительное молчание.       — Можно, — коротко реагирует мастер, затем останавливает взгляд на друге, собираясь встать, но чужая рука, крепко обхватившая его, не позволяет отойти.       — Вдвоём, — мягко произносит Шото, но отчего-то в тоне сквозит требовательность. — Мы же в отношениях, в конце концов, я хочу провести с тобой время.       — Отлично. — Механик стойко выдерживает зрительный контакт, пока Тодороки встаёт и достаёт ключи от Шевроле.       — Будешь вести, — звучит почти как просьба.       Бакуго дёргано выхватывает ключи у того из рук и двигается к выходу. Коллекционер наблюдает за ним недолго. На губах слабая, предвкушающая ухмылка, когда он прощается с Эйджиро и покидает мастерскую вслед за Кацуки. Уже находясь в машине, мастер несколько секунд просто рассматривает салон, пока пальцы с особой нежностью обхватывают руль. Шото не торопит его и не комментирует заинтересованность механика, дожидаясь, когда тот заведёт двигатель.       — Ты серьёзно после такой машины сядешь в Теслу? — с насмешкой интересуется механик, вставляя ключ в замок зажигания.       — За что ты так не любишь их? — вопросом на вопрос отвечает Тодороки, следя за его движениями.       Кацуки вздыхает коротко и внезапно тянется к руке коллекционера, взяв ту в свою, без особой осторожности кладёт на руль и давит на чужие пальцы своими, вынуждая сжать их вокруг колеса. Он заводит мотор, и двигатель отзывается глухим рыком, словно зверь, просыпающийся из спячки. Вибрация отдаётся в ладони Шото, слабо передаваясь руке мастера. Тот переводит взгляд на Тодороки и объясняет:       — Ничто не сравнится с ощущением, когда ты понимаешь, что нужно приручить машину, когда чувствуешь её под своими руками, слышишь рычание мотора, ощущаешь её дрожь в пальцах. — Кацуки льстит то, с какой внимательностью Тодороки слушает, а затем и наклоняется ближе, пристально вглядываясь в карие глаза.       — Как с телом человека?       Механик ловит в его взгляде нечто хитрое, понимает, что тот лишь провоцирует на дальнейшие объяснения. Бакуго ухмыляется в ответ, тоже подаётся навстречу, резко отцепив чужую руку от руля.       — Именно.       Он возвращается в исходное положение, направляя внимание на дорогу, но коллекционер, неожиданно наклонившись ещё ближе, заставляет его слабо вздрогнуть. Кацуки слишком быстро поворачивает к нему голову, так, что Шото вынужден и сам резко остановиться, чтобы не коснуться его лица своим.       — Ты что творишь? — голос Бакуго отчего-то звучит тише обычного.       — Не стесняйся ты так, — Тодороки смеётся тихо, тянет за ремень безопасности у чужого сиденья и застёгивает, после чего возвращается на своё место.       — То, что ты мой пассажир, больше пугает, чем смущает.       Кацуки врёт себе и ему, но отчего-то это очевидно для обоих. Как в очередной раз становится очевидным и то, насколько они разные, когда Шото достаёт свой телефон и подключается к встроенной стереосистеме машины, чтобы включить песню: «Not Enough» исполнителя Elvis Drew.

***

      Бакуго выпускает последний выдох и закрывает капот Мерседеса. Снаружи царит тишина, разбавляемая только тиканьем сверчков и редким тихим звоном инструментов, которые мастер расставляет по своим местам.       Обед прошёл вовсе не так, как того ожидал Тодороки: мастер остановился у первой попавшейся точки быстрого питания, заказал три сета, по своему содержанию ожидаемых настолько, что Шото — человек типичных европейских нрав — прокомментировал выбор как «стереотипно-американский». Механик проигнорировал слова коллекционера и после саркастического замечания: «Хватит тебе времени со мной наедине», — взял направление обратно в мастерскую. Пообедав в их компании, Киришима уехал ближе к вечеру, и только после этого Кацуки осознал, насколько недальновидным поступком было решение отпустить чужого частного водителя. Шото так и остался в мастерской, ничем не выдавая своё присутствие, кроме почти беззвучных шагов, которыми он смерял помещение, изредка останавливаясь у машин и разглядывая их.       Механик кидает в его сторону короткий взгляд, когда замечает, что тот стоит у Линкольна, всё ещё крытого тентом. Тодороки поступает по чести: не дотрагивается до машины и не предпринимает попытку открыть дверцу. Кацуки не нарушает их общее молчание вплоть до момента, когда слуха касается характерный щелчок зажигалки. Шото, думаящий, что смог остаться незамеченным, разочарованно вздыхает, когда от губ отнимают сигарету и бросают на тент за спиной: три.       — Ещё одно предупреждение и будешь сидеть у ворот.       — Я же не ребёнок, зачем каждый раз…       — Случайностей не прощу, — твёрдо отвечает мастер, после разворачивается и шагает вглубь мастерской, один за другим выключая ряды ламп, что окутывают помещение искусственным светом. Оставляет единственную, и теперь она в одиночку скудно освещает коллекционера и его окружность.       Бакуго подходит ближе и встаёт напротив.       — Я закрываю мастерскую, — бесцветно говорит он, тыльной стороной ладони откидывая назад волосы, ниспадающие на лоб.       — А дальше? — Шото тянет к нему руку и видит, с каким подозрением Кацуки следит за ней, но не сбрасывает, когда Тодороки проводит большим пальцем чуть выше его брови, оттирая тёмный след. — Отвезёшь меня домой?       — Мне без тебя будет одиноко. Так что нет, останься. — Глаза коллекционера стали чуть расширены, чужие слова явно возымели должное влияние. — Будешь спать с Грандом.       Механик усмехается на разочарование Шото, когда тот цокает, опуская руку.       — Ты устал, — констатирует Тодороки и осматривается, словно ищет решение проблемы.       — Как будто ты знаешь, сколько выносливости требуется для вождения, мистер «профессиональный пассажир».       — Думаешь, я не знаю, что такое усталость? — Тодороки сужает глаза, глядя в чужие карие.       — Думаю, нет, — с насмешкой отвечает мастер. — Возьми в руки что-то тяжелее того букета, тогда поговорим.       — Ладно, — просто соглашается коллекционер.       — Что?       — Я согласен выполнить физическую работу. — Кацуки чуть выгибает бровь, ожидая двойного дна этого соглашения. — Если только ты выполнишь мою работу.       — Кем ты вообще?..       — Тебе понравится, — Шото слабо ухмыляется и ступает к Шевроле, на ходу достав ключи, и, повернувшись к мастеру, бросает их ему. — Так мы договорились? Или ты уже сдаёшься?       — Сутки. Не больше, — Бакуго ловит ключи и следует за коллекционером.       — Какого размера обувь носишь, Кацуки?       — Какого чёрта?

***

      Мастеру всегда казалось, что ничто не сможет вызвать большей головной боли, кроме как долгое нахождение под прямыми лучами калифорнийского солнца, но видеть молочного цвета Бентли, который останавливается у ворот мастерской, ощущается как удар тупого инструмента по черепу. Мигель, как обычно, учтиво стоит у машины, пока коллекционер покидает её и наклоняется, чтобы взять чехол для одежды и коробку с непонятным содержимым. Скромный аутфит Тодороки становится первым, что бросается в глаза мастера: серые спортивные брюки, того же цвета футболка, — и именно они же становятся первыми жертвами чужой критики.       — Через минут пять вся эта твоя брендовая одежда будет чёрной. — Кацуки чуть недовольно добавляет: — Как же по тебе видно, что ты никогда не работал за пределами чистеньких офисных стен.       — Как и по тебе видно, что никогда не работал в офисе. — Шото тянет ему чехол и коробку, на которые механик с подозрением косится.       — Что это?       — Одежда. В офисе свой дресс-код. Я ожидал, что тебе на него наверняка будет плевать, поэтому принёс по примерному размеру.       — И ты на полном серьёзе подумал, что я?..       — Сдаёшься?       Кацуки не отвечает ему, лишь смотрит в упор следующие несколько секунд, а затем резким движением выхватывает принесённое из его рук и уходит обратно вглубь мастерской. Шото идёт следом и встаёт около Линкольна, но так и не касается тента. С другого конца помещения доносятся шаги. Коллекционер поворачивает голову, чтобы увидеть второго механика, который с привычной ему улыбкой подходит к нему. Короткий разговор с Эйджиро отвлекает от чувства времени; Шото оглядывается, дабы убедиться, что Кацуки поблизости пока нет, затем достаёт пачку сигарет. Механику не приходится как-то комментировать это или останавливать его, ведь Бакуго, внезапно появившийся из-за спины Тодороки, ловким движением забирает у него сигарету и в этот раз ломает надвое, прежде чем бросить к другим: четыре.       — Сколько раз мне повторять, чёрт тебя дери?       Коллекционер вздыхает, собираясь что-то сказать, но так же резко и замолкает, стоит взгляду упасть на мастера: белая рубашка, идеально обхватывающая грудь и торс, и классические брюки, которые не обратят на себя внимания только, разве что, добермана. Брюки, вместо ожидаемой «широковатости», сидят на ногах механика донельзя в размер, словно единственная задача их существования — подчеркнуть каждый изгиб на в меру подкаченных бёдрах. Эйджиро отходит от увиденного первым и с лёгким смехом подаёт голос:       — Не помню, чтобы видел тебя в таком, дружище.       — Выглядишь замечательно, — мягко добавляет коллекционер.       — Заткнись, — недовольно кидает механик, но Шото несложно заметить его лёгкое смущение.       Он тянется к руке Бакуго, чтобы взять пиджак и придержать его, пока негромко зовёт своего шофёра:       — Мигель. — Водителю хватает и лёгкого кивка, чтобы подойти к ним.       Кацуки с минуту недовольно смотрит на демонстрировано поднятый пиджак, после принимается надевать его. Это всего лишь на месяц, он сможет стерпеть.       — Ключи, — так же коротко продолжает Тодороки и встаёт лицом к Бакуго, чтобы поправить лацканы.       Эйджиро молча следит за забавной в своей абсурдности картиной, пока Мигель тянет ключи от Бентли. Шото, коротко поблагодарив, берёт их, намереваясь передать мастеру, но тот отступает на шаг и кривит губы в слабой ухмылке.       — А вот это уже я сам буду решать. — Механик поворачивается к нему спиной и двигается к выходу. У самих ворот он останавливается и, обернувшись, смотрит на друга. — Эйджиро.       Второй мастер без слов достаёт ключи из кармана своего джинсового комбинезона и бросает Кацуки. Ловко поймав их, Кацуки двигается к мотоциклу, сразу же берётся за шлем и с удивительной ловкостью надевает его. Тодороки плавно достает сигарету из пачки и слишком внимательно наблюдает за Бакуго, садящимся на мотоцикле в своём чёрном костюме: он, словно захватчик, седлающий своего благородного железного коня, чтобы сделать этот город своим. Чужая рука хватает механика за кисть, останавливая. Кацуки остаётся сидеть на мотоцикле, даже не удосуживаясь поднять визор, скрывая свой любопытный взгляд по ту сторону тёмного стекла. Коллекционер, всё ещё держа между губами незажжённую сигарету, снимает серебряные браслеты с его запястья, затем отстёгивает свои часы и надевает их на руку мастера, словно завершая его образ.       — Проверь телефон, я отправил тебе адрес. — Шото надевает чужие браслеты на собственную руку и, прежде чем отступить, мягко добавляет: — Будь осторожен.       Бакуго не отвечает, лишь коротко смотрит на часы, дорогие даже с виду, затем поднимает руку, чтобы отобрать очередную сигарету и, сунув во внутренний карман пиджака, заводит двигатель. Тодороки неспешными шагами возвращается к другому механику и встаёт рядом, взглядом провожая мотоцикл.       — Красивый… — на выдохе шепчет Шото, пока мотоцикл отъезжает.       — Да, — соглашается рядом стоящий мастер, после с гордостью добавляет: — Один из лучших во всём Лос-Анджелесе.       — А я не про мотоцикл, — слабо улыбается Тодороки, шагая обратно в мастерскую.

***

      После отъезда Кацуки Эйджиро предлагает Шото присесть и просто наблюдать, если ему будет интересно, так как в действительности никто из обоих механиков не верит, что коллекционер умеет проверять что-то помимо батарейки своей Теслы. Тодороки отрицательно машет головой на предложение и двигается к рабочему столу, чтобы взять перчатки, оставленные там Кацуки. Киришима следит за ним, пока собирает волосы в короткий хвост, и не сдерживает смеха, наполненного удивлением, когда коллекционер садится за руль принесённой этим утром Тойоты и заводит ту. Он прислушивается к странному стуку, что сопровождает работу двигателя, затем, не приглушив мотор, открывает капот: звуки неполадки становятся громче. Чуть оправившись от увиденного, мастер заговаривает с беспокойством:       — Шото, друг, ты там осторож…       — Ты проверял гидрокомпенсаторы? — Тодороки чуть горбится, наклоняясь к машине, чтобы лучше рассмотреть.       — Нет… — всё так же сконфуженно отзывается Эйджиро, позабыв надеть вторую перчатку. — То есть… ты серьёзно разбираешься в этом?       Коллекционеру не приходится давать ответа: прозвучавший телефонный звонок отвлекает внимание Киришимы от своего же вопроса. Механик спешно идёт к авто, на крыше которого оставил гаджет, и, едва успев нажать на кнопку принятия вызова, почти роняет телефон.       «Почему этот кретин не отвечает на звонки?!» — Шото слышит отчётливо и без необходимости в громкой связи. Эйджиро переводит взгляд на коллекционера, который выпрямляется и подходит к нему, стараясь вспомнить, где оставил свой телефон.       — Он был немного занят, бро, поэтому, наверное, не услышал твои звонки… — мастер останавливается на полуслове, внезапно становясь слишком воодушевлённым. — Кстати, Кацуки, ты не поверишь, Шото!..       Тодороки, даже понимая некультурность поступка, быстрым движением отбирает гаджет у Эйджиро и, приставив указательный палец к своим губам, слегка качает головой. Он подносит телефон к уху и сдержанным тоном интересуется:       — У тебя всё в порядке, Кацуки?       — У меня всегда всё отлично, но кто в здравом уме посадил тебя на эту должность?! — По ту сторону трубки мастер нервно отодвигает от себя стопку бумаг со счетами и данными проданных единиц за последний месяц.       — Тебя что-то смущает? — невозмутимо отзывается Тодороки, шагая навстречу к Гранду, который, выспавшись, сейчас бежит к нему, дабы получить порцию заслуженной ласки.       — Не можешь ты быть директором филиала холдинга, что сфокусирован на автомобильном бизнесе, когда ты, чёрт тебя дери, даже не умеешь заводить двигатель!       — Что насчёт моего парня? — Шото улыбается на чужое молчание, мысленно наслаждаясь реакцией, которую представляет себе. — Его-то я умею заводить?       В ответ звучат короткие гудки, оповещающие, что оппонент сбросил звонок. Киришима медленно подходит со спины и забирает телефон. Он дожидается, когда коллекционер заговорит, словно тот задолжал ему объяснение.       — Мы можем пока не говорить об этом Кацуки? — спрашивает Шото, смотря в сторону всё ещё шумящей Тойоты.       — Знаешь, я могу понять цель своего друга. Кацуки просто тянет этот месяц, ему даже неважен выигрыш, поэтому он и не вкладывает в этот ваш спор никаких усилий. А по окончанию месяца, если никто из вас не выиграет, то вы оба откажетесь от машины. Кацуки в любом случае посчитает это победой, потому что ему принципиально важно, чтобы это был не ты, — говорит механик и замолкает, пока кладёт телефон обратно на крышу авто, затем надевает вторую перчатку. — Вот только твои мотивы мне совершенно непонятны. Раз ты на самом деле не такой невежда, как о тебе думает Кацуки, почему бы не показать ему, что ты умеешь хорошо обращаться с машинами? Тогда и спор этот ваш закончится.       — Может, я не хочу, чтобы он заканчивался. — Мастер совсем немного теряется от чужой прямолинейности. — Я заметил, что он выбрал стратегию — просто стерпеть моё присутствие. Поэтому и я постараюсь подтолкнуть его к лимиту выдержки. В конце концов, в этом вся суть игры.       — Смотри не заиграйся. Он ненавидит проигрывать, — хмыкает Эйджиро, возвращаясь к работе.

***

      Кацуки чуть ли не швыряет телефон на стол и, ладонью прикрыв глаза, глубоко вздыхает. Кто-то снова стучится в дверь кабинета, а мастеру с трудом удаётся выдавить из себя уже надоевшее «Войдите».       — Мистер Тодороки… — молодой сотрудник запинается, поднимая на мужчину свои яркие зелёные глаза, после исправляется: — Мистер Бакуго, нужно рассмотреть предложение одной инвестиции, но думаю, это подождёт, пока директор…       Кацуки подзывает того ближе и тянет руку, с небывалой терпеливостью ожидая бумаг. Помощник коротко кивает, прежде чем передать их и отойти.       — Что, ваш мистер Тодороки предупредил вас, что новый «шеф» не понимает в этом ничего? Чтобы вы случайно не сунули серьёзные документы? — он бегло листает бумаги.       — Нет, сэр, — коротко и уважительно уверяет работник: подтвердить чужие слова себе дороже.       — Разложи вкратце суть их предложения. — Механик откладывает бумаги в сторону и встаёт с удобного рабочего кресла.       Помощник незамедлительно достаёт из кармана небольшой тонкий калькулятор и, придерживая взгляд на цифрах документации, сконцентрированно начинает:       — Инвестор предлагает тридцать миллионов долларов венчурного долга. Он ожидает получать пять процентов от всех продаж, пока сумма возврата не достигнет шестидесяти миллионов. — Кацуки стягивает пиджак, оставляет его на спинке кресла, пока взгляд становится чуть хмурым, и неотрывно смотрит в пол, словно это помогает лучше думать. — После выполнения этой части договора и покрытия долга… — Мастер неспешными шагами обходит стол, держа руки в карманах брюк и сосредоточенно слушая помощника. — …Они ожидают получить три процента собственного капитала за это предприятие.       Бакуго молчит несколько секунд, затем издаёт тихий смешок, прежде чем поясницей прислониться к рабочему столу и, скрестив руки на груди, посмотреть на работника.       — То есть мы удваиваем и возвращаем сумму, которую они нам дадут, а взамен они забирают себе три процента акций компании?       Помощник коротко кивает.       — Пошли его нахуй, — заключает Бакуго, выпрямляясь и собираясь вернуться к креслу, будто вопрос окончательно решён.       — Но, сэр, мы не можем так выразиться… — чуть поражённо начинает сотрудник, но Кацуки прерывает его:       — Профессиональную речь отказа придумай уже сам. — Он вздыхает в очередной раз и, собрав бумаги, возвращает работнику. — Компания хоть и молодая, но по данным видно, что годовой доход оправдывает себя, никакие венчурные долги с идиотскими условиями вам не нужны.       — Я вас понял, сэр.       Дверь кабинета бесшумно прикрывают. Измученный этим днём и количеством информации, Кацуки почти готов признать, что быть механиком легче.

***

      Закатные лучи проходятся по слегка бледной коже, которая и забыла, как приятно жизнь может ощущаться за пределами стен офиса, машин и дома. Стоя чуть дальше от ворот мастерской, коллекционер вовремя докуривает сигарету и бросает окурок в сторону, затем возвращается к оставленной машине. В помещении звучит чуть приглушённая музыка, которая только дополняет атмосферу умиротворённого вечера — «Had Some Drinks» исполнителя Two Feet. У входа останавливается чёрный мотоцикл, в движении блестящий от падающего на него света. Кацуки нерасторопно снимает шлем и зубами дёргает за край одной из перчаток, стягивая её, чтобы зачесать сбившиеся волосы назад. Взгляд Шото, наблюдающий за ним, кажется не столько внимательным, сколько испытывающим: так, что мастер чувствует его присутствие даже раньше, чем видит силуэт в тени мастерской. Механик заходит внутрь, слухом сразу же уловив мотив незнакомой песни и пытаясь понять, как Эйджиро допустил это, но друга в помещении он так и не замечает. Тодороки переводит внимание обратно на авто и не реагирует, когда мастер встаёт рядом.       — Ну, что-нибудь рассказала или продолжишь допрос? — с насмешкой спрашивает Бакуго, видя, с какой сосредоточенностью коллекционер, как считает сам механик, якобы чинит машину.       — Эйджиро сказал, что осталось моторное масло поменять, — спокойно отвечает Шото, повернув голову в сторону мужчины.       — Ожидаешь помощи? — на губах Кацуки появляется слабая ухмылка, когда Тодороки кивает. Он также замечает, что чужая светлая одежда осталась почти чистой, что удивительно, учитывая условия работы. — Так уж и быть. Какой я бойфренд, если не помогу своей даме… своему мужчине в беде.       Коллекционер отступает в сторону, дав Кацуки в полной мере рассмотреть машину. Мастер выпрямляется и с серьёзным видом тянется к внутреннему карману пиджака, чтобы достать оттуда бумажник. Шото слегка выгибает бровь и сконфуженно следит за ним, пока Бакуго берётся за банковскую карточку и, чуть протерев ту о рукав пиджака, вновь наклоняется к машине. Серьёзность, с которой мастер проводит картой по нижней части масляного поддона, оставляет Тодороки онемевшим на долгую минуту.       — Должно сработать, — так же невозмутимо добивает механик.       — Ты не можешь быть серьёз…       — Почему? Я Тодороки Шото на сегодня, забыл? — самодовольно улыбается Кацуки, возвращая карточку на место.       — Так ты действительно такого мнения обо мне, — как-то саркастично произносит бизнесмен, вздыхая.       — О нет, моё мнение о тебе намного хуже, — весело отзывается мастер и направляется к мини-бару, чтобы взять бутылку минеральной воды.       Шото закрывает капот машины и усаживается на край, перенося на неё лишь часть своего веса. Он ещё несколько минут наблюдает за Кацуки, который, опустившись на корточки, гладит «лучшего мальчика» — так к Гранду часто обращается Эйджиро. Несложно заметить, что Бакуго соскучился по своему четвероногому другу. Совсем скоро Кацуки присоединяется к коллекционеру, занимая место рядом и устремляя взгляд на холмы на горизонте.       — Какой чёрт дёрнул тебя заниматься этим бизнесом, если у тебя из пристрастий к машинам только «красиво — покупаю»? — скучающим тоном интересуется Кацуки, затем делает глоток из бутылки.       — Это семейный бизнес, — Шото пожимает плечами. — А ты всё продолжаешь строить догадки обо мне и уверять себя, что всё так и есть.       — Разве нет? — коротко хмыкает мастер и переводит взгляд на коллекционера, который, рукой опершись о капот, неожиданно оказывается слишком близко к механику.       — А ты спроси, — предлагает Тодороки, — я не кусаюсь, знаешь ли.       — Воздержусь, — отвечает Бакуго, отводя взгляд от испытывающих светлых глаз, и, дабы и дальше не чувствовать волнение от странного разговора, меняет тему на другую: — Я сегодня отклонил одно предложение инвестиции. Хоть я и понимаю, что твои работники не приняли моё решение за окончательное, но надеюсь, ты не будешь тупить.       — Понятно, — с едва заметной улыбкой реагирует коллекционер. — Ты поладил с сотрудниками компании?       — Лепрекон понравился мне больше остальных, этот… — мастер водит рукой, пытаясь вспомнить образ помощника, — с зелёными глазами. Мало болтает, не задаёт лишних вопросов. Симпатичный ещё, как бонус.       — Понятно, — повторная реплика звучит чуть более резко, чем предыдущая. После короткого молчания Шото вновь заговаривает: — Эйджиро сказал, что нужно будет съездить за моторным маслом.       — Ну? — механик выпрямляется и снимает надоевший пиджак, чтобы оставить его на диване.       — Мне не вести машину, — мягко напоминает Тодороки.       Он молча следит за тем, как Кацуки берёт небольшую металлическую коробку, затем достаёт ключи от пока неизвестной Тодороки авто и уходит вглубь мастерской, где рядом стоят накрытые тентами машины. Мастер намеренно медленно берётся за край одного из них и тянет на себя. Словно произведение, слишком ценное для нежеланных взглядов, перед коллекционером предстаёт она:       — Форд Мустанг… — восхищённо озвучивает Тодороки, не в состоянии скрыть блеск в глазах, когда чёрная машина подъезжает к нему.       — Производство тысяча девятьсот шестьдесят девятого года, — чуть громче и с гордой улыбкой добавляет Кацуки.       — Красотка, — констатирует коллекционер, рукой водит по капоту авто, подходя к пассажирской двери и нерешительно останавливаясь.       — Чего встал? Не рекламируешь машину, садись давай, — кивает Кацуки на место рядом.       Тодороки открывает дверцу и садится, сразу же оглядываясь и изучая салон, пока водитель застёгивает свой ремень безопасности.       — Ты считаешь, что у меня рекламное лицо? — оставшись довольным результатом обозрения, Шото смотрит на водителя.       — Скажем, если бы твоё лицо было на упаковке контрацептива, то я бы её купил, — механик выруливает на трассу, доставая телефон и включая функцию дистанционного закрытия ворот мастерской.       — Это должно было быть комплиментом? — уточняет Тодороки и тоже пристёгивается.       — Незапланированных детей я точно не хочу, так что да, можешь радоваться комплименту, — выдаёт Кацуки и тянется к стереосистеме. Мастер не переключает автоматически включившуюся песню «Cherry Pie» группы Warrant.       — Ты серьёзно? — с забавой спрашивает Шото, переводя взгляд на дорогу, параллельно опуская окно со своей стороны и вслушиваясь в вульгарную лирику песни.       — Контролируй свои испорченные мысли, чёртов пубертатный подросток, — цокает механик и делает музыку громче, игнорируя чужую ухмылку.       Дорога до ближайшего магазина автотоваров занимает не больше получаса. Шото даже успевает заказать два американо со льдом, пока Бакуго помещает пару литровых канистр автомасла в багажник Мустанга. Бакуго неспешно подходит к коллекционеру, который стоит у окна заказов и ожидает, что-то просматривая в своём телефоне, но всё же кидает в сторону механика короткий взгляд, дабы удостовериться, что это действительно он. Кацуки замечает, как принимающая заказы девушка что-то говорит бариста, который работает у неё за спиной, а затем смущённо улыбается. Мастер мог бы счесть тему разговора за любую, если бы сразу же после её слов бариста не посмотрел в сторону Тодороки. Недолго спустя работница возвращается и с всё той же застенчивой улыбкой держит напитки, пока Шото достаёт бумажник, чтобы расплатиться. Он тянет купюру и мягко благодарит, забирая напитки. Девушка шумно вдыхает, словно следующие слова требовали у неё особой храбрости, хоть всё что далее выходит из её рта звучит как часть обычного сервиса:       — Замечательного вам дня, сэр!       — Благо… — едва начинает коллекционер, как чужой голос перекрывает его:       — Вы тоже наслаждайтесь оставшимися часами вашего дня.       Тодороки переводит на мастера слегка удивлённый взгляд, но не добавляет ничего к его словам, лишь благодарно кивает девушке, следуя за шагающему к Мустангу Кацуки. Садясь в машину, коллекционер протягивает мастеру один из пластиковых стаканов, который тот молча принимает. Они не нарушают тишину большую часть дороги обратно, но спустя какое-то время Шото вновь начинает разговор:       — Зачем ты с ней так?       — Конечно, можно сказать «И вам хорошего дня!», но «Наслаждайтесь оставшимися часами вашего дня!» звучит смутно угрожающе, не думаешь?       — Эй…       — Или «Надеюсь, у вас будет день, который вы заслуживаете!» — Бакуго делает глоток холодного кофе, другой рукой управляя машиной.       — Кацуки…       — «Спасибо за приятный сервис, надеюсь, ничего плохого с вами сегодня не случится!» — добавляет механик.       — Бесполезно, — сдаётся Тодороки, возвращая внимание к изучению дороги за окном, но покой длится недолго, ибо водитель, не проехав и километра, останавливает машину, паркуясь у обочины.       — Глянь-ка, котёнок, — с ухмылкой говорит мастер, отстёгивая ремень.       — Где? — на пике невинности своего голоса спрашивает коллекционер, но вопрос отпадает, когда Кацуки кивает на машину, что стоит перед ними: Ягуар.       «Воистину “котёнок”», — мысленно подытоживает Шото.       Тоже покинув машину, Тодороки следует за ним и подходит к даме, которая стоит у своего авто и гневно переговаривается по телефону. Заметив мужчин, она бросает что-то напоследок и сбрасывает вызов.       — Что с машиной, леди? — механик переходит сразу же к делу, шагая чуть ближе к синему Ягуару.       — Не заводится, — коротко отвечает женщина и смотрит сначала на него, а затем за его спину, пока на губах расплывается заинтересованная ухмылка.       Кацуки медленно поворачивает голову, прослеживая за её взглядом, и с раздражением смотрит обратно на даму, понимая, что сейчас Шото похож на автомеханика больше, чем он — в этом нелепом и наверняка дорогом костюме.       — Не смотри на него, он тебе не поможет.       — А ты поможешь, да? — она выпускает короткий смешок, ведь мужчина напротив выглядит как кто-то, кто остановился бы рядом с её авто только, чтобы сказать, что она должна покинуть шоссе, ибо подъезжает городская мафия. Шото неспешно шагает к ней и встаёт рядом.       — Ты застряла посреди пустой дороги. — Кацуки открывает капот авто и заглядывает внутрь. — Вдобавок совершенно не понимаешь, как поступить с машиной. На твоём месте я бы следил за своими словами, леди.       — Ты пришёл к этим выводам только потому, что я женщина? — она хмурится в лице, сложив руки на груди.       — Я не… — Мастер поднимает глаза, ошарашенно смотрит на неё, так как всё ещё не может понять, где в его словах она подцепила это.       — Поверить не могу, что он сказал подобное, — повернувшись к даме, выдаёт коллекционер, слишком наигранно изображая разочарование.       — Тодороки! — Кацуки смеряет его гневным взглядом, словно это сможет привести того в чувство.       — Давайте надеяться, что он справится. — Шото намеренно игнорирует его слова, всё ещё обращаясь к женщине. — Если нет, то я вмешаюсь.       — Правда? — с лёгкой ухмылкой уточняет та.       Бакуго несложно заметить, что коллекционер ей симпатичен, как и впрочем большинству дам, коих Тодороки встречает. Внешность, харизма, галантность — он мужчина, написанный женщиной. Получив кивок, леди возвращается к Ягуару, чтобы, открыв пассажирскую дверь, достать из сумки пачку сигарет.       — У тебя ещё хватает наглости стоять и врать, — механик вздыхает и взором скользит по частям, потенциально способных стать причиной проблемы. — Что ты вообще умеешь, кроме того, чтобы считать циферки на своём калькуляторе?       — Ты так говоришь, потому что я азиат? — Шото достаёт зажигалку и предлагает огня даме, которая вновь стоит рядом с ним: в обмен та протягивает сигарету. — Так ты ещё и расист?       Кацуки поднимает неверящий взгляд уже во второй раз, словно мозг отказывается всерьёз воспринять услышанное, и смотрит на спокойно затягивающегося Шото: в глазах у того читается насмешка.       — Мы одной расы, идиот, — выплёвывает Бакуго и направляется к своей машине, чтобы взять пару инструментов.       Женщина взором провожает мастера, затем возвращает внимание на мужчину рядом.       — Интересный у тебя друг, — голос леди звучит чуть ниже после нескольких затяжек.       — Бойфренд, — зачем-то исправляет Шото.       Кацуки берёт необходимое из металлической коробки, что всегда берёт с собой, и шагает обратно к чужому авто. На ходу он расстёгивает пуговицы на рукавах и пару верхних, чтобы затем стянуть предмет одежды через голову и протянуть Тодороки, когда пройдёт мимо. Тот берёт рубашку безо всякого недовольства, пока взгляд скользит по чужой фигуре, которую так удачно подчёркивает белая майка.       — Какой везунчик… — коротко комментирует она, и Шото слышит в её голосе улыбку.       — Повезло бы больше, будь он моим мужем, — так же невозмутимо продолжает коллекционер и поворачивается в сторону холмов. — Хочу сделать предложение где-то там, оттуда открывается прекрасный вид на ночной Лос-Анджелес.       — Уверен, что он оценит? По первому впечатлению он не кажется романтичным человеком… — приходит к выводу дама и добавляет: — Но, видимо, поэтому ты так стараешься завоевать всё его внимание.       — Именно, — коротко кивает Шото, со слабой улыбкой наблюдая за мастером, точно зная, что тот слышит разговор. — Хочу двухэтажный дом, чтобы по утрам просыпаться от запаха кофе на кухне, а там бы стоял он… У нас уже есть собака, но он сегодня сказал, что также хочет детей.       — Придурок, какого чёрта ты?!.. — откуда-то со стороны машины слышится возмущённый голос мастера, но лица его не видно.       — Он хочет удочерить девочку, я не против, — так же мягко продолжает коллекционер, рассказывая об их «будущих планах».       Женщина ухмыляется слабо, по всей видимости, заметив в словах мужчины некую рискованную игру над чужим терпением. Механик закрывает капот, затем садится на водительское место, чтобы завести машину: двигатель отзывается удовлетворённым мурчанием. Выйдя из авто, Кацуки идёт обратно к Тодороки и выхватывает рубашку у него из рук, бросая женщине:       — Готово, но довезёт только до города, там уже отвези в мастерскую, — сообщает механик и, пропустив мимо чужую сдержанную благодарность, хватает коллекционера за изгиб локтя и ведёт за собой к Мустангу, тихо прошипев: — А к тебе у меня отдельный разговор.

***

      Утро каждого следующего дня встречает мастера с не меньшим количеством испытаний для его выдержи, чем предыдущие. У ворот паркуется всё тот же Бентли, а вышедший из него мужчина одет так же просто, как и предыдущие несколько дней. В руке у него небольшая бумажная коробка и держатель для стаканов, в котором находятся три кофе. Эйджиро, который уже и не помнит, когда согласился стать частью их спора, слабо улыбается, завидев коллекционера: общение с ним определённо имеет своё воздействие на Кацуки, Киришиме остаётся лишь понять какое. Шото коротко смотрит в сторону механика, который что-то ищет на стеллаже с инструментами, но проскользнуть мимо него всё равно не удаётся. Рука Бакуго, даже не смотрящего на Шото, перегораживает тому путь, давя на грудь. Мастер наконец поднимает на него взгляд и вынимает сигарету из чужих губ, перчаткой слабо царапая кожу коллекционера. Приблизив другую руку, что без перчатки, к лицу, Кацуки бегло облизывает кончик указательного и большого пальцев и, поднося те к дымящему концу сигарету, демонстративно тушит ту.       — Доброе утро, Кацуки. — Тодороки наклоняется к нему и невесомо целует в щеку, словно это поможет смягчить свой проступок.       — Отодвинься. — Механик толкает того в плечо и двигается к машине, за которую взялся часом ранее, всё так же пытаясь не показать реакцию на чужие выходки.       — Он просто не выспался, Шото, не принимай на личный счёт, — с другого конца бодро отзывается второй мастер, шагая к бизнесмену и беря предложенный кофе. — Спасибо, дружище.       Кацуки бросает недокуренную сигарету на тент Линкольна, когда проходит мимо: десять. Эйджиро возвращается к работе, а Тодороки ставит принесённые стаканы и коробку на металлический столик перед диваном, после чего садится. Он некоторое время наблюдает за мастером, что раздражённо дёргает рукой, готовый захлопнуть дверь машины, но сдерживается, оставляя ту приоткрытой. Немного погодя он подходит к дивану и падает на него, рядом с коллекционером. Тот ставит перед мастером один из стаканов, затем открывает коробку, слегка передвигая её к механику. Чуть недовольный взгляд Кацуки сразу же падает на донат с шоколадной глазурью, среди прочих разнообразий данного десерта. Он цокает тихо, взявшись за стакан и заваливаясь обратно на спинку дивана.       — Тебе не нравится сладкое? — интересуется Тодороки, но сталкивается с молчанием. — Скажи, что тебе нравится, чтобы в следующий раз…       — Мне нравится сладкое, — пытаясь скрыть смущение, вызванное чужим вниманием, отвечает мастер.       — Тогда почему не угощаешься?       — Чёрт, у тебя глаза и вещи двухцветными видят? — механик переводит на него внимание и кивает на свои руки, испачканные маслом и грязью.       — Точно, — слегка кивает бизнесмен, затем тянется к коробке.       Бакуго следит за его действиями, не отрывая взгляда от собственных браслетов на чужом запястье, которые тот, видимо, так и не снял с того момента, как надел. Требовать их обратно ему отчего-то не хочется. Лучше дождаться, когда коллекционер сам попросит вернуть одежду и часы. Он хмыкает, видя, что Шото берёт именно тот донат, на который мастер смотрел ранее.       — И что, назло будешь сидеть рядом и?.. — начинает тот, но слова застревают в горле, когда Тодороки подносит десерт к его лицу. — Что ты делаешь?       — А на что это похоже? — скорее добродушно, чем саркастично спрашивает бизнесмен, пока мастер смотрит на него так, будто пытается найти правильное решение для сложившейся ситуации. — Глазурь стекает на твою одежду, Кацуки. — Хоть этого и не происходит, но слова действуют, как того предусмотрел Шото: Бакуго, осознав, чего стоит его медлительность, наконец, наклоняется ближе и откусывает лакомство, зубами слабо задевая пальцы коллекционера.       Тодороки переносит десерт в другую руку и ставит обратно в коробку, пока свободной вытирает уголок чужих губ от топпинга, затем буднично слизывая остаток глазури со своего пальца, в это же время мастерски игнорируя кризис на лице Кацуки, словно для того вся ситуация от начала до конца была социальным экспериментом на толерантность. Шото не задумывается о том, какие ещё поступки могут заставить мастера так умолкнуть, но и не скрывает довольной улыбки. Кацуки пристально смотрит на его профиль, пока бизнесмен спокойно выпивает свой кофе: он определённо знал, что делал.       — Зачем снова пришёл? — Бакуго всё же подаёт уставший голос.       — Взял выходной, — коротко отвечает Тодороки, затем добавляя: — Подумал, может, смогу тебе чем-нибудь помочь или, возможно, ты даже скучал по мне.       — Не льсти себе, — отзывается механик и тоже берётся за свой стакан. — Мне как раз нужна кое-какая деталь, съездишь за ней? В тот же магазин, что и в прошлый раз, просто скажи, что это для меня, продавец знает.       — Ты же сейчас не просто избавляешься от моего общества, да? — с горькой улыбкой уточняет Шото.       — Кто бы стал так поступать со своим парнем? — слабо ухмыляется механик.       — Ты не ответил на вопрос.       — Как и ты.       — Я поеду за запчастью, — сдавшись, отвечает Тодороки и поднимается. Мигель, заметив это, сразу же заводит машину.

***

      Когда часом позже перед мастерской останавливается уже знакомый Бентли, Кацуки измученно вздыхает, отвлекается от работы и смотрит на Шото, который выходит из машины, держа на руках откуда-то взявшегося щенка. Мастер мысленно считает до десяти, дабы успокоиться и подходит к коллекционеру, следя за тем, как тот опускает щенка на землю.       — Что это? — Бакуго кивает в сторону маленького клубка шерсти.       — Щенок. Я подумал, это было бы в твоём характере. — Тодороки улыбается, кивая на щенка, бегающего вокруг шокированного Гранда.       — И откуда он у тебя? — устало спрашивает Кацуки, скрестив руки на груди.       — Подобрал, — гордо заявляет Шото, смотря на механика. — Ты бы этого не сделал?       — Конечно не сделал бы, придурок, я легально взял к себе Гранда, а не подбирал с каких-то пустынных дорог! Ты просто взял, чёрт возьми, и вернулся с две тысячи двадцать третьего в тысячный до Христа за секунду!       — В тысячный до Христа? — потерянно спрашивает коллекционер, не понимая, что такого в обычном питомце.       Эйджиро осматривает морду животного, затем хмыкает, поднимаясь на ноги и подходя к другу, и шепчет на ухо:       — Может, скажем ему?       Кацуки думает об этом недолго, его раздражение внезапно сменяется на неудержимое желание поиздеваться, и он отрицательно кивает:       — Нет.       — Как назовём? — спрашивает Шото, отошедший за щенком: на лице у него некий ребяческий энтузиазм.       — Самозванец.       Коллекционер сверлит его долгим осуждающим взглядом, затем вздыхает и кидает в общую тишину:       — Я отвезу его к ветеринару.       Мигель, за это время успевший передать второму механику запчасть, за которой они ехали, с готовностью открывает дверь заднего сиденья, когда Тодороки возвращается к машине. Кацуки поворачивается к Эйджиро и тихо говорит:       — Засеки время.       Проходит меньше часа, прежде чем на телефон мастера поступает звонок. Появившаяся на лице ухмылка слишком коварная, когда тот откладывает инструмент и берёт телефон, чтобы ответить.       — Да ты что? — коротко отзывается механик, и в голосе его слышно наигранное удивление.       Сбросив звонок, он поворачивается к другу, который смотрит на него с лёгкой, доброй улыбкой и задаёт интересующий вопрос:       — Почему ты ему сразу не сказал, что это лисий щенок?       — Я удивлён не меньше него, о чём ты, — довольным тоном отвечает Бакуго и возвращается к работе.

***

      Спустя ещё несколько дней, сидя на всё том же диване в углу мастерской и слушая беседу друга и коллекционера, пока с другого конца помещения до них доходит приглушённая музыка, по звучанию не принадлежащая ни ему, ни Эйджиро, Кацуки внезапно и очень ясно осознаёт: человеческая психика способна адаптироваться и привыкнуть ко всему.       — Ты толерантен к лактозе? — голос Шото отвлекает мастера от мыслей, и он опускает взгляд на стол, чтобы увидеть, как бизнесмен ставит перед ним стакан с кофе.       — У меня только одна непереносимость, — негромко говорит мастер.       — Это честь для меня, — удивительно быстро улавливает Тодороки.       — Как и приносить мне кофе каждое утро, да?       — У тебя тут нет кофемашинки.       — А у тебя водительских прав.       Нависшую тишину нарушает только тяжелое дыхание Гранда, что с довольным видом вылизывает дно стаканчика с угощением, которое Тодороки прихватил для него. Эйджиро, сидящий напротив них, осторожно ставит свой кофе на стол и коротко откашливается, чтобы привлечь внимание обоих.       — Знаете… Вы ужасные партнёры, — механик мягко озвучивает очевидное.       — Кто бы говорил, твоя бывшая вообще бросила тебя в День святого Валентина, — хмыкает Кацуки, выпивая немного кофе и чувствуя толчок локтём. — Эй, ты так буднично не…       — Это было бестактно, — тихо упрекает Шото, наклонившись ближе к мастеру, словно они вовсе и не сидят перед Киришимой и так разговор останется недоступным последнему.       — Бестактно возвращаться в место, где тебе не рады, — шипит в ответ Бакуго, отчего-то тоже наклонившись и, по всей видимости, разделив с коллекционером гениальную логику скрытности диалога.       — Парни… — негромко и устало зовёт Эйджиро.       — Гранд мне рад, — упрямо вставляет бизнесмен, хмуря брови.       — Гранд и мотылькам у лампы рад, — Кацуки не остаётся без ответа, собираясь добавить что-то ещё, но голос друга заставляет обоих вздрогнуть:       — Парни! — чуть громче прерывает их Эйджиро, затем вздыхает, спокойнее продолжая: — Почему бы вам не поработать над качеством ваших отношений? Даже если это на месяц, разве не будет лучше, если вы… Поладите?       — Намекаешь на то, что я плохой партнёр? — недовольно спрашивает Бакуго, переводя взгляд на друга.       — Ну, ты же ничего приятного для Шото не делаешь, — с лёгкой улыбкой замечает друг. — И не то чтобы он покоряет королевства ради тебя, но… — Киришима кивает на кофе и сладости на столе, — внимание в мелочах.       — Мне что, тоже купить ему кофе? — с насмешкой спрашивает мастер.       — Может, я тоже хочу цветы, — негромко предлагает Шото.       — Дождись своих похорон, — Кацуки отвечает незамедлительно.       — Давайте так, — Эйджиро хлопает негромко, будто готовясь принять важное решение. — Подарите друг другу что-то приятное, что будет напоминать вам друг о друге до конца вашего спора.       — И зачем мне вообще этого… — Бакуго умолкает, а в следующий миг на губах расплывается хитрая улыбка. — А знаешь, чудесная идея.       — Правда? — чуть удивлённо произносит другой механик и смотрит на Тодороки, ожидая и его ответа.       — Звучит неплохо, — спокойно соглашается коллекционер, кивая и ставя свой стакан на стол, чтобы затем подняться. — Сегодня вечером, Кацуки, что скажешь?       — Не имею ничего против, — с непривычной ему покорностью соглашается мастер.       Тодороки возвращается ближе к ночи, и Кацуки с раздражением осознаёт, что, учитывая пунктуальность бизнесмена, тот наверняка знал, что опаздывает. Возможно, он даже делал это специально. И как если бы вся вселенная была настроена против него, у него тоже оказались дела до самой ночи. Мастер боковым зрением видит, как Шото отпускает своего водителя, напоследок договариваясь с ним о чём-то. Он старательно игнорирует коллекционера, когда тот заходит в мастерскую и осматривается, медленным шагом подходя к машине, которой сейчас занят Бакуго. Кацуки ногами отталкивается от земли, и автомеханический лежак вместе с мастером скользит обратно под машину.       — Эйджиро ушёл?       — Да, — коротко отвечает механик.       — Ты же знаешь, зачем я здесь.       Тодороки некоторое время молча наблюдает за тем, с каким упрямством Кацуки что-то укрепляет.       — Допустим.       — Посмотри на меня, — просит Шото, усаживаясь на корточки напротив чужих ног, пока верхняя часть тела мастера скрыта под машиной.       — Ты же видишь, что я занят, приду… — Кацуки замолкает, когда его резко тянут за щиколотку, а небольшие колёса лежака плавно скользят по полу, возвращая механика обратно на исходное место. Бакуго приходится быстро расставить ноги, чтобы не врезаться коленями о грудь, обтянутую белой рубашкой. Словно не чувствуя ничего необычного в сложившейся ситуации, бизнесмен наклоняется чуть ближе, коленками касаясь пола, и заглядывает в его глаза.       — Я принёс подарок, — мягко сообщает Тодороки.       — А я нет, — Бакуго ухмыляется в ответ и пытается вернуться к работе, но рука Шото, всё ещё крепко удерживающая его, не позволяет этого сделать.       — Кацуки, — чуть недовольно зовёт коллекционер, — это против правил.       — Бросишь меня? — с ехидством уточняет механик, пока, опёршись о локоть, чуть приподнимается.       — Я этого не говорил, — Шото склоняет голову к плечу. — Но тогда я сам сделаю себе подарок. От твоего имени, конечно же.       — Ты ни черта не сделаешь без моего позволения. — Бакуго выпускает слегка нервный смешок.       — В каждом есть красный флажок.       — Который я засуну тебе… — Его резко тянут ближе, из-за чего его ноги скользят по бокам коллекционера, а чужой пах оказывается вплотную к его. — Я всё ещё не брезгую ударить тебя, помнишь ведь?       — Тебе не положить меня в битве, Кацуки, — спокойно информирует Шото, ничуть не впечатлённый угрозой. — При других условиях — возможно.       Мастер игнорирует двусмысленность слов бизнесмена, моментально обхватив его торс ногами, и коленями давит на бока, скрещивая ступни на его пояснице.       — Хватит тереть нос об облака, Тодороки… — чуть угрожающе выдаёт мастер. — Вдруг кто повыше наступит на них.       Коллекционер секунду мягко улыбается, после опускает руки на чужие бицепсы, слабо сжимая их, и Кацуки даже ложно кажется, что тот пытается обездвижить его. Пользуясь секундной растерянностью своего оппонента, Шото опирается на его руки, перенося на них вес своего тела, чтобы за последующее мгновение оторвать колени от пола и, подбрасывая чужой таз, заставляя Бакуго выгнуться в пояснице, после чего, скрестив ноги на манер мастера, обхватить его ступни своими и придавить их к тёмным плиткам мастерской. Механик под ним резко дёргается, когда Тодороки возвращает руки обратно на его колени и давит, вынуждая раскрыть их чуть шире в том положении, и сильные ноги мастера скользят по его, пока не добираются до сгиба колен, лишаясь дальнейших движений — блокируясь.       — Какого чёрта ты вообще?.. — полуудивлённо спрашивает Бакуго, всё ещё не в состоянии высвободить ноги. Приём, очевидно, произвёл на него должное впечатление.       — Скорпионий блок, один из множества в джиу-джитсу, — отзывается коллекционер, глубоко вдыхая, пока поддерживает позицию их тел.       — Джиу-джитсу не предусмотрен для драки, — хмуро замечает мастер, пару раз хлопая по чужому бедру, чтобы тот ослабил блок.       — Я знаю. — Отчего-то один лишь тон Тодороки делает ситуацию понятной для Бакуго: тот и не собирался ударить его. Шото неспешно выпускает его из захвата.       Кацуки ещё секунду смотрит на протянутую руку, затем всё же берётся за неё, поднимается и отходит от коллекционера, чтобы подойти к металлическому шкафу в углу. Бизнесмен плавными шагами следует за ним, заинтересованно наблюдая за тем, как мастер открывает дверцу и ищет что-то среди десяток жестяных банок с красками. Наконец, найдя коробку с подозрительным содержимым, он поворачивается к Шото.       — Это… — неуверенно начинает коллекционер, разглядывая упаковку в чужих руках, пока мастер наоборот лишь сильнее прикрывает её ладонями.       — Краска для волос, — с искренней гордостью заявляет Бакуго, хватая один из стульев поблизости и ставя в центре мастерской.       — Какой цвет? — Тодороки задаёт вопрос настороженно, ведь уверен, что и Кацуки знает, как сложно добиться и поддерживать тот оттенок волос, что у него.       — Ты так испортишь подарок, — механик обрубает все жалкие попытки бизнесмена. — Мой любимый.       — Понял, — обречённо вздохнув, Тодороки садится на стул и прислушивается к шуршанию и шуму где-то позади себя, нервно теребя пальцы. — Ты хоть знаешь что делать?       Мастер встаёт за спиной Шото, наклоняется к уху, после чего обхватывает его подбородок и направляет взгляд к стоящему справа Мерседесу.       — Видишь? — Шото кивает, смотря на сочный цвет лака машины. — Я перекрашивал.       — Молодец, но я ведь не…       — Сдаёшься? — не получив ответа, мастер ухмыляется. — И я о том же.       Следующие пятнадцать минут проходят в тишине, пока Шото сидит, смотря куда-то перед собой, а Бакуго возится вокруг него, так ни разу и не показывая кисточку с цветом краски. В очередной раз отложив кисточку, запачканную краской, он берётся за чистую, которую макает в обычный кондиционер для волос, что был в упаковке с краской, и после водит ей по другой половине платиновых прядей, создавая иллюзию равной покраски. Закончив, механик снимает одноразовые перчатки и, прихватив две банки колы и второй стул, усаживается напротив Тодороки.       — Ждём.       — Сколько? — уточняет коллекционер, принимая газировку.       — Минут двадцать, скажем, — лениво тянет Бакуго, делая глоток из банки.       — Тогда мы можем погово…       — Я сейчас эмоционально недоступен. — Механик ставит банку на пол, затем поднимается, чтобы взять телефон и подключиться к стереосистеме. — Ты же у меня понимающий?       — У тебя — да, — акцентирует бизнесмен и умолкает, выпивая холодного напитка и слушая песню, которую включил Кацуки.       Одна заменяется другой, третья четвёртой, после окончания седьмой песни, Тодороки негромко щелкает пальцами, чтобы обратить к себе чужое внимание. Бакуго блокирует телефон и поднимает на него уставший взгляд.       — Может, пока мы сидим, я тоже смогу дать тебе твой подарок?       — Попробуй, — предлагает мастер, откидываясь на спинку стула и снова берясь за гаджет.       Коллекционер встаёт и подходит к дивану, на котором ещё давно оставил свой пиджак, и, взяв что-то из внутреннего кармана, прячет предмет в носовом платке, после чего возвращается к механику, на ходу оглядываясь, будто в поисках какой-то конкретной вещи.       — Тут нет воды?       — В мини-баре ищи, — отвечает Бакуго, так и не подняв взгляд со смартфона.       — Необязательно питьевой.       Мастер смотрит в его сторону и чуть склоняет голову к плечу, приподняв одну бровь. Тодороки поддерживает молчание, и механик, сдавшись, вздыхает и встаёт, чтобы отойти, а спустя минуту коллекционер видит, как тот отматывает гибкую подводку, подсоединённую к гидросистеме. Шото ещё недолго смотрит на то, как Кацуки проверяет надёжность насадки и включает воду. Неспешно шагая обратно к своему стулу и усаживаясь, он параллельно настраивает давление воды на минимальное.       — Ну?       — Мне нужно было только это намочить, хотя… — Бизнесмен задумывается на секунду, после кивает своим же мыслям. — Спасибо.       Бакуго не отвечает на благодарность и нехотя передаёт брандспойт в руки коллекционера, после чего вновь берётся за телефон. Когда боковой части шеи сначала касается маленькая бумажка, а затем холодный, мокрый платок, мастер вздрагивает, инстинктивно пытаясь отодвинуться от платка.       — Какого дьявола?..       — Не дёргайся, — просит Тодороки, зажимая платок сильнее и склоняясь ближе.       — В смысле не дёргайся?! — зло шипит механик, резко поворачивая голову, из-за чего подбородок скользит по макушке коллекционера, но оба не сразу обращают на это внимание.       — Подержи, — Шото передаёт брандспойт обратно в руки мастера и касается его шеи, осторожно убирая слой бумажки и смотря на надпись, что осталась на слегка смуглой коже.       — Я убью тебя… — Кацуки вздыхает, озвучивая мысль, словно она дарит ему успокоение.       — Готово, — сообщает бизнесмен и выпрямляется, но улыбка так же резко спадает с лица, стоит взгляду упасть на подбородок механика. — Что за чёрт?.. — Он большим пальцем вытирает краску бордового цвета с его кожи и смотрит на пятно немигающим взглядом. — Ты покрасил мои волосы в красный? — шокировано спрашивает Тодороки, смотря на мастера неверящими глазами.       — Лишь наполовину, — Бакуго в ответ примирительно улыбается.       — Лишь наполовину?! — Шото даже сам не замечает, как повышает тон, на его памяти впервые за последние несколько лет. Коллекционер прикрывает глаза, глубоко дышит пару раз, дабы успокоиться.       — Что такое? — Бакуго поднимается и делает шаг ближе. — Ты же не расстанешься со мной из-за такого пустяка, милый? — в улыбке сквозит коварство.        — Конечно нет, — Тодороки натянуто улыбается в ответ. — Смой эту чертовщину с моей головы.       — С удовольствием, — с готовностью кивает мастер, одним ловким движением настраивая давление воды на максимум и направляя поток на бизнесмена.       Секунду спустя он выключает шланг, наблюдая, как краска стекает по лицу и телу Тодороки, окрашивая белую рубашку розово-красными пятнами. В тишине мастерской слышны только капли воды, что всё ещё падают на плитки с кончика насадки. Коллекционер поднимает руки и медленно проводит ими по лицу, вытирая воду, которой пропиталась вся верхняя одежда.       — Кацуки, — чужой глубокий голос звучит мягко и ужасающе одновременно с тем тоном, которым тот зовёт механика.       — Ах да, тебе же так, наверняка, неудобно. — Бакуго, на свои отсутствующие страх и риск, тянет бизнесмена за руку к стулу.       Шото молча следует его инструкции, не отрывая взгляда от лица напротив, пока свободная рука тянется к рубашке и начинает расстёгивать пуговицы. Механик старается рефлекторно не опустить взгляд ниже, когда Тодороки стягивает рубашку и вырывает руку из его хватки, чтобы, опираясь ими о спинку стула, наклонить верхнюю часть туловища и дать мастеру смыть краску с волос. На всё действие уходит меньше десяти минут, за которые Кацуки старается игнорировать их общее разъедающее молчание, за собой замечая, что рука будто бы на инстинктах массирует чужую голову, спускаясь к затылку и поднимаясь обратно. Он выключает воду и напоследок запускает пальцы сквозь послушные волосы, зачёсывая их назад и выжимая из них как можно больше влаги. Шото выпрямляется, выпуская короткий выдох и чувствуя, как на коже появляются мурашки из-за холодных капель, что скользят по ней. Кацуки незаметно провожает одну из них под пояс чужих чёрных брюк.       — Рубашка мокрая, — оповещает бизнесмен и берёт оставленный на своём стуле телефон, дабы проверить время.       — Не сахарный, не растаешь.       — Мне нужна одежда.       — Ничем не могу помочь. — Бакуго нерасторопно обматывает шланг обратно вокруг гидросистемы.       — А я думаю, что можешь.       Едва Кацуки поворачивается, как его хватают за руку и притягивают ближе, чтобы, пользуясь его растерянностью от раннего жеста, опустить руки на край его чёрной футболки и быстро стянуть её через голову. Ошарашенный механик пристально смотрит на то, как коллекционер надевает его одежду, и не сразу замечает машину, что паркуется перед мастерской.       — Ты совсем обнаглел, Тодороки?! — Бакуго возмущённо ступает ближе, с намерением отобрать свою вещь, но этим лишь даёт шанс в руки бизнесмена, который сразу же приобнимает того за талию, ощущая под пальцами чужую горячую кожу — неприкрытый ничем контакт, и быстрым взглядом скользит по в меру накаченному телу.       — И что, если да? Порвёшь со мной? — светлые глаза испытывающе смотрят в карие.       Рука мастера ложится на чужую грудь, но, прежде чем он успевает оттолкнуть, Шото наклоняется ближе, губами прижимаясь к шее, на месте, где не так давно оставил своё временное клеймо. Коллекционер отстраняется резко, так же быстро убирая руку с его пояса, и, отвернувшись, сразу же двигается к выходу, оставляя мастера в замешательстве от всего, что произошло за последнюю минуту. Проводив коллекционера, чью спину плотно обтягивает чёрная футболка, взор мастера ловит и пиджак, оставленный на диване. Бакуго нехотя соглашается, что рукава ему будут явно чуть длинными. Словно внезапно вспомнив о чём-то, мастер сразу же касается места поцелуя и резко хватается за телефон, дабы открыть фронтальную камеру и повернуть голову в сторону.       — Этот… — Кацуки переводит взгляд на отъезжающую машину и кричит вслед: — Придурок, я точно убью тебя!       Аккуратная надпись на шее, с присущим латинским буквам поэтическим шрифтом, гласит — «Shouto».

***

      Утреннюю тишину мастерской нарушает лишь звук заведённого двигателя стоящей неподалеку машины. Киришима заглушает его и, встав с водительского места, закрывает дверь, быстро глянув в сторону сидящих на диване мужчин. Те молчат, как партизаны, не смотрят друг на друга, каждый якобы нашедший очень интересное занятие в своём телефоне. Эйджиро садится напротив и смотрит на принесённые коллекционером стаканы кофе — уже как обыденность.       — Итак, Кацуки… — осторожно заговаривает механик, но испепеляющий взгляд друга заставляет замолчать, решив переключиться на Тодороки. — Классная причёска, Шото, тебе идёт. — В другом случае он бы хотел утешить, но сейчас было очевидно, что говорит искренне.       — Кацуки бы не сделал для меня плохого, — кивнув, отвечает коллекционер, по привычке поставив стакан перед Бакуго, чьи пальцы замерли над экраном смартфона.       — Правда? — с доброй ухмылкой уточняет Эйджиро, словно уловив в словах бизнесмена прикрывающую Кацуки ложь.       — Не говори чушь. Хоть на тебе и выглядит хорошо, но тебе явно… — Кацуки, опешив, хватает руку Тодороки, который прикладывает ладонь ко рту мастера, не давая договорить.       — Ты считаешь, что я выгляжу хорошо? — невозмутимо спрашивает коллекционер, пока опускает руку, пальцы скользят к яремной впадине на чужой груди.       — Хватит вырывать из контекста то, что тебе нравится! — Бакуго принимает попытку оттолкнуть его руку, но та приходит в движение раньше его действия: большим пальцем бизнесмен невесомо проводит по надписи на смуглой шее, прежде чем на самом деле отстранить руку.       Эйджиро, всё это время безучастно смотрящий по сторонам, словно избегая чужой семейной драмы, дабы не сделать обстановку ещё более неловкой, ставит свой стакан на стол. Механик коротко откашливается и гладит Гранда, стоящего у его ног, по макушке, видя, как Тодороки, удачно проигнорировав возмущение Кацуки, берёт свой телефон обратно в руки.       — Я так вижу, обоим понравились подарки друг друга.       Бакуго дёргано смеётся, вдыхая глубоко, как если бы собирался выложить какую-то уродливую правду, но прозвеневший телефонный колокольчик, оповещающий о новом уведомлении, отвлекает его. Он бросает быстрый взгляд на дисплей, опустившееся окно сообщает — «несохраненный контакт»: «Об отношениях посторонним не жалуются».       — Посторонний тут только ты, — бросает Бакуго куда-то в сторону и, поймав непонимающий взгляд друга, вздыхает сердечно. — Да, мне понравился подарок. А то постоянно забываю его имя.       Киришима склоняет голову, смеётся тихо, чувствуя себя новичком-неудачником, оказавшись на чужой профессиональной сцене блестящей актёрской игры. Сдавшись, он кивает и встаёт, молча возвращается к машине, оставив партнёров вновь одних. Тодороки внезапно резко убирает смартфон в карман брюк и поднимается на ноги: на столе всё ещё стоит его полупустой стакан с кофе. Быстро зачесав платиново-красные волосы назад, он осматривается, дабы найти свой пиджак.       — В офисе проблемы. Мне пора.       — Давно уже как, — безразлично отзывается механик. — Ошиваешься тут часами. Будь ты моим работником, давно уволил бы.       — Некому меня увольнять, — с ноткой надменности отвечает бизнесмен, ожидающе смотря на Кацуки.       — Чего? — Бакуго более не удаётся не заметить его внимание на себе.       — Объятия, поцелуй на прощание, что сам предпочтёшь. Возможно, мы не увидимся сегодня больше.       — Хвала небесам, — деланно улыбается мастер, тоже встав.       — Ну? — коллекционер ожидающе смотрит на него, показывая, что, в этот раз, ждёт инициативы от самого Бакуго.       Тот цокает тихо, прежде чем податься вперёд и заключить Тодороки в ленивое объятие, которое и сложно таковым назвать, но Шото благодарно принимает его, прижав Кацуки чуть ближе, чем тот позволил бы. Взором проводив машину, на которой уехал бизнесмен, Бакуго кладёт руки в карманы рабочих штанов и, направившись к другу, встаёт рядом.       — Что за блютуз-объятия только что были? — едва сдержав смех спрашивает другой мастер.       Кацуки не отвечает, лишь хватает друга за заднюю часть шеи и принудительно наклоняет его голову ближе к капоту, намекая тому вернуться к работе.       — Этот дьявол испытывает моё терпение.       — Ну, знаешь, как говорят, — добродушно отзывается Эйджиро, не отвлекаясь от дела, — бог даёт самые сложные битвы своим самым сильным воинам.       — Не помню, чтобы записывался на войну.       За оставшуюся часть дня Бакуго периодически ловит себя на том, что смотрит в сторону ворот мастерской, как будто надеясь, что что-то произойдёт или кто-то приедет, хотя коллекционер сказал, что за сегодня они наверняка больше не встретятся. Мастер отрицательно качает головой, словно сама мысль ожидания Шото была абсурдной.       После рабочего дня, закрыв ворота мастерской, механик двигается к Мустангу, с которого, несколько дней назад, впервые за долгое время, снял тент. Обычно он пускает в ход Мустанг только когда хочет впечатлить, и сейчас, стоя у открытой пассажирской двери, которую он придерживает, чтобы Гранд залез в машину, Кацуки нехотя признаёт, что сделал это из-за коллекционера. Он пытается успокоить себя тем, что просто хотел надрать Шото нос, показав настолько шикарную винтажную машину в деле и какое удовольствие Тодороки не может себе позволить. Перед глазами невольно всплывает картина того, как довольно бизнесмен выглядел, просто будучи его пассажиром, словно этого было достаточно. Бакуго, в очередной раз поймав себя на том, что слишком много думает о коллекционере, закрывает пассажирскую дверь и занимает водительское место.       Ближе к ночи на телефон поступает звонок — «несохраненный контакт», но будет ложью, если Бакуго не признается, что уже запомнил последние цифры номера. Ответив, мастер собирается вложить в свой тон как можно больше недовольства, пока сыпет доберману корм.       «Кацуки, я чувствую себя паршиво…» — не дождавшись отклика абонента, сообщает бизнесмен измученным голосом.       — Ну доброе утро, — отзывается Бакуго и насмешливо добавляет: — Девять-один-один, чем, чёрт возьми, могу помочь?       По ту сторону слышен мягкий смех, рука мастера застывает, всё ещё держа телефон у уха, а раздражение на секунду сменяется странным волнением.       «Я устал… Хотел узнать, как ты добрался», — голос Тодороки отчего-то тише с каждым следующим словом.       — Ты опоздал, я уже ко сну готовлюсь, — враньё вдруг слишком естественно покидает губы Кацуки.       Коллекционер не сразу отвечает, видимо, обдумывая ответ, пока Бакуго открывает холодильник и вздыхает, заметив, что там практически пусто, а молчание Шото на другом конце трубки его ничуть не смущает.       «Включи видео», — мягко просят из телефона.       — Что? — чуть опешив, мастер переводит сконфуженный взгляд на Гранда и тот, подняв голову от миски, так же растерянно смотрит в ответ.       «Ну как обычно парочки делают? Будем говорить, пока кто-то из нас не уснёт или не уговорит другого сбросить трубку». — На губах Шото расплывается слабая улыбка при этих словах, зная наверняка, какое лицо Кацуки скривит от услышанного.       — Знаешь, а я ведь так проголодался, вот прямо сейчас, так что будь хорошим бойфрендом и дай мне…       «Ты не ужинал?» — недовольно отзывается собеседник.       — Да какая разница, я просто хочу перекусить, так что давай уже, закан…       «Понял, я скоро», — спешно проговорив, Тодороки оставляет галстук в рабочем кресле, поднимаясь на ноги.       — Нет, придурок, я не то имел… — На другом конце звучат гудки. — Шото, чёрт тебя дери!       За прошедшие полчаса Кацуки успевает подумать о способах, как отмахнуться от «бойфренда на полставки», но каждый из вариантов недостаточно достойный, зато достаточно трусливый. Решив всё же с высоко поднятой головой принять любое испытание, что эта ночь для него подготовила, мастер выдыхает и готовится к худшему. Худшее стучится в дверь несколько минут спустя. Мастер плетётся к ней нехотя, зато доберман нисколько не разделяет его угрюмое настроение, с восторгом следуя за хозяином.       В ночной тишине дверь с тихим шумом отваривается. Бакуго несколько секунд смотрит в глаза Шото, будто взглядом может заставить того страдать. Взор Тодороки блуждает по механику, ведь люди всегда выглядят иначе дома: более естественно, более просто, более уязвимо. Кацуки, с растрёпанными волосами, в удобном худи и спортивных штанах кремовых оттенков, какие никогда не носит в мастерскую в связи с нечистотой работы, выглядит безумно комфортным в глазах коллекционера. Тот не сдерживает слабой улыбки, тихо проговаривая:       — Красивый… — Заметив, как сказанное застало Кацуки врасплох, Шото спешит отыграться на добившемся эффекте: — С трудом верится, что ты мой парень.       — Ну так, каждому красавцу своё чудовище, — механик ловко прикрывает своё смущение колкостью, плечом прислонившись к дверному косяку. — Зачем приехал?       Бакуго не мог не заметить стоящий у тротуара бордовый пикап, и совсем не хочется думать о том, зачем было такому человеку роскоши, как Тодороки, приехать на этой машине. Он возвращает внимание к Шото, изучает того недолго, видя, что тот выглядит так же, как обычно — чёрные брюки, пиджак и белая рубашка: в его строгом образе выделяются лишь волосы в сплит.       — Ты сказал, что не ужинал. — Тодороки ступает чуть ближе. — Я подумал, может, захочешь со мной поесть?       — Что, отвезёшь меня в ресторан с пятью звёздами Мишлен? — с усмешкой спрашивает мастер, но всё же отступает внутрь, дабы обуться, вслух так и не признавшись, что согласен на предложение.       — Их максимум — три, — мягко поправляет Шото.       — Если тебе кажется, что мне не плевать…       — Нет, не в мишленовский ресторан. — Ответив на заданный вопрос, Тодороки мягко гладит Гранда по шее.       — Тебя Мигель привёз и уехал? — догадывается мастер, пока выпрямляется и натягивает капюшон худи на голову.       — Да, — легко врёт коллекционер и достаёт ключи. — Я скажу, куда вести.       Кацуки испытывающе смотрит на бизнесмена. Будто проиграв какую-то внутреннюю борьбу, он берётся за ключи и выходит из дома, готовый закрыть дверь, но, прежде чем успеет это сделать, Тодороки подзывает добермана к себе. Бакуго чуть удивлённо следит за тем, как коллекционер идёт к машине и помогает Гранду забраться на пассажирское сиденье. Спустя десять минут, телефон механика уже подключён к стереосистеме машины, которая двигается по шоссе, музыкой заглушая городской шум. Доберман со всем довольством своей небольшой морды сидит перед сиденьем, у ног Шото, который, отчего-то слишком воодушевлённый, подпевает песню.       — Не знал, что ты слушаешь подобное, — с неким сарказмом говорит Кацуки, когда наступает недолгая тишина перед тем, как включится другой трек.       — Это ведь твой плейлист, — легко отзывается Тодороки, как будто то, что он, проводя столько времени в мастерской Бакуго, рано или поздно выучил бы все его песни наизусть, было чем-то само собой разумеющееся.       Механик не отвечает, казалось, уходя в свои мысли после чужого ответа, в то время, как салон заполняет мотив очередной песни «Jailhouse Rock» исполнителя Elvis Presley.       — The warden threw a party in the county jail, The prison band was there and they began to wail!       Кацуки кидает в сторону Шото короткий взгляд, когда тот вновь начинает петь.       — The band was jumpin' and the joint began to swing, You should've heard those knocked out jailbirds sing!       Водитель припускает окна с обеих сторон, давая ночному воздуху проникнуть в салон, растрепав волосы коллекционера, смешивая между собой платиновые и красные пряди. Теперь, оказавшись в менее забитой части шоссе, где машин на дороге становится меньше, Бакуго позволяет себе чуть дольше задержать внимание на своём пассажире. Тот подпевает с ещё большим энтузиазмом, взяв морду Гранда в свои ладони и наклонившись к нему, словно у них был собственный номер. Взгляд мастера скользит по закатанным рукавам рубашки, останавливаясь на браслетах на запястье, которые Шото, кажется, не собирается вернуть.       — Everybody in the whole cell block,       Was dancin' to the Jailhouse Rock. — Мягкий голос коллекционера, то попадая в такт, то сбиваясь, с такой же готовностью подпевает и припев.       Кацуки отводит взгляд, возвращая его к дороге и кусая внутреннюю сторону щеки, только чтобы не дать предательской улыбке распространиться на губах. Шото — сидящий рядом на пассажирском сидении, играющий с Грандом и подпевающий его плейлисту, внезапно выглядит донельзя правильным.       — Бак почти пустой, — проговаривает механик, когда ещё одна песня заканчивается.       — Тут недалеко должна быть заправка, в пятистах метрах примерно.       — Тебе откуда знать, горе-водитель?       — Мигель иногда останавливается там, — пожимает плечами коллекционер и смотрит на дорогу.       Бакуго не продолжает разговор и скоро, действительно заметив яркую вывеску станции, заезжает на территорию заправки. Покинув машину, Шото берёт за конец ошейника Гранда, отойдя от авто и оглядываясь. Он недолго смотрит внутрь небольшого супермаркета рядом с заправкой, кажется, задумавшись о чём-то.       — Ничего, если ненадолго оставим Гранда снаружи? — интересуется Шото, когда Кацуки, оставив бак заполниться, подходит к бизнесмену.       — Он соображает лучше тебя, если это отвечает на твой вопрос. — Кацуки проверяет время на своём телефоне. Почти полночь.       — Отлично, пошли, — Тодороки уверенно кивает, оставляя Гранда у входа в супермаркет, на что тот реагирует спокойно, садясь на задние лапы и смотря вслед хозяину, который, не без недовольства закатив глаза, следует за Шото.       — Для твоей информированности — еда в заправках ужасная, — сообщает мастер, сунув руки в карманы штанов, пока коллекционер осматривает стеллажи.       — Я взял с собой, всё в порядке, — заверяет Тодороки, остановившись у холодильников с напитками.       — Сам приготовил? — в голосе Кацуки сквозит насмешка.       — Сам купил. — Шото открывает одну из дверей и тянется к вишнёвому пиву. — Будешь?       — Катись к чёрту с этой своей гламурностью. — Цокнув, Бакуго шагает к другому холодильнику, собирается уже достать банку классического пива, но, остановившись, смотрит на Тодороки. — Не выгоднее ли будет взять сразу блок одинакового, а не каждому по-отдельности?       — Не волнуйся насчёт этого, я угощаю, — кивает Тодороки, взяв пару бутылок пива своего предпочтения.       — Кто бы подумал, что однажды у меня будет шугар-дэдди, — ухмыляется механик, тоже взяв пару банок напитка, и, подняв взгляд на коллекционера, чуть выгибает бровь. — Что с рожей?       — Как ты меня назвал? — Шото медленно ставит бутылки на пол и закрывает холодильник.       — Вот только давай без этих странных кинков, — собеседник хмыкает, отворачиваясь. — Ты прекрасно всё расслышал и с первого раза.       Кацуки поворачивается вполоборота, изучая бренд напитка и этикетку на банке, только чтобы секунду спустя оказаться мягко прижатым к стеллажам всё ещё открытого холодильника за спиной. Холодный, дымчатый поток воздуха сразу же окутывает мастера, частично доходя и до Шото.       — Дашь мне какое-нибудь прозвище? Необязательно шугар-дэдди, звучит вульгарно, — буднично говорит Тодороки, словно они находятся в самом обычном для этого диалога месте и положении.       — Совсем сдурел, придурок, дай дверь закрыть! — возмущённо шипит механик, оглядываясь, дабы удостовериться, что их никто не видит.       — Я не сдвинусь, пока ты не ответишь. — Кацуки свободной рукой давит на плечо коллекционера, но тот, всё так же удивительно сильный для его телосложения, не двигается с места.       — Я ударю тебя, Шото, — предупреждает мастер, оставив попытки.       — Не легче ли ответить? Я не прошу большего, — бизнесмен слабо улыбается и кладёт руку на холодный стеллаж за спиной Бакуго. — Люди идут, поторопись.       Кацуки бросает быстрый взгляд в сторону, видит, что Шото не врёт: небольшая компания друзей, видимо, тоже отправляющаяся в ночную поездку, громко шумит и заполняет корзину всевозможными снеками.       — Если ты будешь молчать, я поцелую тебя прямо у них на глазах, — внезапно заявляет коллекционер, будто шантажируя и возвращая внимание к механику.       — Совсем страх потерял? — Бакуго раздражённо хватает того за воротник, предпринимая ещё одну попытку оттолкнуть.       — В самую малость, — хитро улыбается Тодороки и в самом деле наклоняется ближе.       — Шото, чёрт, не наглей! — Кацуки опускает чужую рубашку и поднимает руку к лицу коллекционера, чтобы накрыть ладонью его рот.       Резко прервавшийся шум заставляет «партнёров» остыть на секунду, переводя взгляды в сторону, где представители компании, подобно фоновым персонажам, все как один растерянно смотрят на парочку. Стать свидетелем странных происшествий в штатских заправках не впервой для местных, но ситуация кажется неоднозначной даже для простых прохожих: домогаются, угрожают, предались утехам в общественном месте или купили порцию марихуаны — остаётся только гадать. Кацуки, завидев, как одна из девушек обеспокоенно тянется к своему телефону в кармане, тихо вздыхает, передвигая руку, чтобы обнять коллекционера.       — Малыш, давай возьмём эти! — указывая на банку алкоголя в другой руке, специально громко говорит мастер, дабы компания услышала.       Те коротко переговариваются между собой, удаляясь, пока девушка убирает телефон обратно, в последний раз смотря в сторону мужчин с неким скептицизмом. Кацуки убеждается, что те скрылись, и, простояв так ещё недолго, чувствует чужой смех у себя на шее, сразу же отталкивая его источник. Шото спиной несильно бьётся о стеллажи с чипсами, всё ещё тихо смеясь и следя за тем, как Бакуго отступает от холодильника и, слабо вздрогнув от холода, в котором находился последние пару минут, закрывает дверь. Они идут к кассе в полной тишине. Шото так же молча оплачивает напитки. В один момент, когда он оборачивается, Кацуки рядом не оказывается. Тот подходит к нему позже, с другого конца супермаркета, когда Тодороки уже собирался выйти. У самой машины Бакуго останавливается и поворачивается к коллекционеру с видом абсолютного недовольство.       — Что за идиотскую сцену ты устроил из разряда «обычный день в Огайо»? — символично вставляет мастер.       — Мы разве в том штате? — чуть растерянно спрашивает Шото: сарказм чужой фразы очевидно проскользнул мимо его понимания.       — Типичный ответ американца, — цокает механик то ли на чужую заторможенность, то ли на знания географии, и шагает к водительской двери.       Тодороки хочет сказать о том, что он провёл большую часть жизни в Западной Европе, но вместо этого лишь коротко бросает вслед:       — Мы оба японцы.       Бакуго, прежде чем сесть в машину, поднимает руку, чтобы показать средний палец в ответ. Следующая остановка под красным заставляет мастера скучать больше предыдущих, ведь даже Тодороки перестал подпевать, активно перелистывая песни чужого плейлиста. Кацуки недолго следит за этим, отчего-то никак не возражая тому, что его телефон в руках коллекционера.       — Я отправлю тебе что-то из своей музыки. — Мастер не отвечает, зная, что в его случае молчание действительно означает недовольное согласие. Когда Тодороки вновь заговаривает, голос его звучит тише и будто бы чуть горестно. — Надо же… Ты не сохранил у себя мой контакт.       Бакуго продолжает молчать, ведь вопроса в словах коллекционера не было. Тот, видимо, позабыв о цели, с которой взял в руки чужой телефон, медленно кладёт его обратно на держатель. Повисшая тишина давит на плечи Кацуки грузом, хоть он и верит, что ничем не обязан Шото и чувствовать вину за его поникшее выражение не должен.       — Часто пользуешься этой машиной? — старательно подавленным безразличием в тоне интересуется механик.       — Не особо, — отзывается пассажир, опустив руку на макушку добермана.       — Понятно, — бросает Бакуго, ногтём слабо постукивая по рулю, будто нет уже сил терпеть секунды неловкого молчания и красного света на светофоре.       Отчего-то он тянется к козырьку у лобового стекла, опускает его, хоть давно не день и солнца нет, скорее, просто изучая авто. Закрепленная под ним полароидная фотография моментально привлекает внимание — не заметить её не было возможно. Кацуки осторожно достаёт полароид и осматривает его пару секунд, которых хватит, чтобы узнать на фотографии Шото и незнакомого парня европейской внешности. Они на фоне зданий, примечательные коричневыми и бежевыми оттенками своих каменных стен. Бакуго также подмечает тёплую одежду, зонт, почти что падающий с опоры — плеча Шото. Рука парня на фотографии обвивает шею коллекционера, видимо, чтобы придержать за подбородок с одной стороны, пока с другой он целует Тодороки в щеку. У самого Шото глаза зажмурены и брови чуть нахмурены, но на губах широкая улыбка. Вся фотография словно веет утраченным теплом, какое он затрудняется разглядеть в нынешнем Тодороки.       — Это кто? — безо всякого стеснения спрашивает мастер, показав полароид.       Тодороки, до этого отвлечённо играющий с длинными ушами Гранда, наконец смотрит в сторону мастера, и его слабая улыбка медленно спадает.       — Откуда ты достал его?       — Тут было, — Кацуки пальцем указывает на уже закрытый им козырёк, при этом глаза его отражают столько любознательности и невиновности, будто держащий печенье воришка, утверждающий, что оно первое на него посмотрело.       Коллекционер не сдерживает короткого смеха и отводит взгляд, дабы не дать мастеру причин подумать, что он смеётся над ним, иначе конфликта не избежать.       — Чего хихикаешь? — Бакуго чуть наклоняет голову к плечу, всё ещё держа полароид одной рукой, пока другой двигает рулём: машина вновь трогается с места.       Тодороки тянется к нему, чтобы взять фотографию, но Кацуки отодвигает руку в сторону, как если бы намекал, что отдаст взамен на ответ.       — Бывший, — коротко отвечает бизнесмен и, отстегнув свой ремень безопасности, всё же дотягивается до фотографии и берёт её, с намерением положить в бардачок и надёжно захлопнуть крышкой.       — Расстались? — между прочим уточняет водитель, будто «бывший» мог означать что угодно.       — Он изменил мне, — поясняет Тодороки, делая факт расставания событием, само собой следующем хронологии.       — Выглядит как правильный проект Зоны 51. — Шото снова заливается тихим смехом и откидывается на сиденье. Видя, что комментарий позабавил бизнесмена, Кацуки слабо улыбается уголком губ, добавив: — У тебя всегда был такой ужасный вкус?       — Нет, — Тодороки чуть качает головой. — Но с каждым разом становится хуже.       Карма за ехидное замечание настигает сразу же, стоит мастеру очевидно намеренно резко тормозить машину, заехав на обочину, и коллекционера бросает вперёд на сидении.       — Так повтори ещё раз, что ты там ска… — Речь водителя оказывается перебита звуком громкого стука чужой головы о лобовое стекло. Тодороки рукой хватается за лоб, тихо прошипев.       От Кацуки требуется секунда, чтобы осознать, что он тоже совершенно забыл о том, что Тодороки последние пару минут сидит без ремня.       — Чёрт, Шото, ты в порядке? — Бакуго быстро отстёгивает и свой: приблизившись к нему, сразу же тянется к щеке, дабы повернуть к себе пострадавшую часть головы. Где-то у ног коллекционера коротко и недовольно лает Гранд, видимо, тоже немного ударившись.       Чуть выше брови красуется небольшое красное пятно. Тодороки хмыкает как-то обречённо, будто сделал выбор, за который придётся поплатиться ещё сотнями таких же ситуаций, и, словно приняв свою участь, слабо улыбается, прильнув к руке мастера. Тот не отодвигает её, лишь бросает что-то укоризненное, кажется, очередное «придурок», пока большим пальцем мягко водит по покрасневшей коже, а в глазах видно сожаление. Спустя несколько минут, машина снова находится в движении, в салоне вновь играет плейлист Кацуки, а Шото сидит, приложив банку холодного пива к месту ушиба.       Дорога до холмов занимает следующие тридцать минут. Стоит пикапу остановиться у подножья, Кацуки открывает дверь, на что Гранд, что до этого успел перебраться на сиденье к хозяину, восторженно лает, выпрыгивая наружу, и, на адреналине пробежав следующие несколько метров, с таким же восторгом бежит обратно к авто. Водитель также выходит и, обходя машину, спиной прислоняется к ней, рядом с пассажирской дверью.       — Ждёшь, когда Мигель откроет тебе дверь?       Шото спускает ногу, тихо бросая куда-то в сторону мастера:       — Мог бы и побыть джентльменом, — в ответе звучит усмешка.       Собравшись уже покинуть пикап, Тодороки чувствует, как чужая рука ложится на грудь и силой заталкивает его обратно, захлопнув дверь перед лицом. Не ожидав такого напора, Шото спиной ударяется о подлокотник, ошарашенно смотря на мастера, который невозмутимо достаёт телефон, что-то проверяет и засовывает обратно в карман худи, после чего тянется к двери.       — Выходи. — Кацуки драматично водит рукой, как если бы приглашал того выйти.       — Мило… — чуть заторможено реагирует коллекционер и всё же покидает машину, напоследок включив освещение салона.       — Если ты решил, что избавиться от меня — твой последний шанс на Линкольн, то ты явно выбрал удачное место, — безразлично говорит мастер, осмотревшись и заметив, что Шото уже активно чем-то занят. — Ты что делаешь?       Коллекционер не отвечает, продолжая начатое: достав из машины плед, что, механику сложно судить, был ли взят именно для сегодняшней ночи или случайно валялся там. Тодороки стелет его на кузове пикапа.       — В салоне есть небольшая сумка, достань. — Шото возвращается к своему сиденью, чтобы взять пакет с напитками, но, заметив, что механик так и не сдвинулся, вздыхает, тише добавляя: — Пожалуйста?       — Лучше, — Кацуки улыбается едва заметно и всё же выполняет просьбу, периодически глядя в сторону, чтобы убедиться, что Гранд поблизости.       В течение последующих минут мастер безучастно наблюдает за тем, как коллекционер расставляет в углу пледа контейнеры для еды с пока неизвестным содержимым для самого Бакуго и также ставит туда напитки. Одним ловким движением забравшись на кузов, Тодороки подаёт Кацуки руку, за которую тот без особого возражения берётся и занимает место рядом с бизнесменом, с подозрением глядя на того, словно ожидает какого-то подвоха от сложившейся ситуации. Шото никак не реагирует на чужой пристальный взгляд, что почти физически можно ощутить на себе, и непринужденно тянется к контейнерам. Открывает те, давая механику увидеть аккуратно сложенные сэндвичи в одном и онигири в другом.       — Я не знал, что ты предпочитаешь. — Тодороки открывает сначала банку классического пива и ставит рядом с Кацуки, затем берёт бутылку вишневого и задумчиво смотрит перед собой, шепча, будто уже самому себе: — Это проблема… Нужно узнать…       Бакуго в ответ издаёт тихий смешок, прежде чем взять жестяную банку в руки и отпить немного пиво, а совсем скоро берёт один из сэндвичей, сразу же заметив заинтересованный взгляд разномастных глаз, как если бы коллекционер собирал информацию о нём.       Ночной ветер раскачивает их молчание, тёплый свет, что падает на кузов из внутреннего освещения машины, тенями очерчивает каждое движение. Где-то недалеко бегает Гранд, наслаждаясь поздней прогулкой. Почти одновременно заканчиваются напитки обоих, Тодороки молча предлагает второй, Кацуки так же беззвучно принимает.       — Как ты узнал мой адрес? — Бакуго первый нарушает молчание, прислонившись к спинке кузова.       — Эйджиро, — коротко отвечает бизнесмен.       — Хочешь, чтобы я поверил, что он вот так легко и без причины рассказал тебе?       — Нет, — Шото легко качает головой. — Я сказал, что ты пообещал мне встречу сегодня и что твой номер постоянно занят, когда я звоню. Он спросил, почему я волнуюсь. Я ответил, что боюсь, что ты изменяешь мне с другим. Он проявил достаточно сострадания, чтобы сказать твой адрес, а потом, когда мы закончили разговор, я сразу же позвонил тебе. В таком случае, у меня была бы весомая причина, чтобы он решился на то, чтобы дать твой адрес, плюс ко всему, когда он бы позвонил тебе после нашего разговора, твой номер был бы занят, так как ты бы разговаривал на тот момент со мной, что подтвердили бы для Эйджиро мои слова. Всё идеально сработало, да? — Тодороки переводит взгляд на мастера, встречаясь с чужими ошарашенными глазами, с застывшей у рта рукой, в которой находится напиток.       — Ты последние мозги растерял на этих своих циферках? — Вопрос звучит почти как искренняя обеспокоенность.       — Думаешь, это красный флажок?       — Это уже не красный флажок, а чёртовы красные занавески, Шото. — Кацуки вздыхает, приставив банку обратно к губам.       Тодороки хмыкает себе под нос и возвращается к своему напитку, следя за бегом Гранда, который, видимо, нашел что-то в траве и теперь увлечённо исследовал находку.       — Могу ли я тоже что-то спросить? — вопрос коллекционера осторожный.       — Попробуй свою удачу, — предлагает механик, повернувшись к нему.       — Почему ты так критично относишься к сигаретам? — Шото, вытянув ноги, скрещивает ступни, тоже прислоняется к спинке кузова.       — Несколько лет назад в мастерской случился пожар. — Кацуки заговаривает после недолгой тишины. — Гранд… Сильно пострадал в тот день. А всё потому что какой-то подонок решил выбросить бычок у канистр — вряд ли знал, что там. И хоть я не ожидаю этого от тебя, но повторюсь — не прощу случайностей, не на территории мастерской, — твёрже добавляет механик, получая в ответ лишь понимающий кивок.       Тодороки раздумывает о его словах, находит в них долю справедливости, почему мастер вёл себя так настороженно при виде табака, и шрамы на теле добермана тоже приобретают смысл. Уже спустя полчаса Гранд спокойно спит в салоне машины, укутанный чужим пиджаком. Кацуки, по всей видимости действительно чувствующий некий комфорт от этой ночи, места, машины и даже, что странно, своего компаньона, опускается спиной на кузов и ложится на плед, устремляя взгляд на ночное небо.       — Подойди, — внезапно бросает он, вызвав смешок со стороны коллекционера, которого весьма забавляет просьба подойти, когда он буквально сидит рядом.       Тодороки кладёт руку рядом с головой Кацуки и, не согнув ту, частично нависает над ним: достаточно, чтобы тот увидел его лицо. Не поменяв положения, Бакуго тянется к своему карману и вынимает упаковку пластыря квадратной формы. Шото с любопытством следит за тем, как мастер аккуратно берёт одну и свободной рукой касается его лба, дабы зачесать назад ниспадающие красные волосы. Что-то внутри Кацуки восторженно замирает, когда коллекционер доверчиво прикрывает глаза и наклоняет голову ближе. Аккуратно приклеив пластырь, Бакуго так же медленно опускает руку. Глаза Тодороки вновь открыты, вглядываются в чужие неприлично долго, пока он силой не заставляет себя принять прежнее положение, выговорив тихое «спасибо». Он нерасторопно достаёт пачку сигарет — чирканье зажигалки сразу же привлекает внимание мастера.       — Ты не против? — мягко спрашивает коллекционер, выпустив небольшой клубок дыма.       Кацуки не отвечает. Вместо этого, переместив одну руку под голову, другой тянется к чужой руке, и Тодороки, вздохнув, передаёт сигарету, ожидая, что тот выбросит её. Секунда, и Шото завороженно наблюдает за тем, как Кацуки подносит сигарету к губам: вопрос скребётся внутри черепа, хочет найти свой выход, но он уверен, что ни один из них не знает ответа. Находясь рядом с Бакуго, за последнее время Шото всё чаще подмечает, что проповедники порой правы — грех начинается у нас в голове.       Мастер зажимает фильтр между зубами, только чтобы тот не упал. К слову, делает он то же самое и с Тодороки, слабо держась за него. Силы достаточно только для того, чтобы не отпустить Шото, но никогда не допускать ближе, чем на расстояние одного «фильтра». Тодороки лишь надеется, что сам Кацуки пока не знает, как его присутствие влияет на коллекционера. Бакуго затягивается — затягивает и Тодороки в свой дурман. Тот выдыхает рвано, тоже опускаясь спиной на плед и прикрыв веки. Звон браслетов на запястье заставляет открыть их, дабы увидеть, как Бакуго, приняв сидячее положение, пальцами слабо задевает украшения, словно проверяя — его ли. Глаза Шото встречаются с чуть расслабленными после алкоголя карими. Кацуки молча наклоняется к его лицу, большим пальцем давит на подбородок, заставляя приоткрыть губы, следом отнимает сигарету от своих и подносит к чужим: если бы не контакт пальцев, то Тодороки мог бы принять его за мираж, какие нередко посещают голову за последние полмесяца. Шото не видел, как это приближается, даже не подозревал. Может, он смог бы это предчувствовать, будь Кацуки стихийным бедствием, а он — пчелой или медузой.       Но он человек. Люди падки на всё красивое, а Тодороки слишком хорошо осведомлён, что не отличается в этом. Оправдание звучит достаточно справедливым, чтобы он приподнялся на локтях, убирая табачное изделие от собственного рта. Шото всегда считал сигареты излишне драматизированными эстетами, но сейчас он понимает их. Или, может, он просто готов признать эстетичным абсолютно всё, если это делает Кацуки. Рука тянется к мастеру, пальцы бережно касаются щеки, а лицо медленно приближается к чужому. Бакуго позволяет ему это сделать. Вкус вишнёвого пива контрастом ощущается после заполнившего лёгкие дыма, а Шото передаёт его слишком мягко и тягуче, чтобы у Кацуки было желание отказаться. Коллекционер давит на его плечи, вынуждая вновь опуститься спиной на плед, и нависает сверху, продолжая поцелуй, будто боится, что если отстранится, то мастер в полной мере осознает происходящее. Кацуки открывает рот шире, пытаясь ухватиться за очередной глоток воздуха, пока чужие губы зацеловывают его собственные. Тодороки отстраняется и лбом прижимается к шее мастера, тяжело вздохнув, словно что-то не позволяет ему как остановиться, так и зайти дальше.       — Затуши сигарету, — тихо бросает Бакуго спустя короткое молчание, оттолкнув того, и спешит спуститься с кузова.       Тодороки кидает быстрый взгляд в сторону недокуренной сигареты, что мирно дымится где-то в углу. Он слышит как открывается водительская дверь.       — Не заводи машину. Ты выпил, — говорит Шото куда-то в сторону. — Давай подождём ещё немного, пока алкоголь не…       — Я отлично себя чувствую, — раздражённо отзывается мастер, на что коллекционер молчит, понимая, что ни один из них сейчас не готов разбираться в том, что только что произошло.

***

      Следующим утром механик просыпается от ощущения лап, что давят на торс, и мокрого носа добермана, который тычется куда-то в шею. Кацуки рефлекторно опускает руку на туловище четвероногого друга и гладит по макушке, пока уговаривает себя проснуться. Морда Гранда выглядит такой же довольной, как и всегда, словно для его счастья было достаточно, чтобы Бакуго каждое утро просто открывал глаза. После пробуждения Кацуки ещё некоторое время смотрит куда-то наверх, с каждой новой секундой круговорота мыслей стараясь стереть вчерашние воспоминания, но тело слишком ярко напоминает обо всём испытанном. Если бы кто-то из них проиграл спор и напился бы до слепой памяти, то он мог бы списать случившееся на случайность, которую они допустили, но нет. Они оба были достаточно трезвы, осознавали происходящее тоже весьма отчётливо, но Шото не отступил, а Кацуки позволил ему этого не сделать.       Мастер вздыхает, переводя взгляд в сторону и замечая ключи от чужого пикапа, что покоятся на прикроватной тумбочке. Вчера, после того как он вернул Шото домой, тот настоял на том, чтобы Кацуки тоже возвращался к себе на пикапе, ведь машина ему всё равно не пригодится. Он тянется к лежащему рядом телефону и, взяв, печатает сообщение всё ещё «несохраненному контакту», на который у него нет планов на будущее. Бакуго замечает непрочитанное сообщение — трек, который тот вчера, по всей видимости, всё же отправил, но так и не включил. Проигнорировав, он быстро печатает новое сообщение.       «Я заеду после работы».       Ответа не следует в следующую минуту, и даже пять минут спустя. И когда Кацуки выходит из душа, и когда переворачивает панкейки у плиты, и когда завтракает, и когда едет на работу, всё это время периодически поглядывая в сторону телефона — ему не отвечают. Паркуясь у мастерской, Бакуго в последний раз смотрит на всё ещё чёрный экран, на котором нет ни единого уведомления, и выпускает нервный смешок. Шото, который бегал за ним все эти дни; Шото, который добился его номера упрямством; Шото, который убивался ради его внимания; Шото, который так отчаянно держал его вчера, — сегодня оставил его сообщение в статусе «прочитано». Факт не приводит его в восторг, но и не расстраивает. По крайней мере, так себя пытается убеждать сам мастер всякий раз, когда отвлекается от работы и смотрит в сторону гаджета.       Вчера, наконец, записав у себя адрес коллекционера, дабы вернуть потом машину, Кацуки недолго смотрит на бумажку на бардачке и параллельно вбивает адрес в навигатор. Рабочий день затянулся на дольше, чем он предполагал, время близится к ночи, но так как ответа он так и не получил, значит, всё ещё можно поехать к нему. В худшем случае, ему не откроют ворота, и тогда он оставит машину там же, и та уже будет не его заботой. Кацуки ставит телефон на держатель, недолго смотрит на открытый чат и вчитывается в название трека, прежде чем нажать на него: «Closedloop» исполнителя Elliot Moss. Бакуго открывает бардачок, чтобы закинуть туда кусок бумаги, и внимание невольно цепляется за всё тот же полароидный снимок, помявшийся среди прочих предметов, что лежат там. При первом просматривании Кацуки этого и не увидел, но теперь из-за помятого угла замечает надпись, сделанную от руки, на обратной стороне фотографии. Свет уличных фонарей слабо освещает салон, Бакуго даже с трудом удаётся прочитать её, не без помощи света от экрана телефона.

«𝐸𝒹𝒾𝓃𝒷𝓊𝓇𝑔𝒽, 11.02.2020

𝐿𝑒𝓉'𝓈 𝒸𝑜𝓂𝑒 𝒷𝒶𝒸𝓀 𝒽𝑒𝓇𝑒 𝓃𝑒𝓍𝓉 𝓎𝑒𝒶𝓇»

      Кацуки собирается вернуть снимок обратно в бардачок, но, передумав, выпрямляет угол и засовывает в карман штанов. Взгляд падает на дату, что отображается на дисплее телефона — «Среда, 9 августа, 2023». Фотографии уже три года, — заключает для себя мастер, коротко вздохнув. Ему отчего-то становится не по себе от догадки, что Шото всё ещё на что-то надеется, что Шото всё ждёт чего-то, что Шото ожидает исполнения трёхлетнего обещания. Это так на него не похоже. Шото, который знаком Кацуки, знает себе цену, знает, как отвечать, как смотреть в глаза, как не отступать. Шото, которого знает Кацуки, не может быть чьим-то вторым выбором. Притормозив у светофора, Бакуго задумывается о том, что было бы, если бы у них с Шото всё было по-настоящему. Токсичное, импульсивное желание порвать эту фотографию, не оставив и следа от неё, на короткую секунду травит мысли. Думать о Тодороки, так отчаянно привязанного к кому-то, кто не ценит его, внезапно ощущается до неправильности отвратительным. Не должен Кацуки заботить тот, с кем они через десять дней будут теми же, кем были в начале этого спора — незнакомцами.       Светофор загорается зелёным, он ещё некоторое время смотрит на свои руки, держащие руль, пока сзади сигналят стоящие в линии машины. Третий, особенно громкий сигнал, помогает выбраться из дум и нажать на педаль. Мотив музыки плавно окутывает собой пространство вокруг Бакуго, он неосознанно вслушивается в лирику.       «Было бы лучше, если бы мир замедлился?       Было бы лучше, если бы я знал тогда то,       Чего знаю сейчас?       Было бы лучше, если бы?..»       Недолго спустя пикап останавливается у частного дома. Мастер выходит из авто и подходит к воротам, чтобы нажать на кнопку звонка у домофона, и ждёт ответа, которого не получает следующие пару минут. Недовольно цокнув, он откидывает назад капюшон худи, подставляя лицо под камеру домофона, надеясь, что хотя бы теперь прислуга отзовётся, если это, конечно, те работники, которых Шото держит в этом огромном доме.       — Передайте этому придурку, что Кацуки приехал, — говорит механик у устройства.       «Проезжай», — звучит знакомый голос из динамика домофона.       Уставший бесцветный голос, подмечает Бакуго. Не ответив, механик возвращается к пикапу и садится обратно на водительское место, следя за тем, как автоматические ворота открываются внутрь. Шины проезжают по каменным плиткам словно по шёлку, направляя машину к главному входу дома, пока сзади закрываются ворота. Мастер не утруждается уточнить, где у него гараж и нужно ли было завести авто туда, оставив его рядом с парой других, которые стоят в освещённом наземными фонарями дворе. Кацуки, стоя перед массивной входной дверью, с озадаченным видом смотрит вниз, когда та открывается, и на силуэт падает тёплый свет, чётче вырисовывая его тень на земле.       — Что ищешь?       Кацуки поднимает к нему взор, застывая на миг, когда сталкивается с холодом чужих глаз. Взгляд у того такой же уставший, как и голос. Его было сложно когда-либо назвать отзывчивым, милым или эмоциональным человеком, но этот Шото слишком отстранён даже для своей персоны.       — Коврик, — с усмешкой бросает мастер. — Знаешь, чтобы сунуть под него ключики.       Он неспешно разглядывает коллекционера, подмечает всё ещё капающие водой волосы, видимо, тот был в душе, раз поздно ответил на домофон. Он одет в простую белую майку и того же цвета свободные штаны, ноги босые. Кацуки чуть дольше задерживает внимание на руках, которые предстают перед ним весьма накаченными, о чём он раньше не знал, хоть и подозревал, учитывая, сколько ситуаций было, когда он не рассчитал чужих сил.       — Проходи, — тихо предлагает Тодороки, направляясь обратно вглубь дома.       — Слушай, — зовёт вслед мастер, но от приглашения не отказывается, ступая внутрь и оказываясь в широком, недлинном коридоре. Коллекционер останавливается в нескольких шагах от него и поворачивается, кивая, призывая продолжить. — Если ты до сих пор хранишь его, то хотя бы не бросай куда попало. — Кацуки достаёт из кармана снимок и протягивает владельцу, который сокращает короткое расстояние между ними и, взяв предмет, молча двигается дальше.       — Садись, — Шото кивает на длинный, чёрный диван, что стоит посреди просторной гостиной.       Мастер с минуту наблюдает за хозяином дома, всё ещё пытаясь разобраться в его странном настроении, но в конце концов, проходит дальше и опускается рядом с коллекционером. Тот берётся за оставленную в пепельнице сигарету и коротко затягивается. До слуха доносится приглушённая музыка, от Кацуки требуется полминуты, чтобы найти колонки по углам комнаты. Приятный мотив словно дополняет чужое одиночество, мастеру даже удаётся распознать песню — «Way Down We Go» исполнителя Kaleo. Молчание рядом с Тодороки ранее никогда не ощущалось настолько неловким, поэтому Кацуки, не понимающий причину звать его внутрь и сидеть в молчании, отвлекает себя рассматриванием пространства вокруг. Камин у противоположной стены, чёрный экран огромного телевизора, которым Кацуки сомневается, что бизнесмен вообще пользуется, небольшие стопки книг тут и там, мини-бар в углу, с впечатляющей коллекцией бутылок. Он откидывает голову на спинку дивана и поднимает взгляд к высоким потолкам, откуда свисает длинная люстра минималистичного стиля, в котором придержан весь интерьер дома. Вполне в духе Шото, решает для себя мастер.              — Рад, что ты пришёл, — Шото нарушает их общее молчание.       — По морде не видно, — тихо хмыкает Кацуки, замечая, как бизнесмен отнимает сигарету от губ и подносит к снимку, что держит в другой руке. — Эй, ты что творишь? — Мастер быстрым движением тянется к его руке, но та уже опускает горящую фотографию в пепельницу.       — А что? — Тодороки поворачивается к нему со слабой улыбкой. — Я хорошо получился на ней?       — Почаще в зеркало смотри, — Бакуго отрицает. Бакуго мысленно отвечает — «да».       — Я сделаю для тебя много фотографий, что скажешь? — после нескольких затяжек чуть охрипшим голосом предлагает Шото. — Десять… Двадцать… Нет, лучше каждый день, да?       — Ты даже не пьян, так какого чёрта несёшь? — хмуро отвечает Бакуго, цокая и подметив, ибо полароид уже не спасти.       — Почему нет? — на удивление легко реагирует Тодороки, словно весь разговор был одной большой провальной шуткой. — Ты тоже можешь отправить, и я буду смотреть на тебя за утренним кофе, с каждым глотком благодаря американскую землю, что свела нас. Затем распечатаю её, поставлю к себе на рабочий стол… Можно одну туда ещё, — он кивком указывает на журнальный столик в углу, с ожидаемой стопкой книг на ней. — И на прикроватной тумбе тоже.       Механик внимательно слушает его, после смотрит мастерски деланным влюблённым взглядом, мягко говоря:       — Тебе стоит написать книгу.       — Правда? — почти шёпотом спрашивает Шото.       — Да, — Кацуки кивает с всё тем же нежным выражением, которое сбрасывает за секунду, возвращаясь к своему обычному состоянию и громче добавляя: — «Как добиться расставания за пять минут», маньяк чёртов.       — Так ты готов сдаться? — улыбка у Тодороки лукавая при вопросе.       Бакуго лениво поднимает руку, чтобы, под видом поправления несуществующих очков, показать очередной средний палец. Мелодия плавно стихает. Шото лишь тихо смеётся на неприличный жест, и короткий смех вновь заменяется тишиной, которую коллекционер спешит разбавить ещё одним абсурдным предложением:       — Поедем в Эдинбург осенью?       — Нет, — ответ выходит резким, Бакуго откашливается и тише добавляет: — Меня не будет осенью.       Где-то недалеко тикают настольные часы, представляющие собой три одинокие стрелки, что крутятся вокруг пустого, чёрного диска, наверняка прозванного шедевром современного интерьера. После внимательного изучения Кацуки даже удаётся понять, на какой час те указывают. Он прикрывает глаза, вновь ощущая давление тишины, которая перестаёт быть комфортной рядом с таким Шото.       — Что случилось? — наконец спрашивает мастер, больше не в состоянии игнорировать то, что с коллекционером что-то очевидно не так.       — Сколько дней осталось? — Шото переводит на собеседника расслабленный взгляд.       — Одиннадцать, — Бакуго не нужно уточнять, о чём именно тот спрашивает. Он ещё раз смотрит в сторону часов, затем добавляет: — Уже десять.       — Это плохо. — Тодороки медленно тушит сигарету. — Не делай потом вид, будто этого не произошло.       Кацуки поворачивается к нему, собираясь спросить, что тот имеет в виду этой непонятной фразой, но ощущение тёплых губ на собственных заставляет застыть, а словам раствориться в горько-сладком дыме чужого рта. Подняв руку в жалкой попытке оттолкнуть коллекционера, мастер слишком ясно ощущает, что собственное тело словно перестало функционировать. Пальцы Шото мягко оглаживают его шею, большим он водит по линии подбородка, ловит на подушечках каждое медленное движение, когда Кацуки пытается ответить ему. Свободолюбивый менталитет окружающих, их острое желание оставить личную жизнь — личной, а также отсутствие погони за целью «обязательно состоять в отношениях», давно приспособили Кацуки к краткосрочным отношениям и к сексу без особой эмоциональной инвестиции: до тех пор, пока оба партнёра этим довольны.       Задыхаться от трепета одного лишь поцелуя — определённо не то, к чему он приспособлен. Хвататься за майку на чужой груди, когда чуть холодная рука, что проскользнула под край одежды, обвивает за талию и тянет ближе, — определённо не то, как он представлял себе развитие их недавнего диалога. Кацуки хотел бы винить алкоголь, который ни один из них не выпил за этот вечер, списать всё на шутку, над которой ни один из них не посмеётся потом, и всё равно отчаянно обнять отчасти голые плечи, когда его спиной опускают на диван. Шото покрывает его губы обрывистыми, нежными поцелуями, словно они у него на счету и он пытается подарить Кацуки каждый последний из них.       — Шото… — шепчут зацелованные губы.       Под одеждой двигается рука коллекционера, задирая край. Бакуго ощущает с каким чувством Тодороки сжимает его тело, прижимая ближе, будто всё это время тосковал по теплу. Думать о том, что Шото воображает себе всё это частью «игры» или, что хуже, старается забыться в нём, притупляя воспоминания о ком-то другом, — тошнотворно. Этот вечер отличается, этот Шото совершенно другой. Слабый укус на ключице и последовавший ему поцелуй заставляют мастера слабо вздрогнуть и рассеивают туман перед глазами. Под растянутый ворот одежды сразу же проникает холодный воздух, контрастом ощущающийся после тёплых губ, которые продолжают настойчиво усыплять шею поцелуями, пока руки блуждают по телу, как если бы хотели держать его всего и одновременно. Кацуки часто моргает, делая судорожный выдох, и опускает руки на спину коллекционера, в попытке оттянуть за одежду, и намекая тому отстраниться.       — Эй, Шото.       — Пожалуйста… — почему-то просят в ответ.       Тодороки целует своё имя на его шее, затем спускается к основании и губами обхватывает кожу, на что Бакуго резче прежнего дёргается под ним, понимая, что тот собирается оставить там.       — Шото, я не шучу, отцепись!       Губы коллекционера в очередной раз накрывают его, и тот всё ещё удивительно сильный для своего телосложения. Чувствуя лёгкую тревогу от чужого упрямства и отчаянности, Кацуки кусает его за нижнюю губу, пытаясь привести в чувство, ведь это вовсе не то, как он хотел его — не имеющем никакой ценности для Шото сексом в рамках жалкого спора. Тело застывает на несколько секунд, когда собственное признание пронзает всю центральную систему сознания — да, он действительно желает его. И далеко не только в постели. Он раскрывает губы, принимая такие переполняющие Шото эмоции, о которых он пытается рассказать через каждый следующий чувственный поцелуй.       Да, он действительно желает его: сидящего на диване, в углу мастерской, за чашкой кофе по утрам, в пропитанных сарказмом разговорах, на пассажирском сидении рядом, в строгом костюме и с его браслетами на запястье, подпевающий его плейлисту. Он желает его иначе, чем всех других до. Он проиграл. Он окончательно проиграл. Нет, он желает Шото не так.              — Белый, — выговаривает он напротив чужих губ, когда Шото отстраняется на секунду, чтобы вдохнуть.       — Что?.. — шепчет коллекционер, пока в разноцветных глазах полная растерянность, но, будто решив, что ослышался, Тодороки вновь касается лица мастера, чтобы придержать для ещё одного поцелуя.       — «Белый»! — Кацуки резким движением отталкивает его руку и хмурится в лице. — Чёрт возьми, не притворяйся идиотом, ты услышал, что я сказал!       — Кацуки… Я… — взгляд Шото выражает столько негодования, будто они говорят на двух совершенно разных языках, и даже когда его отталкивают, вставая на ноги, он всё ещё не знает, как отреагировать. — Это не имеет сейчас значения, я правда…       Мастер чуть нервными движениями приводит в порядок свою одежду, оглядываясь, словно мог забыть что-то в чужом доме, в который зашёл ни с чем, кроме полароидного снимка, непроработанных чувств и ключей. Он достаёт последние из кармана и бросает куда-то на диван, не следя за тем, где они в итоге оказались, как и не смотрит на коллекционера.       — Мне пора, — бросает Бакуго напоследок, перед тем, как двинуться к двери, так и не подняв глаза на Шото, который стоит подобно статуе, всё ещё пытаясь понять перемену в настроении мастера. — Не ходи за мной.       — Кацуки, если я сделал что-то не так… — Тодороки хватает его за предплечье, в попытке отсрочить его уход.       — Ты всё сделал так, Шото, — с горькой усмешкой отвечает мастер и всё же поворачивается, чтобы взглянуть на него в последний раз. — Ты выиграл. Не в этом ли была суть всей этой игры?       Бакуго не дожидается ответа и, вырвав руку из хватки, покидает дом молча, так ни разу и не обернувшись, словно больше не мог вынести чужого присутствия. О закрытую дверь ударяется тихий ответ коллекционера:       — Нет…       Звенящая тишина отдаётся от стен пустого дома, возвращаясь к Шото, который так и не сдвинулся с места. Ноги делают несколько быстрых шагов к двери, как если бы он собирался побежать вслед за мастером, но мозг отменяет команду. Он обещал себе никогда больше не удерживать тех, кто уходит от него. Услышать, как Кацуки называет происходящее игрой — оказывается удивительно болезненным опытом. Всё это с самого начала не было игрой, точно не против Кацуки. Тодороки многого стоило сделать к кому-либо шаг, спустя столько времени. Не меньше храбрости потребовалось и для того, чтобы довериться. Впервые за последние несколько лет, он настолько открыто проявлял к кому-то заботу, так пытался показать, что действительно наслаждается чужим обществом. Шото искренне считал, что делал всё, чтобы по его поступкам было очевидно — не играл. Ему казалось, что вместе с Кацуки он сможет отпустить всё, словно его яркое, переполняющее пространство и время присутствие способно вытеснить любую дурную мысль из черепной коробки. Даже показалось, что он сможет собрать останки растоптанного доверия и построить что-то новое. Сможет поехать в Эдинбург и гулять по родным улицам, заполняя голову новыми воспоминаниями, если только Кацуки будет шагать подле. Отчего-то он уверен, что, если бы тот даже однажды решил оставить его, измена слишком низко для гордого Кацуки. Слишком гордого, чтобы стать жалким валетом в чьей-то колоде карт. Шото проиграл. Он окончательно проиграл.       Заключить спор на месяц — так ребячески. Выиграть за двадцать дней — так бесполезно. Влюбиться за двадцать дней — так легко.       Шаги Кацуки быстрые, ночная прохлада гуляет по телу, слишком неожиданно покинувшее тёплое помещение, чтобы не почувствовать резкий холодок, пробежавший вниз по позвоночнику. Он натягивает капюшон, прячет голову от некрупного летнего дождя, прячет лицо, на котором пару прозрачных капель, устремившиеся вниз с глаз, встречают друг друга на кончике носа и, столкнувшись, падают на тротуар. Прячет себя.       Кацуки останавливается у пешеходного перехода, светофор горит зелёным, пока машины спешно проезжают мимо. Достав телефон, он недолго смотрит на экран, с всё ещё открытым чатом с «несохраненным контактом», прежде чем выключить телефон и сунуть обратно в карман. Светофор загорается красным.

***

      Бакуго выходит на работу только спустя несколько дней, проведённых в компании Гранда и какой-то второсортной видеоигры по теме зомби-апокалипсиса, которую он не может пройти уже третий день. Заранее предупредив Эйджиро, что он не появится в мастерской какое-то время, Кацуки не находит надобности повторно включить телефон. Он даёт себе достаточно времени, чтобы вернуть понимание ситуации, с чего они всё начали, зачем всё это было сделано и был ли смысл заходить так далеко. Бакуго раздражённо бросает джойстик на диван. На экране высвечивается надпись — «Game Over». Мастер внезапно ясно осознаёт — игра действительно окончена.       Шото больше не появляется в мастерской утром с привычным держателем кофе в руке. Шото больше не приходит днём с обыденным предложением пообедать вместе. Шото больше не сидит на диване в углу мастерской, дожидаясь окончания работы. Шото больше не достаёт раздражающее табачное, которое потом обязательно отберут у него. Шото больше не приходит. Шото будто вовсе больше нет. Шото словно никогда и не бывало в этом помещении. О нём напоминают лишь забытые сигареты на заброшенном в угол тенте, что когда-то закрывал Линкольн, которого тоже больше нет в мастерской. Сигарет ровно столько, сколько Кацуки успел узнать его — двадцать. Кацуки закрывает рукой глаза и смеётся тихо, ломано, будто пытаясь подавить ком, что теснит горло изнутри.       Заключить спор на месяц — так ребячески. Проиграть за двадцать дней — так слабохарактерно. Влюбиться за двадцать дней — так легко.       — Твоя мама звонила мне, ты хоть телефон включи, — осторожно заговаривает Эйджиро, заметив непривычную молчаливость друга.       — Я уже знаю, зачем она звонила. Хочет, чтобы я присутствовал на том мероприятии вместе с отцом. — Мастер нажимает на ножку мусорного ведра, что стоит у мини-бара, и раскрывает ладони, давая сигаретам упасть в него.       — И что ты решил? — Друг не отвечает, и Киришима вздыхает, продолжив: — Я не знаю, что такого случилось, да и как ты вообще проиграл, но мы всегда можем найти другую такую же машину. Дружище, не расстраивайся ты так из-за неё…       — Дело не в Линкольне. — Бакуго поворачивается к другу спиной и, взяв ключи от Мустанга, идёт на выход, параллельно достав телефон из кармана и включив.       От «несохраненного контакта» сорок два пропущенных звонков и пятнадцать непрочитанных сообщений. Кацуки блокирует контакт и ставит гаджет на держатель, сразу же нажимая на кнопку вызова другого контакта и включая громкую связь. Игра окончена, нужно начать сначала.       — Пап. — Радостный голос мужчины, из другого конца трубки, отзывается на обращение. — Поедем вместе?

***

      Вечером следующего дня перед домом паркуется песочного цвета Бентли Флаинг Спур. Кацуки сердечно вздыхает, принимая ключи от работника отца. Он говорил, что приедет на одной из своих машин, но старший Бакуго, сообщив о том, что это важный ивент и предстать он должен в солидном виде, настоял, чтобы он выбрал что-нибудь из его машин. Любовь матери и отца к элегантным машинам за последнее десятилетие привела их к не самому скромному бизнесу в виде нескольких автосалонов, открытых в разных штатах страны. Благо, они с пониманием отнеслись к желанию Кацуки построить что-то своё, решить, что нравится ему самому, а потому мастер время от времени старается тоже проявить понимание к жизненному образу родителей, проводя с ними время за работой в офисе, приезжая на ужин и редко посещая мероприятия.       Стоя посреди хаоса вываленной на пол горы одежды, Кацуки измученно проводит руками по лицу, понимая, что весь его гардероб кричит анти-солидной пропагандой. Перед глазами невольно появляется каждый образ, что он видел на коллекционере — элегантный. Нахмурившись, он слабо качает головой, отбрасывая ненужные мысли, но всё равно останавливая взгляд на висящем в самом дальнем углу костюме, всё ещё находящийся в чехле. Он неспешно подходит и осторожно достаёт его. В конце концов, это уже не имеет никакой важности.       Уже спустя полчаса мастер поправляет лацканы пиджака перед зеркалом, сперва безразлично осматривая собственный вид, но позже придя к выводу, что костюм действительно смотрится на нём неплохо. На Шото подобное смотрелось прекрасно, отчего-то вновь вспоминает мастер. Мысль заставляет отвернуться от зеркала и, тихо упрекнув себя, взять ключи от машины, направившись к выходу. «В море много рыб», — часто говорила мать, когда Кацуки в иной раз расставался с партнёром. Вот только казалось, что Шото на суше — вне зоны его досягаемости. Может, коллекционер тоже понимал этого, поэтому всё было лишь безобидной игрой.       Думы затягивают его слишком глубоко, и когда он вновь возвращает концентрацию на реальность, обнаруживает себя уже сидящим за рулём машины и автоматически тянувшимся к ремню безопасности. Спустя ещё десять минут тихой езды по ночному городу, Кацуки тянется к стереосистеме, дабы включить музыку, настолько необходимую сейчас, чтобы заткнуть чужой голос в голове, но вместо привычного плейлиста натыкается на случайный радио-канал и сдаётся, переводя скучающий взгляд обратно на лобовое стекло. Дорога занимает следующие двадцать минут, и хоть мастер знает, что немного опоздал, ожидающая охрана с готовностью подходит к машине, когда та останавливается, не приглушив мотора. Представившись, Бакуго недолго ждёт, когда его имя найдут в списке и откроют перед Бентли ворота, пожелав водителю хорошего вечера.       Двор четырёхэтажного здания, полностью забронированного для этого мероприятия, встречает Кацуки длинным рядом шикарных машин — в стоимости одна превосходящая другую. Искать парковочного места не приходится, он подъезжает к главному входу, там один из свободных лакеев сразу же шагает к авто, дабы придержать уже открытую мастером дверь, а после, когда гость отойдёт, уже самому сесть на водительское место. Бакуго быстрым движением зачёсывает назад непослушные волосы, старательно приведённые в менее хаотичный вид, и поднимается по ступенькам, обтянутым бордовым ковром.       Проходной зал встречает его группами гостей, ведущих светские разговоры, и фуршетными столами по всем углам. Кацуки берёт один из бокалов розового шампанского, прежде чем вступить в гранд холл, взглядом ища отца. Размеры зала впечатляют настолько, что ему сложно увидеть его другой конец, как становится сложно найти старшего Бакуго в общей толпе приглашённых. По всему периметру холла, с обеих сторон, стоят редкие винтажные машины, расставленные по порядку года производства. Ещё днём отец сообщил, что мероприятие представляет собой выставку винтажных машин частного коллекционера. Таких любителей немало, сам мастер тоже в недавнем прошлом знал одного, но ивент слишком показушный для сдержанного Шото. Он коротко смотрит на каждую из машин, всё ещё придерживаясь цели сначала найти отца. Взгляд застывает при очередном шаге, когда перед глазами предстаёт она — «Lincoln Continental 1966». Он делает несколько шагов к ленточной стойке ограждения, сохраняющую дистанцию между гостями и машиной. Грудную клетку покидает восхищённый выдох, она всегда будет вызывать у него такую реакцию — эта американка шикарна в чёрном цвете. Взор исследует её детали, с каждой новой подмечая, что первозданная машина всё же немного отличается от той, что собрали они с Эйджиро, или, может, только мастера в состоянии заметить отличие.       Лакированная чёрная обувь контрастом отливает на фоне белых плиток под ногами, бесшумные шаги останавливаются за спиной мастера. Шото наблюдает за ним какое-то время, будто пытаясь решить что-то для себя. Он обещал себе не удерживать тех, кто уходит. Но в тот вечер, смотря на закрытую мастером дверь, Тодороки задался внезапно очевидным вопросом — а не он ли уходил от Кацуки. Он тот, кто предложил эту игру, кто нарушил её правила, кто так старался действительно влюбить в себя оппонента, кто так наивно влюбился сам. Наконец, он тот, кто поставил сроки, уходя от Кацуки с каждым следующим его днём. Игра окончена. Нужно начать сначала.       — Она не продаётся, господин.       Кацуки едва удаётся физически не вздрогнуть, когда слуха касается голос, который слишком выделяется в потоке общего шума. Он поворачивается нерасторопно, как если бы всё ещё считал услышанное плодом своего воображение и не хотел разбивать иллюзию. Шото напротив — яркое видение. Ни один из них не спешит сделать шаг навстречу, а окружающая толпа сливается в один неразборчивый поток движущегося пятна, словно даже их голоса отдалённые и чуждые. Мастер по очереди смотрит в разноцветные глаза, надеясь найти что-то, что подтвердит — видение. Шото выглядит так, как привык его видеть Бакуго. Чёрный смокинг, белая рубашка, уложенные всё ещё красно-платиновые волосы, расслабленно держащая бокал вина рука и её обнажённый рукав, с браслетами на запястье. Его браслетами. Тодороки изучает его в ответ, будто они не виделись уже давно, и ведь надпись на шее мастера действительно почти сошла.       — Кацуки! Ты уже приехал! — прозвучавший со стороны мужской голос выводит обоих из оцепенения. Тот подходит к механику и легко приобнимет. — Почему не проходишь дальше?       Старший Бакуго, заметив чуть растерянного сына, теперь смотрящего на него, переводит взгляд в сторону, куда ранее было направлено внимание Кацуки. Шото, видя, что его заметили, плавным шагом подходит ближе, на ходу оставив полный бокал, взятый скорее просто для вида с подноса одного из работников. Оказавшись ближе к ним, Тодороки тянет руку Масару.       — Рад видеть вас снова, мистер Бакуго.       — Выставка вышла на славу, — мужчина добродушно улыбается в ответ, коротко пожав руку Тодороки. — Твой отец отлично постарался.       — Он очень гордится и дорожит своей коллекцией. — Шото поддерживает формальный разговор, мимолётно глядя на мастера, который хмуро и безучастно смотрит куда-то в сторону, будто вовсе не хочет тут находиться.       Старший Бакуго кивает его словам и, словно придя к какой-то мысли, подталкивает сына в спину, чуть бодро вставляя:       — И как удачно, что ты тоже здесь, Шото, уверен, вы с моим сыном найдёте общий язык! Молодёжи будет всяко интереснее вместе, чем в компании стариков, — в полушутку говорит Масару, выжидающе смотря на сына, который будто ещё больше поник после его слов.       — Шото Тодороки, — мягко улыбнувшись, бизнесмен протягивают ему руку. — Рад знакомству.       Кацуки недолго смотрит на лицо Тодороки, отражающее искреннюю надежду и что-то далеко знакомое. Таким же теплом веяло от Шото на полароиде. Обхватив чужую руку, Бакуго хрипло отвечает на приветствие.       — Кацуки Бакуго.       Нависшее в воздухе напряжение глушит даже шум вокруг, и ни один из них не разжимает руку первым, каждый всё ещё пристально глядя в глаза напротив.       — Замечательно! — заключает Масару, заметив неловкую паузу между молодыми мужчинами. Отойдя на пару шагов, он лёгким жестом ведёт рукой. — Я оставлю вас тогда. Шото, покажи ему тут всё, никто лучше тебя не справится с этим, — тепло добавляет старший Бакуго, прежде чем кто-то из гостей зовёт его присоединиться к разговору.       — Я сам могу осмотреться! — мастер недовольно говорит вслед отцу, наконец расслабляя руку и пытаясь вырвать из чужой, но Шото продолжает крепко держать её. — Отпускать не хочешь, «новый знакомый»?       — Нет, — тихо отвечает бизнесмен. — Совершенно нет, если быть честным.       — Я хочу пройтись по залу. — Кацуки вздыхает коротко, но руку больше не вырывает, а Тодороки делает шаг ближе, всё ещё не отпуская. — Не утруждайся выполнять просьбу моего отца, я не нуждаюсь в компаньоне.       — Тебе тут не нравится? — мягко интересуется Шото, чуть наклонившись к уху мастера.       — Тут нет ничего, чего я раньше не видел, — неоднозначно отвечает Бакуго, смотря куда-то за чужое плечо.       — Я понял тебя.       Кацуки поднимает взгляд к глазам Шото, когда тот слегка отстраняется, а пальцы раскрываются, переплетаясь с его. На лице мастера с каждой секундой всё больше насторожённости, как если бы пытался угадать, что творится в голове Тодороки. Тот в свою очередь поворачивается и спешно шагает к выходу, сильнее сжимая руку мастера своей, будто тот мог внезапно раствориться в воздухе.       — Совсем сдурел, придурок?! — подавленным криком выдаёт Кацуки, когда они выходят через двери гранд холла и направляются к основным.       — Младший Тодороки! — звучит где-то за спиной. Шото вынужденно останавливается и Бакуго впервые слышит, как тот шёпотом ругается под нос, прежде чем повернуться к гостю.       — Мистер Брук, — учтиво отзывается Тодороки, не отпуская руку механика даже тогда, когда тот намеревается вырвать её, дабы не привлечь внимания окружающих.       — Твой отец рассказывал, как сильно ты помог ему с организацией выставки, — мужчина слабо улыбается, быстрым взглядом обводя и спутника сына коллекционера. — Впечатляет.              — Благодарю, — Шото легко кивает на похвалу и, чувствуя, как мастер всё ещё пытается незаметно вытащить руку из его, вновь обращается к мужчине. — Вам обязательно стоит увидеть Импалу, она стоит где-то в начале левого ряда.       Он жестом указывает в сторону машины, вид на которую закрывают гости, и, воспользовавшись тем, что мужчина перевёл своё внимание туда, поворачивается к Кацуки. Лёгким движением отобрав у мастера нетронутый бокал шампанского, Тодороки настойчиво передаёт его в руки бизнес-партнёр отца, когда тот вновь возвращает внимание к нему.       — Отец как раз искал вас, — убедительно лжёт Шото. — Думаю, он хотел выпить с вами, сэр. Хорошего вечера.       В ответ мужчина лишь кивает, воодушевлённый услышанным и, видимо, ни разу не усомнившийся в чужих словах, незамедлительно направляется в гранд холл, где находится старший Тодороки.       — Врёшь, как опытный шарлатан, — усмехается мастер, когда Шото возобновляет шаги.       — Рад впечатлить тебя, — с такой же усмешкой отзывается сын коллекционера.              Выйдя из здания, Тодороки осматривается, пытаясь вспомнить что-то, после чего тянется к карману пиджака, достав до боли знакомые мастеру ключи, с нелепым брелоком на них, который Шото так и не убрал.       — Это…       — Да, — кивает бизнесмен, двигаясь к заднему двору.       — Ты мог бы уже отпустить мою руку, знаешь ли, — тот в ответ сжимает её сильнее.       Шото отпускает его руку лишь тогда, когда они оказываются перед Линкольном — их Линкольном, и Тодороки открывает перед ним пассажирскую дверь. Мастер издаёт неверящий смешок и садится, будто одним этим говоря: «Ну, давай посмотрим как далеко зайдёт твоя водительская мечта вести Линкольн». Сев за руль, Шото застёгивает ремень безопасности и убеждается, что Кацуки сделал то же самое, прежде чем вставить ключ в замок зажигания и завести двигатель.              — Ты… Не выставил её там — в холле, — чуть заторможено выдаёт мастер, следя за неожиданно умелыми движениями Тодороки. Конечно, он знал, что в гранд холле был не этот Линкольн.       — Ты думаешь я идиот, чтобы не отличить первозданную машину от собранной? — беззлобно отвечает Шото, выруливая к главным воротам, окончательно вводя мастера в шок. — Хоть эта мне нравится больше, должен признать.       Кацуки переводит взгляд на дорогу и медленно моргает, пытаясь осмыслить всё происходящее, только что услышанное от Шото и его внезапное умение прекрасно водить машину.       — Какого чёрта, Шото? — наконец выдыхает механик.       — Я говорил, что у меня нет водительских прав, — сын коллекционера слабо пожимает плечами и выезжает на трассу. — Я не говорил, что не умею водить. — Спустя короткое молчание, он продолжает: — Я нарушил правило дорожного движения ещё полгода назад, меня лишили лицензии на несколько месяцев. Недавно получил её, — заключает Тодороки.       — Когда приехал на пикапе? — тихо спрашивает мастер, словно чувствуя укол совести за то, что всё это время называл Шото «невеждой». Ответом становится лёгкий кивок.       — Что насчёт тебя? — бросает бизнесмен в тишину салона, остановившись под красным. — Разыгрываешь низкобюджетную драму из разряда игры в кошки-мышки и игнорирования сообщений и звонков?       — Пошёл к чёрту, — любяще выплёвывает мастер, прикрыв глаза.       — Я скину тебе что-то из своей музыки, — сообщает Тодороки, взяв телефон.       — Раз взял, сам и включи, — недовольно отвечает Бакуго.       — Я уже отправил, — всё так же невозмутимо продолжает бизнесмен.       — Ты у меня заблокирован. — Мастер цокает, но всё же достаёт телефон, мельком глядя на довольного водителя, который ничего не отвечает. Это лишь предлог, Кацуки понимает. Вздохнув, мастер всё же находит его контакт и, разблокировав, нехотя включает чужую музыку. Мелодия плавно заполняет салон, на дисплее телефона появляется обложка трека «Lost The Game» исполнителя Two Feet.              Кацуки приспускает окно со своей стороны, подставляя лицо под прохладный ночной воздух. Он высовывает руку наружу, ловит ветер между пальцами, всматриваясь в меняющиеся пейзажи ярких вывесок и билбордов по ту сторону. Уличные фонари бросают тени внутрь машины, очерчивая профиль водителя, на которого совсем скоро направлено всё внимание пассажира. Взор мастера скользит по его спутавшимся волосам, опускается к расстёгнутым верхним пуговицам на рубашке и рукавах: на запястье браслеты отливают серебром.       После недолгой дороги в тишине, разбавляемой лишь музыкой, Линкольн останавливается на парковке парка «Vita Hermosa» у южного входа. Она ожидаемо пуста, ведь парк популярен среди тех, кто выходит на утреннюю пробежку или дневной пикник. Лишь редкие наблюдатели знают, насколько прекрасный вид отсюда открывается на ночной город. Кацуки первый покидает машину, глубоко вдохнув ночной воздух в попытке очистить мысли. Оставив пиджак внутри салона, Шото шагает к передней части машины и прислоняется к капоту, следя за тем, как мастер встаёт рядом, всё ещё поддерживая их общее молчание.              — Ты сигареты забыл взять? — наконец заговаривает Кацуки, заметив отсутствие привычки Тодороки достать табачное при первой же возможности нахождения на открытом воздухе.       — Ничего не хочешь сказать мне? — Шото игнорирует вопрос и, оттолкнувшись от капота, встаёт перед Бакуго лицом к лицу.       — Ты неплохо водишь, — хмыкает мастер, смотря на огни ночного города, после на те, что в светлых глазах. — Руки у тебя всё-таки сумели придержать руль.       Ощущение чужих широких ладоней на своих бёдрах застаёт Кацуки врасплох, а действие длится слишком коротко, чтобы он успел возмутиться. Шото одним лёгким движением усаживает его на капот, будто этим продемонстрировав, что держать он способен не только руль, и, поставив руки по сторонам от него, вглядывается в тёмные глаза.       — Что ещё?       — Вот придурок… Вообще-то!.. — зло тянет механик, готовый высказать ряд лестных слов, но, вспомнив что-то, замолкает и засовывает руку во внутренний карман пиджака. Он достаёт оттуда позабытую сигарету, что когда-то отобрал у сына коллекционера. — Держи, — предлагает мастер, поддерживая её между указательным и средним пальцами, фильтром направленную к Тодороки.       Шото коротко смотрит на сигарету, затем принимает её, только чтобы разломить надвое и заботливо вернуть в карман чужого пиджака.       — Я бросил, — мягко поясняет бизнесмен. — Тебе ведь не нравилось.       Бакуго дышит тише прежнего, как если бы пытался поймать эхо его слов, что каждый раз задевают что-то чудовищно чувствительное в голове. Глаза Шото отражают столько тепла, что Кацуки задыхается в нём, словно вдыхая сладко-пахнущий газ, что обязательно затуманит разум. Шото перед ним — такой настоящий и забытый даже для самого себя. Голос Кацуки звучит каким-то потресканным, когда он отвечает:       — Не играй со мной…       — Никогда больше, — шёпотом обещает Тодороки.       Руки мастера сами находят путь к его лицу, обхватывают неуверенно — не видение. Все сомнения растворяются в жаре чужого рта, когда Кацуки получает ответ. По рукам, что мгновенно забираются под пиджак, окольцовывая тело, по губам, что целуют порывисто и нежно одновременно, по дрожащему выдоху, лишённому дыма, мастер понимает, что Шото ждал этого. Он отстраняется первый и впервые обнимает Тодороки сам, пальцами зарывшись в красные пряди и носом уткнувшись в его плечо, пока опускаются веки, как если бы происходящее было слишком хорошо для того, чтобы быть частью реальности.       — Я всегда был искренен, Кацуки… — тихо проговаривает Шото, прижав его ближе. — С самого начала. Я купил тот Линкольн пару дней спустя, как увидел этот. Сам понимаешь, отцу нужен был первозданный. Вернулся я туда из-за тебя. Дело никогда не было в Линкольне, — бизнесмен чувствует, как чужие пальцы комкают его рубашку на спине.       Немного подождав, он осторожно спрашивает, пока пальцы под пиджаком мягко гладят спину мастера:       — Ты всё ещё ничего не хочешь мне сказать?       — Три звёздочки, — хрипло отвечает Бакуго, вдыхая запах его парфюма, которым пропитались лёгкие. — Ты прошёл уровень на три звёздочки.       Тихий смех пропадает в поцелуе.

***

      Стоя на мокром после дождя тротуаре и держа в руках два бумажных стакана горячего латте с корицей, купленных из кофейни рядом с домом, Кацуки сильнее кутается в шарф, взором проводя клубы пара, что устремляются вверх с каждым новым выдохом. Осенний Эдинбург оказался именно таким, каким его описывал Шото: дождливым, атмосферным и уютным.       Шото, ещё утром арендовав машину, которую должны были доставить по адресу, десяти минутами ранее оставил Бакуго в кофейне, отказавшись сказать, какую именно машину выбрал, несмотря на настойчивые вопросы мастера. Кацуки смотрит на время на наручных часах, которые так и не вернул владельцу, как не забрал назад свои браслеты. Тодороки пообещал вернуться не позднее, чем он успеет взять заказы и выйти, но бариста оказалась быстрее его парня, — с забавой замечает мастер. Прозвучавший совсем рядом рёв двигателя заставляет Кацуки поднять взгляд. Слабая улыбка трогает губы. Перед глазами предстаёт она.

«Lincoln Continental 1966».