На прогулку за счастьем

Утро в Уэльсе теплое, ясное. Солнце распускает над городом лучи, похожие на праздничные золотые ленты. Одна за другой просыпаются улочки. Шумят, грохочут, наполняются жизнью. Все куда-то бегут, все куда-то торопятся. И только она идет не спеша, любуясь чистым голубым небом, вдыхая свежий, еще росистый воздух, и поет свою незатейливую песню: Можно просто улыбнуться, Или в речку окунуться, Или лапку псу пожать, Или вас к груди прижать… — Доброе утро, Венди! Куда на этот раз? Кошек кормить или полоумных старух проведать? — Мистер Джонс кричит так громко, что распугивает птиц, сидящих на дереве. — Странная, странная… — Он неуклюже переходит мостовую, машет на прощанье тростью и исчезает за углом. Смешной вы человек, мистер Джонс. И все другие тоже смешные. Она уже шестнадцать лет как Венделина. Псалмы читает, истории знает, пироги печет, матушке помогает — отец грозится в скором времени замуж выдать. Косы у нее рыжие, как огонь, глаза зеленые, словно изумруды, а улыбка — и не улыбка вовсе — озорной солнечный луч. Говорят, таких девиц раньше на кострах сжигали, не щадили ни талантов, ни красоты. А они всё «Венди да Венди». Ну и пусть! Так даже лучше. Когда все вокруг считают тебя странной, намного проще жить так, как хочется. — Доброе, сэр! Иду за счастьем! — льется по воздуху девичий голос — веселый и звонкий, как рождественский колокольчик из церкви святой Марии. Венделина провожает мистера Джонса долгим взглядом, замирает на секунду, увидев маленькую серую мышь, прошмыгнувшую в лавку булочника, и снова идет своей дорогой, напевая себе под нос. День только начался — сколько интересного впереди! Главное, не спешить, чтобы не пропустить самое важное. — Венди! Венди! Смотрите, Венди идет! А это уже мальчишки. Они гурьбой выбегают из переулка и окружают Венделину. Руки грязные, глаза голодные, одежда в заплатах, приют по ним плачет. Из корзинки тянет ароматом булочек с корицей — сладкий, манящий дух. Как не соблазниться? — Не толпитесь! Берите по одной! — смеется Венделина, поднимая салфетку, а охотники за булочками тут как тут, готовы сбить ее с ног. — Иначе тетушке Берти ничего не достанется! Но мальчишкам плевать на тетушку Берти. Они галдят и толкаются, хватают булочки немытыми руками: первую тянут в рот и начинают жевать, аппетитно причмокивая, а вторую прячут в кармане. — Ха-ха-ха! — бросаются врассыпную сорванцы, залившись смехом, а Венделина растерянно смотрит в корзинку. На дне всего две булочки — больше дюжины растащили. Как ей теперь к тетушке Берти идти? Старушка булочки любит, всякий раз радуется как ребенок, запивая их свежим молоком. Придется возвращаться и снова стряпать. — Я вам задам! — машет кулаком Венделина, а мальчишки хохочут в ответ — да так заразительно, что самой смешно, но она нарочно не подает вида. — Почему ты странная, Венди? — кричит черноволосый, утащивший больше всего булочек. — Одурачили вы меня — вот почему! — качает головой Венделина. — В следующий раз другой дорогой пойду — будете знать. — А на той дороге счастья нет! — восклицает второй мальчишка, рыжий, как сама Венделина, с веснушками на испачканном носу. Он корчит ей рожицу напоследок и, радостно подпрыгнув, убегает вслед за друзьями. «Кто знает, — думает Венделина, задержавшись взглядом на часовой мастерской, за которой скрылись мальчишки. Старая полуслепая собака утыкается Венделине в щиколотку мокрым носом, а затем поднимает лохматую серую голову, учуяв запах булочек. — Может, там просто другое счастье». — Держи, косматый! Поделюсь с тобой по-братски. Накормив голодного пса, Венделина поворачивает домой. Солнце ползет по небу все выше и выше, а ей нужно испечь еще одну корзинку булочек, чтобы угостить тетушку Берти. * * * Тетушка Берти старая, морщинистая и круглая, как большое облако. Она с трудом передвигается, тяжело дышит и почти не выходит из дома. Зато посмеяться любит и никогда не ворчит, как другие старухи. Венделина часто навещает ее. В доме у тетушки Берти темно, как в склепе. Где ей со свечами возиться? Зажжет масляную лампу на столике и сидит до поздней ночи, склонившись над книгой. Но сегодня Сочельник, и Венделина затевает "великое освещение". — Ну зачем, Венди? — улыбается тетушка Берти, потирая усталые глаза. — И не лень тебе? — Всё будет гореть! Всё будет сиять! — щебечет Венделина и порхает от камина к столу, от окна к этажерке, расставляя повсюду свечи. — Люблю, когда много огня и светло, как днем. Жаль, что вы от елки отказались, я бы и ее зажгла. — Да ты и так мне "инквизицию" устроила! Пламя свечи золотит кожу тетушки Берти, черты становятся мягче, и она уже не кажется такой старой. — Ой, я совсем забыла! Я же вам шоколад принесла, — тряхнув рыжими кудрями, Венделина убегает в прихожую и возвращается с бумажным свертком в руках. Шоколад темный, сладко пахнущий, тетушка Берти благодарит, отламывает кусок и отправляет в рот. — Угомонись уже, непоседа! — произносит она, когда Венделина, вместо того чтобы сесть рядом, высматривает что-то в окне, прижимаясь лбом к стеклу, покрытому морозным узором. — Всё за счастьем своим бегаешь? — Говорят, я странная, — оглядывается Венделина и хмурит брови. — Даже матушка. Твердит, что мне замуж скоро, а я всё по деревьям лажу, котов нянчу и болтаю без умолку о прочитанных книжках. — Странная? — удивляется тетушка Берти и снова тянется за шоколадом. — Ну и что же? Думаешь, лучше быть скучной букой, как моя соседка миссис Блэр, которая считает, что на завтрак нельзя есть ничего, кроме овсянки, а летучие мыши — это заколдованные птицы? Венделина заходится смехом, отчего огоньки свечей начинают моргать. — Хочу посмотреть на лицо миссис Блэр, когда она узнает, что у меня в комнате целый месяц жила летучая мышь, и никто, даже мой домашний учитель, ее не заметил. Тетушка Берти с улыбкой кивает и треплет Венделину по щеке. — Расскажи, что там на улице, Венди, — просит она. — Кажется, тысячу лет не была. И Венделина зачарованно шепчет: — Снег! — Правда? Поможешь мне спуститься? Венделина выносит кресло, усаживает в него тетушку Берти и накрывает ее шерстяным пледом. На улице морозно и тихо, с темного неба медленно падает снег. Горят фонари, озаряя все вокруг тусклым и чуть перламутровым светом. Тут и там изредка появляются прохожие, мрачные и сутулые, не замечающие ничего рядом с собой, издалека доносятся шум экипажа и ржание лошадей. — Куда они спешат? — спрашивает Венделина, подставляя снежинкам разгоряченное лицо. Снежинки холодные, мокрые и так приятно касаются кожи, что хочется пуститься в пляс вместе с ними. Тетушка Берти чуть слышно смеется и вытягивает руки ладонями вверх, чтобы тоже ловить маленьких озорниц. — За счастьем! Будь я на месте этих людей, я бы тоже спешила. Но мне теперь некуда. Венделина не отвечает. Она кружится по мостовой, расстегнув пальто и улыбаясь во все лицо. Волосы у нее влажные от снега, но она не подумала надеть шапку. Все в эту минуту без шапок, кроме тетушки Берти в своем неизменном чепце: и фонари, и жмущиеся друг к другу лавочки, и даже пожилой господин из экипажа, что остановился возле дома напротив. — Запахнись, дуреха, простудишься! — в недоумении бросает он. — Что за радость такая! — Так снег же... Рождество... "Может, это и есть счастье? — думает Венделина, жмурясь от падающих на лицо снежинок. С каждой минутой их все больше и больше, и вот уже целый мир укрыт белым ковром. — Или оно у каждого свое?" * * * — Ты когда-нибудь целовалась? — шепотом интересуется Эмилия и тут же краснеет, словно сказала что-то ужасное. Подруга младше Венделины всего на год, но такая застенчивая. Глаза у нее голубые-голубые, почти прозрачные, как небо в погожий день, и она прячет их под длинными ресницами. — Целовалась, — просто отвечает Венделина, а сама глядит на паука, что ползет по стене. Солнечный луч, заглянувший в окно, освещает его, и он наверняка чувствует себя не в своей тарелке, раз так беспокойно дрожит и шевелит тонкими лапками. — Ну и как? — Эмилия поднимает глаза, забыв о смущении. Венделина оставляет паука и на секунду задумывается. Кажется, это случилось пару лет назад, в один из зимних воскресных дней, когда они с матушкой ходили слушать орган в церковь святой Марии. Ричард был такой смешной, все время краснел, заикался и спрашивал, любит ли Венделина девяностый псалом. Романтичная беседа, ничего не скажешь. Нет, ей больше нравится пятидесятый. Кажется, Ричард был немного разочарован, и если бы Венделина не взяла дело в свои руки, он так бы ни на что и не решился. Она отвела его в темный угол и сказала: «Если хочешь, целуй. Что ходить вокруг да около». Ну, он и поцеловал. — Скучно. — Скучно? — удивляется Эмилия. — Но почему, Венди? Каждая девочка об этом мечтает. Ну конечно. Бедняжка Эми только и думает, как бы поскорее стать благочестивой супругой какого-нибудь солидного господина. Она любит изящные платья с вышивкой и шляпки. Упаси ее бог пройтись по улице в переднике и с корзинкой в руке, а уж о том, чтобы первой заговорить с мальчишками или самостоятельно купить пирожные, и речь быть не может. «Бери пример с Эмилии, — часто поучает матушка, — она истинная леди», и на Венделину нападает тоска. — Не знаю, — пожимает Венделина плечами, покосившись на паука. Тот уже забрался под самый потолок в попытке ускользнуть от назойливых солнечных лучей. — Поцелуи, свидания, романтический бред — всего лишь пустые фантазии! В сто раз интереснее ездить верхом на лошади, ловить ящериц за городом, гулять там, где ты еще не гуляла, или читать при свечах. А еще лучше — уплыть на большом корабле — далеко-далеко, где плещется море, а горизонт на рассвете розовый, как щеки младенца, — и никогда не вернуться. Эмилия округляет глаза и мотает головой. — Ну ты и странная, Венди! — Отчего же? — Прозеваешь свое счастье. Венделина усмехается, встает на ноги и тянет подругу за собой. — Не волнуйся так сильно, Эми. Отец позаботится о моем счастье, уж целый год твердит о замужестве. Правда, он не знает, что я замуж не собираюсь. — Венделина подмигивает подруге. — Пойдем лучше кошек кормить! С Мурлыкой тебя познакомлю. На площади перед театром многолюдно. Заунывно играет скрипка, из кондитерской пахнет свежим безе, красивые пары прогуливаются и ведут беседы. И кошки тоже здесь. В пабе напротив каждый вечер подают жареную рыбу, голодные хвостатые часто приходят сюда поживиться. Рыжие, серые, черные и пятнистые, маленькие и большие, скромные и наглецы... Любимец Венделины — Мурлыка, самый крупный и ласковый кот. Всякий раз, прежде чем схватить из рук угощение, он встает на задние лапы, смотрит преданно своими желтыми глазами и поет песни, словно всем в жизни доволен и не бывает у него огорчений. — Здравствуй, Мурлыка! Проголодался? Венделина гладит полосатую холку и выкладывает еду, оставшуюся от ужина. Желтоглазый кот трется об ноги, издавая знакомое урчание. Его братья и сестры не отстают, подбегают ближе, вьются вокруг девочек. — Бродячие, грязные, — грустно говорит Эмилия, глядя на кошек. Те жадно поглощают еду, рычат и мурлычут на все голоса. — Им и объедки за счастье. «Похоже, это оно, — размышляет Венделина, наблюдая за Мурлыкой. Наевшись, тот начинает сосредоточенно умываться, будто после ужина собрался пойти в театр — составить компанию благородным семейным парам. — Иногда счастье — просто быть сытым». * * * В комнате душно, пылает очаг, а тело будто живьем засунули в печь. Венделина обливается потом, дышит горячо и часто, горло у нее саднит. Только распахнешь одеяло — сразу холодно и по коже пробегает дрожь. Похоже, у нее снова сильный жар, как в тот раз, когда она наелась снежинок и танцевала на морозе без шапки. Матушка сидит на кровати и что-то бормочет, сложив ладони вместе, как во время молитвы. Тени от горящего камина снуют по стенам, такие живые и грозные, что на мгновение становится страшно. — Я умру? — шепчет Венделина, тронув матушку за платье, и та вздрагивает от неожиданности. — Ну что ты, Венди! Конечно нет, — отвечает она с усталой улыбкой. — Я пригласила лекаря, он дал тебе все, что нужно, — Венделина пытается вспомнить, как выглядит лекарь, но на ум приходит лишь жутко горькое лекарство. — Скоро ты пойдешь на поправку. Только обещай мне, — лицо матушки в свете огня становится суровым, она крепко сжимает тонкую руку дочери, — обещай, что больше никогда не будешь ходить босиком по лужам. — Но это так забавно… — с обидой в голосе говорит Венделина. Каждое слово причиняет ей боль. В горле словно застрял острый кухонный нож. — Что за странное создание! — хватается за голову матушка. Ее глаза лихорадочно блестят, ночной чепец съехал на бок, она кажется слабой и беспомощной. — Когда здоровы дети, когда в доме любовь и порядок — вот истинное счастье. А книжки, разговоры о пиратах и холодные грязные лужи — всего лишь пустые фантазии! Голос у матушки резкий, охрипший, и, чтобы не расстраивать ее еще сильнее, Венделина тихо соглашается: — Хорошо, обещаю. Только принеси мне, пожалуйста, мою Гвиневру. Матушка тут же меняется в лице, улыбается и спешно уходит в темный угол, где живут игрушки. Крошечные оловянные корабли с парусами, котята и зайцы из дерева, мягкие тряпичные куклы. Гвиневра — самая красивая, с яркими рыжими волосами, как у хозяйки. Отец купил ее на ярмарке, когда Венделина болела в последний раз. Она сама его попросила. «О каком замужестве я пекусь? Моя дочь в куклы не наигралась», — хмуро, но с любовью проворчал отец, положив Гвиневру на подушку. Та была еще прохладная с мороза и отчего-то пахла сушеными яблоками… — Вот она, твоя любимица, — едва уловимо говорит матушка и кладет куклу рядом. Венделина тут же обнимает ее и, закрыв глаза, снова погружается в забытье. Сквозь сон ей слышатся треск сухих поленьев в камине, ласковый голос матушки и слова любимой песни, которую к удивлению Венделины тихо поет Гвиневра: Можно просто улыбнуться, Или в речку окунуться, Или лапку псу пожать, Или вас к груди прижать… «Что такое счастье?" — думает Венделина, растворяясь в нахлынувшей дреме. И ей тут же делается смешно. Потому что она давно знает ответ.