Почему то в глазах после пробуждения до сих пор непроглядная тьма, что-то несильно давит на глаза, по ощущениям это ткань, очень жесткая и неприятная.
Ты хочешь протянуть руку, что бы снять уже успевшую натереть чувствительную кожу повязку, но движение скованно — руки крепко завязаны позади, того на чем ты сидишь.
— Черт… — Тихо шипишь от боли на верхних конечностях, судорожно брыкаешься, надеясь, что веревки сами по себе спадут вниз.
До слуха доноситься медленный скрип железа и приближающийся топот по плитке, эхом отдающий по стенам. А после, томный, такой прерывистый вдох произноситься рядом с твоим ухом, это заставляет тело неметь от страха.
— Знаешь, — начинает до боли знакомый голос. — Я всегда презирал любовь и привязанность к кому либо, но-о…
— Санзу? Почему я.? — Ты не успеваешь договорить фразу, как по твоему лицу ударяет чужая тяжелая рука, этот шлепок заставил заткнуться, лишь тихо всхлипнув.
— Чш-ш, — неподалеку звонко лязгнуло что-то, — я чертовски любил одну девушку, и она была чертовски красивой и сексуальной.
Ты чувствуешь неприятное покалывание в области плеча от иглы под кожей, вещество неаккуратно и резко ввели, — а я дурак, прикончил ее, надо же?
Тихий смех гулко пронесся по стенам, твое тело непроизвольно дрожит от страха и непонимания всей происходящей ситуации.
Наконец, повязка с глаз падает, открывая взору, тускло освещенное помещение. Практически пусто, можно сказать, но вот только пугало одно: рядом стоял столик, на котором небрежно раскинуты хирургические инструменты, от игл до скальпелей разного рода.
Твои зрачки медленно расширяются, не понятно, страх это или тот препарат, введенный в твое тело.
— Санзу… — Проговариваешь тихо, ошарашено поднимая взгляд на розоволосого.
Лицо напротив неприятно искажается в ухмылке, Санзу заходит в зад тебя, нежно обхватывает руками плечи и проводит вниз до локтей, целует в висок, поправляет волосы, попутно втягивая носом запах шампуня.
— Я ненавижу тебя, ты так похожа на нее… — Он встает перед тобой и берет в руки скальпель, прокручивая меж своих тонких пальцев, а после подносит тупой конец к своим губам, — я сделаю тебя еще красивее, гораздо красивее, чем сейчас, детка!
Хару взвыл с блаженным стоном, прогибаясь назад в пояснице. Его голова поворачивается на тебя, скальпель вылетает с руки куда-то в темный угол. Чужое тело подлетает к столику, выхватывая медицинскую пилу.
Ты пытаешься сдержаться от крика, но внутри все трепещет и изнемогает, душа плачет, рвется, дрожит. Санзу одним длинным шагом приблизился, внимательно осматривает сверху вниз, думая о чем-то. Через секунду, розовые глаза наливаются еще большим отблеском маниакального характера.
— А я знаю, что первое сделаю-ю, — тянет парень и прикладывает острые зубцы пилы к твоей скованной ноге. — Можешь кричать, милая, тебе будет легче.
Резкая боль пронзает все твое тело, острые зубцы умело справлялись со своей работой — распиливали бедро на две части.
Ты запрокинула голову ввысь, истошно вопя, фантомно просила о помощи, нутро желало вскинуть ногой, но крепкие веревки по-прежнему мешали осуществить это.
Чувствуешь, как железо проникает дальше вглубь, мерзко тереться о плоть, кровь сгустками падает на кафельный пол.
Но тут все действия со стороны прекращаются, маньяк задумчиво хмыкнул, вытаскивая окровавленную пилу.
— Бедренная кость слишком толстая для пилы…
Спина Харуче выпрямляется, точно струне, а нога его наоборот, возвышается над изувеченным телом, и резко опускается точно на разрез, силой ломая кость.
Она с характерным хрустом ломается, оставляя ногу висеть на остатках мяса и прожилках.
Вновь по комнате разнесся женский крик, только вот голос уже охрипший, и больше похож на кряхтения. В глазах резко мутнеет, пол идет зигзагами, так же как и стены, ты отпускаешь голову вниз, прикрывая веки.
— Не-ет, ты не должна вот так вот умереть не красиво, малышка! — Грубо обхватил пальцами твой подбородок, поднимая лицо вверх.
Санзу судорожно хватает еще шприц, резво вкалывает содержимое тебе в шею.
— Продолжаем, — узрев, что ты все еще в сознании, он поднял пилу с пола, и продолжил разрезать плоть, до тех пор, пока нога вовсе не упала вниз с глухим шлепком.
Тело нарочно перестает чувствовать часть боли, которую ты переносишь, а наркотик, гуляющий внутри, лишь дополняет эффект.
Ты мелко подрагиваешь, с рта капает слюна пачкая ночную одежу, разум затуманен и ничего не понимает, счет времени потерян навсегда, так же как и твой рассудок.
В руках у садиста оказываются пассатижи, он поднес кончики к твоим длинным ногтям, сжимая пластину, и нерасторопно тянет в противоположную сторону, снимая недавний маникюр и вместе ноготь, оголяя незащищенную часть. И таким же темпом, второй ноготь, третий, четвертый…
На твоих руках больше не было и намека на ногтевую пластину.
— Блять, эта чертова хрень меня всегда вымораживала, — рычит он, спиртом прижигая голые места на пальцах, — сколько я отдавал на это денег? До-хуя!
Розоволосый резко выкидывает проспиртованную тряпку в сторону, и отходит в центр помещения. Он закуривает, сморит на изнеможенное тело перед собой: весь стул и пол были испачканы кровью, жуткие глаза с припущенными веками смотрели, возможно, опять, что-то обдумывая.
— Ты еще не остаточно красива, — выдает Санзу, после долгой затяжки сигаретой. — Моя первая любовь была еще красивее, что же делать? — Потирая подбородок, спрашивает риторически у себя.
Ты поднимаешь свой взор, на лице расцвела улыбка, уста твои приоткрылись, тихий смех, переваливающий в сумасшедший бил через край, ты сошла с ума, заливаешься полу криком, полу смехом.
Харучие улыбается тебе в ответ, как будто в обиходе, непринужденно и мило, выбросив недокуренную сигарету, шагает к тебе.
— Всегда твой ротик много болтал — это тоже раздражает, может быть исправим это? — Ухмыляется он, в руках сверкнули ножницы и медицинский зажим.
— Нет… — Хрипишь ты, откидывая голову назад, но парень ловко вернул ее на место, придерживая за скулы.
Рот невольно открывается под давлением, язык зажимается, и податливо выходит из своего убежища, Санзу напевает под нос какой-то мотив мелодии, заносит острие ножниц ближе к мышце и давит на рукояти. Лезвия тупые, постоянно застревают на каждом полу-сантиметре, они рвано обрезают язык и тот улетает на пол вместе с зажимом.
Крик, нет, это не крик, ты хлюпала скопленной кровью во рту, она пачкала твое лицо и бедра. Теперь точно сил нет — труп можно сказать.
Санзу мягко поднимает твою голову, осматривает, — ты прекрасна, милая.
Его губы касаются холодного лба, оставляя прощальный поцелуй на нем, — теперь я люблю тебя по-настоящему.
Ты не слышала его, и не видела, смерть обнимает тебя окоченевшими от холода конечностями, так непринужденно, жалея. Жалея о твоей мучительной и трагичной смерти.
Ego leniter amplectaris te, relinquens osculum in labiis meis, ignosce mihi quod ibi mortuus es. Beatus eris, sed non hic… — Шепчет Смерть позади на ухо, и ты закрываешь глаза, покидая этот проклятый мир.
«Я обниму тебя нежно, на губах поцелуй, оставляя, ты прости, что так умерла. Ты будешь счастлива, но не здесь…»
