Добро пожаловать в стаю

Алу бежит по сырому бурому мху, мягко пружиня молодыми лапами, перепрыгивает блестящие от ночного дождя валуны, и смеется, тявкает во весь голос, совсем как маленькая. Она никогда не ощущала себя такой вольной и быстрой, неуловимой и дикой. Её новая стая поспевает следом, порыкивая и шелестя в высоких кустарниках буйного леса. Вечерний воздух пахнет возможностями и приключениями - она улавливает чутким носом сонмы запахов и ароматов - пряная сосновая завеса, едкий дух кабана, пробегавшего неподалеку. Густые туманы стелятся над журчащей рекой, в которую Алу со своими новообретенными собратьями влетает с разбегу, поднимая холодные брызги. — Не отставать! — весело бросает она набегу. — А куда мы бежим? — роняя слюну интересуется Хавтаг, немолодой каурый волчара. — Кого волнует? — фыркает его молодой сухожилый братец, прыгая следом, и весь путь не отводит глаз от мило-виляющего серого хвоста вожачки. — Надо так надо. Алу и сама не знает, зачем затеяла эту воображаемую погоню — юная кровь волчицы бурлит от ощущений, от обретения дома в никогда не виданной глуши. Ее родной маленький Ном остался далеко позади, и может быть лапам нужно дать как следует устать, чтобы голову не было сил думать о расставании с отцом, матерью и братьями. Легкая тоска, исподволь точившая ее душу во время перехода к новой земле утекает прочь, когда тело загорается от озорного огонька. В последнее время она чувствует внутри нечто будоражащее, не исследованное — хочется рычать и извиваться в шутливых драках с новыми братьями, кусать их за уши, валять на сырой земле, выть без остановки. Может быть, об этом говорила мама, скромно и стыдливо отводя красивые глаза? Скоро мне придется всё выяснить, ведь я пройду обряд посвящения, — как обычно легко и решительно заключает Алу, запрыгивая на мшелый осколок растрескавшейся скалы, и довольно оглядывает свою пестрошкурую стаю. Каурые братья валятся с лап от усталости и тяжело дышат, роняя слюну на землю, несколько поджарых волков устраивают потешную борьбу, пока волчицы принюхиваются к кустам куманики и опускают мордочки в колючую паутину веток в поисках перекуса. — Скоро все жители этих земель узнают о нашей стае! — сверкая голубыми глазами, победно завывает Алу. — Ой, вот этого не надо, — морщит носик пожилая серая волчица с длинным шрамом на щеке. — Да, лучше как-нибудь тихонько жить поживать, чтобы всю добычу не спугнуть, — кивает крепкий темный волчара, выгрызая репей из-под когтистых пальцев. — Я имела ввиду... а, не важно, — Алу легко спрыгивает со скалы и обходит своих собратьев, разглядывая их вновь и силясь запомнить имена и запахи. Хавтаг и Салем — первые, с кем она легко нашла общий язык, с улыбкой переглядываются, наблюдая, как волчица ступает мимо, соблазнительно покачивая серым крупом, и ее пушистый хвост плавно качелит из стороны в сторону, то приоткрывая то вновь пряча окаймленные светлой шерсткой таинства. — Так что, Хавти, могу я тебя так называть? — Алу склоняет голову, добродушно приоскалясь, как учила Дженна. — Конечно... моя лесная королева. Как угодно, — хрипло отзывается крепкий хищник, ощутив на носу её робкое теплое дыхание, и две немолодые волчицы выразительно закатывают глаза. — Тогда, милый Хавти, я выбираю тебя своим главным советником! — Советником? — хмурится его худой братец. — Это чо такое? — Это как Борис у отца... в общем, ты будешь помогать мне освоиться, всему научишь. — А, да, не вопрос, — он облизывается, ощутив приятную ломоту в лапах, поводит изодранным правым ухом. — Так что, посвятишь своего вожака в стаю? — Алу пихает его прохладным носиком в крепкую шею и игриво припадает на передние лапы. — Так, мы, пожалуй, пойдем, кустики облюбуем, — вздыхает темношкурая волчица, и все остальные самочки с согласным фырканьем растворяются среди серой пелены еловых ветвей. Хавтаг зачарованно наблюдает, как молодая городская полуволчица скачет по мягкому мху то приосаниваясь то поджимая лапы в ожидании чего-то понятного одной ей. О лесные предки, всё ли я правильно делаю, — Алу ощущает, как горят ушки, но даже не думает отступать — это совсем не пристало вожаку, даже новоиспеченному. Остальные самцы задумчиво бегают вокруг, сверкая хищными глазами, она чувствует их разгоряченное дыхание, улавливает солоноватый аромат их дикой плоти. Мама говорила, что это похоже на игру, — вспоминает полуволчица, и, увильнув от улыбчивой мордахи каурого волка, отпрыгивает прочь, шлепнув его серым хвостом. — Сначала догони! — весело велит она, кидаясь наутек сквозь колючие кустарники. — Чо застыл, "совьетнек"? — ухмыляется Салем, бросаясь следом за непредсказуемой вожачкой. — Да, просто... — Хавтаг недовольно рычит, когда ему в глаза прилетают ошметки мха из-под когтистых лап пронесшегося мимо молодого вороного самца. — И это всё, на что вы способны! — куражится вожачка, ныряя под корни гигантского дуба, выпархивает как птица, ловко огибает острый щебень тут и там вырастающих скал. — Откуда в ней столько энергии, — едва поспевая, ворчит черный волк, в последний миг успевая спрятать глаза от колючей ветки. — Молодость, — бросает на ходу Хавтаг, и тёртое годами крепкое тело волка будто вновь обретает силу, разгоряченное погоней. Он обгоняет всех, небрежно сметя с пути собственного брата, рывком настигает убегающую волчицу, и кауро-серым клубком они скатываются по щербатому склону на тенистую полянку, поросшую куманикой и блестящими алыми ягодами. — Оххх, — Алу мотает ушибленной головой, но тут же с азартом скалится, легонько кусает его светло-каштановую шею. — Ты поймал меня! — Грех такую не изловить, — Хавтаг отряхивается от листвы и камушков, больно вцепившихся в шкуру, особенно меж сильных задних лап, где уже обнажилось истомленное погоней алое самцовое древко. — Смотрю ты... твой... — Алу шумно сглатывает, с трудом отводя голубые глаза от его естества, слегка морщит нос, распознав терпкий запах его взбудораженной плоти. — Не бойся его, вожачка, он не кусается, в отличие от меня, — Хавтаг шагает навстречу и тепло лижет шею застывшей волчицы. От его неожиданно робкой ласки по соблазнительному поджарому телу волчицы раскатывается едва заметная волна дрожи, как если бы её тронул сырой горный ветерок. Пять отставших волков вываливаются на поляну, переводя дух и виляя хвостами. Алу замечает под их каурыми и пегими шкурами схожие символы самцовости, пусть и меньшие по размеру — пунцово-жилистые будто корешки молодых деревьев. — Ты готова вступить в стаю по-настоящему? — понизив голос и уронив блестящую слюну, Хавтаг обходит её, оцепеневшую, по кругу, шумно вбирая пряный аромат её теплой серой шкуры, щурится от удовольствия, тронув большим шершавым носом основание её красивого пушистого хвоста. — Посвяти меня, милый Хавти, — Алу пригибает лапы, вскидывая поджарый круп, с губ ее срывается горячее дыхание. — А остальным обязательно смотреть? — чуть смущенно урчит она, прикрывая голубые глазки. — Конечно. Это ведь обряд посвящения, — озадаченно молвит Хавтаг, приподнимая носом её хвост, безмятежно любуется аккуратной розовой раковиной юной плоти, трепетно касается её языком, вбирая нежность текстуры и ароматику невинной самки. Алу выдыхает, свободнее и вольнее задирая хвост, опаленный разгоряченным дыханием и бережными касаниями её умудренного жизнью каурого избранника. Ох, как же волнительно открывать новые горизонты! Всё, что она вспомнила из редких уроков матери-лайки, это то, что влажную кормилицу нужно держать в чистоте, а хвост задирать лишь когда приглашаешь самца в игру. Сейчас его ход в этой презабавной игре... — рассуждает Алу, приоскаливаясь от удовольствия, и тени бегающих вокруг собратьев танцуют на её разнежившейся мордахе. — Он будет покорять меня этими поцелуями, пока не ощутит, что я готова... к чему-то... жаль, что не узнала... но зато сейчас всё станет ясно, всё станет... — ААА!!! — она оторопело услышала свой собственный крик, когда крупный мясистый член Хавтага без предисловий ткнулся в едва взмокшее от ласки лоно, и первым же решительным тараном надорвал створки ее невинных глубин. — Ш-ш-ш, — каурый волк крепко обхватил лапищами её круп, затупленные черные когти скользнули по нежному брюшку сжавшейся от страха и боли волчицы. — Я буду осторожен... — А-а-а!!! — она хотела сдержать новый крик, но следующим же погружением Хавтаг загнал свой массивный топинамбур практически до основания, шумно шлепнув тяжелой мошонкой по её бедру, и всю нутрянку волчицы обожгло такой давящей и распирающей болью, что слова с хрипом вырвались из горла. — Хавти... тише... Хааавти!!! Волк уже ничего не слышал, увлеченно и быстро насаживая её, зажатую в крепких лапах будто в кузнечных тисках, и тела их с вязким хлюпаньем встречались внизу, сцепленные невидимым, но очень осязаемым мостиком плоти под азартный вой и тявканье молодых волков, нетерпеливо скачущих вокруг. — Черт, черт!!! — то покрикивала то поскуливала Алу, вспарывая когтями сырой мох, а волчье копье глубоко и тесно елозило внутри, бесцеремонно расширяя, разрывая и тараня жалобно сжавшуюся раковину самочьей плоти. — Давай быстрее, Хавти! — взвиваясь от нетерпения, поторопавливал его брат, пружинисто прыгая рядом и поднимая клочья влажной земли, с кончика его члена терпко брызгали струйки предвкушения. — Сейчас, почти... -— Хавтаг то замедлял выпады, глубже и вдумчивее погружаясь, исследуя новые пределы плотного коридора волчицы, то вдруг ускорялся и неистово долбил, заставляя ее по-щенячьи скулить. Алу безропотно качалась в его могучей хватке, роняя слюну и слезы, пасть ее открывалась в безмолвном рыке, а внутри нарастало снежным комом ощущение ужасной тесноты и щекотки, будто вот-вот бедная плоть её окончательно лопнет воздушным шариком. — Да ну тебя, — рявкнул на брата Салем, и, пользуясь тем, что рот волчицы безвольно раззявлен, обхватил её шею грязными лапами, оставляя бурые комья на светлой шерсти вожачки, и начал подобно брату долбиться всем крупом, но его член проник не в изодранное лоно, а в тесную, ошалело-стиснутую пасть. — Ох, да... ДА! Только не кусайся! Когда кончик его соленого жилистого естества впервые ткнулся в гортань, Алу открыла глаза так широко, что свет вечернего солнца почти ослепил её, и нечленораздельно захрипела, вазюкая лапами по мокрой земле, но лишь больше марала коготки и подушечки пальцев, не в силах соскочить с этого двухстороннего жилистого шампура. Она пыталась выругаться, накричать, прикусить его, но член уже глубоко проник, и долбился внутри с упорством вепря, царапая горло, закупоривая рвотные позывы, и как она не старалась, она не могла вытолкнуть его прочь, лишь громче ревела и отчаянно, но бессмысленно билась в агонистическом плену. — О дааааа! — взвыл Ховтаг, с чудовищным натиском проникая в последний раз, и Алу безжизненно повисла в его хватке, истошно молотя хвостом. Она не смогла уловить запах семени Хавтага сквозь густой пряный аромат Салема, чей член наполнял рот вязкой смазкой, скользя по клыкам и языку, и не смогла почувствовать, как старший брат кончает внутри, потому что истерзанная плоть саднила и машинально сжималась на его могучем древке, стыдливо мочась кровью на бурый мох. — Я так и это... так и останусь... хочу повязаться... — слюнявя загривок волчицы, едва различимо забормотал Хавтаг. — Эй, а ну прочь! Никаких узлов, пока мы тоже не кончим! — черный волк, истекая прекумом, и отпихнул рычащего каурого, занимая его место. — Нт-ннадо! — в ужасе захрипела Алу, отчаянно пытаясь сплюнуть набухший во рту лен Салема, но соленая смазка стекала по горлу, заглушая её бессмысленные мольбы. Тонкий член черного волка ткнулся в алые от нутряной крови лепестки, легко как по маслу проник внутрь, бередя израненную плоть. Он меньше, чем у Хавтага, — впервые со времени волнующей погони озарило мысли волчицы лучиком надежды. — Значит, будет не так больно. Но, несколько раз погрузившись в её чрево, черный волк брюзгливо состроил мордаху и выпростал мокрый от общих влажных испарений член, кустящийся паром на стылом ветру. — Нет, Хавти, после тебя там просторно как в медвежьей берлоге и нагажено как в лисьей норе. Спасибо, моя королева, что у вас есть запасной ход. — Чво?! — взвыла Алу, когда кончик волчьего члена вонзился в тесно-сжатый анальный лаз, заставляя весь хвост напружиниться и до боли отогнуться, но её слова потонули в густом вязком семени, выпрыснутом Салемом в её горло. — ВИИИИЫЫЫ, — по-кабаньи заверещала она, давясь густым семенем и скользя отяжелевшими от липкой грязи лапами по беспощадно-неподатливой земле. Захлебываясь и отплевываясь, она не сразу ощутила, как алое древко черного волка погрузилось в коридор её срамной плоти почти до основания, растягивая узенькое встопорщенное колечко входа, пробурилось внутри в соблазнительно-томную мякоть. — Давай, Ворон, разомни ей сраку, — подбадривал друга молодой каурый волк, крутясь юлой и постреливая на землю и шкуру волчицы жёлтыми струйками от куража. — БЛЯЯЯТЬ!!! ВЫТАЩИ ЕГО!!! — взвыла Алу, откашливаясь от вязкого семени и отчаянно мотыляя пушистой попой, в попытках избавить ее от тянущей тесной пытки, но молодую вожачку тут же прижал сильной лапой пожилой серый волк с белесыми ранами на шее. — Тише, всю дичь распугаешь, — ласково пробормотал он, капая густой терпкой смазкой на ее нос. Алу взглянула на него снизу полными жалобной мольбы глазами, и здоровяк разнежено заурчал, глуповато гарцуя в воздухе над ее головой ветхим костлявым крупом. — Какая ты красивая, особенно когда вот так смооотришь, — не успев договорить, он замер, нелепо скрючившись, и мордаху волчицы обдало его липким старческим семенем. — Мои глаза! — в ужасе вскинулась волчица, на миг ослепнув от жжения, и в прыжке еще глубже насадилась на тонкий член черного волка, да так основательно, что тот заскулил от боли, а она сама заревела во всю глотку. — А-А-А-А-А!!! — О да, о да, детка, — черный волк забился быстрее, полностью утопая в ее запретных тесных глубинах, тараня ни в чем неповинный кишечник кончиком члена. Алу рычала и сопела, пытаясь вырваться, нос ее елозил по сырой земле, комья грязи и жухлые листки липли к мокрым от семени щекам и носу, гиблый запах промерзлой земли смешивался с искристой похотью и алчными порывами волков. — Ох нет, о лесные духи, — молодой волк со скулежом расцепил лапы и дернул тазом, заставив обессиленную волчицу проползти брюхом по грязи и веткам. — Ты чо, блять, сцепился?! — яро зарычал последний не прикоснувшийся к плотоядному пиршеству плоти волк - дымчато-рыжеватый, крупнолапый, без пары зубов во рту. — Прости, — молодой черный самец помотал крупом в воздухе, елозя по мху истерящей волчицей как неодушевленной куклой. — Это не самое худшее... — В смысле? — хором спросили двое волков. Алу округлила глаза, едва найдя силы приподнять ухо. — Кажется я сейчас... простите, королева... я сейчас... Даже сквозь туманно-семенную пелену волчица в неистовом возмущении взвилась над землей, когда ощутила внутри упругую струю горячей мочи, бьющей с силой пожарного гидранта. — БЛЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯТЬ!!! — заревела она, яростно выбиваясь из плена его узла, невзирая на острую боль, и ее когти выдергивали целые клочья мха из-под лап. Член волка с хлюпаньем вынырнул из тугого узла ее анальной плоти, потроша и раздирая, и следом за ним выстрелила вся накопившаяся в кишечнике волчицы инородная моча. Отползая прочь, почти ничего не видя, она начала тереться зудящими от боли гениталиями о приятный прохладный мох, на миг испытывая облегчение, так что не сразу заметила над головой нелепо фрикцующего рыжеватого волка. — Хотя бы так кончу, — расстроенно пробормотал он, тыкаясь членом в её треугольное серое ушко, и миг спустя тугая струя его семени наполнила ушную раковину, лишая безвольно рыдающую Алу еще и слуха. Её красивый светлый мех на животе весь извалялся и потяжелел от грязи, голубые глаза было сложно продрать сквозь застывшую корочку волчьего семени, во рту было терпко и солено, хвост импульсивно прижимался, тут же мараясь в белесых, желтых и алых струйках, слипшихся в одно озерцо. Вожачка стаи вытянулась на земле, слыша только, как бешено бьется ее сердце и журчат неясные, будто в туманной дали, голоса её новых братьев. Вот что значит быть дикой волчицей, — подумала Алу исступленно. — Свобода. И никакой родительской опёки. Легкий студеный ветерок, затейливо скользя меж седых сосновых лап, вбирая густые запахи терпкой слюды старовечных рощ, коснулся ее прижатых ушек, выдохнул на мордаху едва уловимой полынной горечью и сырым тленом никогда не увядающих туманов, рождая во взбудораженном сознании волчицы виды далеких земель и бескрайних лесов, горных гряд, могучими гребнями взрастающих из паутинных, кустистых рощиц, сверкающих в полуденном солнце каплями свежей росы и глянцевых, всегда умытых спелых ягод, голубых и алых, пригодных к пище, и несущих опасность, но куда меньшую, чем свирепые стылые просторы океана, застилающего взор, лишь изредка усыпанные белесыми комьями снега, лениво кочующими, пока не увянут в воде, не врежутся друг в друга, или не удрейфуют к новым берегам, таким же мглисто-таинственным как этот, или мирно-пологим от мягкого белого песка и редкой зелени, где любой истосковавшийся путник обретет покой или откроет чарующие земли, полные добычи и опасностей, таящихся в когтистых зарослях куманики, в первозданных каменных гротах или заброшенных черных берлогах, на которые сейчас столь явственно походило болезненно-сжавшееся анальное кольцо волчицы под импульсивно подпрыгивающим от щекотки ветра, измаранным семенем хвостом. — Добро пожаловать в стаю, Алу, — нежно прошептал Хавтаг, лизнув отсыревшую шёрстку её щеки. — Правь нами мудро, — добавил его брат, одобрительно поглаживая серый загривок притихшей вождицы. — Ты очень славная, — рыжеватый и серый волки поцеловали её с двух сторон, с почтением и любовью вглядываясь в её голубые глаза. — Сраку береги, — промолвил черный волк, уважительно склонив голову. Смеркалось. Дважды обоссавшись прямо на ходу, Алу все же со скрипом доковыляла до пещеры, где обосновалась её стая. Другие волчицы удивленно переглянулись, но, умудренные суровой лесной жизнью, не стали задавать вопросов. Пожилая Матильда скользнула следом за довольными волчарами в их угол пещеры. — Вы что, придурки, её всей стаей отодрали? — пролаяла она, наблюдая как самцы тяжело переводят дух, и от них разит свежим семенем. — Ну да, — ленно приоткрыл глаз Хавтаг. — Она же хотела посвящения... а я не хотел, чтобы братья скучали. — У нас так не принято, — проворчала волчица, морща нос. — А ей-то откуда знать, — простодушно дернул изодранным ухом каурый. — Она же псина.