***
Во дворе университета Арсений лезет в карман и, встав ближе к газону, покрытому тонким слоем снега, хорошенько брызгает на себя из баллончика. И на Антона тоже брызгает. Правда, толку мало: запах истинного альфы прошибает насквозь. Он ощущается тяжестью на плечах, давит к земле, побуждает на согнутых коленях сделать шаг вперед — чтоб уткнуться в широкую грудь и вдохнуть во всю мощь легких. Кажется, искупайся Антон в целом чане нейтрализатора, как Обеликс в волшебном зелье, Арсений всё равно его почует. И это даже не гон. А еще страшно представить, каково сейчас Антону. Он, конечно, руки не распускает, не рычит и не агрессирует, но его желваки напряжены, скулы слегка покраснели, а глаза темные и почти безумные. Язык то и дело проходится по клыкам. Арсению и самому хочется по ним пройтись, но это течный бред, обман физиологии. Наверное. Не то чтобы он раньше не дрочил на мысли об Антоне, но это другое: там уже истинность виновата. И вообще, все вокруг пидорасы, один он Д’Артаньян, ага. В машину садятся молча. Арсений лишь слабо мычит, подтверждая адрес водителю. Тот кидает на него взгляд через зеркало заднего вида, а потом показательно принюхивается. «Альфа», — понимает он с ужасом. Дело, конечно, не в озабоченных маньяках, что бы там ни говорил Антон. Волнует банальная безопасность на дороге. Если человек плохо себя контролирует и отвлекается на запахи, то вероятность попасть в аварию растет в разы. Хорошие времена, когда за отдельную плату можно было выбрать вторичный пол водителя, уже канули в лету, потому что политика взяла курс на мнимое равноправие. А лучше бы криминализировали домашнее насилие: число омег, терпящих побои от своих альф, растет год от года. «Страна контрастов, хули», — проносится в голове голосом Антона. У Арсения быстро и верно съезжает крыша. Он улавливает его напряжение, видит, как тот придвигается ближе: тоже учуял, что водитель альфа. Машина трогается, чтобы через сто метров застрять в первой на сегодня пробке. — Я окно открою, вы не против? — раздается с переднего сиденья таким голосом, что сразу понятно: на ответ глубоко поебать. — Открывайте, — отвечает Антон в той же манере, повышая градус. И всё равно кидает на Арсения заботливый взгляд — даром что брови нахмурены — и лезет к молнии на куртке, но вовремя отстраняется. — Продует, — ворчит он еле слышно. — Застегнитесь. Арсений даже не спорит, у него не осталось сил. Слишком много чувств сразу: и течка с ее хреновыми симптомами, и беспокойство из-за дороги, и вина вперемешку со злостью, да еще и агрессия двух альф, которые, хоть и ведут себя относительно прилично, в душе всё равно хотят перегрызть друг другу глотки. Да, на дворе и впрямь не девяностые, но это не значит, что люди больше не испытывают животных импульсов, — они просто учатся их подавлять. К слову, о подавителях. Очередные омежьи препараты можно выкинуть в мусорку, они опять не справились. Близость истинного плохо влияет на организм, который бунтует и не прогибается под мир фармакологии. Арсений едва не рычит, посчитав на пальцах и поняв, что течка должна была наступить только через неделю. Поэтому в нее не особо верилось утром: не было ощущения, что уже пора. Просто в голову не пришло заглянуть в специальный календарь, он и без того опаздывал, а все мысли занимали предстоящая сессия и бумажный аврал. Теперь он выпадет из жизни на три дня (или дольше, учитывая проигрыш подавителей), а потом с горящей жопой будет пытаться всё наверстать. Спасибо Антону. Арсений вздыхает, закрывает глаза. Нет, это не дело — злиться на паренька, который просто идет по зову природы. Для него всё, наверное, впервые: мало кто встречает истинных в подростковые годы. Впрочем, Арсений и тут выделился. Когда они познакомились с Захарьиным, ему было пятнадцать. Их отношения длились без малого десять лет: они вместе взрослели, менялись, учились строить быт, планировали свадьбу. Но всё равно не справились. Просто поняли, что от былых подростков ничего не осталось, старое влечение ушло, а новое не появилось. Потребовалось полтора года мытарств, ссор и недомолвок, чтобы, наконец, признаться: не получается. И никакая истинность не спасла. Было больно. До сих пор, если честно, побаливает, колет где-то под ребрами. А может, это обострился гастрит. У Антона вряд ли есть подобная история за плечами. Он ведь из тех, кто думает, что первый истинный — сразу на всю жизнь. Такое случается, но редко. Да и природа не дура: нет смысла клеймить людей друг другом, не оставив запасных вариантов. Истинный может оказаться бесплодным (всякое бывает), или жить где-нибудь за три пизды, или угодить за решетку, или заболеть — от сумы и тюрьмы, как известно, не зарекаются. Да бога ради, он может быть распиздяем и долбоебом. И что теперь, падать ниц и просить о детишках? Хуёв как дров. Поэтому хорошо, что подходящих партнеров в среднем от трех до пяти, если верить статистике. Кто-то останавливается на первом, кому-то не нравятся все пять — личный выбор каждого. Но в юности, встретив Того Самого (который на деле просто Один Из), очень не хочется терять подарок судьбы, даже если за красивым фантиком кроется начинка из говна. Потому что страшно. Потому что вот оно, вот — близкое и родное. Доступное. «Мы же истинные, — говорил Арсений сам себе, подавляя желание разойтись с Захарьиным. — Это должно что-то значить». Но… не срослось. Зохан не был плохим, нет. Просто им не по пути. И с Антоном тоже не по пути, но молодой альфа вряд ли это понимает. Что они смогут друг другу дать? Кроме хорошего, горячего, крышесносного секса. Чтобы от стонов болело горло, а ягодицы пылали от шлепков, чтобы зубами — в загривок, краем клыка оставляя царапины на коже, чтобы… Да блядская хуета, блядь. Арсений чувствует, как смазки становится всё больше. Она пропитывает белье и брюки, пачкает куртку — благо подкладка толстая, снаружи вряд ли будет видно. Но само это чувство бесит безумно: он слишком устал для возбуждения. И даже сквозняк из окна не помогает. — Что ж вы за омегой своим не следите? — бухтит водитель, бросая косые взгляды в зеркало. — Выпускаете его в таком состоянии. Огрызнуться бы на сексистское «выпускаете», но язык тяжелый и неповоротливый, а в голове снова каша. — Это не ваше дело. Смотрите на дорогу, — отбривает Антон. Пальцы, обрамленные кольцами, замирают совсем рядом — только руку протяни. Арсений бездумно пялится на них: представляет, как касается теплой, слегка влажной кожи, как обводит выступающие костяшки и прохладный металл, как накрывает его ладонь своей и ощущает ответное давление. В горле снова пересыхает. — Вы как? — спрашивает Антон беспокойным шепотом, когда замечает, что он залип. — Совсем плохо? — Да, — сипит Арсений, не узнавая свой голос. Голова раскалывается, а низ живота ноет от спазмов, да и феромоны токсичного водителя не делают ситуацию лучше. — Прижметесь? — предлагает Антон, отодвинув воротник куртки, за которым видно обнаженное горло. — Я похож на вампира? — Вы похожи на зануду. — Неправда. — Сейчас — правда. Идите сюда, ну? Он сдается: зарывается носом под куртку, навалившись на чужое плечо. Запах в изгибе шеи просто охренительный. Антон кладет руку на его талию, благо поверх одежды. Сидеть в таких полуобъятиях со своим студентом — моветон, но конкретно сейчас мораль Арсению до пизды: у него тут, видите ли, ситуация («сИтУаЦия»). Остаток дороги проходит в коматозе. Он успевает прикорнуть, измученный эмоциональным и физическим напряжением. Сны снятся бредовые, жаркие, липкие — словно под температурой во время гриппа. Впрочем, это недалеко от правды: течка входит в раж, и симптомы берут свое. Чья-то ладонь убирает мокрые волосы со лба, а потом мягко трогает за плечо. — Арсень Сергеич, — зовет Антон возле уха, — мы приехали. Просыпайтесь. Глаза разлепляются с трудом, ноги тоже не хотят шевелиться. Арсений кое-как заставляет себя вылезти из машины. Колени подгибаются, но его вовремя ловят за подмышки. — Тих-тих, скоро уже дома будем. Кстати, какая квартира? — Шастун, — бормочет он, шагая еле-еле, поддерживаемый крепкой рукой, — мы так не договаривались. — Что мне, кинуть вас на лавке и свалить? Нет уж. Арсений сдается — в очередной раз, да, — достает дрожащими пальцами ключи и, всучив их Антону, называет номер квартиры. Тут осталось всего ничего: зайти в подъезд, добраться до лифта, подняться на шестнадцатый этаж и дважды повернуть направо. — Тих-тих, — повторяет Антон, когда Арсений запинается о коврик, который постелила заботливая консьержка, чтобы люди не тащили грязь с улицы. — Почти пришли, всё хорошо. Не бойтесь, я вас не брошу. Погляди, какой рыцарь. Арсений лишь злобно пыхтит и сжимает зубы. Их ситуация похожа на мем «— Я буду рядом, пока этот кошмар не закончится. — Да из-за тебя вся хуйня и происходит». Омежья натура прекрасно знает, что он истинный альфа, а потому пытается привязать его к себе всеми силами, вынуждает заботиться о паре. Не пристань Антон со своим «давайте провожу», этого пиздеца бы не было. Жар, спазмы и дискомфорт никуда не делись бы, но и настолько сильно Арсения б не развезло. Они сейчас как Хэнкок и Мэри — чем дальше друг от друга, тем им легче. Поди объясни это упрямому пацану, надевшему трико супергероя. «Да ебись оно конем», — думает Арсений, утыкаясь носом в чужую шею, чтобы хоть немного вернуть ясность рассудку. Он сам себе напоминает запойного алкаша, который без рюмки на опохмел абсолютно беспомощен. Антону, судя по шумному дыханию, тоже нелегко. Его пальцы сильнее впиваются в бок, вызывая очередную волну мурашек. Хватка слабеет лишь в тот момент, когда коротко звякает лифт и соседи выходят в подъездный коридор. Они кидают взгляды на Арсения и, поджав губы, спешат уйти. Слава богу, это не кто-то из знакомых. — Дальше я сам, — хрипит он, ни на что особо не надеясь. — Ага, щас, — фыркает Антон, впихивая их обоих в лифт и нажимая нужную кнопку. — Настырный идиот, — рычит Арсений, злясь на себя, на него и на весь мир. Злясь — и снова припадая к голой шее, как только закрываются дверцы. Он ведет носом до самого подбородка и случайно (нет) скользит губами по коже. С тихим «блядь» Антон запускает руку в его волосы — давит на затылок. А потом разворачивает их обоих: впечатывает Арсения в стену и накрывает всем собой. Его грудь тяжело вздымается, по виску стекает капля пота. Хочется поймать ее и ощутить соль на кончике языка. — Арсень Сергеич, — шепчет он, нигде не касаясь, но как будто трахая на расстоянии. — Пожалуйста… — и наклоняется всё ниже и ниже, согревая теплыми выдохами, распаляя еще сильнее, — не выебывайтесь. Я не железный. — Кто еще выебывается? — Вы. Антон до того близко, что смотреть в глаза уже неудобно, и Арсений пялится немного ниже — на губы. — Неправда. Тот хмыкает и внаглую — медленно — проводит носом по щеке. — Значит, я могу вас поцеловать? — Нет. Антон замирает возле самого края рта: еще немного, пара миллиметров — и коснется его губ своими. — Но вы этого хотите? — …Нет. — Не верю, — шепчет он со смешком и отстраняется, когда лифт тормозит на шестнадцатом этаже. Антон смеряет Арсения, покрасневшего до корней волос, пристальным взглядом. Качает головой: — Вы так пахнете… просто пиздец. Штаны безнадежно промокли, остается уповать на куртку. В квартиру они не то что входят — вваливаются: ноги совсем не держат. Омежий организм, пытаясь привлечь альфу, делает только хуже, заметно перебарщивая со скачками адреналина. Даже если бы они решили заняться сексом, Арсений косплеил бы бревно. Или труп. — Вас в спальню? — спрашивает Антон, присев на корточки возле пуфика, на который тот стек, как сопля. — Что? — башка ни черта не соображает, во рту опять пересохло. — Нет! Нет… Я сам. — И как вы туда доберетесь? — Сейчас посижу немного, — бормочет Арсений, привалившись затылком к стене, — и пойду. — Ага, я так и понял. «Подерзи мне тут», — хочет он возмутиться, но свистопляска в лифте лишила его последних сил. Антон ментальные пиздюля или не улавливает, или игнорирует. Он шуршит курткой, скидывает массивные кроссовки — кроссовки! В декабре! А потом будет гайморитами своими шмыгать, как бестолочь. И вот на хрена Арсению этот детский сад? — и сваливает куда-то вглубь квартиры. Вопрос «а не охуел ли ты часом?» не срывается с губ лишь потому, что тело измучено в ебеня. Чем дольше Антон возится то в ванной, то на кухне, тем навязчивей Арсения клонит в сон. Дыхание становится горячим и неприятным. В глаза будто песка насыпали, а к векам подвесили гири. Через несколько минут — или часов — чужая рука трогает его за плечо. — Арсень Сергеич? — М-м, — отзывается он, с трудом понимая, что умудрился уснуть. — А че у вас бутылки пустые по всей кухне? Несколько секунд Арсений продирается через кашу в голове и лишь беспомощно переспрашивает: — Что?.. — Бутылки, — повторяет Антон, расплываясь большим кудрявым пятном. — Пятилитровые. — Вода плохая, — хрипит он, вяло гадая, каким образом разговор свернул в эту степь. — А-а, понял. Хорошо. Что здесь хорошего?.. Весь сегодняшний день — апофеоз идиотизма и тупых ошибок. Антон внезапно наклоняется и осторожно снимает с него ботинки, а потом выпрямляется уже вместе с Арсением и помогает ему выпасть из куртки. — Что ты… — А у вас есть аллергия на что-нибудь? — продолжает тот странный соцопрос, медленно, но верно двигаясь в сторону спальни. Потрепанные нервные клетки намекают, что с них достаточно, поэтому уходят в режим «я стена, я кирпич, не ебет». — Ну или не аллергия, а… может, еду какую не любите? — Рыбу, — честно отвечает Арсений, смирившись со своей долей, какой бы она ни была. Он даже не пытается узнать, на хуя Антону это всё надо. Они вместе заходят (хотя это трудно назвать ходьбой) в спальню — сил нет даже на то, чтобы смутиться незаправленной кровати и рубашкам, висящим на спинке стула. — Во-от так, — причитает Антон, помогая сесть. Он кладет ладонь ему на лоб и шумно вздыхает: — Где у вас аптечка? Температуру надо сбить. — В ванной, — сипит Арсений пересохшими губами. Смазка тут же впитывается в простыни, ему противно и одновременно похуй. — Ща вернусь. Не усните только, ладно? Взгляд залипает на плинтусе возле двери, мысли не успевают оформиться во что-то нормальное. Легкая тошнота подступает к горлу, и Арсению хочется отключиться как можно быстрее, пока она не превратилась в рвотные позывы. — Вот, пейте. Что, уже? Шустро. Антон помогает не захлебнуться, а потом убирает стакан на тумбу. И подступает ближе — снимает с Арсения свитер. Воздух кажется слишком холодным, голая кожа вмиг покрывается мурашками. Мышцы во всем теле неприятно ноют, соприкасаясь с простыней, но гудящей голове становится немного легче. — Трахать будешь? — хрипит Арсений, когда чужие руки лезут к ремню. Антон поднимает взгляд и смотрит на него как на дебила. — Нет. — Что, таким не нравлюсь? Он стаскивает с него брюки и сразу укрывает одеялом до самого подбородка. Мягко фыркает: — Спите уже, соблазнитель хуев. Арсений вырубается как по щелчку пальцев. В конце концов, кто он такой, чтобы спорить со своим истинным.***
Долбоеб. Вот кто он такой. Арсений понимает это мгновенно, стоит ему прийти в себя. После сна самочувствие заметно улучшилось: жар спал (правда, теперь он мокрый и наверняка вонючий), в голове прояснилось. Низ живота слегка тянет, но это вполне привычно для течки. И трусы, кстати, насквозь мокрые — отвратительно. Арсений пялится сквозь сумерки в потолок, мечтая, чтобы весь сегодняшний день оказался дебильным кошмаром, но стакан на тумбе шлет его фантазии на хуй. Список проебов, стоит нырнуть в лабиринты памяти, растет как на дрожжах. Во-первых, он поперся на работу во время течки. Да, таблетки его подвели, а утром всё было не особо понятно, но тем не менее. Арсений поступил как придурок. Следовало уйти, не дожидаясь последней пары. Во-вторых, он позволил Антону увидеть себя в таком сомнительном состоянии. А потом согласился на предложение провести до дома. Некомпетентно, непрофессионально, непозволительно — и еще дохуллиард «не», которые ясно говорят о том, что Арсений тот еще еблан. В-третьих, его истинный и по совместительству его же, блядь, студент был вынужден заботиться о нем, словно они пара: разул, раздел (до трусов, слава богу), дал жаропонижающее. Какой кошмар. И позор. В-четвертых — «трахать будешь»? Серьезно? Серьезно?! Арсений стонет, закрыв лицо ладонью. Это определенно войдет в топ его кринж-историй, о которых стыдно рассказывать даже друзьям. Он корит себя и жалеет одновременно: так обосраться еще уметь надо, такое могут не только лишь все. Однако долго причитать не выходит: тело противно липнет к простыням, а сзади снова пульсирует. Арсений встает, залпом выпивает остатки воды и медленно, упираясь в стену кончиками пальцев, движется к шкафу. Его немного пошатывает, но в целом не критично. Он хватает первые попавшиеся трусы и, толкнув дверь, замирает по пути в ванную. Антон спит на кухне, упершись щекой в вытянутую на столе руку. Пиздец. Арсений был уверен, что тот уложил его спать и уехал домой. Блядь. Он тут же юркает обратно в комнату, сердце снова бьется слишком быстро, а пальцы дрожат. Выйти в таком виде — суперхуевая идея, даже если Арсений наденет чистые трусы на грязное тело. От него всё равно безумно разит, причем не только потом, но и самой течкой — ни к чему терзать и без того уставший нюх (и нервы) альфы. Медленно выдохнув, он берет из шкафа футболку и штаны из мягкой ткани и тихой сапой валит в душ, благо ванная почти напротив. Арсений пытается успокоить себя тем, что Антон спит. Это не особо помогает. Дело не в страхе — скорее, в иллюзии близости. Гормональные бури никуда не делись, и даже волна стыда не может их потопить. Его привлекательный, молодой и крайне заботливый альфа прямо сейчас пускает слюни на кухне, пока Арсений натирается гелем, стараясь лишний раз не касаться чувствительных мест. Без высокой температуры и спазмов справляться с возбуждением тяжелее. Но он уповает на мораль и этику, которые в их отношениях не единожды были посланы на хуй. Арсений не рискует мыться в холодной воде: после недавнего жара можно слечь не только с текущей задницей, но и с текущим носом, а кому оно надо. Приходится контролировать либидо исключительно силой воли. Руки действуют быстро и механически, не жалея геля, чтобы смыть все запахи. Это мало помогает: в первые дни смазки столько, что нужна специальная чаша, сделанная из медицинского силикона, иначе трусы будут постоянно мокрыми. Да и феромоны сходят с ума, приманивая партнеров для вязки. Арсений наспех вытирается и, пошарив в аптечке (которая, кстати, не на своем месте, а на соседней полке), достает нужную упаковку. Тщательно всё промыв, он заводит руку за спину и, закрыв глаза, чтобы не видеть в зеркале свое скорченное лицо, погружает чашу внутрь. Вроде привычно, но всё равно не особо приятно. Однако это лучше, чем светить перед Антоном влажной жопой. И так уже насветился, молодец. Он забивает на спрей: нюх истинных слишком хорошо развит, да и баллончик остался в кармане. Его возню будет видно из кухни, потому что стол стоит как раз напротив коридора. Чистота и свежая одежда придают уверенности, но она почти вся сходит на нет, когда Арсений на цыпочках приближается к Антону. Тот спит, приоткрыв рот, кудри лезут ему в глаза, а на щеке наверняка краснеет отпечаток толстовки. Он выглядит… уютным. Милым. И слишком молодым, прости господи. У них ничего не выйдет, Арсений повторял это десятки раз — как вслух, так и мысленно. Хоть Антон и проявил себя с довольно взрослой и надежной стороны, но у него впереди вся жизнь. Пусть потратит ее на ровесника, такого же светлого и немного наивного, как он сам. И умеющего верить в любовь. Ему не понравятся головняки Арсения. Бога ради, они и Арсению-то не нравятся, что говорить о других людях. Им лучше пойти разными дорогами. Этот мальчишка заслуживает нормальных отношений, а не омеги, у которого в башке столько загонов, что хватило бы на всех овец мира. Даже сейчас Арсений ведет себя как еблан: сначала он принижал Антона, считая помехой его неопытность и проблемы с деньгами, а теперь принижает себя. Не умеет, блядь, иначе. Ну что за человек. Он вздыхает, продолжая косплеить Эдварда, который крипово пялился на спящую Беллу, и, не сдержавшись, осторожно поправляет кудри. Мягко отводит их со лба. Антон, не открывая глаз, тут же тянется носом к его запястью, как слепой котенок за мамой-кошкой. — Я всё равно вас чую, — говорит он хриплым ото сна голосом и потирается щекой, будто хочет впитать в себя запах Арсения. — Хоть целый час намывайтесь, не поможет. Антон, наконец, открывает глаза и тут же смотрит прямо на него. Зрачки расширены, но зеленая радужка всё равно яркая и теплая. Смутившись, Арсений убирает ладонь, в который раз обозвав себя конченым дебилом. Ничему жизнь не учит. — Спасибо, — он неловко наблюдает за тем, как Антон разминает уставшую шею и руку, на которой дремал. — Ты… очень мне помог. — Без проблем. Я еще, кстати, за водой сходил, а то у вас кончилась. И еду заказал. — Что? — Суп, — отвечает Антон, неправильно истолковав вопрос, и пожимает плечами: — Подумал, вам сейчас надо что-нибудь легенькое. Не бойтесь, это не уха. Арсений в полном шоке оборачивается и видит на кухонной тумбе пятилитровую бутылку и фирменный пакет из какого-то незнакомого кафе. Однако охуеть. Уже давно пора купить фильтры для воды, просто забывает всё время, да и в холодильнике мышь повесилась — течка началась слишком рано, он не успел позаботиться о себе. Зато успел Антон. Блядь, ну нельзя быть таким… таким. Арсений не железный. И не особо благородный. Этот глупый альфенок должен уйти как можно скорее, пока эгоизм и слепое желание быть любимым не одержали верх. — Спасибо. Сколько с меня? — спрашивает Арсений, цепляя маску безразличия, будто не трогал чужие кудри пару минут назад. — Переведу на карту. Антон выгибает брови и нехорошо меняется в лице. — Нисколько, — говорит он, поднимаясь из-за стола и двигаясь в сторону прихожей. Понятливый. Где-то глубоко в душе (не так уж и глубоко, на самом деле) Арсений огорчен тем, насколько быстро он сдался. «Определись уже, пиздострадалец», — корит внутренний голос, но толку от этого мало. Остается пойти следом, чтобы проводить внезапного гостя, закрыть за ним дверь и с разбегу прыгнуть в одиночество и жалость к себе. Знает ведь, что творит хуйню, но с выбранной тропы слишком страшно сворачивать. Она проторенная и хорошо знакомая — в отличие от остальной части леса. Движения Антона резкие и злые. Его можно понять. Арсений, движимый виной, снова предлагает: — Давай хотя бы за такси переведу, ну? — Вряд ли суп и бутылка воды стоили под косарь, так что из двух зол он выбирает большее. — Вы меня обидеть хотите или че? — фыркает Антон, затягивая шнурки на кроссовках. — Отблагодарить. Арсений немного боится, что тот отпустит пошлую шутку, но ничего такого не случается. Антон влезает в рукава куртки, закидывает на плечо рюкзак и сдувает кудрявую челку. — Сходим на свидание? Блядь, лучше бы была пошлая шутка. — Антон… — Всего одно. Если не понравится, я оставлю вас в покое, обещаю. — Его взгляд такой умоляющий, что Арсений хочет уебаться лбом о стену. — Я держу слово, вы ведь сами видели. Сука-господи-еб-твою-мать, тяжело-то как… — Антон, пожалуйста. И снова вихрь эмоций меняется за секунду, вместо горящих глаз — холодный прищур. — Ясно. Больше не буду ебать вам мозги, че. Резкий хлопок двери пробирает насквозь. Вздрогнув, Арсений сжимает зубы, пытаясь убедить себя, что поступил правильно. Всё внутри противится этому, просит ломануться в подъезд и догнать того, кто вроде как дарован судьбой, но… В том-то и фишка: после «но» ничего не приходит на ум. Нет, конечно, старые причины никуда не делись. Проблема в том, что они больше не кажутся достаточно весомыми. Ну с ебанцой Арсений, что поделать — Антону такие даже нравятся. Ну старше на тринадцать лет — зато многому научит, было бы желание. Господи, блядь. Он ведь не думает всерьез, что у них может получиться?.. Счастливые отношения — что-то крайне подозрительное, слишком пахнет наебаловом. Или нет? Или Арсений сам всё усложняет? Или, наоборот, упрощает прямо сейчас, и эти желания — просто наебка психики и гормонов? Он по-прежнему пялится в дверь, застыв каменным изваянием. Ни туда, ни отсюда. Любой шаг кажется и спасением, и ошибкой одновременно. От мук выбора спасает громкий стук. Арсений, слабо соображая, подается вперед, чтобы потянуть ручку на себя. — Здрасьте еще раз, — фыркает Антон, кривя уголок губ. — Можно войти? — Зачем?.. — неловко крякает он в ответ. — Я телефон забыл. Арсений переводит взгляд на его ладонь, где зажат якобы забытый телефон. — То есть рюкзак. — Который на плече? — Куртку, — хмыкает Антон. — Бумажник. Отпечатки пальцев, — он напирает и заходит внутрь, забив на условности. — Выбирайте на свой вкус, мне всё равно. Сердце скачет галопом, но как будто не только от страха, но и от предвкушения. Вдохи получаются короткими и неглубокими, запах альфы снова кружит голову. — Одно свидание, — повторяет Антон, возвышаясь над ним и приближаясь почти вплотную. — Я не уйду, пока вы не согласитесь. Арсений сглатывает сухим горлом и сдается: — Ладно. — …Да? — Да. Они продолжают смотреть друг на друга, стоя при этом слишком близко. Тянет просто невыносимо: ну вот же оно, твое — заботливое и настырное — такому ебантяю, как ты, другой и не нужен, разуй глаза! — Антон, — голос чуть не дает петуха от волнения, и Арсений снова сглатывает. Господи, они взрослые люди и знакомы не первый год, это не должно быть так сложно. Надо всего лишь внести ясность словами через рот. — Спроси меня еще раз. Охуенно внес ясность, молодец. — Пойдете со мной на свидание? — Я не об этом, — он качает головой, мельком облизывает губы. — Тогда, в лифте… Антон непонимающе хмурится несколько секунд, а потом светлеет лицом и, нагнувшись чуть ниже, шепчет: — Хотите, чтобы я вас поцеловал? — Тебе обязательно формулировать вопрос именно так? — ершится Арсений, но внутри дрожит как осиновый лист. — Да. — Мстишь? — Есть такое. Вместо нормального ответа Арсений кладет руку ему на затылок и притягивает к себе. Антон послушно подается вперед, с жаром врезаясь в его губы. Всё наконец-то становится правильным. Орущие мысли сразу стихают, успокоенные близостью альфы. Всё внутри дрожит от удовольствия, и Арсений слепо тянется вперед — грудь к груди, бедра к бедрам. Куртка раздражающе шелестит, еще и дурацкий рюкзак падает на локоть. — Снимай, — шепчет он, дергая за рукав. Антон раздевается, не прекращая его целовать. Скидывает кроссовки. Задники наверняка помялись, но кого это вообще ебет, если чужой язык хозяйничает во рту, проходится по кромке зубов, делится жаром и слюной, смешивая вкусы друг друга. Губы слегка горчит от сигарет. — Когда ты успел покурить? — выдыхает Арсений, пока Антон переключается на шею. — Когда вы меня из квартиры выпиздили. — Неправда, — он едва не стонет, ощутив, как твердый член прижимается к паху, — ты сам ушел. Антон хмыкает и наконец-то — наконец-то! — толкает его к стене. Снова накрывает собой. Арсению чертовски нравится быть тем, кто смотрит снизу вверх: непривычно и правильно. Это и в лифте было горячо, но сейчас, у порога спальни, кроет еще сильнее. Антон целует в уголок губ, в подбородок, опять скользит по шее. Втягивает кожу, мягко задевая ее зубами. — А как же свидание? — спрашивает он тихо, удерживая запястья. — Считай, это оно и есть. Арсений выгибается кошкой, льнет к нему, но тот внезапно отстраняется. — Мы не слишком торопимся? — Нет. — Вы уверены? Арсений, может быть, и не уверен, а вот его течка — очень даже. Да бога ради, это просто секс. Они взрослые люди, спасибо пожалуйста, им вовсе не обязательно ходить за ручку несколько месяцев. — Не тормози, — отвечает он, проглатывая очевидное «пока я не передумал», и снова тянется к Антону, но безуспешно. — В чем дело, ну? Тот облизывает губы — не эротично, а будто от волнения, — и смотрит очень внимательно. — Это ведь не на один раз? Арсений закатывает глаза: не хочется отвечать на сложные вопросы. А чего хочется, так это вернуться в прошлое и надавать себе пиздов, чтобы не перся на работу в течку. Но подобные путешествия невозможны, и они оба уже перешли грань, поэтому он намерен взять от ситуации всё. Через пару дней чувство вины накроет с головой — пусть хотя бы за дело. — Давай позже с этим разберемся? — Нет. Вот ведь пиздюк упрямый. — Арсень Сергеич, — продолжает Антон, глядя на него такими глазами, что непонятно, какого хуя они до сих пор не трахаются как кролики, — я за вами три года бегаю. А сейчас вы берете и просто соглашаетесь то на свидание, то на секс, и всё в один день, хотя утром даже не собирались со мной разговаривать. Вам не кажется это странным? — Мне кажется странным, — шипит Арсений, игнорируя чужую правоту, — что ты просираешь шанс, которого столько ждал. — Наоборот, — хмыкает Антон, — я пытаюсь его не просрать. Но вы не помогаете. Даже их идиотские разборки не снижают градус возбуждения: гормонам глубоко поебать на моральные дилеммы. Однако Арсений становится злым как черт. Тот факт, что довольно молодой альфа ведет себя благоразумнее, чем он сам, не может не выводить. Прав ли Антон? Скорее всего. Но признаваться в этом не хочется. Арсений будто идет на сделку с совестью: то отталкивает всеми силами, то потом, ведомый природой, слепо верит, что всё получится. Но, как только появляется более «безопасный» вариант в виде одноразового секса, сразу заползает обратно в свою нору. Иначе не сливался бы на вопросах о свидании. Он мог бы сказать «да, конечно, мы куда-нибудь сходим». Или «кажется, мы и впрямь слишком торопимся». Или хотя бы честное «я в душе не ебу, что буду чувствовать, когда течка закончится; меня к тебе и раньше тянуло, но я всё равно охуеть как боюсь, понимаешь?», но Арсений тот еще трус, поэтому молчит. — Давайте я пока оставлю вас в покое? — предлагает Антон, хотя его голос всё ниже и ниже с каждым словом. — Я три года тебя об этом просил, — рычит Арсений, чувствуя себя максимально хуево. Чувствуя себя… отвергнутым. Ебучая природа, ебучие гормоны, ебучее омежье нутро, которое тут же награждает его сильными спазмами. — Но ты не особо… торопился, а сейчас… Он не договаривает: сгибается от боли (физической, не моральной — не настолько драма квин) почти пополам, и Антон наклоняется следом. — Вы как? — Сам как думаешь? — в голове проносится мем «ублюдок сука ебучий, ой блядь уебан», но Арсений понимает: это злость не на Антона, а на ситуацию в целом. — Ты отталкиваешь меня и собираешься свалить, когда я в течке. Угадай, блядь, что сейчас происходит. — Я не отталкиваю, — спорит тот тихо, медленно выпрямляясь и прижимая его к себе. — Идите сюда. В изгибе чужой шеи пахнет так вкусно, что всё внутри воет от желания потереться лицом о кожу. Арсений не отказывает себе в этом, Арсений слаб. Башка перестает соображать, проблемы кажутся мелкими и незначительными. Какие, к черту, проблемы, если вот же оно, вот — истинные альфа и омега, которых влечет друг к другу, к чему сложности? Хотя бы один раз в жизни — неужели он не заслужил того, чтобы сначала сделать, а потом разгребать последствия? Один ебучий раз просто поддаться, а не нагружать себя и всех вокруг тонной рефлексии, где любой малейший затык раздувается до катастрофических масштабов. Каким образом это может быть неправильно, когда пальцы Антона зарываются в волосы, а вторая рука скользит по талии и жадно впивается в бок? Арсений, не сдержавшись, опускает его ладонь ниже — на обтянутую штанами задницу. — Блядь, — хрипит Антон, уже двумя руками сжимая ягодицы и притираясь пахом. — Лучше, чем в моих фантазиях. — И часто ты об этом фантазировал? — он встает на носочки, чтобы влажно поцеловать в линию челюсти. — Да. — Расскажешь? — А вам такое нравится? — хмыкает Антон, ловя его губы своими. Арсений еле слышно стонет, толкаясь бедрами. Секунда — и он опять врезается лопатками в стену, да так резко, что чуть не давится вдохом. — Бля, простите, пожалуйста, — шепчет Антон на ухо, трогая везде, куда может дотянуться, — мне рядом с вами трудно себя контролировать. — Что-то незаметно, — фыркает Арсений, закидывая на него согнутую ногу и слегка прогибаясь в спине. — Я два раза дрочил, пока вы спали. — Что? Где? У меня дома? Окольцованные пальцы ползут по изгибу бедра, оглаживают и сминают. — Нет, блядь, у консьержки, — Антон закатывает глаза. — Говорю ей, пустите, пожалуйста, подрочить — ну она и впустила. Добрая тетка, спасибо ей. — Ты что, фетишист? Сомно… — голос срывается, потому что чужие бедра плотнее впечатывают в стену. Еле дыша, Арсений продолжает: — Сомнофил какой-нибудь? Или сомнофилист? Или как правильно? Господи, мысли опять похожи на температурный бред: тяжелые, мутные, на самом деле абсолютно не важные. — Так я же не на вас дрочил. — Они действительно обсуждают это прямо сейчас? — Точнее, на вас, но на фантазии и запах. Я ведь не Эдвард из «Сумерек», чтоб смотреть, как вы спите. — И где ты… — В туалете, где ж еще, — Антон мягко кусает за ключицу, и пора бы им обоим замолчать, но дебильный диалог липнет к мозгам, как мухи на клейкую ленту. — Не мог до дома потерпеть? Арсений, спохватившись, переживает, что вопрос прозвучал грубо, но чужой язык лижет там, где плечо переходит в шею — на месте будущей метки, и становится не до извинений. — Я, конечно, молодец и всё такое, — усмехается Антон хрипло, будто скурил кальян за одну затяжку, — но вся квартира вами пропахла, а стояк мешал мне думать. — И, фыркнув, добавляет: — Не обессудьте. Не обессудьте, блядь. Мамкин шутник. Пусть у него есть фора в два оргазма, но он всё равно соображает слишком трезво, и Арсений принимает это на свой счет. Арсений, если честно, что угодно принимает на свой счет, но здесь уже дело принципа. — Иди сюда, — он зарывается пальцами в кудри, притягивая Антона к шее, и, когда нос касается кожи, просит: — Укуси меня. Молодые альфы тем и хороши, что ни хрена не могут контролировать эмоциональный отклик. Поведение? Да. Чувства? Ни капли. У них всё на лице написано. И сейчас Антон сдавленно рычит, тут же прижимаясь еще сильнее, и даже мягко прихватывает зубами, но почти сразу качает головой и упирается лбом в плечо. — Вы издеваетесь? — он звучит почти жалобно, как ребенок, которого дразнят леденцом на палочке. Метафору лучше не развивать. — Нет, — рука снова давит на затылок, — кусай, ну! Антон действительно прикусывает — слабенько так, еле-еле, будто ему вообще это всё на хуй не упало, хотя у самого грудь ходуном ходит. Арсений отчаянно пыхтит и выгибается, но это делу не помогает. — Пожалеете потом, — раздается возле ключицы. — Боже, Антон. Дают — бери. — Не вы даете, а течка. Я так не хочу. Арсений упирается затылком в стену и дышит через стиснутые зубы: очередной отказ приводит к новым спазмам. — И на хера ты такой упрямый, — плюет он через силу, жмурясь до рябых пятен. — Потому что с вами по-другому не получится, — Антон отпускает его ногу и, словно извиняясь, нежно целует в щеку. — Это какая-то психологическая хуйня, да? Когда вы то за десять километров меня обходите, то слишком торопитесь? — Это эструс! — заявляет взбешенный Арсений, мысленно добавляя: «И тревожно-избегающий тип привязанности, да». По крайней мере, ему так онлайн-тесты сказали. Это — и что из всех видов хлеба он бородинский. — Значит, признаете, что вы сейчас не в адеквате? Переиграл и уничтожил, как говорится. — Я хочу хотя бы один раз не усложнять, — произносит он, чувствуя себя в безопасности — зажатым между стеной и Антоном. — Это перебор? Тот смотрит на него внимательно и влюбленно — преподавателям такой взгляд хорошо знаком. Арсений понимает, что задолжал как минимум искренность. — Я не могу ничего гарантировать. Антон поджимает губы. Хмурые морщинки у него на лбу хочется разгладить пальцем. — Ладно. — Ладно?.. Тот кивает и делает полшага назад, и Арсений, испугавшись, подается следом. — Ты уходишь? — В ванную, руки помыть. «И тогда мы потрахаемся?» — зудит на кончике языка, но он не позволяет себе озвучить эту дурость вслух. Будто пубертатный подросток, которому вот-вот обломится первый раз, ей-богу. Антон ведь бегал за ним несколько лет, а теперь Арсений вынужден уламывать его на секс. Как они, блядь, оказались в этой точке? — Вы, наверное… в спальне подождите, да? — предлагает тот неловко. — …Хорошо? Сплошные вопросительные интонации. Они должны были прогнуться под гормональную бурю и потрахаться прямо на пыльном полу в прихожей, но нет же, ебучая цивилизация и этикет. Да, трахаться со своим учеником — основа служебной этики, в уставе так и прописано. Ладно, об этом Арсений пожалеет завтра. Договорились же? Договорились. Вроде. Ой, да в пизду. То, что у него подскочила температура, он понимает, когда стягивает футболку и падает на простыни: те ощущаются ледяными. Арсений не рискует снять штаны. То ли неловкость мешает, то ли надежда, что из них двоих Антон окажется умнее и уйдет, пока они не натворили дел. Но на такой случай надо запастись спазмолитиками, иначе пиздец животу и потрепанным нервам. Запах альфы яркий и вкусный — уже весь воздух им пропитался. Арсений дышит во всю мощь легких, пока не начинает кружиться голова. Ему тревожно, и плохо, и терпение уже на исходе, но мысли затихают, когда в комнате появляется Антон. — Вы очень красивый, — говорит он тихо, скользя взглядом по Арсению, который свернулся креветкой. В другой ситуации он принял бы соблазнительную позу и надел классное белье, но если всё началось через еб твою мать, то и закончится, соответственно, так же. — А чего краснеете? Засмущались, что ли? — Господи, за что мне всё это, — ворчит он под нос, накрыв глаза локтем. Продолжает уже громче: — Просто… иди сюда, ладно? — Торопитесь? — уголок губ поднимается в улыбке. Арсений злобно зыркает из-под руки. — Зато ты, как я погляжу, нет. — Конечно, — Антон медленно подходит ближе, опирается коленом на кровать. — Я, может, в первый и последний раз вас таким вижу. Хочу взять от этого всё. Вроде бы пытается шутить, но глаза грустные. — Антон… — О, бога ради, — он фыркает, — не надо меня жалеть. Я вообще, вон, как те чуваки из «Футурамы», которые умерли от сну-сну. — Я не собираюсь трахать тебя до смерти, — ляпает Арсений, разбавляя воцарившийся сплин. Антон резко тянет его за лодыжку и тут же подминает под себя. Смотрит изучающе, будто прикидывает, сколько надо добавить соли и перца и на каком огне варить (или жарить), а потом наклоняется к лицу и говорит еле слышно: — Еще посмотрим, кто кого будет трахать. Арсений повторяет себе, что это клишированная фраза из порно, звучащая от юного пиздюка, но легче всё равно не становится. Его мажет от факта, что Антон сильнее, а еще наглее и моложе — да здравствуют внезапные кинки, без которых раньше хорошо жилось. Он надеется, что дурные мысли пройдут после течки, хотя чутье подсказывает: надеется зря. Губы снова накрывают губы, сердце трепещет, а из горла рвется предательский стон. Чувствовать на себе чужой вес до одури приятно, но осознание, что это именно Антон, выкручивает эмоции на максимум. Он, вопреки своим словам, больше не медлит: скользит поцелуями по линии челюсти, опускается к шее, втягивает кожу так, что наверняка останется засос. Рука ведет по талии и ниже, затем, огладив бедро, переходит на пах. Арсений тонко скулит, когда пальцы сжимают член через одежду. Он пытается притянуть Антона к себе, поддевает края футболки, но тот чмокает в уголок рта и качает головой: — Не надо. — Что? Почему? — Не хочу. — Стесняешься? — не понимает Арсений, и тут же закрывает глаза и выгибается дугой, когда ладонь ныряет под резинку трусов. — Нет, — шепчет Антон, рвано дыша ему в губы. Он обводит влажную головку пальцем: — Пиздец вы мокрый, Арсень Сергеич. Даже спереди. «Я, в отличие от некоторых, еще ни разу за сегодня не дрочил», — хочется сказать в ответ, но не можется: Антон плотнее обхватывает член и проводит вверх-вниз, не забывая огладить уздечку. Он целует — напористо и жадно, — и от его языка мозги превращаются в желе. Рука ускоряется, губы делятся слюной, всё внутри скручивается в тугой узел. — Подожди, — сипло просит Арсений, пока воздух в легких стремительно заканчивается, — если ты… Я… не продержусь долго. — Я знаю, — Антон размазывает по головке новую порцию смазки. — Всё хорошо. Его движения точные и уверенные: держать чужой член явно не впервой. Арсений старается об этом не думать. Думать в целом-то тяжело, когда всё внизу сводит в преддверии оргазма. «Стой, давай не так быстро, мы же только начали», — мелькает в мыслях, но языки пошло скользят друг по другу, кулак надрачивает с влажными звуками, а сам Арсений, не сдержавшись, тонко скулит — и сперма горячими струями пачкает чужие пальцы и голый живот. Антон мягко целует щеки и кончик носа. — Лучше? — спрашивает он тихо, пока рука оставляет в покое член и поправляет резинку трусов. — Наверное, — загнанно хрипит Арсений, потому что не может разобраться в мешанине эмоций. Оргазм определенно заглушил потребности тела, но всё случилось слишком быстро и как-то… механически, что ли. Антон даже не разделся. И не дал к себе прикоснуться. — Больше не хотите, чтобы я вас кусал? Стыд моментально опаляет скулы, и Арсений смыкает веки, чтобы спрятаться от ебучего внешнего мира. — Прости за это. — Всё нормально. Я не стебусь над вами, просто хотел понять, в адеквате вы или нет. Потребность принадлежать своему альфе на сто пятьдесят процентов заметно поутихла, так что да — адекватности явно прибавилось. — Спасибо, что сдержался. — М-гм. — Антон внезапно с жаром целует его в губы, а потом так же резко отстраняется — Арсений даже ответить не успевает. — Я пойду. — Что? Куда? — Домой. Вот это ни хуя себе. — Ни хуя себе, — повторяет он вслух, глядя на него во все глаза — те как раз стремятся к идеальной форме шара. — С чего вдруг? Сперма неприятно холодит кожу и пачкает белье, но на это сейчас плевать. — Я думал, что смогу, но оказалось, что нет. Арсений косится на вздыбленную ширинку, автоматически подмечая, что природа явно его не обделила, и выгибает бровь: — Прости? — Да не в этом смысле. — Объяснись, будь добр, — ага, а вот и язвительность подъехала на фоне нервов, спасибо большое. — Однобокая дрочка — максимум твоих возможностей? А как же «посмотрим, кто кого будет трахать»? — Я хотел, — огрызается Антон, но тут же жмурится и делает несколько глубоких вдохов. Затем смотрит на Арсения с такой грустью, что вмиг становится стыдно за весь свой сучизм. — До сих пор хочу, сами видите, но… я понял, что не сдержусь. Вы такой пиздец, — он обводит взглядом сначала лицо, затем шею и голую грудь, опускается к животу и подсыхающей сперме. Повторяет тихо: — Реально пиздец. У меня инстинкты бесоебят, я вряд ли смогу себя контролировать. Или помечу вас, чтобы удержать, или еще какую хуйню выкину. — И ты просто возьмешь и уйдешь? — к горлу комом подступает паника — самая обычная, с течкой никак не связанная. — Не просто, но да. — Не надо, — шепчет Арсений, цепляясь за его плечо. — Я вас не отталкиваю, — говорит Антон, подумав, видимо, что дело в гормонах. — Если бы я мог, я бы остался. Честно. Арсений хотел бы верить, что это манипуляции и развод — не на минет, а на свидание, дожили, — но омежья природа знает, чувствует: его альфе действительно херово. Всё у них как-то не по плану, через жопу, хотя анального секса до сих пор не было. И вряд ли будет, если один из них не вытащит голову из песка. Дело не в сексе как таковом: Антона просто хочется. Его губ, его рук, горящих глаз и жадных прикосновений, той интимности, которая бывает между близкими людьми. Хочется не безымянный узел, а конкретного человека. И это немного пугает. Но, если быть честным, Арсений ведь не единожды дрочил на светлый лик своего студента, а во время секса с Русланом кончал вдвое быстрее, представляя Антона за спиной. И это было даже не в течку. Про совместный чат с котами и мемами лучше вообще не думать, как и про переглядки на парах и ревностное (хоть и молчаливое) «фи» в сторону Иры. — Давай попробуем, — тихо предлагает Арсений, притягивая его к себе, но Антон не поддается. — Что именно? Отношения? — Не беги вперед паровоза… Светлые брови поднимаются высоко на лоб. — Вам проще довериться в плане секса, чем сходить со мной на свидание? — Да, — признает Арсений, потому что вот так по-ебанутому работает его психика. Искаженная иллюзия безопасности, он и сам прекрасно об этом знает. — Но я не говорю, что после этого мы никуда не пойдем. — Но что пойдем — не говорите тоже. — Антон, — он тяжело вздыхает, чувствуя, как отчаяние накатывает волнами. — Ты сейчас слишком давишь. Просто… не надо, ладно? — Я подожду. И нам вовсе не обязательно трахаться, если вы не готовы. Арсений внутренне хмыкает, ибо — нет, обязательно. Иначе он струсит, как самый настоящий пиздюк: утопит себя в рефлексии и сожалениях и найдет сотню поводов, чтобы посчитать их ситуацию безнадежной. — Мне это нужно, — произносит он тихо, с трудом находя силы, чтобы посмотреть Антону в глаза. — Не из-за течки, а… Ты нужен, понимаешь? Потому что секс — тоже про интимность. Про сближение. И конкретно в эту минуту куда проще зайти с физики, чем с лирики, раз уж в башке такой пиздец. Арсений притягивает Антона к себе и трется носом о нос, пытаясь передать чувства через касания. Тот, грустно улыбнувшись, спрашивает: — Вы хоть раз думали обо мне?.. В этом плане. Ему явно не хватает словесных подтверждений, потому что он говорит на другом языке близости. Сдавшись, Арсений признает: — Думал. И не раз. Даже когда… — он чуть не называет чужое имя, но вовремя прикусывает язык, — …в отношениях был. Антон обращает внимание на заминку, смотрит с прищуром. Ревность пляшет по лицу неоновыми буквами. Затем он подается вперед — резко, заставляя откинуть голову, — и целует так напористо, будто утверждает права. Наконец-то, блядь. Арсений задирает края футболки, пытаясь добраться до голой кожи, нетерпеливо мнет ткань. — Снимай, — просит он тихо, и в этот раз Антон не спорит. Вслед за футболкой на пол отправляются джинсы и домашние штаны, а на простыни летит квадратик презерватива. На оценку вида в одних трусах нет времени: слишком отвлекают жадные губы, которые буквально везде. Они прокладывают дорожку от подбородка и вниз, к ключицам, кончик языка обводит выступающие края и ямку между ними. Арсений зарывается в кудри, давит бедрами на бока Антона и постоянно пытается о него потереться, чтобы пропахнуть им насквозь. Кожа к коже — настоящий кайф. У Антона широкие плечи, и Арсений мельком думает, что спать на его груди будет просто охуенно. — Могу я?.. — хрипит тот, поддевая резинку трусов. — Да. Когда белье оказывается за пределами кровати, Арсений резко вспоминает, что в нем до сих пор медицинская чаша, розовый конец которой прямо сейчас торчит из ануса. Блядь. — Вы такой красивый, — повторяет Антон, скользя по нему любовным взглядом. И замирая этим взглядом прямо между ног. Дважды блядство. — Что это? — Ничего. — Арсений пытается свести колени, но тщетно: мешает чужая рука. — Черт… Это эструсовая чаша. Дай мне минуту, я ее уберу. Антон усмехается, плотнее сжимая его бедро. — Я должен был догадаться, вы ведь не течете почти. Слабо вас чую, поэтому, наверное, еще в адеквате. Он давит второй рукой на кончик чаши, погружая ее немного глубже. — Антон, — румянец заливает скулы. — Что ты делаешь? — Смотрю, — отвечает тот бесхитростно. — Можно я сам вытащу? Пиздец. Почему это вообще происходит? — Арсень Сергеич, — он тянет за силиконовую ножку и оглаживает края ануса, — а вы когда-нибудь приходили в универ с пробкой? — Н-нет. — Зря… Вам бы пошло. Как кому-то может быть к лицу (или, скорее, к жопе) анальная пробка — загадка на миллион. Смутившись, Арсений закрывает глаза локтем, но всё равно прекрасно понимает, что сейчас видит Антон. Нетрудно догадаться, когда чаша то погружается глубже, то, наоборот, выходит примерно до середины, натягивая мышцы. Собранная в ней смазка растекается и пачкает кожу густыми прозрачными каплями. — Охуенно, — Антон размазывает влагу, а спустя пару секунд тихо стонет: — Вы пиздец вкусный. Арсений, выглянув из-под руки, заливается краской еще больше, наблюдая, как он облизывает пальцы. Член снова встает: во время течки рефрактерный период сводится к минимуму. — Можно я вас вылижу? — Блядь… — Это да? — Это делай что хочешь, — слабо скулит Арсений, пытаясь совладать с чувствами. Когда они только начали встречаться с Русланом, первое свидание закончилось тем, что Арсений сел ему на лицо. И никакого ебучего стеснения не было. Но теперь всё иначе: рядом истинный альфа, которому очень хочется понравиться. Чертова природа, чтоб она трижды провалилась. Антон опускается меж раздвинутых ног, закидывает их себе на плечи и тянет Арсения еще ближе. А потом, не мешкая, проходит языком вокруг чаши. Окей, какой только херни ни случалось, но вот именно этого еще не было. — Да вытащи ты ее уже! Тот смотрит на него нечитаемым взглядом. Усмехается. И тянет за силиконовую ножку. Арсений чувствует, как всё внизу расширяется, готовое вытолкнуть чашу наружу, но в последний момент Антон замирает. Размеры небольшие, даже с вибратором не сравнить, поэтому боли нет — зато есть огромная неловкость. И она усиливается, когда палец, нежно огладив складки, проникает внутрь. — А если я еще язык засуну, — раздается хриплый голос, — сможете принять? Член Антона до сих пор скрыт бельем, но и так понятно, что он куда больше, чем чаша, палец и язык вместе взятые. Однако градус кринжа это понимание не снижает. — Чаша погнется, — уклончиво отвечает Арсений. — Она же… — он срывается на скулеж, когда палец начинает двигаться и натягивать края, — …силиконовая. Антон, решив, видимо, проверить, давит на стенку, и остатки смазки, которые еще были, щедро вытекают наружу. Внизу всё мокрое, вверху тоже: Арсений чувствует, как с головки сочится предсемя, скапливаясь на животе и разбавляя успевшую подсохнуть сперму. Он тянется к члену, но замирает, услышав рычание альфы. — Я сам. — Тогда сделай уже что-нибудь, ну! Арсения ведет, Антона, судя по запаху, ведет тоже. Прошлый оргазм кажется сухим и недостаточным, всё внутри звенит от напряжения и желания податься ближе, выпросить ласку. Чаша, наконец, исчезает с мокрым хлюпом, и ее место тут же занимают два пальца. Медленно внутрь — и наружу. Внутрь… Наружу. — Пиздец как красиво, вы бы видели. И вот хуй знает, чему возмущаться в первую очередь: тому, что Антон продолжает лежать и рассматривать его во всех подробностях, хотя они могли бы уже десять раз потрахаться, или тому, что он продолжает выкать. — Антон. — М-м? — Твои пальцы буквально… — «в моей заднице», — …во мне. — М-гм. — Может, перейдем на «ты»? Он фыркает: — Думаете, уже пора? Арсений мучительно стонет, потому что его жизнь превратилась в блядский цирк, а он хочет простого светлого поебаться. Вопрос с выканьем остается нерешенным, потому что Антон подается вперед и слизывает вытекающую смазку. Кончик языка вклинивается между пальцами, плавно проникает внутрь, добавляя еще и слюну. Арсений снова стонет — в этот раз от наслаждения — и, сдавшись, накрывает член рукой: двигает пару раз вверх-вниз, чувствуя себя сплошным оголенным нервом. Антон, прервавшись, низко рычит. Он сжимает его запястья, пригвождая их к простыням, и лижет широким мазком — до мошонки и выше. Поза не самая удобная, надо было хотя бы подушку подложить, но уже не до того. Арсений приподнимает бедра и подается навстречу. Язык погружается внутрь, касается нежных стенок, и очень хочется метаться по постели и выть в подушку, но тогда он банально выскочит, а терять удовольствие Арсений не готов. — Еще, — просит он тихо и хрипло, едва соображая от кайфа. Антон продолжает вылизывать, явно чувствуя, как дрожат ноги на его плечах. В какой-то момент он отпускает руки Арсения, чтобы самому сжать его бока — сильно и жадно, притягивая еще ближе, проникая так глубоко, насколько это вообще возможно. Кажется, стоит прикоснуться к члену, и оргазм накроет с головой. Буквально крохотное движение — да ему бы и дуновения ветра сейчас хватило, — но Арсений терпит, стискивая зубы и обливаясь потом. Антон что-то шепчет, мягко кусая за бедро. Слов не разобрать, однако они почему-то ощущаются лаской и нежностью, и от этого разъебывает еще больше. — Пожалуйста, — просьба срывается с губ помимо воли, — я не могу уже… Антон… Тот поднимается поцелуями по ноге, достает до выпирающей тазовой косточки и напрочь игнорирует член. — Если ты меня не трахнешь, — скулит Арсений, дергаясь от напряжения, — я сам тебя трахну. — Это из мема? — усмехается Антон, потому что ему, блядь, двадцать один и он мыслит и разговаривает мемами, да. Впрочем, он, скорее всего, будет таким и в сорок. — Я влеплю тебе тройку за диплом. — Это не в ваших интересах, — губы мягко двигаются по животу, а подбородок задевает головку, вышибая из Арсения очередной стон. — Какого хуя ты до сих пор в адеквате? Это даже немного оскорбительно. — Я только что называл вас хорошим омегой, — фыркает Антон, говоря, видимо, о том шепоте в бедро, — я не в адеквате. Просто с вами по-другому никак, мало ли, в окно со страху сиганете. Арсений бы обиделся, но сейчас ему не до того, поэтому он ставит мысленную галочку, чтобы сделать это попозже. Слава богу, Антон снимает с себя его ноги и, выпрямившись, тянется за презервативом. Он надрывает фольгу зубами, выглядя максимально игриво и юно, — член дергается от такого альфы: молодого, наглого, смотрящего с неприкрытым вожделением и желанием обладать, брать, подминать под себя, а потом доводить до исступления часы напролет, когда еще нет беспокойства о завтрашней работе и похеренном режиме сна, нет лишних головняков и дурных мыслей, зато есть легкость и тяга друг к другу. Есть простота, которую за морем рефлексии бывает трудно разглядеть. — Повернитесь. Арсений послушно встает в коленно-локтевую и упирается лбом в согнутое плечо. Налившийся член тяжело покачивается, требуя внимания и разрядки. Антон ласково ведет рукой от затылка вниз, вдоль позвоночника, оглаживает ямочки на пояснице, а потом наклоняется и целует их — так нежно и интимно, что внутри всё плавится и звенит. — Продвиньтесь вперед немного, — просит он, сминая ягодицы. — Обопритесь на стену, ладно? У Арсения нет ни сил, ни желания спорить: если Антон захочет, он по этой стене поползет, как ебучий Человек-Паук, лишь бы его перестали мучать и наконец-то трахнули. Пока руки находят поддержку в виде спинки кровати, Антон снимает трусы — матрас то выпрямляется, то снова прогибается под его весом, — и надевает презерватив. Он пристраивается сзади и целует в изгиб между плечом и шеей. — Я себя контролирую, но если вдруг что — говорите, окей? Арсений не отвечает: закрывает от кайфа глаза и откидывается спиной на его грудь. — Вы так пахнете… Всегда хотел вас обнюхать, с самой первой встречи, — слова разливаются по коже, вызывая рябь мурашек. — Представлял, как мы останемся одни в аудитории… Он притирается членом меж ягодиц, снова дразня и не проникая внутрь. Ладонь скользит по талии. Поднимается на грудь. — …и как я подойду к вам, пока вы копошитесь в бумажках, — продолжает Антон, сжимая пальцами сосок. Арсений хватает воздух ртом и подается бедрами, но вторая рука заставляет его замереть. — И я обогну стол, встану сзади, — губы касаются линии челюсти, — а потом уткнусь носом в шею и вдохну так глубоко, чтобы пропитаться вашим запахом… и чувствовать его как можно дольше. — Антон, — жалобно шепчет Арсений, срываясь, когда он задевает вход головкой. — А еще я представлял, как усажу вас на преподавательский стол. — Вот ведь бессердечный пидорас. — Расстегну вашу ширинку, стащу брюки… В моих фантазиях вы почему-то всегда без трусов. Такое когда-нибудь было? — Д-да, — сознается Арсений, едва соображая. — И мы виделись в эти дни? — Да, — повторяет он тише, умолчав, что по стечению обстоятельств (ага, блядь, обстоятельств) все беструсые разы выпадали на то время, когда у них были общие пары. — Блядь, — стонет Антон, сильнее толкаясь членом, — хотел бы я… — Что? — Знать об этом. Арсений слегка поворачивает голову и говорит прямо в чужие губы: — И что тогда? — Я бы опустился перед вами на колени, — пальцы перекатывают сосок, давят на острую вершину, — и вылизал бы вас. Или взял в рот. Или сначала вылизал бы, а потом взял в рот. Не сдержавшись, Арсений целует его первым. Плавится от влажного языка, от чужого вкуса, в котором всё равно угадывается его смазка, от жара и влаги, от пошлых звуков и стонов, потому что терпение уже маячит на кончике иглы — его почти не осталось. — Я тоже мог бы встать на колени, — он провоцирует, заводя руку за спину, чтобы притянуть Антона еще ближе. — Если бы ты был… например, у подоконника. — Арсений… — Сергеевич. — Блядь, — Антон тяжело выдыхает ему в плечо, явно уловив нужный настрой. — Ты представлял себе это? — ага, блядь, уно реверс кард, ибо не хуй выебываться. — Как преподаватель опускается перед тобой на колени? — Только если это вы. — Представлял, как я стягиваю джинсы вместе с бельем? Как утыкаюсь в тебя носом — потому что мне тоже нравится, как ты пахнешь, Антон. — Я… — Ты, — с нажимом повторяет Арсений, не дав ему договорить. — И мне было бы плевать на дорогой костюм и грязный пол, потому что я хочу отсосать тебе. Ты бы трахнул меня в рот, Антон? Тот кусает за плечо — альфа явно понимает, что его дразнят, — но сразу лижет чувствительную кожу, пытаясь загладить вину. — Ты бы хотел, — продолжает нарываться Арсений, мечтая ощутить его зубы снова. И не только зубы, — …чтобы я скрестил руки за спиной? И ты бы вбивался в меня, а я не успевал сглатывать слюну. И она бы текла по губам и подбородку. — Бля-я… — Хороший омега? — спрашивает вроде как в шутку, но всё равно еле слышно стонет, когда Антон отвечает: — Самый лучший. Сука, это невыносимо. — Хочу тебя внутри. Пожалуйста, альфа. Это, видимо, контрольный в голову, потому что Антон тут же целует его — быстро и жаляще, — а потом придерживает ягодицы и вводит головку. Арсений замирает, пока член погружается в него сантиметр за сантиметром. Медленно. Горячо. Давя на стенки и так приятно распирая, что сердце бешено стучит о ребра и глаза закатываются от удовольствия. Он рвано хватает воздух губами, когда чувствует, как Антон прижимается ко входу формирующимся узлом. — Вы как? — шепчет тот ласково, поглаживая внизу живота, пытаясь, видимо, унять дискомфорт. — Не больно? — Нет. — Спасибо течке и более-менее расслабленным мышцам. — Просто… дай мне пару секунд. — Конечно, — Антон целует его в затылок, трется носом о выступающие позвонки. — Вы такой мокрый, пиздец… У меня ваша смазка по яйцам течет. Арсений тянется к его губам, чтобы заткнуть фонтан пошлости и выиграть время. Касания языков распаляют еще больше, пальцы возвращаются к соскам, и собственный член капает предсеменем на кровать. Это смущает, потому что даже с Захарьиным он не тек настолько сильно. Ладно, Антону явно нравится, так что поебать. — Двигайся, но не торопись. Тот согласно мычит и выходит почти полностью — чтобы потом снова податься вперед. Они целуются, и Арсений коротко ахает, ощутив, как узел трется о натянутые края. — Ты же повяжешь меня? — спрашивает он саднящими губами. Антон стонет и увеличивает темп. Шея затекает, поэтому Арсений отворачивается обратно к стене. Коленям тоже скоро придет пизда, но он не прекратит даже под страхом смерти. — Быстрее. Влажные шлепки становятся громче и чаще. Антон держит его за бедра, входит резко, глубоко, задевая простату снова и снова. Голова кружится, воздуха не хватает, а в ушах шумит. Арсений впадает в подобие транса, где есть только крепкие руки и твердый член, вбивающийся в него с пошлыми звуками. Но запах альфы не дает забыться: он постоянно напоминает, что за спиной именно Антон, что это его касания и срывающиеся стоны. Именно его пальцы сжимают так жадно, что на коже должны остаться синяки. Его узел каждый раз поддевает края ануса и растягивает их, чтобы позже погрузиться внутрь. Тело измучено долгим ожиданием, поэтому вскоре Арсений чувствует, как низ живота сводит в преддверии оргазма. — Я… почти… — хрипит он еле-еле, надеясь, что Антон его услышит. Тот замедляется, заводит руку под грудь и, надавив, заставляет откинуться на себя. — Уверены насчет узла? — Боже, да. — Хорошо, — он целует Арсения в щеку — так нежно, что поджимаются пальцы на ногах. — Скажите, если будет больно. Не успевает Арсений фыркнуть, чтобы не тянул, как член снова наполняет его — медленно, с оттяжкой. На каждом новом движении узел притирается всё плотнее, пока толчки не становятся короткими и давящими. Арсений пытается схватиться за спинку кровати, но поза не позволяет, поэтому он держится за руку Антона, обнимающую его поперек груди, и рвано дышит через рот. — Хороший омега, — шепчет тот на ухо, — самый лучший… Узел твердый и большой — поначалу Арсений сомневается, что он в него войдет, но с каждым мягким поцелуем, с каждым «тих-тих-тих», «я почти внутри», «сейчас, мой хороший» принимает его всё глубже и глубже. — Вы такой молодец, — продолжает бормотать Антон, заставляя глаза слезиться, — еще немного… Я уже здесь, чувствуете? Попробуй такой не почувствовать, ага. Но для острот неподходящее время, Арсений ершится скорее на автомате: он слишком открыт и уязвим, у него, блядь, слезы катятся по щекам — и от ощущения заполненности, и от ласковых слов, и просто потому, что всё это говорит и делает именно Антон. Его альфа. — Блядь, — хрипит тот, погружаясь, наконец, целиком, — как же внутри тебя хорошо… И это всё, это ебаный финиш. Стоит Антону слегка двинуть бедрами, и Арсений протяжно кончает, не слыша собственного вскрика и содрогаясь всем телом. Сперма мощно выплескивается на спинку кровати и даже на стену, мышцы сжимаются, и Антон, глухо ругнувшись, кончает вслед за ним. Их обоих лихорадит, дрожь передается от одного к другому, голоса смешиваются, и единственное, чего не хватает Арсению — почувствовать, как горячее семя наполняет его без презерватива. Хороший задел для следующего раза. В том, что этот следующий раз будет, он не сомневается: без толку себя обманывать, да и незачем. — Порядок? — хрипит Антон, продолжая прижимать его к себе. — Да, — голос такой, будто курил «Приму» без фильтра — разом весь блок. — Но колени сейчас отвалятся. — Бля, не очень удачную позу мы выбрали. Для вязки, я имею в виду. Арсений смеется, роняя затылок на его плечо. — Давай попробуем на бок лечь. Только на другую сторону, а то здесь всё в сперме. Они гуськом сдвигаются вправо, и медленно, держась то за стену, то за спинку кровати, сползают вниз. Узел трется о чувствительные стенки, и в процессе нелепого укладывания Арсений снова кончает, пачкая края одеяла. Антон сдавленно стонет, когда мышцы опять сжимаются, и коротко толкается бедрами. Да, в следующий раз определенно надо выбрать другую позу. Они загнанно дышат, пытаясь прийти в себя. Сердце бьется часто и мощно, в горле пересыхает, а затекшие ноги начинают противно покалывать. Антон обнимает его поперек груди и целует в голое плечо. — Всё хорошо? — Да, — отвечает Арсений, ничуть не кривя душой. — Но я скоро вырублюсь, — он широко зевает в подтверждение своих слов, и Антон зевает следом. — А ты пока… выбери, куда пойдем на свидание. Сердце замедляет бег, всё становится тише и спокойнее. — Точно? — по голосу ясно: улыбается. — Да. — Ладно. — Ладно. Арсений переплетает их пальцы и закрывает глаза. От проблем никуда не деться, однако сейчас он уверен: разберутся как-нибудь. Главное — вместе.