may rain.

дождь стучал по крыше школы. все кто мог, кажется, успели уже уйти, при чем еще и до дождя или заказали такси, поэтому в самом здании оказалось очень мало людей. если пройти по некогда шумным коридорам, можно было подумать, что с дождем весь мир остановился, ведь было так тихо и пусто. или ты просто попал «на ту сторону», где не было никого, кроме жутких монстров. атмосфера была для кого-то страшная, для кого-то уютная, а у кого-то болела голова от постоянных ударов капель о подоконники.  чанхи так и сидел в своем классе. голова правда раскалывалась. его интересовал вопрос: зачем делать эти дурацкие подоконники на другой стороне окна, если они только создают шум? ну правда, туда ничего не поставишь, да и не пришлось бы так сильно вычищать этот проклятый внешний отросток метала во время уборок. но он пытался сосредоточиться на книге. на самом деле, иногда полезно так сидеть, можно выучить почти весь учебник за раз, но явно не во время того, как у тебя болит голова, будто разъедая черепушку. буквы расплывались. что за мука? все одноклассники чхве уже ушли, так что и поговорить было не с кем, а хотелось, ведь тогда можно было бы вслушаться в чей-то приятный голос, а не в стуки капель, не смещающихся с одной ноты фортепиано. от усталости он лег на парту, взял карандаш и начал рисовать себя со своей головной болью прямо в учебнике. звук карандаша разрезал маятник метронома-дождя, то и дело вырисовывая очертания человечка, который держится за голову. еще пару линий навсегда отпечатались в государственном учебнике и чанхи положил карандаш на место.  закутавшись в свои собственные руки, словно в теплую подушку, которая хоть немного грела в этот северноветренний день. глаза слипались. в уши доходили отрывки каких-то фраз, которые он услышал сегодня, а тело расслаблялось. парень засыпал, ожидая вечернего солнца.  лучи солнца, которые и так просвечивались через дымку облаков, начали увядать, а дождь все еще бил по внешним подоконникам, но теперь во много раз быстрее, будто пытаясь догнать уходящий день. чанхи открывает глаза. мутное, будто само по себе дождливое изображение потихоньку превращается в силуэт, изначально напоминающий единый фосфен сидящего перед ним парня. красивого, спокойного и, видимо, тоже уставшего от проливного дождя, который длился целую вечность. он спал лицом к чанхи. чхве видел его много раз, много раз засматривался на аккуратное и маленькое лицо, будто нарисованное искусным мастером, и великолепный лоб, который был намного больше, чем его собственный. он восхищался открывшейся перед ним картиной. казалось, это все еще сон, от которого точно не хотелось просыпаться.  сидящий перед ним парень был в синей школьной форме и серой теплой жилетке, к которой, словно нежное украшение, был прицеплен значок их школы. пытаясь игнорировать покрасневшие от такой близости, ведь мальчики почти касались носами, уши, чхве решает отвернуться. взгляд падает на стол. рядом с маленьким рисунком, нарисованным им же до сна, лежит таблетка, а рядом стоит бутылка воды. сердце, словно таймер террориста на груди, казалось, начало тикать. дернешь не тот провод и взорвется. почти прототип кота шредингера.  каждый момент заботы, каждая капля теплого чая, осевшая в горле, каждый пиджак накинутый на плечи, каждый совместный обед, приготовленный самим енхуном. все вызывало новые тиканья готовившейся взорваться бомбы. это тиканье раздражало больше, чем надоедливый дождь, больше, чем задумка внешних подоконников и конечно больше, чем отсутствие утреннего сна. потому что когда произойдет взрыв, чанхи больше не сдержит свои порывы чувств. а после не удержит енхуна в своих тихих объятиях в холодный вечер у себя дома за просмотром очередного боевика.  чанхи для енхуна, по, возможно, крайне глупым представлениям самого чхве, лишь друг, а енхун для чанхи весь мир, сотканный из мелких сосудов и клеток. хрупкий. ведь один синяк может полностью разрушить его. дружеская забота и романтические чувства казались чем-то одновременно одинаково похожим и совершенно разным. действия могут быть одинаковыми, да и мотив тоже, но вызывают они у самого отправителя самые разные чувства. теплая постель или бег на краю обрыва.  внутренне оставляя новые лужи слез, чхве выпивает таблетку приготовленную кимом. казалось, это не избавление от боли, это соль, которая заставляет рану болеть еще сильнее. енхун открывает глаза и летне улыбается, смотря как горло его лучшего друга совершает глотки. енхун рад, а чанхи разбивается о скалы.  – как голова? после сна болит меньше? – да, вроде в порядке. спасибо за таблетку. – я только рад, если ты из-за меня чувствуешь себя лучше. проклятый ким енхун. до боли опасный зверь, который уменьшает таймер одними движениями и словами.  – ты тоже не взял зонтик? – нет. тем более охранник уже ушел, не хочешь вместе поспать тут? похоже, нас тут закрыли..  почему-то в голосе енхуна теплилось воодушевление, как будто сон тут был для него единственной отрадой. а чанхи боится. он боится самого себя. он боится таймера в груди. боится опасного зверя перед ним. боится холодных полов и грязи, сыпавшейся с чужих ступней. кивок. обними. обними. обними. обними. обними меня пожалуйста. обними. обними. обними. обними. я хочу твоего тепла. обними. обними. они лежат на грязном полу. тихо. ни одного звука или слова. лишь тиканье бомбы, которое смешалось с майским дождем и выдуманными поцелуями на губах. – чани. – м? – ты так похож на куклу. я бы хотел забрать тебя себе. глаза напротив бездонные, пропитанные постоянными внутренними проливными дождями, оставившими миллионы луж. ким улыбается, видя себя в глазах лучшего друга. таймер чхве почти на нуле. енхун обнимает. он словно пытается создать тепло палящего солнца, чтобы высушить эти лужи. но лишь взрывает сердце чанхи, освобождает от оков и парень не в силах больше терпеть собственные порывы эмоций, заглушающих все звуки на земле, бьющих по ногам и ушам.  он, словно сорвавшаяся с цепи собака, быстро целует. целует, оставляя эфемерные кусочки сахарной пудры на чужих, невозможно любимых губах. целует, оставляя енхуна и падая в бездну собственных мыслей. он «не должен был», это «не для него», он «недостоин». но ким хватает его за руку и тянет наверх собственными губами, которые отвечают майским дождем и привкусом долгих попыток добиться и обратить на себя внимание.