The last words.

      Звуки шагов эхом раздавались в коридоре, серые стены ужасно напрягали. Рядом с ним шёл пузатый охранник, то и дело поправляя пояс, норовящий соскользнуть вместе с его штанами. Война закончилась пару месяцев назад. Пострадали многие. Многие потеряли семьи, кров и работу, не говоря уже о вере в героев. Сейчас каждый второй обвинялся в садизме и лицемерии, а после истории его семьи — абсолютно никому не дают покоя. Многие герои ушли в отставку по собственному желанию, кого-то не допустила новая комиссия, так как под крылом Ястреба дело быстро закрыли, полностью заменив состав и ужесточив правила. Всех злодеев поймали, и уже свершился суд. Мелким сошкам, что сбежали из тюрьмы, лишь добавили срока, что для большинства из них роли не играло. Одно пожизненное или два, разница невелика. С членами же Лиги был совсем другой разговор. Твайс погиб, Шигараки полностью овладел Все за одного, так что его готовили к высшей мере наказания, которая в последний раз применялась черт знает когда, ведь преступников уже давно просто сажали в Тартар, и про высшую меру наказания все забыли, но не теперь. Спиннера и Мистера Компресса упекли больше за пособничество и акты вандализма в купе с кражами и нападениями. Их посадили на приличный срок в ИК строгого режима. Возможно они выйдут под старость, если конечно доживут до того момента. Дело Тоги — единственное которое ведут до сих пор. Хотя уже видно, что суд склоняется к Тартару и терапевту. А Даби Тойя. Смертных приговора два. После долгих судов, злодей Шигараки Томура, и Даби, известный как Тойя Тодороки, были приговорены к смертной казни. Смерть Шигараки будет где-то через две с половиной недели. Тойя почти сразу после него, спустя три дня. Старатель пытался что-то сделать, признать Тойю психически невменяемым и упечь в желтый дом, лишь бы жил, хоть как-то. Только после всего того что натворили его старший брат — даже слезливая история и раскаяние Старателя не помогли. Ничего не помогло. Нацуо не говорит об этом, и лишь изредка становится на колени рядом с отцом, и задумчиво смотрит на старую детскую фотографию Тойи. Он совсем не похож на Даби. Это просто разные люди. В его взгляде ясно читается: «Он не наш брат, и скорбеть по нему я не буду, Тойя мёртв, и будет мертв.» Фуюми скорбела по-своему. Молчала, ходила бледнее снега, и избегала смотреть в глаза, особенно отцу. Отец сидел и молился, был мрачным и почти не выходил из комнаты. Это подкосило всю из семью. Все они помнили Тойю светлым и радостным, стремящимся стать героем. Этот детский образ просто не получалось наложить на взрослого, изуродованного ожогами злодея-психопата. Его провели к громоздкой двери, с множеством разных замков. — Тодороки-сан, будьте аккуратней с ним. — Между делом начинает охранник, отпирая всё это. — Хоть он и под препаратами, неизвестно что может выкинуть. С протяжным ужасным звуком дверь поддаётся, и внутри его встречает серое помещение, с двумя стульями друг напротив друга. На одном из них, наклонив голову, сидит злодей. На его руках браслеты подавляющие причуды, и волосы из серых стали чисто белыми, как только что выпавший снег. Его уверенность ужасно быстро гасла, в отличии от разгорающихся чувств, и воспоминаний синего пламени, что выжигало кожу. Ужасное чувство. Он думал что его кожа просто слезет с него, оставив голые мышцы. Даби сидит наклонив голову вниз, он мнётся у двери, и смотрит на охранника. Тот безразлично смотрит в сторону, крутя ключи на пальце. Шото вздыхает. Была не была. Комната встречает его непривычным холодом и скрипом закрывающейся двери. У них около десяти-пятнадцати минут наедине. Он медленно подходит ко второму стулу и садится. Шото чувствует себя ужасно неуютно, даже хуже чем за столом во время семейного ужина. — Тойя-нии, — Детская привычка даёт о себе знать. Слова даются трудно, и старое имя виснет в воздухе, совсем не помогая. Даби поднимает голову, и в Шото впивается взгляд ледяных глаз. Хорошо, старое имя помогло, но явно не ему. Злодей откидывает назад, запрокидывает голову и смеётся громко, надрывисто и как-то отчаянно. Шото почти трясёт, и от этого ужасного звука хочется спрятаться как можно дальше. Он помнит Тойю совсем другим. Пару отрывистых, немного размытых воспоминаний о белой шевелюре, и о том как его брат зажигал на своей ладони пламя, на которое он в детстве так любил смотреть. — Я хотел пог- — Заткнись. — Чужой голос режет набатом, а в горле застревает комок. Ему даже смотреть страшно, что уж про говорить. — Я Даби, только Даби. Не Тойя или нии-сан, забудь, блять. — Даби смотрит ненавистно, остервенело. Его челюсть напряжена, и натягивает страшные шрамы на коже. Он кусает губы, непривычно для него. Раньше он так не делал, но сейчас всё что угодно подойдёт для того чтобы отвлечься. В голове ворох мыслей, перебивающих друг друга, а сердце бьётся как бешеное. После битвы это первый раз, когда они так близко друг к другу. Он. надеялся на что-то. На какой-то разговор. на понимание. Понимание, что ещё пошло не так в их ужасной семье. Хотя, у них всё не так. Даби — это просто ещё одно доказательство ублюдочности Старателя, и всей геройской системы. Его отрезвляют чужие ледяные пальцы, обхватывающие его подбородок. Даби стоит прямо перед ним, немного наклонившись, и одной рукой обхватив его лицо, а второй опираясь на его колено. Лицо у него абсолютно пустое, жуткое. Только в глазах что-то есть, неизвестное и пугающее. Чужая рука медленно ползёт по колену вверх, сжимая бедро сквозь ткань геройского костюма. — Ха, а что же забыл такой шедевр как ты, рядом со мной? — Его тело оплетает липкое чувство страха, сковывая, и не давая возможности пошевелится. Даби слишком близко, шепчет ему на ухо. Его рука не должна сжимать его бедро, они не должны находится так близко. По его телу не должна идти дрожь предвкушения. — Я не понимаю о чём ты. Даби смеётся ему в лицо, и его ногти впиваются в нежную бледную кожу, оставляя красные полумесяцы. Шото шипит и обхватывает его запястья рукой, надавливая и давая понять, чтобы он убрал руку. — Конечно же не понимаешь, — Горячее дыхание опаляет его губы, а Даби кривит улыбку, больше похожую на оскал. Его скобы тянут мёртвую кожу, и из щелей сочится кровь вперемешку с гноем. Злодей второй рукой медленно давит меж ног, и глаза Шото медленно расширяются. — Тебе никогда не понять. Плоть под его рукой твердеет, а Шото посильнее стискивает зубы, покрывая запястье руки что держит его подбородок корочкой инея. Улыбка на лице Даби всё шире, а в глазах не неизвестная смесь, а простое человеческое сумасшествие. Пироман оглаживает головку вставшего члена через ткань костюма, и льнёт вперёд. Их губы соприкасаются. Целоваться с Даби странно. Его губы грубые из-за ожогов, и он больше не целует — пожирает. Проталкивает наглый язык, сжимает в сильной хватке подбородок и давит на член. Его губы беспощадно мнут и кусают, а рот горит. Шото слышит щелчок пояса геройского костюма, и его стягивают ниже на бёдра, отодвигая резинку боксёров, и проникая под них. Прикосновения холодных пальцев к раскрасневшейся головке и грубые поглаживания сводят с ума. Шото упирается руками Даби в грудь, слабо пытаясь оттолкнуть. Их оглушает звонок, обозначающий что время вышло, и Даби отходит от него, наспех застёгивая пояс и напоследок цапнув за губу. Дверь отпирают, и входит охранник, говоря что их время вышло. Шото встаёт со стула, и идёт на выход. Он очень рад, что его постыдного стояка никто не замечает. — Прошлое никогда не умирает. — Его на выход подталкивает охранник, когда Шото в последний раз оборачивается на улыбающегося Даби, стреляющего в него хитрым взглядом прищуренных глаз. Тот по-королевски сел на стул, раскинув руки и смеясь. — Я и есть прошлое! *** «Конец злодеев?» Несколько дней назад был исполнен приговор над известным злодеем — Шигараки Томурой, а вчера встретил свою смерть его правая рука и первенец семьи Тодороки — Тойя Тодороки, известный как Даби. Он не обращает внимания на текст статьи дальше. У него чувство, что он упускает что-то важное, но это похоронено вместе с прахом Даби, и вряд ли он когда-то узнает ответ. Ха, он мог мучать Шото даже после смерти, вот это настоящая причуда. Синие глаза открываются. Прошлое не умирает.