На что ты спрашиваешь о имени Моем?

      Вечная зима равняется вечной любви, запечатанной под наметенными сугробами колючего снега и льда, который крепче сумерских клинков из закаленной на вечном солнце стали. Такими противоположностями, как тепло и холод, день и ночь, обладает мир, судьба которого — однажды погрузиться в смерть. Спасения не будет — оно не нужно. Это естественный цикл. Поэтому заведомо любая борьба — лишь попытка отсрочить небытие. Как бы долго ни светили звезды, они ждут своего конца; их сияние рождается в надежде сохранить о себе память в чужих глазах даже после собственной смерти.       Единственное, у чего нет смерти — так это у любви. Именно из нее появляется жизнь, именно она — прародительница всего сущего. Вечная и несокрушимая. Ненависть — не противоположность, а только ядовитый придаток.       Так кому же еще служить, как не богине любви, спрятавшей свою нежность за вечным морозом? Конечно, чтобы явить в конце — как венец победы.       Эта специфичная любовь, но другого выбора нет. Потому что будет один исход.       Арлекино стойко принимает мысль о своей невечности. Чтобы ее постичь, она сжимает ладони Коломбины и старается заглянуть в ее глаза — и никогда не выходит. Арлекино не обижается — знает, что для ее же блага, но умоляет сделать это хотя бы в последние секунды жизни. Это не спасет тело, но успокоит душу. Коломбина грустно улыбается и желает только не осуществить этой просьбы, — как же тяжко Царице, к которой обращены все мольбы ее простуженного метелями народа. Коломбина, как приближенный к богу ангел, знает об этой непосильной ответственности. И все равно идет вперед. Как можно не ступать по ее шагам? Надо спешить — их скоро заметет.       Возвращаясь к противоположностям: посреди вечной смерти всегда найдется вечная жизнь. У Коломбины есть цветущая юдоль. Арлекино снимает шубу за дверью, оставляет это укрытие от бури на полу — за ненадобностью в личном раю, теплом, родном. Коломбина тихо поет в этой колыбели жизни. И туда даже ступать как-то совестно, будто весь тот грех, что скопился за плечами, превратится в гневный ураган и опять все уничтожит. Арлекино делает шаг вперед только потому что ей было доказано, что, разразись ненастье — в ее руках, глазах или мыслях, — от нее не сбегут.       Арлекино знает, что умрет где-нибудь посреди зимней ночи. И увидит этот сад в глазах Коломбины, и пожелает только чтобы загробная жизнь выглядела именно так. Но также она знает, что ее ждет если не вечная тьма, то адские муки. И у нее нет права просить свою возлюбленную стать падшим ангелом, чтобы они могли встретиться даже после смерти. Но Арлекино забывает, что она уже во власти оного.       Забывает, пока вновь не увидит руки, по локоть обмакнутые, как бамбуковый стебель в прозрачное озеро, в горячую кровь, и улыбку, совершенно нечеловеческую, и грязь, упрямо-нелепую, и багрянец на белой одежде, и безмятежную веру в правое дело, — да, она такая же. Она не скрывается и не стыдится. Она всегда предельно честна, — в особенности, вгрызаясь в плоть Арлекино вместо поцелуя. В особенности, проявляя свою любовь контрастами: не спрашивая разрешения на насилие после долгих нежных объятий. Арлекино в любой момент может уйти от нее навечно.       Но раз за разом возвращаясь в этот сад, падает на колени перед своим ангелом, обнимает ее ноги и ждет окончания песни.       Коломбина проводит ладонью по белым волосам и млеет от тяжести чужой головы на своих коленях — какая милая покорность, какое безумное желание найти кого-то сильнее, кто бы мог обладать. Это сложно — наделить таким правом, такой безграничной властью. Коломбина может лишить ее жизни за один миг — и это будет необратимо, к сожалению, такие игры ей недоступны. Впрочем, Арлекино и не плюшевая игрушка. Она просто любит так, как умеет. Они все любят так, как умеют, и в этом нет никакой вины. Пока эта любовь не касается других. Но за этим и есть сила — подчинить несогласных и испить их кровь. Коломбина делает это с любовью. Как и все подданные богини любви.       Помнится, ни одна легенда не обходится без любви, ни одна сказка, ни одна заповедь. Коломбина пишет историю на спине Арлекино, проводя по ней ногтем, как тупым лезвием. Арлекино слегка дрожит под ее руками — ей щекотно, ей смешно, ей хорошо. И едва-едва страшно. Сердце бьется чуть быстрее, чем обычно. Но это лечится теплом. Теплом, которое нигде и ни от кого больше нельзя получить. И она зависима от запаха мази, который наносит на ее кожу Коломбина: отрезает листья своим прекрасным цветам в саду, толчет их в ступке, смешивает с водой, — ради нее, Арлекино, ангел уничтожает возведенную собой жизнь — прямо как приютские дети Арлекино, которых она растит для службы Царице, прямо как Предвестники, которые убивают за нее по всему Тейвату, питая Ирминсуль парной кровью, чтобы он, отнюдь не в ужасе, запомнил, какой может быть любовь.       Арлекино грустно, что она не может вызволить свою голубку из этой клетки — посреди вечная мерзлота, и ей негде разгуляться, из сдавленного холодом горла не выйдет ни одной песни. Она не верит, что Коломбина своим лучшим пристанищем и домом считает объятия Арлекино — ведь у нее холодные руки и холодное сердце.       Которое смог отогреть один человек. Оно всегда было живым; взгляните не Снежную королеву на троне — с самым большим сердцем, с самими большими мечтами, — ее согреет только вечная справедливость. Ну а люди довольствуются меньшим, — Арлекино необязательно кому-либо признаваться, открываться или менять себя. Она обличает себя настоящую теплым рукам в этом оазисе. И потом среди чужих городов и стран это тепло будет греть ее долго-долго, запах целительной мази и свежих цветов приведет обратно, обязательно приведет обратно домой. И кровавый след подчищать за собой не надо, и выдумывать красивую ложь — не нужно. Коломбина итак все знает — и поет панихиду.       У человека нет слов, чтобы описать божественное создание, и нет сил, чтобы заглянуть в глаза, обращенные к небу. Очень правильным выбором здесь будет просто молчать, взирать и принимать милость.       Коломбина опускается рядом с божьей Слугой, касается ее сильных плеч и, приближаясь, ласково шепчет на ухо:       — Ты всегда будешь со мной. Не бойся.       Арлекино понимает, что это значит.       У моего ангела-хранителя твое имя, и это имя — Люцифер.       Но важно другое: титул, и этот титул — моя Любовь.

конец.