∘₊✧──────✧₊∘∘₊✧──────✧₊∘
Колоннада залпов разбудила ленинградцев холодной зимой 1944. Шёл третий год Великой Отечественной войны. Шёл третий год блокады Ленинграда. Второй по величине советский город уже более восьмисот дней оборонялся от нападений нацистской Германии, тормозил группировку армии "Север". Однако всё это медленно становилось бесполезным. Ветер свободы не приближался к Ленинграду. Это угнетало всех ленинградцев. Нет, они не сдали бы свой город. Они слишком гордые, непокорные, непримиримые, но рано или поздно силы закончатся, и тогда бывшая столица пала бы руинами прежнего величия, ровняясь со землёю. Конечно, если только долгожданные спасители красной армии не придут к ним, разрушая кольцо и даруя мир над головою. Невский мелкими шагами двигался в сторону пункта выдачи продуктов. Продовольственная ситуация в городе стала лучше примерно год назад, когда красная армия и войска Ленинградского фронта смогли прорвать бутылочное горло у Шлиссельбурга, вселяя крупицы надежды на лучшее будущее. Однако это не спасало Ленинград в полной мере. Истощённые голодом и холодом ленинградцы продолжали умирать, обстрелы не прекращались, а надписи "Осторожно! Это сторона наиболее опасна при артобстрелах" окончательно надоели. Опираясь на поручни моста, Невский вместе с другими жителями смотрели куда-то на горизонт, где гремели взрывы орудий. Некоторые жители тряслись, боялись этих звуков. Непоправимое последствие войны. А некоторые с надеждой ждали освобождения. В январе сорок четвёртого года решалась судьба Ленинграда. Либо город освободят, либо произойдёт нечто страшное, что уже не дано пересилить городу на Неве. Саша медленно двинулся дальше по разбитым улицам. Облик своего города он давно перестал узнавать, также, как и себя. Война меняла всех, и он не исключение. Худой, с длинными отросшими сальными волосами, в мешковатой рваной одежде, за которой скрывался скелет с натянутой на него сине-фиолетовой от гематом кожей. От прежнего Петербурга не осталось ничего. Ни фамилии, ни имени самого города. Лишь одна физическая оболочка, которая ещё хранила в себе воспоминания детства и лет имперской эпохи. Большевики постарались на славу. Они стёрли всё, забрали всё, что было у Саши: имя, семью, любовь. Невский шёл по ледяным улицам ещё блокадного Ленинграда, не зная, что совсем скоро стальное кольцо падёт, даруя городу и его жителям свободу, о которой они грезили последние годы.∘₊✧──────✧₊∘∘₊✧──────✧₊∘
Гул и дрожь как земли, так и воздуха закончились только к концу января. На удивление жителей и солдат температура поднялась до плюс одного, будто предвещая нечто хорошие. Саша возвращался в свою квартиру, когда раздался низкий голос диктора из всех громкоговорителей и радио. Короткая фраза о полном снятии блокады, привела всех в восторг. Люди кричали жизнерадостное "Ура!", обнимались, целовались. Столько радостного людского шума давно никто не слышал. Невский после объявления, словно в прострацию попал. Медленно он осел на землю, упираясь костями позвоночника в металлический фонарный столб. Пелена из слёз застелила глаза, дыхание сбилось. Ленинград за грудь держался, чувствуя, как его сердце разрывалось на части. Он смог. Они смогли. Горючие слезы потекли по щекам. Невский вяло улыбался, проливая все слезы, что стойко держал в себе всё время блокады. Заботливые жители подняли его с земли, ставя на ноги и беспокоясь о его состоянии. Невский отмахивался говорил, что все хорошо, он просто был слишком рад. Чистая правда. Народ постепенно утих, все разошлись праздновать их маленькую победу. А вечером над ныне свободным Ленинградом прогремел ярчайший салют, отмечая долгожданное освобождение. К двадцать девятому января восстановилось железнодорожное сообщение. Пришёл первый эшелон из столицы. Много людей толпилось на привокзальной площади, однако разница между ленинградцами и прибывшими была колоссальная. Приезжие люди уставшие, едва похудевшие, с морщинами на лицах. Дети в войну не играли, но они на неё шли, оттого жизнь растила их быстрее, превращая юнцов в взрослых мужчин. Ленинградцы же спину прямой кое-как держали. Лёгкие ветра их с ног сбивали, пополам сгибали. Они на фоне солдат были, как восставшие скелеты, которые натянули на себя слоями тряпки, что раньше считались хорошей одеждой. Ленинград был среди них. — Извините, вы не знаете, прибыл ли Московский Михаил Юрьевич? — Невский осторожно поинтересовался у офицера, что говорил с другим человеком. — Прибыл, но если у вас не срочное дело, то не лезьте к нему, — серьёзно предупреждал он. — Он словно с цепи сорвался сегодня. Злее, чем обычно. — Спасибо, — тихо сказал Невский. Москва здесь, и он, скорее всего, искал его. По крайней мере, Саша хотел так думать. Серые глаза скользили по толпе, пытаясь найти знакомый силуэт. Всё двоилось перед ним. Невский знал, что голод его не смог бы убить, поэтому он частенько отдавал свои порции еды детям, что ещё остались в городе. В качестве последствий Саша частенько получал бред и дезориентацию. — Это всё!? — злой крик на всё пространство. Знакомый голос, заставил Сашу обернуться. Московский стоял к нему полубоком. Его грудь сильно вздымалась, он держал в руках какие-то бумаги. Он был на взводе. Москва прекрасно осознавал, что Ленинград после блокады был в плачевном состоянии, но он не предполагал, что настолько. Знакомый облик был стёрт обстрелами и бомбардировками. Золотые шпили и купола не блестели на фоне свинцового неба, они были заботливо укрыты ленинградцами от немецких глаз. Держа в руках отчёты, в его жилах кровь стыла. В бывшей столице осталось всего восемьсот тысяч жителей из когда-то более двух с половиной миллионов, количество указанных смертей пугало, выдаваемых порций еды всё ещё не хватало. Буквально каждое слово говорило о катастрофичности ситуации. Москва резко вернул отчеты солдату, его первостепенной целью было найти Сашу. А Невский уже протискивался меж ленинградцев. Таких же неуклюжих неловких, худых и уставших. Он видел блондинистую макушку с короткими волосами, характерную для всех военных стрижек. Он так отчаянно стремился к тому, кого мечтал увидеть все эти жуткие годы несмотря ни на что. Тёплый воздух вырвался из груди, белым облаком растаивая в морозной пустоте. Он торопился из-за всех сил. Быстрее. Быстрее билось и сжималось сердце. — Миша, — сдавленный оклик вырвался из груди. Невский рукой к нему тянулся, вот только силы в мгновение покинули его. Голова закружилась, стало резко темно. То ли Саша на промёрзлой дороге поскользнулся, то ли он запнулся о чужую обувь, однако результат был один — Ленинград летел вниз прямиком на бугристый лёд, что ещё не успел растаять в лёгкое потепление. Невский не успевал. Слишком сильно он устал, слишком мало ел. Ему просто-напросто не хватало скорости реакции. Жмурясь, он готов был к жесткому приземлению лицом на землю. Наверное, синяки новые появятся, но ему не привыкать. Мужчина был уже так близко к точке невозврата, как грубые руки подхватили его у самой земли, спасая от падения. Сальные волосы едва качались у лица. Невский часто моргал, смотря на замёрзшую воду, что была практически у самого носа. Чувствуя тёплые руки через слои одежды, он вздёрнул голову, заглядывая в голубизну глаз, видя покачивания золотистых волос, что чуть ниже линии челюсти спускались. Саша жизнью клялся, он чувствовал кожей тепло, которое исходило от улыбки Миши. Мягко его подтянули наверх, ставя на ноги. Вокруг освещение стало ярче и, может быть, немного живее. — Всё также плохо танцуешь, Саша, — бархатистый голос раздался над ухом. Невский ресницами хлопал, поверить не мог. Чужая рука привычно легла на талию, другая подцепила тонкое запястье. Минутная задержка и они закружились в танце. Плавным вихрем, ритмичными шагами двое влюблённых потерялись в слабой музыке флейт, скрипок, арф. Впервые за долгие годы длинные прядки не лезли на лицо. Его короткие каштановые волосы были аккуратно уложены назад. С неким интересом Саша оглядывал себя. Тёмно-синий фрак девятнадцатого века с тонкой серебряной вышивкой. На руках белые перчатки. Плавно серые глаза зацепились за Москву. Его прекрасный, невероятный Миша. Александр восторженно отметил, как идеально сидела на нём схожая одежда багрово-красных тонов, как тонкая ткань перчаток длинные пальцы рук подчёркивала. Однако всё это не могло сравниться с красотой лучистых глаз. В синеве небесной Невский совсем затерялся. А музыка всё играла. Стены родного Зимнего дворца, украшенные золотом, лепниной, зеркалами и портретами, отнюдь не давили, наоборот создавали неповторимую атмосферу торжества. И не сдерживая себя более, Невский улыбнулся. Полностью отдавая себя головокружительному танцу с любимым. Московский же в Ленинграде среди руин кружил Невского в своих руках, крепко прижимая к себе измученного войной родного человека. Обломки фасадов на земле лежали, создавали бесконечное пространство для их танца. Москве музыка не нужна. У него сейчас в голове только бешеный ритм собственного сердца. А Саша вспоминал. Вспоминал балы прошедших лет, где они с ним также кружились в танце по роскошным залам Петербурга, где им аплодировали люди, которых они не слышали. Потому что слишком сильно любили, напрочь забывая о других. Невский головой к груди чужой прижался. И пускай он пока не замечал багровости глаз чужих, которых до дрожи боялся, пускай не замечал, как сильные руки его хрупкое тело сжимали, практически ломая хрустальные кости, пускай с тех времён всё изменилось в этом мире. Невский отчётливо знал лишь одно. Под слоями одежды, под гуляющими рёбрами звучала знакомая ритмичная песнь, что из века в век будет успокаивать его.Всё давно сгорело дотла, обращая светлые воспоминания о прошлом в пепел. Однако стук его горячего сердца тихим эхом прошло шептал о будущем, в котором они всё смогут начать по новой.
И Саша верил ему, верил тысячи слов, верил стуку сердца. После войны, после страшных ночей и невыносимо голодных дней, он готов был довериться тому, кого раньше считал предателем, кого любил и боялся одновременно. — Я ужасен, — тихо шептал Ленинград. Он взгляд стыдливо опускал. Под ногами паркет дубовый был, совсем не лёд холодной зимы сорок четвёртого года. — Это не так. Ты никогда не был противен мне, — ровным тоном. — Твоя красота никогда не пугала меня, — бархатистый голос над самым ухом. Москва куда-то вдаль смотрел пустым взглядом. Руки сильнее кольцом сжались. Боялся отпустить, боялся потерять, боялся быть слабым. Он из-за Саши с ума чуть не сошёл. Сколько бы себя он не обманывал раньше, а потерять Ленинград не мог. Москва глаза устало прикрыл, сухими губами касаясь виска. И каждый из них видел то, что хотел, то, о чём так долго мечтал. Стоя посреди разрушенного Ленинграда, они не замечали суетливых солдат и горожан. Снег для них стал прозрачным и неосязаемым, а холод давно отступил. Каждый из них находился на грани собственной реальности. Там, где им по-настоящему комфортно.∘₊✧──────✧₊∘∘₊✧──────✧₊∘