* * *
Если телевизионщик говорит, что у него выдался тяжелый день, то, поверьте ему на слово, это был действительно невыносимый день, с которым бы не-телевизионщик не справился ни-за-что. Но даже Тэхен не считал, что совершил подвиг, подняв с колен свой шапито. Даже вытянувшись в кресле от Уиллиамс-Сонома (а они, между прочим, на пятом месте среди производителей мебели) он не ощущал своего телевизионного превосходства. На журнальном столике сексуально стояла бутылочка джина Танкерей. Тэхен не зря возносил в кумиры именно джин-тоник, как лучший коктейль на завтрак обед и ужин. Ученые (вот занимаются же ребята благим делом) выявили, что их молекулярные структуры подходят друг к другу, как две детали одной конструкции. Их соединение столь же совершено, что и совместимость соуса терияки и жаренной утки. Два малоприятных по отдельности напитка нашли друг друга в идеальном сочетании. Он принес с кухни лед и охлажденный тоник «Канада драй». Джин-тоник принято подавать в хайболе — высоком цилиндрическом бокале с толстым дном. Залив лед Тенкереем, Тэхен покорно дождался того момента, когда кубики начали трескаться — это сигнал о том, что аромат джина полностью раскрылся и можно добавлять тоник. Один к одному — непобедимая классика. Среди производителей джина шла борьба: дольку какого цитруса класть поверх коктейля. У Тэхена все куда проще — дольку зеленого яблока. Вся его квартира представляла из себя один сплошной Оупен-спейс: кухня незамысловато оканчивалась гостиной, а оттуда переходила в спальню с панорамным видом на Намсан. Сейчас, распивая его, любимый Тенкерей, на пару со своими навязчивыми мыслями, он не мог отделаться от идеи, что для популярнейшего шоу на их вещании нужно новое лицо, как минимум разительно отличающееся от нынешнего выскочки ведущего. Его вылизанная шевелюра скоро начнёт сниться Киму в кошмарах, а хотелось хотя бы разок выспаться. Для редкостного разнообразия. На телевидении (далее Тэ-Вэ) каждый вздох катастрофически зависит от времени, поэтому на Тэ-Вэ все нервные, взвинченные, вздрюченные и запивают свой невроз тоннами валидола. Разумеется, тяжелее всего тем, кто сидит за, так называемой, «ПТС» машиной и выводит на всеобщее обозрение — прямиком в эфир всё, что снимают в реальном времени куряги-операторы с трясущимися руками. Если на экране всё пойдёт ходуном по причине вовремя не переключенного потока информации, и головы лишиться — запросто. Таким людям действенно дарить на новый год игрушку-антистресс с выпученными глазками. Конечно, самим операторам не легче — творчества и креатива в работе столько же, сколько долек апельсина Тэхен кладёт себе в джин. Только и бегают да устанавливают наискучнейший заливной свет, носятся с десятикилограммовыми камерами, так ещё и птсники на них гланды рвут. Безнадежно… Даже сейчас, выхлебывая джин из хайбола, он по-прежнему думал о своей работе. Одиночество, окутавшее его напомнило о старом приятеле и о службе оказания деликатных услуг, завсегдатаем которой Тэхен был уже не первый год. После пятого гудка ему ответили. — Красавчик у телефона. Красавчик был профессионалом в своей сфере и по совместительству Кимовым фаворитом, с которым тот скоротал не одну ночь… А если уж быть справедливее, убил не один приступ одиночества. — Какие планы на сейчас? — спросил Тэхен. — Извини, дорогой, — манера Красавчика говорить чем-то напоминала говор Итана Хоука. — Я сегодня не могу. — Сегодня катастрофическая ситуация. — Могу попросить одного мальчика меня заменить. Он новенький и, ко всему прочему, очень даже секси. Я бы даже сказал, что в твоем вкусе. — Ты же знаешь, я не очень люблю вводить переменные, — не сдавался Тэхен. — Уф, — Красавчик очень старался звучать огорченно. — Я понимаю, у всех людей помимо «Не убей», «Не укради», «Не ставь приборы в микроволновновку» есть ещё и личные принципы. Но среди этих принципов есть те, которыми поступаться нельзя ни в коем случае и те, которыми иногда можно. Я бы даже сказал: полезно. — «Я бы даже сказал» — твоя фраза дня? — Как наблюдательно. Ладно, давай, целую. Судя по всему, Красавчик в самом деле поцеловал воздух перед собой и сбросил, оставив Тэхена во всепоглащающей тишине. Он просидел так с полминуты, а затем, решив долго не взвешивать все за и против, вызвал Новенького через агентство. Теплый тусклый свет падал с потолка и стекал по декоративным лепнинам — так же нерасторопно, как циркулировал алкоголь в венах. Пока Тэхен ждал мальчика, он успел сходить в душ, побриться и выпить ещё пару бокалов джин-тоника. Когда бутылка Тенкерей опустела на две третьих, в дверь наконец позвонили. Ким отворил. Новенький парень оглядел его с головы до ног, словно консультант в магазине люксовой одежды, и постарался создать на своем лице вид полной вовлеченности (выходило на троечку). Перед Тэхеном, само собой, штабелями никто не складывался, но настолько небрежно его ещё не осматривали, пожалуй, никогда. Небрежно и бесстрастно, как при входе на таможенный контроль. Но и там, справедливости ради, он бы пользовался бōльшим успехом. Гость прошел в квартиру с видом арендодателя и приземлился на барный стул, словно тот был именно его барным стулом и никак иначе, а Тэхен в свою очередь даже как-то виновато присел на край кровати. Новенький действительно был недурен собой. — Как вы обычно проводите вечера? — спросил он, осматриваясь по сторонам. Что-то в его произношении выдавало акцент, но что конкретно, было неясно. — С красавчиком? — решил уточнить Тэхен. — Нет, с Далай-ламой. Незамысловатая слюна, столь привычно, думалось, разместившаяся во рту, вдруг застряла в горле. — Мы обычно выпиваем. — Тэхен решил не оскорбляться. — Слушаем музыку для разогрева. Он курит, я смотрю. — Какое клише. А ты не куришь? — Не переношу запах табака. — Тем и лучше. Я тоже. — У меня это, — Ким полез в пустой скомканный пододеяльник — разыскивать свою вымученную бесконечную сигарету и спустя несколько секунд вынул её на свет божий. — Одноразка. — Одноразка… — повторил тот. — Как это пошло звучит. Тэхен вдруг подумал, что вся работа этого парня и состояла ведь из сплошных одноразок. Он даже представил, как одноразовые люди единожды пересекаются друг с другом и уносятся прочь искать иных одноразовых людей. А еще, помимо всего прочего, его, Ким Тэхена, бесстрастно атаковывали. Может, подумал он, это часть шоу-программы, как натасканные американские официантки, которые грубят клиентам закусочных для дополнительных чаевых? Что же, допустим. — Странно слышать подобное от того, кто предоставляет секс услуги, — сказал он, выдыхая содержимое своего устройства. — Я в этом деле недавно, ещё не успел стать жертвой профдеформации. — Как давно? — Пару месяцев. — Почему? — Я имею право не отвечать на твои вопросы. — Разумеется, люди имеют право хранить молчание даже после убийства. Тэхен встал с постели, размял плечи и прошел на кухню. Новенький задумался. Тоже, надо считать, взвешивал все за и против. — Мне предложили работу. — Выбор пал, судя по всему, на «За». — Я долго думал, но в конце согласился. Как никак, дело нетрудное, высокооплачиваемое и времени свободного уйма. А ведь в самом деле — звучало как сказка: ни тебе остеохондроза, ни деловых совещаний, ни подчиненных бездарей. Идиллия. Смог бы сам Тэхен работать в структуре оказания сексуальных услуг? Он представил, как сдаёт все оставшиеся без нужды костюмы-двойки в комиссионный магазин, натягивает чулки в тонкую сиреневую клеточку… Вряд ли. Как ни крути, а для такой профессии нужно быть в гармонии с самим собой. — Будешь пить? — Тэхен достал новую бутылку Гилбис, подаренную пару лет назад на корпоративе. — Я не пью на работе, — отказали следом. — Представь, что ты не на работе. Мы просто встретились и решили провести время. — Когда это работа — это норма, — парень сделал несколько полуоборотов на стуле, прямо как Тэхен сегодня в офисе. — Если я начну представлять, что сплю с тобой просто так, могу и дизмораль словить. — Словить дизмораль… — повторил Тэхен, практикуя новое словосочетание. — То есть, чтобы переспать с кем-то вне работы, нужно иметь какие-то серьезные основания? Он вернулся в спальню с уже полупустым бокалом — таким образом недалеко и до алкоголизма. Кровать снова оказалась под ним. — Конечно. — Какие? Симпатия? — В том числе. — Получается, ты не переспал бы со мной, познакомься мы в нерабочие часы, потому что в отдельности я тебе не симпатичен. — В отдельности? — устало переспросил парень. — Да, не как предмет заработка. Новенький закинул левую ногу на правую, вид у него был совсем как у детсадовской воспитательницы, которой дети вынесли все нервы: — Никто никогда не задавал мне столько вопросов во время сеанса. Слово «Сеанс» напомнило Тэхену о его напряженной, словно затянутый вокруг широкой конструкции жгут, спине: — Ты можешь сделать мне массаж? — Конечно. Парень стянул с себя трикотажную жилетку, Тэхен расстегнул пуговицы своей рубашки. Парень преодолел разделявшую их студию. Тэхен отставил в сторону пустой бокал. Парень присел рядышком и спустил с Кима ремень — тем же и лучше. Однако ладонь невесомой тенью скользнула под резинку боксеров — Обыкновенный массаж. Новенький вытянул руку из боксеров, как из мышеловки, и отстранился: — Я в этом не очень разбираюсь. — Просто интуитивно. Парень принялся массировать ему область лопаток, и Тэхен представил, как каждая из его мышц постепенно расслабляется, превращаясь в мягкий податливый пластилин, а на тело находит долгожданная дрема. Но когда он дошел до того момента, как засыпает в руках этого неизвестного парня, на душе образовались гири. Неужели в свои тридцать с лишним лет единственную ментальную близость, которую Тэхен может себе позволить — вот такие ночи с мальчиками по вызову? И тут по лопатке прокатилась ужасающая боль, вытолкнувшая его в реальность. Он не успел даже издать болезненный стон — тот тяжелым шурупом застрял в горле — Ты чего? — спросил он сдавленно у массажиста-самозванца. — Слушай, запишись к остеопату. — Чтобы он меня как тряпку выкрутил? — Зато эффективно. — Новенький прилег по правую сторону от Кима, подперев голову рукой. Казалось, ему было блестяще безразлично, что он только что поломал Тэхену позвоночник. — Насколько я знаю, вы должны делать то, что просит клиент за то время, что оплачено. — Да, — согласился было он, — но это не мой транш. Вот у Красавчика — другое дело, у него в договоре всё черным по белому прописано: мол, делайте со мной всё, что угодно, кроме тяжелых телесный увечий, которые способны привести к летальному исходу. А у меня — нет. Он просто попросил меня о помощи. Если не хочешь в черный список, будь паинькой. — Но ведь если я проплачу твоему агентству на сутки вперед, ты обязан провести со мной эти сутки. — Тэхен поднял руки вверх, как пойманный с поличным преступник. — Без жестокостей. — Вообще да, — нехотя подтвердил парень. — А если за это время мы женимся? Парень заметно поменялся в лице: — Жестоко… очень жестоко. К тому же, у нас негде. — За сутки можно долететь до Австралии, расписаться и вернуться обратно. — Значит, ты только насильно можешь связать с кем-то свою судьбу? В той же степени, в какой хотелось курить, хотелось и выпить ещё джина и, возможно, немного поесть. Парень раскинулся на постели и принялся рассматривать один за другим софиты над ней. Его внешность была в понимании Тэхена совершенной, словно Либер с античных фресок расположился в широких чертах лица и бережно придал форму носу и ушам. Такие красивые уши тоже встретишь нечасто. — Ты не голоден? — спросил он у этих ушей. — Немного. — Здесь неподалеку есть моя любимая лапшичная… Прям как в «Падших ангелах» Вон Кар-Вая. — Надеюсь, перестрелка там не начнётся. Чудеса. Не в обиду Красавчику, но Новенький был как минимум на одну сторону многограннее того.* * *
Тэхен неизменно спускался в эту лапшичную со школьных ещё лет и не думал изменять своей традиции. Только, справедливости ради, водить сюда парней на свидания ему ещё не приходилось. Холодный кафель собрался вдоль правой стены контрастом к рядам стеклоблоков на противоположной. Под потолком, тихо поскрипывая, раскачивался деревянный вентилятор. Казалось, он держался из последних сил, но безостановочно крутился вокруг своей оси уже не первый год. Они разместились у крайнего столика, вдоль полупрозрачных кубиков из стекла. На столике между ними чах подсолнух. Если он назывался подсолнухом оттого, что желтел под солнцем, то сейчас это был, скорее, подлампник. Тэхен открыл меню с видом человека, готового к дегустации невиданных ранее деликатесов местной кухни: — Предлагаю чапче на лапше соба. С предложением спорить не стали. Более того, Новенький признался: — Впервые меня кормят на вызове. — Но именно так ведь люди и привыкли — задабривают друг друга едой: одни угощают в ресторанах, другие готовят, третьи заказывают. Через неё мы воспринимаем партнера и его статус. — Тэхен обвел взглядом убитую лапшичную. — Что, уже сделал выводы обо мне? — Конечно. Парень медленно обводил по контуру падавший на стол с потолка свет указательным пальцем, будто обозначал красным карандашом территории на контурной карте. — Знаешь, есть такое слово японское, — начал Ким. — Описывающее те вещи, которые мы можем увидеть, но не в силах потрогать. — Кёкасуигэцу, — тут же отчеканил Новенький. — Оно не только о вещах, но и об эмоциях, которые можно почувствовать, но трудно описать. Тэхен только было хотел спросить, не знает ли его собеседник похожие слова, как подали лапшу. Тонкие ленточки теста утопали в насыщенном золотистом бульоне. На поверхности блюда можно было увидеть свое отражение в обрамлении нарубленного лука-порея и маринованных яиц аджитаму. Следующие пару десятков минут они жадно заглатывали лапшу с характерным только для лапши звуком, ничто в этом мире не схоже с шумом втягивающих лапшу людей… Разве что жуткий ливень или удары хлыстом. За несчастные минуты (даже муха за соседнем столиком не окончила протирать глаза), как Новенький отставил опустевшую чашу в сторону. — Чонгук, — произнёс он так, будто ему сообщили о долгожданной победе. Тэхен ждал продолжения. — Зовут меня так… Чон Чонгук. Покормил удачно, получается. Ким ощутил себя самым важным представителем человеческого рода на планете — имя Красавчика он не знал. — Откуда у тебя такой акцент? — спросил Тэхен. — От матери, это заразно, — снова попытался ёрничать Чонгук, но передумал. — А ты угадай. Для этого были предпосылки. Тэхен вспомнил, как Чон обводил очертания света от лампы: — Япония? — Я зайничи в третьем поколении. Знаешь кто это такие? Тэхен порылся в памяти, но ничего ясного не выудил: — Напомни. — Новая волна переселенцев из Кореи в Японию. Недостаточно японец в Японии, недостаточно кореец в Корее. Про меня можно было бы снять социально-художественную картину на трех языках в стиле «Трудности с переводом». — Тебе там не нравится? — Нравилось бы, меня бы тут не было, — подчеркнул Чон разумно. — Само слово «Зайничи» означает временное пребывание в стране и, следовательно, никаких гарантий на будущее. В Японии всё высшее образование сводится к одному: поступить чертовски сложно, но если поступил, можешь пинать балду. Да и в целом жизнь в Японии мне осточертела. Ким решил продолжить диалог на равных: — А я… — Знаю, — перебил его Чонгук со свойственной ему небрежностью, — и кем работаешь знаю — директором Йонсан ТэВэ. Только не понимаю, как ты до сих пор не наработал геморрой, и нервы у тебя на вид в порядке. Ваш канал дважды был на грани разорения и спасали его всегда информативно обделенные шоу с экстравагантными пустышками в роли ведущих. Надо полагать, Красавчик постарался. — Может, я просто хорошо скрываю свои проблемы с нервами? Даже маньяки удачно скрываются в толпе. — Ты такое любишь, да? — спросил Чонгук. — Что именно? — Всё время сравнивать свои показатели с нормами каких-то моральных уродов. — Чонгук скрестил руки и разместил сию конструкцию на столе перед собой. Тэхен не знал, что ответить на столь наблюдательное замечание и потому молчал. — И что можно считать, будто жизнь дошла до крайности, если стал похожим на психбольного. — Я об этом не думал, — признался Тэхен. — Время покажет, — он посмотрел по сторонам в поисках стрел, которые можно было бы перевести. — Значит, ты знаешь про плачевное положение моего канала? — Мы смотрим «Битву экстравертов». Собираемся всей своей шлюхастой компанией и ставим ставки: кто из участников раньше всех сторчается или выпилится. — Само шоу настолько неинтересно? — Чего-то ему явно не хватает. — Новой съемочной группы? — Например, — согласился Чон. — Почему всё так? — Так вышло, что к нам пришел этот начинающий режиссёр и предложил программу для современной молодежи. Идея рабочая, но недостаточно детализирована, а сам он безграмотный и наивный. Понятное дело, вся группа докручивала его задумку в поте лица, но права он продавать отказался. Такие вот они — лишь бы видеть своё имя, без остановки мелькающее на экране. — Все люди стремятся к тому, чтобы их имя где-то да сверкало. — А ты? — Я далек от жажды признания, — парень задумался. — Но если представить, я бы поучаствовал в вашем дерьмовом шоу, не как козел отпущения, конечно. Тэхен представил нынешнего ведущего в окружении стада коз, что то и дело блеют и бьются рогами. — Мне нравится, когда немногословно — шоу, в котором всё решают взгляды, касания, капельки пота, стекающие в момент кульминации. — Почему? — Потому что сказанное — это уже неинтересно. — Занимательная фраза, — задумался Тэхен, тыча палочками в дно пустой чаши. — Возможно, я раскрою её в ближайшее время. Да, — повторил он. — Ты точно увидишь или услышишь её в скором времени. — Можно считать, что у меня есть доля авторских прав? Ким не успел ответить — зазвонил телефон. Что же это за дело такое, бога ради? Везде по всему миру нескончаемо трещат телефоны? — Важные люди звонят, — произнёс Тэхен мягко. Зачерпнув сотовый со стола, он принял вызов и встал. — Да, ба? Далее можно было наблюдать следующую картину: Ким Тэхен стоял на пересечении двух миров: лапшичной и Йонсана, первый из которых был шипящим, ярким и ароматным, а второй гудящим, тусклым в наступающих сумерках и загазованным; Чон Чонгук всё так же сидел у стеклоблоков и довольно рассматривал торчащие тут и там подсолнухи; лапшичные водопады тоже тут и там шумели, а официант за стойкой явно заигрывал с кассиршей. Спустя ещё несколько оформленных заказов Ким Тэхен вернулся к Чон Чонгуку с экстраординарным предложением: — Как тебе идея смотаться к моей бабушке? — У нее какие-то проблемы? — спросил Чонгук именно так, как спросил бы герой Вон Кар-Вая, сидя в этой лапшичной. — Понадобилась помощь, — ответил Ким и добавил тоном прирожденного злодея. — Ты мой на эти сутки, не забыл? — Бабушка — это случайно не секретный синдикат, который порубит меня на куски и вырежет органы, как на мясном рынке? — Насколько я помню, нет. — Тэхен подложил две купюры по пять тысяч вон под зияющую пустотой чашу, намекнул официанту на их появление и направился к выходу. — Больше - нет.* * *
Было неясно, какие эмоции испытывал Чонгук, выходя из такси на другом конце города, чтобы разобраться с проблемами чужой старушки. Справедливости ради, определить что он испытывал было сложно вне зависимости от происходящего. Он проследовал за Тэхеном через ларек изделий национального характера (в темноте разглядеть что-либо представлялось почти невозможным) и вышел в сад на заднем дворе, с тем же трепетом, как если бы пересек магический портал в анимационном фильме. Свежие лунные лучи ласково обводили небольшой цветник: каждый выращенный с заботой саженец, пруд по правую сторону от каменной арабески и выложенный вокруг той гравий. Старушка рассматривала алые костры ягод женьшеня. Серебро её волос переливалось небесным светом. Завидев Тэхена, она неторопливо (хоть в лице и читалась некая спешность) выпрямилась. Так выходило, что у людей пожилых испытываемое сразу и отчетливо проступало в мимике, когда тело жило в замедленном режиме. Может, в глубокой старости аппарат по скрытию чувств тоже выходил из строя? Тэхен и Чонгук подошли к ней, несколько раз поклонившись. Ким ощутил в своих объятиях по-наивному мягкий старческий стан, что стал ещё более легким и немощным с прошлого его визита. — С каждым разом сад выглядит всё краше, — подметил он отстранившись и перевел взгляд на своего «напарника» — Это Чонгук… — тут Тэхен помедлил, осознав, что не придумал, как будет представлять Чона. — Коллега, — представился тот. Выражение лица Кимовой бабушки можно было расценить как «Приятно познакомиться» и с этим спорить тоже, стоит подметить, никто не стал. — Какова проблема? — спросил Тэхен. — Ботанического характера. Ему указали на ряд растений в клумбе, от которых надлежало избавиться и на конфигурацию из деревянных ящиков плотно набитых рассадой. Вроде начинали они все вместе, но, закономерно, спустя уже полчаса его оставили батрачить в одного. Выкорчевывая сорняки, Тэхен слышал, как звенели чашки и разливался чай позади него, а бабушка… его родная бабушка любезно беседовала с Чонгуком. — Он как белка в колесе, — комментировала она образ жизни внука. — Бежит куда то бежит, а кроме своего хвоста в колесе уже больше ничего не увидишь. — Далее раздался звон. Они там что, чокнулись? — Когда главное в жизни — пустить корни. Понимаешь, Чонгук? Пустить их так основательно, что каждое живое существо сможет получать пользу от твоего существования и возвращать эту пользу тебе в ответ. Тэхен представил себя деревом: могучим дубом, что служит домом для хохлатых кукушек, дети срывают надломанные ветви, а возлюбленные проводят часы напролет в его тени. Может, он ещё слишком молод раз не хочет, чтобы в нём сверлили дупла, отламывали конечности, а инфантильные подростки трещали о том, любили бы они друг друга, окажись червями. Для того, чтобы пустить корни нужно научиться принимать мир таким, какой он есть, довольствоваться результатами плодотворной юности и что-то там ещё… Закончив с рассадой, он попрощался с бабушкой и прошел в магазин к давно направившемуся туда Чонгуку. Силуэт расхаживал от одного товара до другого в кромешной тьме — наверное, не разобрался, как включить свет. Тэхен щелкнул запрятанным выключателем: — Зрение посадишь. — В Японии негде изучать историю и культуру Кореи. — произнёс тот, игнорируя Кимово замечание. — Они даже свою продвинуть не в состоянии, не то что нашу пропагандировать. Чонгук рассматривал заламинированную декоративную бумагу Ханчжи, из которой изготавливали зонты, фонарики, ширмы и веера. Далее его взгляд зацепился за расписную керамическую утварь Пунхчон, недолго на той задержался и, совершив вираж, приостановился наконец на копии одного из полотен Чосонхва, на котором были расположены сразу все десять символов долголетия: солнце, облака, горы, вода, бамбук, сосна, журавль, олень, черепаха и гриб. — Существует легенда, — вспомнил Тэхен. — Что великий художник Соль Го изобразил на стене храма сосновую ветку столь мастерски, что к ней полетели птицы. — Наверное, в настоящих корейских семьях всё иначе, — вспомнил Чонгук нечто кардинально отличавшееся. Всё же, в этом и заключался смысл искусства. — Мои родители живут своей жизнью. Их я никогда, честно говоря, не признавал. — А мои все ещё в Японии, им там не нравится, но жить можно. Работа есть, крыша над головой тоже. Я с ними уже полтора года не виделся. — Получается, — Тэхен встал рядом с Чоном и тоже теперь разглядывал символы долголетия. — Мы остались совсем одни. — Это понятие растяжимое. Отчего ты один? — Не знаю. — Может, ты слишком многого ожидаешь от людей? — спросил Чонгук. — В конце концов, это всего лишь люди. — Я бы так не сказал… — Ким задумался. — Скорее, избирателен. Я очень многих людей повидал и знаю, что они могут как разочаровывать, так и удивлять. Мне кажется, ожидания — это больше про тебя. — Я никогда не отталкиваю людей неосознанно, — Чонгук посмотрел в сторону улицы. — Всего лишь осторожен. Не боязлив, а именно осторожен. Понимаешь? — Конечно. Произнеся это «Конечно», Тэхен убедился: они стали друг друга, ко всему прочему, ещё и копировать.***
— Слушай, он выглядит как хюманизация ящерицы… мерзкой и склизкой, — прокомментировал Чонгук, возвращая Тэхену сотовый с фотографией Режиссёра на дисплее. — Аж жуть пробирает. — А я о чем, — закивал Ким и удалил вкладку с фотографией ящерицы от греха подальше. Наблюдательный по своей природе Тэхен умудрился упустить момент, когда маленькие демоверсии крупных супермаркетов закрылись, и окружали их с Чоном теперь лишь закрытые парикмахерские, аптеки, прачечные, кофейни и продуктовые лавки — все, как один, пустые, холодные и погруженные в ночную мглу. — Ты знаешь почему Йонсан зовется именно так? — спросил Тэхен. Возможно, Чонгук и знал, но дал тому возможность рассказать. — В девятнадцатом веке, ещё до первого упоминания района, кто-то видел, как здесь над рекой частенько пролетали два дракона. — Чонгук поднял голову к небу. Может, и вправду, именно здесь они, эти драконы, и имели привычку играть вдвоем, в дали от своего поселения. Ким продолжил. — Но однажды они рухнули на землю, и их останки возвысились в горы. Это моя интерпретация. В тысяча восемьсот восемьдесят четвертом году территория драконовых гор стала свободной для иностранных торговцев и миссионеров, по Хангану вели пассажирские рейсы и запустили здесь первые в Кореи трамваи. — Ты, я смотрю, большой фанат Йонсана, — произнёс Чон так, словно они говорили о футбольных клубах. — Я тут провел почти всю свою жизнь: дом, школа, работа. Даже отучился в Йонсеи на курсе цифрового искусства. Вот если завернуть здесь, — Тэхен указал на неприметную улочку за прачечной, — то можно выйти в крупный семейный парк. Чонгук без промедлений направился в указанную сторону, и уже спустя несколько десятков метров двое, в самом деле, оказались в парке. В открытом поле стоял монумент крупной ладони, что рьяно прорывала себе путь из земли наружу. Бестолковая вещь, как всегда считал Тэхен, и этой же мыслью посчитал необходимым поделиться. — Да, чертовски бессмысленная, — согласился Чонгук. А чуть поодаль окруженный скамейками, словно алтарь во время жертвоприношения, стоял стационарный фонтан. Чонгук подбежал к бордюру из красной яшмы и взобрался на него так же легко, будто преодолел небольшую ступеньку. Над его головой тут же возвысилась чаша из гранита. По ней, выливаясь за края, вода стекала в чашу побольше, а затем плюхалась в бассейн. Звук стоял такой, будто группа людей неподалеку остервенело втягивала лапшу. — Дорогие дамы и господа, предлагаю вашему вниманию фонтан удачи. Если искупаться в нём под полной луной, можно непростительно оборзеть, а если выпить воды, пропитавшейся лунным светом можно и дурачком стать. Тэхен слепо повелся: — Я бы выпил. Сбросив мокасины и закатав края хлопчатых брюк, Чонгук полез в фонтан. — Давай вместе, — предложил он. Картина открывалась следующая: Ким Тэхен подошел к фонтану и присел на бордюр. Их с Чон Чонгуком корпусы были направлены в разные стороны (ноги первого нависали над каменной плитой, а второго — бесцельно перебирали монеты, брошенные в фонтан наудачу), но лица были обращены друг к другу так же близко, как джин к тонику. Ким Тэхен наклонился ещё ближе: — Дурачком — значит, заболеть дифтерией или гепатитом? — Или влюбленным, — предположили в ответ. На лице Чона происходила настоящая дискотека со светомузыкой, луна уходила в отрыв, рассыпаясь по его коже и собираясь воедино в глазах. — Занимательно, что ты говоришь это в тот самый момент, — Тэхен говорил с интонацией азартного игрока, предвкушающего победу, — когда твои губы так соблазнительно обращены к моим. Чонгук впредь не паясничал: — Я хочу тебя поцеловать. — Наконец-то. — Ты мог получить этот поцелуй несколько часов назад. — Тогда ты бы этого не хотел. Может, если бы люди чаще целовались в фонтанах после плотного ужина, то мир был бы на унцию счастливей?* * *
Центр Сеула не спал никогда, но в промежутке между четырьмя и пятью наступало затишье, которому не хватало только таблички с надписью «Пересменка». Когда байки и спорткары сдали пост автобусам и пыхтящим грузовичкам, а молодые и пьяные — средневозрастным и трезвым, Тэхен и Чонгук шли в километре от Кимового небоскреба. — А ты когда-нибудь влюблялся? — спросил Чонгук, провожая взглядом Итэвон. Тэхен снова перебрал свою захламленную память: — Один раз чуть не съехался, иной — чуть не женился. — В Австралии? — Нет, здесь, на девушке. — Бр-р, — нарочито съёжился Чонгук, расчехлив в Тэхене непривычную смесь из смеха и умиления. Ким давно не испытывал легкость столь невинных чувств. Несомненно, ему приходилось умиляться, смеяться, любить и гордиться, но все эти сентименты уже чертовски давно не давались ему с такой непринужденностью. Рассматривая профиль Чонгука, вдумчиво выбирающего на какую плитку ему наступить, а какую лучше оставить в покое, Тэхен подумал, что бабушка действительно могла оказаться синдикатом, и тогда Чону бы точно не поздоровилось. — Ты не думал податься в шоу-бизнес? — Возможно, — ответил Чонгук, как казалось, честно. — А что ты так спрашиваешь, будто прямо сейчас возьмешь меня на канал? — Я же директор, в конце концов, — заявил Тэхен, указывая пальцем в небо… Только не совсем ясно на что. — Захочу и найму тридцать лесбиянок надзирательниц, чтобы лупили представителей фокус-группы, когда те крадут наших декоративных слоников, а захочу и заведу аквариум с ядовитыми медузами. Сидевшие на электропроводах птицы взмыли вверх, должно быть, испуганные директорской угрозой, и слушатель не оставил столь экстравагантное заявление Кима без внимания: — Агрессивно. Несомненно, испытываемое Тэхеном бешеным вихрем носилось в нём и готово было вырываться за пределы. — Это просто касикугэцу, — второпях подобрал оправдание он и обогнул канализационный люк. Чонгук его снова честно подбодрил: — Ты почти правильно произнёс. Тэхен, действительно, не на шутку придирчив к людям, но дело было не в том, что у Чонгука в разы меньше недостатков, а как раз в том, что к нему придираться нисколько не хотелось. Ладонь нащупала в кармане брюк свою одноразку. Отчего одноразка-то? Как раз наоборот, это сигареты были одноразовыми, а его устройство тоже в некоторой степени способствовало понижению уровня одиночества, хотя бы на несколько недель. Впервые Тэхена посетила столь очевидная мысль, которая, казалось, всегда пребывала рядом, но никогда не формировалась в однозначное: Одноразовые люди не для него. Да и многоразовые, к слову, тоже. Они дошли до дома, Тэхен отворил дверь подъезда, вошел и направился к лифту, но в этот раз Чонгук его намерений не разделил. Он стоял возле панели домофона и выдирал из жилетки выбившиеся ворсинки. В некоторых местах вязаные ромбы на ней выглядели как овалы. Чонгук, выдиравший ворсинки и Новенький, позвонивший в Кимову дверь — были в полной мере противоположными друг другу людьми. — Ладно, — сказал он. — Я, пожалуй, закажу такси. — Оставайся. — Нет, я всё же поеду домой. Ким Тэхен бывает деспотичен (работа не оставляет выбора), но с Чонгуком всё было иначе — с ним хотелось быть учтивым, мягким и даже поддающимся. На прощание Чон протянул ему руку: — Приятно было познакомиться, господин директор. Тэхен, не размыкая ладоней и заменяя жестом логичное «Взаимно», оставил поцелуй на тыльной стороне той, что принадлежала его ночному гостю. И уже смотря вслед удаляющемуся Чонгуку, он неожиданно заметил, что боль в спине прошла, а сам он как-то до смешного одурманено подпирал своим плечом порог. Разумеется, они с Чоном могли найти друг друга через Красавчика, к прелестям которого теперь можно было приписать и уникальный своднический дар, но что если Тэхен так и останется одноразовым человеком в жизни Чонгука? Не успел Ким его окликнуть, как Чонгук уже поднимался по лестнице, отделявшей весь остальной мир от пандуса; весь остальной мир от Тэхена. — Я забыл, — начал Чон слегка взволнованно, останавливаясь прямо перед Тэхеном. — Дать тебе свой номер, чтобы ты мне перезвонил и позвал на кастинг своего пропащего проекта или… не знаю, пройтись по японскому словарю. Теперь уже от утра было не отвертеться, оно слишком очевидно было собой и будило всё, что отчаянно требовало того, чтобы его разбудили и отправили зарабатывать. Когда-нибудь Тэхен обязательно пустит корни — отчего-то смотря на Чонгука, он не боится этого признавать. — Я тоже кое-что забыл, — произнёс Тэхен, поправляя край воротника Чоновой тенниски, что вымотано согнулся вовнутрь. — Сказать, что я, непременно, позвоню.