Бессердечная

Элеанора Андреевна Гаврилова, конечно, не могла не обращать внимания на шепотки за спиной. Она воспринимала их как победные фанфары, как дружный выдох восхищенной толпы, как не вовремя сорванные аплодисменты. К своему рабочему месту она шла, как прима по сцене. Взмах ресниц — никакой косметики, исключительно современные, порой даже экспериментальные, технологии — и мужчина за соседним столом расплылся в смущенной улыбке. Изящное движение кисти — и вот уже другой услужливо отодвигает ей стул. — Спасибо, голубчик, — ласково поблагодарила его Элеанора и тут же, чтобы не подавать лишних надежд, вежливо поинтересовалась, — как жена, как дети? Хорошо отдохнули? Лаборант обреченно махнул рукой — поездку в Анапу с тещей и детьми трудно назвать отдыхом. Женщина сочувственно вздохнула, аккуратно расправляя складки белоснежного халата, так, чтобы из-под него выглядывало алое платье, и устремила полный мечтательной дымки взгляд больших карих глаз на стеклянную дверь кабинета на втором этаже. Услужливый коллега тоже вздохнул и отошел. Элеаноре было его немного жалко, но только лишь, — ему уже тридцать пять! Похоже, он намеревался провести в должности младшего научного сотрудника на этом предприятии весь остаток своей жизни. Но приятно, конечно, приятно. Предыдущий ухажер Элеаноры Андреевны был таким же. Милый, молчаливый, услужливый. Умный. Конечно, умный — ее куратор, преподаватель, ученый с докторской степенью в химии. Первый кандидат на место ректора… был. За связь со студенткой его рейтинг был обнулен, научные степени… тоже аннулированы, кажется? Что ж, сам виноват. Элеанора убедилась, что никто не заметил злорадного выражения, промелькнувшего на ее лице, когда она вспомнила о разбирательстве на партийном собрании. Не то, чтобы ей стоило много трудов изобразить из себя жертву… Но если бы кое-кто вовремя вынимал свой… брандспойт, ничего бы не было. Мысли были прерваны внезапно наступившей тишиной. Шепотки стихли, остальные лаборантки, скучковавшиеся на заднем ряду рабочих столов замолкли, когда по мраморному полу галереи на втором этаже простучали подкованные металлом ботинки. Харитон привычно, походя перегнувшись через перила, бросил взгляд на цех своих сотрудников и также молча скрылся в своем кабинете. Элеанора через стеклянную стенку видела, как он вешает плащ и вечно мятую шляпу на вешалку, переодевается в халат и скрывается в святая-святых — собственной лаборатории, занимавшей большую часть второго этажа. Среди остальных сотрудников иметь собственную зону для практической работы могли только избранные, а уж входить в лаборатории самого Захарова… Дама лукаво улыбнулась и открыла журнал, предвкушая не столько работу, сколько обеденный перерыв. Сотрудницы за спиной снова загудели, как пчелы. — Прямо на рабочем месте,. — услышала она обрывок фразы, — точно тебе говорю, платье свое поправляла, а там… Мужчины притворялись глухими и слепыми, но по покрасневшим ушам и сластолюбивым ухмылкам некоторых из них, Элеанора понимала, — только притворяются. Пускай лают, что им еще остается? Сделать то все равно ничего не могут. Сотрудницы неоднократно писали на нее жалобы за «распутное поведение», уж она-то была в курсе. Но тщетно — халат (и юбка, под ним невидимая), неизменно оказывались на сантиметр длиннее допустимого, каблуки, острые, звонкие, выгодно подчеркивающие соблазнительное покачивание пышных бедер — на сантиметр короче, косметика на лице отсутствовала, ногти были аккуратно острижены, а системы наблюдения не фиксировали никаких аморальных поступков. Еще бы! Обеденный перерыв обозначился звонком и за соседними столами завозились, зашуршали ссобойками и загремели кружками, собираясь в столовую. — Норочка, а ты? Не пойдешь с нами? — сочувственно уточнил женатик справа. Холостяк слева перестал шуршать, молча внимая. Элеанора «грустно» покачала головой. — Опять на диете? Милая, зачем? У тебя замечательная фигура! — Потому и замечательная, — ласково мурлыкнула коллега, оценивающе опуская взгляд на маячившие в вырезе халата округлости, закрывающие обзор на все остальное. Когда все, наконец, разошлись, Элеанора захлопнула журнал, в котором за рабочий день не появилось и трех новых строчек, и бесшумно, насколько это позволяла обувь, скользнула вверх по мраморной лестнице. Деревянные перила, привычно пощекотавшие руку полированной поверхностью, вызвали в груди и животе предвкушающий пожар. Стеклянная дверь не скрипела, но Харитон все равно обернулся, как только она вошла, предусмотрительно щелкнув пальцами перед этим. Теперь камеры наблюдения будут показывать обычную беседу сотрудницы с руководителем. Что бы при этом не происходило в лаборатории. Выражение лица Захарова не предвещало ничего хорошего. — Опять с коллегами заигрываешь? — мрачно буркнул он, беря со стола металлическую линейку, чтобы многозначительно похлопать ей по своей руке… пока что. — Да, я была плохой девочкой, накажешь меня? — чуть слышно выдохнула Элеонора, приподнимая краешек халатика. — Ну не здесь же? — Захаров вышел из образа. — Почему нет? Все ушли! Начальник непреклонно указал ей на дверь со значком «Биологическая опасность». Элеанора знала, что за ней и нарочно медлила… *** Женщина вернулась домой затемно, несмотря на то, что редкие летние сумерки до последнего пытались дождаться ее с работы и подсветить дорогу. Выйдя из беспилотного такси, она открыла незапертую дверь и отключила робота-няню (последняя разработка), чтобы поздороваться с семимесячной дочерью. Та осоловело лупала глазенками и, конечно не понимала, когда мать обещала родить ей братика, но привычная колыбельная быстро ее успокоила и ребенок снова заснул. Усталая, но довольная женщина отправилась в душ, смывать тяготы рабочего дня и готовиться к визиту в женскую консультацию. *** — К сожалению, это не беременность, это опухоль, — мрачно пробормотала врач, когда Элеанора пыталась достаточно элегантно снять свои шикарные телеса с того пыточного устройства, на котором всегда проходит осмотр в подобных кабинетах. Рука женщины дрогнула и она все-таки чуть не свалилась на кафельный пол. — Как опухоль? Мне же еще даже двадцати пяти нет! — К сожалению, такое случается, причины могут быть разными, злоупотребление алкоголем, курение, недостаточно исследованные препараты, вирусы, беспорядочные половые связи, наследственная предрасположенность… — врач заметила, как Элеанора, сперва побелевшая, начала закипать и наливаться краской и быстро добавила — Или не быть вовсе, просто не повезло. Какая-то клетка неудачно мутировала, сломав механизм, ограничивающий деление и все дальше пошло. Элеанора, похолодев, пробормотала вполголоса, куда именно пошло это «все» и уже громче переспросила. — И что теперь делать? — Я внесу вас в очередь на оказание терапевтических услуг по программе «Равные», думаю, вам назначат операцию по удалению опухоли и частичной полимеризации для сохранения жизнедеятельности примерно…— медицинский работник вбила данные в базу и замерла, ожидая ответа, — через восемнадцать месяцев. — А у меня есть эти восемнадцать месяцев? Врач пожала плечами. *** Стайка девушек перегородила коридор на выходе из гардеробной. Захаров никогда ей не пользовался, предпочитая раздеваться в своем кабинете, но, вопреки его обычной рассеянности и нелюбви к сплетням, слух выловил в жужжании сотрудниц знакомое имя и начальник слегка притормозил, прислушиваясь. Девушки тоже его заметили, потому разговор оборвался на многозначительной фразе «Бог наказал». На слишком смелую даму шикнули, она испуганно ойкнула, затравленно оглянулась на руководителя, но слышал ли он что-то, по выражению лица понять не удалось. Лаборантки мгновенно разбежались по рабочим местам. Поднявшись по галерее к своему кабинету Харитон привычно окинул подчиненных взглядом сверху. Взгляд цеплялся за непривычное — пустой стол. — Гаврилову в мой кабинет, когда придет — сказал он негромко, уверенный, что в полупустом цеху его услышит даже глухой. Сотрудники переглянулись, кто-то согласно кивнул, но Захаров уже закрыл стеклянную дверь и привычно направился к вешалке, снимая плащ и шляпу. *** Захаров не любил ходить на поклон к своему более успешному товарищу. Тем более после последней ссоры, не вынесенной из избы, как и предыдущие, но заставившей перенести свои исследования, слишком сильно отдалившиеся по тематике от исследований коллег, на базу производственного предприятия. Шепотки про то, что напарник знаменитого Сеченова попал в опалу, конечно так и ходили, но, тем не менее, сейчас он стоял перед своим бывшим… партнером, а ныне руководителем и просил. — Так возьми ее в жены, — снисходительно советовал Сеченов, — как твоя жена, она будет иметь приоритет в лечении. — С ума сошел? — без обиняков отвечал Харитон, — она же шлюха. Мы с ней, кхм, а потом она этими губами будет моих детей целовать? — У тебя же нет детей, — напомнил коллега. — Вот именно! А у нее дочь. От предыдущего… кхм, брака. Сеченов развел руками. — Ну не могу я тебе ничем помочь, это не совсем моя область. Разве что попытаться, но ты же знаешь, для этого нужно ее добровольное согласие, куча бумаг о том, что она неизлечима, дочь, опять же… куда девать? *** Беда не приходит одна. Сначала с нее спросили за отсутствие на рабочем месте во вторник (хотя она предупреждала Захарова!) потом — за нынешнее опоздание. На фоне пошатнувшегося благополучия, посыпавшиеся низкие оценки, сначала от сотрудниц, а потом и от остальных коллег, уже не выглядели настолько безобидными. В четверг утром дошло до того, что вахтер сделал ей выговор за отсутствие сменной обуви и в сердцах влепил еще единицу. — Милый, но как же так?! — обиженно взвизгнула Элеанора, привычно влетая в кабинет начальника без стука, — Они же меня утопят! На крик обернулись не только привычно шушукавшиеся коллеги, но и репортеры, заглянувшие в лабораторию для какого-то отчета на центральный канал. Прямой эфир. «Милый» побагровел. Единицы посыпались со скоростью света. Соцслужбы приехали за ребенком в пятницу, прямо с утра, как только рейтинг преодолел допустимую черту. — Может оно и к лучшему, — тихо заметила соседка-божий одуванчик. Элеанора зло на нее глянула и ничего не сказала. Плакать сил не было, все что она смогла — уговорить равнодушных теток, забрать с собой робота с записанным голосом мамы, к которому дочь привыкла. *** Дальше все было как в тумане. Привычный, надежный голос Захарова, обещающий, что все будет хорошо. Он говорил что-то про новые технологии, его друга Сеченова, операцию, и что надо на всякий случай перенести сознание в какую-то машину, ибо тело может не выдержать экспериментального лечения, и тогда придется ждать, когда она сможет получить новое, совершенное полимерное тело. Элеанора устало кивала и не глядя подписывала документы. Потом были чистенькие кабинеты исследовательского института Сеченова, уже носившего имя его главного вдохновителя и обитателя, мерный гул машин, множество проводов, прикрепленных к голове, на которой вместо шикарной каштановой шевелюры теперь красовалась блестяще выбритая лысина… и тишина. Долгожданная тишина и спокойствие. *** Конечно, Элеанора довольно быстро поняла, что мужчины ее обманули. Эксперимент прошел удачно, ее разум был заключен в механизм, и возвращать его назад, в органическое или хотя бы человекообразное тело, никто не планировал. Она как будто видела утилизацию собственного трупа. Она слышала разговоры в комнатах отдыха, но это ее уже совершенно не волновало. Никаких эмоций машина не испытывала. Используя скромные знания младшего научного сотрудника и подслушанное от сотрудников центра, Элеанора догадалась, что причина такого спокойствия не только в отсутствии у механизмов нейромедиаторов и вообще любых физиологических процессов, способных вызывать эмоции, но и в том, что часть воспоминаний ей просто вырезали. Или заблокировали? Длинный список «запрещенных слов» намекал на второе. Более того, иногда она обнаруживала в своей памяти слова которые раньше не приходили в голову (знать бы еще где она теперь?), но их использование неизменно влекло приход техника и пополнение черного списка. Так прошло несколько лет. Система ремонтных шкафов отлично себя зарекомендовала и ее интегрировали и на другие НИИ и предприятия. *** Первый раз что-то похожее на эмоции Элеанора ощутила, когда сеть ремонтных шкафов смонтировали на ее бывшем предприятии. Вряд ли кто-то, кроме разве что Захарова, знал, чье именно сознание обслуживает полезные агрегаты. Да и тот вряд ли. Ибо скрывать свои отношения с новой помощницей от равнодушной техники даже не пытался. Список заблокированных действий вырос в три раза. Люди ничего не подозревали. *** Второй раз — когда она смогла увидеть свою дочь. Мельком. Ее привела в комнату отдыха одна из незамужних сотрудниц. Девочка называла ее мамой. *** Третий — когда техник Петров не только отменил все запреты, но и подшаманил что-то с источниками памяти. Это отрезало ее от сети других предприятий, зато вернуло эмоции: КАК ЖЕ Я ВАС ВСЕХ НЕНАВИЖУ!