Пленник

Ирония заключалась в том, что даже без привычных кошмаров со старыми и новыми декорациями, Тенистый Каньон Казу не только снился, но и мерещился наяву, стоило только прикрыть на мгновение тяжёлые веки или засмотреться в одну точку. Может проблема была в том, что спасительного сна всё равно катастрофически не хватало, а идти на уступки и пользоваться снадобьями Николая и его присутствием не особо хотелось. Пускай это и помогало, Бреккер сомневался в мотивах принца. Если честно, вообще уже во всём сомневался и старался отвлечься на что угодно, лишь бы не искать доказательства, которые планомерно доводили до приступов тревоги. Легче не становилось, ни в стенах Малого дворца, ни в хижине Багры, ни в тренировочных павильонах Боткина, ни в ''Вороне''. В последнем Каз старался проводить как можно больше времени, потому что в игорном заведении хотя бы существовал свой порядок и привычная ещё с Кеттердама обстановка. Люди, что в Керчии, что в Равке, даже в преддверии войны всё равно оставались людьми, готовыми платить деньги за такие удовольствия и отвлекаться от тревожной реальности. Бреккеру же лучше, с его новым статусом и без того прибыльное заведение имело просто ошеломительный успех. Отвлекал от этой рутины только Ланцов, который являлся туда без приглашения и уж очень заинтересовался игорным столом, за которым нагло выигрывал. Ещё играя с ним наедине Бреккер заметил, что принц ему просто поддаётся, а в стенах клуба изящно и мастерски блефовал и использовал едва ли не тот арсенал фокусов, который знал сам Каз. Достойный соперник, возможно не только в карточных играх. Юноша смотрел на него, наблюдал внимательно, напряжённо вслушивался в любую речь, но к ответу так и не приблизился. Больше потому, что концентрации внимания сбивалась напрочь. Каз много думал, про тот же Каньон, про проклятого Александра, про самого Николая, про войну и привычный ход мыслей всё чаще превращался в хаос. Чтобы отвлечься, Бреккер успокаивал своё биение сердца и жадно вслушивался в чужое, когда отголоски приступа сковывали горло и необходимо было убедиться, что вокруг него находятся люди, а не живые трупы. На который он всё больше и больше походил сам, по словам того же царевича, но это была наименьшая из насущных проблем. Каз с силой трёт переносицу, пытаясь сосредоточиться. Получается, наверное, только из-за отвратительного могильного запаха, который сопровождал каждое появление Апрата. На старика Бреккер старается даже не смотреть, борясь с брезгливостью от одного лишь факта его присутствия и с абсолютно непроницаемым лицом смотрит на стол в военной комнате. В помещении их сейчас всего трое, он, Апрат и Николай и это даже не какое-то экстренное собрание. Просто священник имеет отвратительную привычку появляться не вовремя и заводить очередную речь про духовное просвещение. Как и сейчас. - Не только будущий король должен являться своему народу, мой соверенный. Живой Святой… - говорит Апрат монотонным голосом и Каз слишком явно морщится от вспышки раздражения. Снова одно и то же, как будто Бреккер непонятно выразил свою твёрдую позицию не участвовать в этих демонстрациях. Николай Ланцов в этом куда лучше, это его народ, будущий король великолепно с ним ладит, люди его любят и толпы его не пугают. Равкианцы с трепетом произносят имя царевича, кто-то норовит даже прикоснуться во время его поездок по столице или близлежащим деревням. Каз совсем не хочет сопровождать его в таких поездках, да принц и не настаивает. Равкианцы, к тому же, очень верующие, обязательно попробуют прикоснуться и к живому Святому. От одной мысли, что его опять начнёт трогать куча чужих рук, у Бреккера к горлу подступает тошнота. На такое он точно не подпишется. - Я гражданин Керчии, народ Равки – не мой народ, - Каз хлёстко и резко перебивает священника, но всё ещё не смотрит на него. Зато смотрит на Николая, ожидая и зная, что принц обязательно вмешается в перепалку, что вот-вот может произойти. Ланцов ловит его взгляд и сам смотрит одним из своих до жути странных взглядов. Каз не строил надежд, что может хорошо его узнать за несколько дней знакомства, даже со своими талантами и преувеличенным вниманием со стороны царевича. Однако, неплохо запомнил его взгляды, что не всегда соответствовали переменчивому выражению лица. Инеж когда-то давным-давно давно говорила, что глаза – зеркало души и лгать они не могут. Бреккер ещё тогда не поверил, списывая всё на очередные сулийские вымыслы, но, вспоминая её слова сейчас, сомневается снова. Николай иногда смотрит на него так, как будто он сам не уверен ни в чём на свете и как будто Каз Бреккер какое-то явление, что не поддаётся никаким объяснениям. Так, как не смотрел даже Александр, слишком непонятно, слишком долго, слишком пытливо и юноша почти жалеет, что отвратительно разбирается в чужих взглядах, эмоциях и человеческой натуре. Немного эмпатии ему бы не помешало, совсем чуть-чуть и для дела. - Прошу простить господина Бреккера за грубость, но вообще-то он прав, Апрат, - Николай произносит это именно таким тоном, как будто великодушно спасает ситуацию. Именно так, что только больше раздражает самого юношу и заставлять Ланцова заткнуться бесполезно. Хочется ехидно добавить про то, что Николай, между прочим, и не его принц, но тот обязательно изящно съязвит в ответ, лукаво стреляя знакомым и понятным хитрым взглядом. Хочется, чтобы в военной комнате были не только они втроём, но и привычные Женя с Давидом, выводящий из себя Хэршоу, да пускай даже Иван с Фёдором. Их всех намного легче воспринимать как живых, возможно даже не вслушиваться в биение сердца. И больше всего Бреккеру хочется поскорее со всем этим закончить, вернуться к разговору с принцем, на котором Апрат их прервал или снова убежать в Ос Альту. Что вряд ли избавит от мрачных мыслей, но обстановка там всё ещё привычная. - Однако, Санкт Ритвельд всё ещё в Равке. Под протекцией короны, посмею напомнить и уже принимал участие в защите от нападения наших врагов. В мирные промежутки такому как он следовало бы ближе узнать тех, кого он защищает, - священник выделяет слова нарочно и прожигает Каза взглядом, на который он отвечать не намерен. Вообще-то под протекцией не только Равки, но и Керчии. И именно на этом моменте диалога с Николаем Апрат их и перебил, поэтому отвечать не хочется. Из чистого упрямства и Бреккер лениво расправляет плечи, придавая своему лицу ещё более скучающее выражение. Со стороны даже напряжённым не кажется, пускай в голове несусветный бардак и отвечает, оскалив тонкие губы: - Я защищаю только свои инвестиции. Звучит убедительно, но Каз до нервного хочет сам себе врезать за эту ложь. Прошло достаточно времени с тех пор, как он защищался этой фразой в Кеттердаме и не мог насчитать, сколько раз ранил этим свою дорогую Инеж. Вот только сейчас он в равкианской столице, а Инеж с Джеспером, долгожданная встреча с которыми состоится уже на днях, намного больше чем инвестиции. Так же как Женя, ради которой легко было разрушить привычный многовековой уклад, как Давид, который всё ещё не научился стрелять, как Зоя и её родня, как Багра. Бреккер, конечно, старался не думать зачем, ведь врезать себе от этого хотелось в разы больше, но факт оставался фактом. - Мы можем обсудить это позже, Апрат. Отряд Первой и Второй армии выдвигается на рассвете в Цибею, у вас будет целая неделя наедине с господином Бреккером, чтобы убедить его явить нашему народу своё прелестное лицо, - говорит Николай, явно намекая на то, что разговор можно заканчивать. Каз лишь на секунду позволяет себе закатить глаза. Ланцов зачем-то недоговаривает старику о том, что отряды, во главе с самим принцем, направляются не совсем в Цибею. Оттуда были лишь неподтвержденные слухи про аномалии, те самые, которые использовал сам Каз, рассылая по Равке посылки с изобретениями Давида и которые опять играли на руку вражеской стороне тоже. Целью поездки была в первую очередь Раевость и Балакирев, где рассредоточились шуханские шпионы и опять были замечены гриши под паремом. По данным жертв было меньше десятка, но инцидент спровоцировал волнения, а Николай не собирался оставаться в стороне и возглавит поездку лично. Так же поедут Иван с Фёдором, Орлова и Давид. Женя останется в Малом дворце, Каз тоже, но даже присутствие портной не спасёт от вынужденного общения с Апратом, пока принца не будет. Бреккер отстранённо думает, что лучше бы сам увязался за Ланцовым, ведь даже общество волькры будет куда приятнее, чем общество священнослужителя. Или общество того, кто когда-то этих волькр создал и в груди у юноши опять вспыхивает бессильная злоба. На самого себя, потому что наивный простофиля, слишком поздно начал обращать внимание на факты и слишком часто переставал думать рядом с Дарклингом. На Дарклинга, потому что ублюдок, потому что обманчиво искренне просил не думать и потому что отвратительно получается его ненавидеть. На Николая, который небрежно оставляет страну на преступника и даёт ему полный карт-бланш. - Конечно, мой соверенный. Пусть Святые берегут вас в пути, - Апрат отвечает спокойно, но Каз всё равно угадывает в его тоне ехидство, а в скромной улыбке – оскал. Это до сих пор как будто никто не замечает, кроме самого Бреккера. Женя только иногда тревожится рядом со стариком и Николай не особо ему доверяет. Апрат всё ещё вне подозрений, отвратительно полезный, наигранно кроткий, но позволяет себе совсем не кроткие упоминания про сезон королевской охоты. В основном про оленей, вообще-то стандартное мероприятие в Равке, но все разы, когда священник упоминал про это, смотрел он только на Каза и слишком красноречиво. Юноша к охоте не имеет никакого отношения, даже косвенного, но зачем-то ему вспоминается стадо Морозова. Олень, один из самых сильных усилителей и память подкидывает одно из писем Воронов, ещё из района между Цибеей и Уленском, где писалось о том, что Инеж и Джеспер видели это вживую. На это ли намекает Апрат? Неизвестно, отношение к усилителям у Бреккера не поменялось, но их опасность для себя самого он всё ещё не отрицает. Каза это тревожит точно так же, как непонятные сны про Каньон. Такие ночные видения усугубляют состояние больше, чем недостаток сна, юноша бы и вовсе от него отказался, будь это физически возможно. Но некоторые вещи в воспалённом сознании мерещатся уже наяву и Бреккер почти готов поехать вместе с Николаем или поехать один, чтобы убедиться в своих догадках, возможно получить ответы. Или опередить вероятную угрозу. Каз ещё два месяца назад предполагал, что Морозов не погнушается использовать усилители своего деда на нём и то, что сейчас он в Тенистом Каньоне совсем не делает ему алиби. Если Александр действительно изначально такое задумал, то нашёл бы сотни способов провернуть и в своё отсутствие. Каз и сам бы сделал точно так же, если быть совсем откровенным, и это проклятое понимание чужих мотивов делает только хуже. Апрат уходит, а Николай долго и задумчиво смотрит ему вслед. Опять непривычно серьезный, как будто сам подозревает священника и ждёт от него подвоха. Каз почти готов в это поверить, вдруг хоть Ланцов его поймёт, но беззаботное выражение возвращается на лицо принца слишком быстро. - Если хочешь, ты можешь поехать со мной, - Николай специально выделяет окончание фразы и расслабленно отталкивается от широкого подоконника, на который опирался всё это время. Двигается к столу, за которым сидит Каз, нарочито медленно и манерно, даже грациозно. Ланцов опять раздражает не так сильно, как хотелось бы и опять даёт ему выбор. Только выглядит так, что не понять, надеется он на положительный ответ или на отказ. Один из немногих людей на коротком веку Каза Бреккера, действия и мотивы которых нельзя угадать сразу. Может они и правда чем-то похожи, принц не устаёт об этом повторять. - Воевать с твоей армией или участвовать в королевской охоте? – ехидно и в тон ему произносит Каз. Смотрит выразительно, намекая на ту самую догадку про оленей, но Николай непонимающе хмурит брови несколько мгновений. Наверное действительно не понимает и за эти дни Бреккер успел понять, что к королевским развлечениям младший царевич относится не так, как относился праздный Василий. Николай всё-таки солдат в первую очередь. Хмурится Ланцов совсем недолго. Становится совсем рядом, напротив юноши, опирается бедрами о стол и улыбается почти мечтательно. - Ох, Каз, ты недооцениваешь романтику военных походов. Представь только: великолепие и красота зимней Равки, долгие звёздные ночи у костра, дух патриотизма и горящая надежда в сердце, - пылко говорит принц и слова его звучат почти как строчки из стихотворений Рабинова. Не то чтобы Бреккер разбирался в поэзии, но с трудами равкианского поэта ознакомлен был ещё в Керчии. Каз вопросительно выгибает бровь и в который смотрит на Николая, как на идиота. Если честно, он не просто недооценивает, а банально не понимает. Бреккер совсем не из высоких сословий, но почти не помнит редкие вечера у костра в Лиже, когда ещё отец был жив и звёзды спустя много лет увидел только здесь, в Равке. В Кеттердаме такого нет, столица Керчии и её реалии быстро отбивали любую романтику и прочую чепуху. - Ланцов, ты серьёзно? - Более чем. Считай, я тебя приглашаю. Очередной глупый флирт принца, но звучит как-то интимно, почти откровение. Недостаточно, чтобы обмануться столь дешёвым и старым фокусом, но Каз всё равно ему отвечает, сухо и довольно резко: - Это нелепо. Николаю, видимо, всё равно на грубые слова и недовольное лицо собеседника и он продолжает со вкрадчивыми нотками в голосе: - Отнюдь, я романтик. Все эти ужины при свечах и свидания в столице ты можешь оставить для своих поклонников без фантазии, я пришёл в твою жизнь, чтобы удивлять. Бреккер бы выдал целую насмешливую и саркастичную речь по этому поводу, но в ответ лишь кривит губы: - Ты напрасно растрачиваешь своё красноречие. - Думаешь, моего красноречия и харизмы недостаточно, чтобы произвести впечатление на неприступного Святого? – парирует Николай. - Чтобы произвести впечатление на ублюдка из Бочки точно недостаточно, - язвит Бреккер, но помимо воли у него подрагивают уголки губ, настолько хочется улыбнуться такой нелепости. - Усложняешь мне задачу, Каз Бреккер, мне придётся придумывать, как очаровать ублюдочного Святого, - принц говорит не раздумывая ни секунды над искромётным ответом и смотрит на Каза с любопытством. Бреккер всё-таки не выдерживает и смеётся, совсем коротко, хрипло, смех больше напоминает неприятное воронье карканье, но он искренний. С Николаем зачем-то очень легко смеяться и очень правильно, вопреки самому себе и целой куче сомнений и внутренних метаний. Выражение лица Ланцова не меняется, но взгляд у него становится поражённый, шокированный, почти завороженный. Казу сразу неловко за вспышку искренности, он быстро придаёт лицу привычную хмурость и смотрит выжидающим взглядом, без слов намекая, что у них вообще-то был разговор, пока Апрат не прервал. Николай понимает, театрально тяжело вздыхает и лениво спрашивает: - Дай угадаю – ты хочешь вернуться к ужасно скучному разговору про государственные дела, лишь бы не соглашаться на моё заманчивое предложение. Бреккер опять закатывает глаза и говорит прежде, чем успевает подумать. Говорит ту фразу, которую неоднократно говорил и слышал от кого-то другого, кто понимал о чём речь и это превратилось в некую игру слов между ними. - Ты знал. Звучит спокойно, но у юноши внутри что-то скручивает почти до ощутимой боли. Если он услышит тот самый ответ от Ланцова, то, вероятно, действительно сойдёт с ума. - Знал. Давай вернёмся, если хочешь, - Николай отвечает спокойно, пожимает плечами и забавно сдувает со лба мешающие светлые пряди волос. Каз чувствует облегчение от его ответа, но это не меняет факта, что он надеялся ещё раз услышать другое. Не тот ответ и не та проклятая навязчивая снисходительность, но как же хорошо, что принц, при всех его талантах, всё-таки не настолько проницательный и не умеет читать чужие мысли. Николай совсем не изящно потягивается, до хруста, разминает плечи и такие манеры больше присущи не аристократу, а простолюдину. Каз против ничего не имеет, только думает о том, правда ли принц набрался такого в армии или это далеко не все сюрпризы. Но долго задуматься не получается, потому что Ланцов начинает говорить по делу. - Судя по официальным письмам Хайрама Шенка ты ещё и под протекцией Керчии, помимо Равки. Удобно, твой народ готов финансировать войны моего народа под минимальным процентом, пока ты здесь, весь такой святой и великолепный. Каз игнорирует комплимент, складывает нервные руки на фигурном набалдашнике трости и кивает в знак согласия: - Удобно. Кеттердам всегда был своеобразным мировым банком для стран, вроде твоей. - Банком, который ты так усердно хочешь ограбить? – насмешливо фыркает Николай, намекая на все идеи юноши в плане финансов. Резонно и сожаления по этому поводу Каз совсем не чувствует, он до сих пор в первую очередь вор, а потом уже всё остальное. - Приходится действовать проверенным способом, раз ты мне столько не платишь, - усмехается Бреккер, ожидая очередную нелепость, которую Николай скажет в ответ. Тот не заставляет долго ждать. - Разве то, что я готов заплатить своим сердцем – не в счёт? – с приторным сожалением тянет Ланцов, а глаза хитрые-хитрые. - В моём городе платят кровью, - скалится Каз. В Кеттердаме действительно существует такой способ, которым бы он сам с удовольствием заплатил. Пекке Роллинсу в первую очередь, его же собственной кровью, Перу Хаскелю и любому, кто рискнул встать на пути. Вот только въевшийся в сознание голос Джорди подсказывает, что Кеттердам больше не его город и Бреккер сам не понимает, что по этому поводу чувствует. И должен ли чувствовать вообще, когда стоит принять некоторые вещи как данность. Таких вещей, что больше ему не принадлежат, много, Кеттердам не первый и далеко не последний, особенно если впереди действительно вечность. Про вечность размышлять точно не хочется, а Николай очень вовремя возвращает разговор в обычное русло. - Ладно, если опустить лирику, то лояльность Торгового Совета так же удобна. Если бы в нём ещё не заседали паршивцы, вроде Яна Ван Эка, было бы вообще прекрасно, жаль, что никто в Кеттердаме не спешит мутить воду и оставить его не у дел. Ланцов говорит ровно, задумчиво, но Каз всё равно немного напрягается, как будто между строк слышит в его словах намёк на что-то. Что-то, что может намекать на трагедию с королевской династией, однако, принц выглядит слишком спокойно. Бреккер не совсем уверен, что Николай навсегда останется в неведении, даже раздумывал над самыми худшими вариантами развития событий, пускай не оставил следов и его причастность не должны раскрыть. Ланцов уже успел ознакомиться с материалами дела, знал общедоступною версию, никак это не комментировал, не смотря на собственную словоохотливость. И у Бреккера внутри зачем-то противно тянет и вовсе не из-за того, что его могут уличить в совершенном преступлении. - Согласен. Свои люди в Керчии вообще очень полезны, - отстранённо отвечает Каз. У него много мыслей на этот счёт, которыми он пока не спешит делиться. Про тот же Торговый Совет и вероятность оставить Ван Эка не у дел. Здесь бы невероятно пригодился Уайлен, особенно после новостей про Марью Хендрикс, Каз и думал о чём-то таком, когда брал купчика под свою защиту. Вот только местонахождение младшего Ван Эка до сих пор неизвестно, юная жена его отца ждёт ребенка и чёткий план не желает вырисовываться в голове из-за недостающих переменных и проклятой неопределенности. - Генерал Кириган пришёл к тем же выводам, - со смешком отмечает Николай. Каз не меняется в лице только из невероятной силы воли. Ему странно и неправильно слышать, как все неосведомлённые так называют Дарклинга, да и Ланцов очень редко про него говорит. Даже слишком, упоминает только, что Морозов пугал принца своим невероятно мрачным видом ещё в детстве и что тот хороший генерал. Больше Николай практически никак Александра не упоминает, даже насмешливо, но Каз чувствует себя не в своей тарелке. Может быть царевич сейчас всего лишь беззлобно намекает на него самого, может нашёл всё-таки что-то интересное в письмах Дарклинга. Бреккер их знает практически все и практически наизусть, вряд ли он упустил нечто ценное, но всё равно спрашивает: - О чём ты? Николай неопределенно ведёт плечами и отвечает спокойно, даже лениво, как будто говорит про вещь, не имеющую никакого значения: - Вести дела с керчийцами, особенно с теми, кто связан с криминалом. Министр Суворов упоминал про переписку Дарклинга, он перед отъездом приглашал одного такого в Равку. Имя ещё странное у него. У Каза по спине ощутимо бежит холодок и такая информация на самом деле ещё как имеет значение. Пазл в голове складывается, сумасшедшая, но очень логичная догадка заставляет невольно замереть. Нет. Только не это. Бреккер, не смотря на голос разума, не хочет в это верить, но он сам же и рассказал Морозову сокровенную тайну про Баржу Жнеца и месть, которая стала делом всей его жизни. Сам глупо и наивно дал сопернику оружие, которое может его уничтожить. Сам виноват, только он и никто больше. - Пекка Роллинс, - хрипло и очень тихо говорит Каз, не узнавая собственный голос. Лицо Николая светлеет и на нём читается неподдельное удивление. - Точно, Роллинс. Вы знакомы? – спрашивает с любопытством и смотрит пытливо, как будто не замечает чужое состояние или по юноше действительно не видно. Ещё как знакомы, настолько, что Каза после того рокового знакомства преследуют кошмары длиной в восемь лет. Однако, Николаю такое знать необязательно. ''Всё ещё готов броситься за ним в Крибирск? Всё ещё хочешь его искать? Всё ещё хочешь, чтобы он был жив, братец?'' Джорди в голове неистово смеётся, оскалив мёртвые синюшные губы. Подозрения подтверждаются, но Каз правда хочет, чтобы Морозов был жив, ведь сгинуть в Тенистом Каньоне будет для него нелепо лёгкой смертью. ''Ты даже смерти ему по-настоящему не желаешь, слабак. Моя собственная и правда ничему тебя не научила.'' Бреккер и мысленно не в состоянии спорить. Ему резко становится холодно, больше чем обычно и ледяная вода как будто опять лижет щиколотки, поднимаясь вверх. Дышать становится сложно до невыносимого, кажется, что каждый вдох и выдох вырываются с грохотом и свистом, кажется что он снова падает. В ледяные воды Кеттердама или в ту бездну чёрных глаз, где юноша предсказуемо знал, что разобьётся, но зачем-то зачарованно повёлся на фокус и блеф, который обещал ему всё, чего он так отчаянно жаждал где-то глубоко внутри. Мнимую безопасность, отнятое тепло, фальшивое спокойствие и пьедестал собственной исключительности, куда Морозов его возвёл, теша самолюбие и гордость. Морозов на самом деле ничего ему и не обещал, как Роллинс когда-то ничего по-настоящему не обещал ни ему, ни Джорди. Он просто додумал всё в своей же голове, обманулся, поверил в идиотские сказки с хорошим исходом. Наивный фермерский мальчик и сказочный простофиля. Николай вдруг отталкивается от стола, подходит ближе к Казу, видимо, зовёт его и выглядит встревоженно. Наверное прекрасно видит чужое замешательство, может даже и чужой ужас, что отчётливо читается в остекленевших голубых глазах. Ланцов ничем не сможет ему помочь и не нужна Бреккеру эта помощь. Ланцов обязательно воспользуется этой перепиской, поступит так, как выгодно для его страны и будет прав, потому что он будущий король. Он сделает как лучше и как имеет смысл, это логично. Но у юноши всё равно целый мир внутри трещит по швам, готовый вот-вот рухнуть в самый неподходящий момент. - Каз? Николай опускается на соседний стул, мягко зовёт по имени и осторожно касается рук, что сложены на набалдашнике трости. Настолько осторожно, будто боится спугнуть и будто хочет успокоить. Но Бреккеру от этого не спокойно, спокойно, по всей видимости, уже никогда и нигде не будет. Точно не в этой проклятой стране, где он сам, такой же проклятый и безнадежный, почему-то очень к месту. Николай накрывает его руки своими и юноша не понимает сразу, что они живые и тёплые, вполне обычные, но уверенные. Снова напоминает что-то слишком знакомое и слишком другое одновременно. Ланцов будто всё понимает и смотрит тем своим непонятным редким взглядом, в котором как наяву читается такая же самая боль, если не хуже. Каз больше не хочет, чтобы его понимали, не хочет снисходительной жалости и молчаливой поддержки, которая в конце концов точно его уничтожит. Не хочет обманываться ещё больше и не хочет никоим образом обсуждать это с принцем. Поэтому с усилием отстраняется и резко встаёт на ноги, не показывая, что колени предательски дрожат. - Потом, - сухо бросает Бреккер и уходит из военной комнаты не оборачиваясь. Он идёт по коридорам и слышит не голоса мимо проходящих гришей, а противный мёртвый смех. Слышит не какофонию из биения чужих сердец, а завывание ветра и шум громоздких волн. Во рту снова мерзко, горько, как от гнилой воды, что заливается в глотку и заполняет лёгкие. Почти невыносимо, если бы не было так привычно и знакомо. Каз даже почти не помнит, как доходит до своих покоев и практически вваливается внутрь. В такой час там никого, что поразительно непривычно, но Бреккеру же лучше. В первые мгновения хочется разнести здесь всё к чертям, но у него банально не хватает сил и вспышка злобы слишком быстро проходит, уступая место невероятной усталости. Юноша садится за захламленный стол, невидящим взглядом исследуя кучу всего, что присутствует на столешнице. Смотрит, но будто сквозь и ничего перед собой не видит, кроме фантомных очертаний Тенистого Каньона и полуразложившихся рук, которые тянутся из морских глубин. Как будто к нему тянутся, Каз упрямо замедляет биение собственного сердца, заставляя его сжаться до физической боли. Это немного возвращает в реальность, когда боль настоящая, даже думать получается лучше и проще. Бреккер не совсем хочет о чём-либо думать, морщится до разноцветных кругов перед глазами, но всё равно вспоминает про Крибирск, про намёки Апрата, про давний разговор об усилителях с Багрой и Зоей. Может ехать действительно глупо, но, по крайней мере, за Николаем он не увяжется, отправится сам, а если что-то пойдет не так, можно соврать про то, что следовал за принцем, а причины тот пускай сам додумывает. Может это опять банальная уловка, которую Морозов планировал изначально, но ответ на этот вопрос не даст даже его мать, к которой Каз по-прежнему хорошо относится. Может это всё ещё не имеет смысла, но он упрямо не собирается отказываться от авантюры. Долго побыть в одиночестве ожидаемо не получается. В покои заходит Женя, неся с собой небольшое блюдо с фруктами. Она смотрит и улыбается мягко, появляется как всегда вовремя, но Каз тревожно думает о том, может ли и это быть подстроено. Он сомневается во всём на свете, особенно в чужих мотивах, но одного взгляда на портную всё ещё хватает, чтобы ни в чём её не подозревать. Женя бы не стала, кто угодно, но не она и Бреккер верит в это больше, чем во всех известных Святых, богов и духов. Вспоминает мельком почти стёртый из памяти кадр, как Джорди поклялся защищать его самого на двух могилах их родителей, но не справился. Каз его не винит, нет, и у Джорди нет могилы, на которой можно поклясться так же. Но Бреккер и без этого может быть уверен в том, что хотя бы здесь будет лучше его и защитит эту девушку, чего бы ему это ни стоило. Женя ожидаемо замечает его состояние, садится рядом, ставит тарелку на столешницу и выжидающе смотрит. Снова так, как Каз не может долго молча вынести, вздыхает и хрипло произносит: - Говори уже. Звучит грубо, но Сафина не обижается. Глядит с любопытством, не совсем уверено, хмурится несколько мгновений. А после говорит, осторожно и будто не утверждает, а спрашивает: - Ты спишь с Ланцовым. У Каза помимо воли вырывается нервный смешок. В принципе, в Малом дворце ему до сих пор приписывают романы с кем угодно, про принца и удивляться не следует, если не целая череда упрямых ''но''. - Если верить слухам, я сплю со всеми, тебя не должно это удивлять. Женя вздыхает, потому что она все эти ''но'' прекрасно знает и знает, почему ни один из этих слухов не может быть правдой. Как минимум из-за прикосновений, а про максимум Бреккер не думает. Портная опять ему улыбается, понимающей и нежной улыбкой и изящно отводит со своего лица мешающую медную прядь. Каз наблюдает за ней молча, убеждаясь в который раз, что она, наверное, единственный глоток свежего воздуха и луч солнца, который делает его пребывание в Равке больше чем сносным и выносимым. Даже луч настоящего солнца, не того, что он сам тщетно и упрямо пытается призвать и терпит поражение за поражением. - Милый, зачем ты это делаешь? – пытливо спрашивает она, но на ответ как будто не надеется. Каз всё равно отвечает, вопросом на вопрос и пожав плечами. - А мне нужны причины? Может быть и нужны, сколько бы он не утверждал обратное. Причины, правда, до банального предсказуемые и Сафина прекрасно это понимает, наверное больше, чем он понимает сам себя. Каз не знает зачем и будет абсолютной ложью, если он скажет, что поддаётся Николаю как в какой-то игре и будет ложью, что он принцем очарован. Правильного ответа может и не быть вовсе, да и какая разница? Бреккеру только интересно, будет ли Женя его отговаривать и предостерегать. Когда-то она предупреждала, что его, что Алину Старкову. На Старковой предупреждения хотя бы и сработали, а Каз нервно думает, что сам он куда хуже и безнадежнее. Хуже во всех смыслах. Женя как будто угадывает его мысль, качает головой с лёгким укором, но глаза у неё всё равно понимающие, задорные. - Ты безнадёжен, Каз. Хуже Давида, - беззлобно фыркает и Бреккер понимает, что она имеет в виду. Это даже раздражает немного, он хмурится и ехидно пересказывает то, что не так давно ему сказала Зоя. - Равкианцы такое любят. - А керчийцы, я смотрю, любят подмену понятий. Ты скучаешь, - парирует Сафина, изящно выгибая бровь. Вздор и глупость, потому что Каз Бреккер ни по кому не скучает. А ещё отвратительно интерпретирует собственные эмоции и неясную тоску, которую не перебивают вспышки злобы. По крайней мере он не должен скучать, особенно взяв во внимание все факты и выводы, но непонятно, кого в этом убедить сложнее: себя самого или Женю. - Это бессмыслица, - хмыкает Каз, смотрит мрачно, как будто его свирепый взгляд воздержит её от ответа. Конечно же нет, Сафина в его грозный вид не верит, по её мнению в мире есть куда более страшные вещи. - Тебе правда нравится страдать, да? – вздыхает Женя. Это она тоже уже говорила, в одну из их самых первых встреч. Может и права в чём-то, ведь страдания любого рода, свои и чужие, сопровождают Бреккера всю жизнь. Однако, она немного не об этом и отвечать не хочется. Портная не настаивает, кивком указывает на тарелку с фруктами, а сама берёт с неё яблоко. Каз не совсем голоден, колеблется и смотрит на блюдо с лёгким недоумением. Очередное проявление её заботы, но до сих пор непривычное. - Не любишь фрукты? – любопытно и буднично интересуется Женя и этим вопросом ставит в тупик, из-за чего Каз отвечает честно. - Я не знаю. Он правда не знает, не задумывался и его никогда особо не спрашивали о такого рода предпочтениях. Женя мелодично смеётся, предлагая попробовать и они больше не возвращаются к скользкой теме, как не говорят про государственные дела, про Тенистый Каньон, про предстоящую войну. Они беседуют о чём-то отстранённом и банальном и Бреккер ей искренне за это благодарен. Он скупо говорит что нового в ''Вороне'' и что на днях хочет девушку кое с кем познакомить. А Женя заговорчески делится дворцовыми сплетнями, в основном про то, кто вздыхает по принцу Николаю и что Надя Жабина тайком бегает с кем-то на свидания. Откровенные глупости, но Казу опять спокойно, пускай ещё полчаса назад он был уверен, что так больше никогда не будет. С ней вообще удивительно спокойно. Как с тем же самым Николаем, от которого он эти же полчаса назад сбежал. Спокойно и не ощущается обманом из-за светлых тонов, с которыми они оба невольно ассоциируются и Бреккер думает, что свет, наверное, должен быть предпочтительнее той манящей тьмы. Которая живёт и в нём самом и лучше всего поддаётся контролю. Они говорят, пока есть время, становится легче и Женя не спрашивает больше про то, собирается ли Каз уезжать, с Николаем вместе в Раевость или без него в Крибирск. Знает, наверное, что собирается, но молчит и только в её взгляде читается невысказанная просьба быть осторожнее. Бреккер и будет, в этот раз точно.

***

Происходящее в Тенистом Каньоне было для Зои Назяленской чем-то немыслимым и почти волшебным, если бы она до сих пор умела верить в сказки. Судьба не дала девушке такой роскоши даже в детстве, которое окончательно закончилось в несчастные девять лет. Однако то, чему её учил Юрис, было невероятным. Настолько же, как живые равкианские Святые, заточенные в этом месте. Настолько же, как собственная сила, которая не ограничивалась рамками своего ордена. Долго думать про что-то одно не получалось, декорации и действия сменяли друг друга слишком быстро, как калейдоскоп. Светлый песок и камень стали привычными, как и сумерки и непонятный ход времени в пределах Каньона. Зоя знала, что они с Дарклингом это время, вероятно, теряли и непонятно что сейчас происходило в Равке. Может быть ничего особенного, а может успело произойти непоправимое, учитывая то, кто остался там у руля. Один Каз чего стоил, с его воистину суицидальными планами, отсутствием совести и керчийскими замашками. Шквальная ни в коем случае не думала про него плохо, но Бреккер это Бреккер. Оставалось лишь надеяться, что он хотя бы лично не бросится в Крибирск, ему бы точно хватило безрассудства. В Малом дворце могло произойти что угодно, но там всё ещё оставалась благоразумная Сафина и увлечённый Давид. Апрат не особо внушал доверия, но фанатичный священник едва ли силён в заговорах и всё последнее время являлся полезным рычагом давления на повсеместно верующий народ. Так же Зоя не могла не думать про Лилиану и Ладу. Шквальная вела переписку с роднёй и тётя могла забеспокоиться, если ответов не будет слишком долго. А насколько долго они здесь пробыли и сколько ещё пробудут не знал даже её генерал и не отвечал Юрис, насмешливо ссылаясь на то, что и сам не в курсе. Именно в этом Зоя ему совсем не верила. Санкт Юрис действительно был потрясающим наставником и определённо умел подбирать слова. Назяленская сама не уступала ему в словесных баталиях во время очередного поединка. Каждый из них, то похожий один на другой, то абсолютно разный, заставлял её испытывать уже забытый восторг, когда удавалось выйти победительницей. Последний раз такое было на давних тренировках с Боткиным, а сейчас казалось, что и вовсе в другой жизни. Даже потеря своего некогда драгоценного и необходимого усилителя теперь ощущалась иначе. Не было больше сожалений и пугающей пустоты. Внутри шквальной жила сила, неудержимая и завораживающая, как то самое пламя дракона. Сила текла по её венам, сила жила в её сердце и Юрис неоднократно повторял, что девушке не нужно себя наказывать за то, что оно у неё вообще есть. Что в её слабостях и её шрамах нет ничего постыдного, что это не делает её хуже, только упрямство мешает наконец-то окончательно открыть дверь. Зоя злилась первое время, будучи уверенной, что Юрис просто безбожно стар и совсем ничего не понимает. Однако, он всё-таки был прав, об этом даже упоминал Александр, когда они в очередной раз беседовали шёпотом и на ухо друг другу. Александр. Зоя и не предполагала, что звать своего генерала по имени, настоящему имени, будет настолько просто. Как просто делиться с ним чем-то сокровенным и важным и слушать в ответ. Морозов изначально был более скуп на подробности и эмоции, более напряжен и вдумчив, но потом невидимый барьер между ними пал, будто его никогда не было. Назяленская не могла, конечно, громко назвать мужчину другом или кем-то в этом духе, но осознавала, что в Каньоне они стали ближе. По правде верила ему, несмотря на планы и обещания Санкт Лизаветы. Из всех живущих здесь Святых она нравилась Зое меньше всего и это было более чем взаимно. Женщина смотрела на шквальную свысока, говорила обманчиво ласково, но с явственным ехидством и её лицо моментами искажалось от вспышек самой настоящей ревности, когда она видела Зою рядом с Дарклингом. Назяленская невероятно хотела съязвить, что Лизавета его совсем не к той ревнует, но держала себя в руках. Это было неразумно и могло разрушить все планы, по поводу их возвращения домой. Морозов играл свою роль как по нотам и, как сама Зоя, ни секунды не верил в ритуал с терновым лесом. Точнее никто из них не верил, что это безопасно и не закончится фатально. Риск был слишком велик, особенно учитывая то, что Лизавете откровенно не нравится Назяленская и Святая с большим удовольствием пожертвует её жизнью. Шквальная это прекрасно знала, но знала и то, что Дарклинг этого не допустит. Была даже более чем уверена, пускай мужчина не пытался яро её в этом убедить и что-то доказывать. Наоборот, с пониманием относился ко всем сомнениям и терпеливо давал Зое время примириться с внутренними демонами. Она была благодарна, но так ни разу не сказала этого вслух. Морозов редко заставлял её сомневаться на самом деле. В основном в те моменты, когда он слишком убедительно изображал пылкого влюблённого, что ему верила даже Святая. Но Александр, в конце концов, был вечным, поэтому и являлся столь убедительным. Зоя могла сомневаться ровно до того момента, пока не замечала его взгляд на женщину. Обожающий, горящий, слишком искренний, но не тот. Шквальной было с чем сравнивать, вспоминая хотя бы королевскую выставку или ещё десятки взглядов, которые Дарклинг адресовывал Казу. Так генерал не смотрел даже на Старкову и Зоя иногда думала о том, что Бреккер, не смотря на все свои таланты, иногда просто до невероятного слепой и упрямее, чем она сама. Ещё несколько лет назад Назяленская многое бы отдала, чтобы генерал Второй армии смотрел на неё такими глазами. Не то чтобы Зоя так часто думала про Бреккера, но всё-таки чаще, чем ожидала, но реже, чем Дарклинг. Он почти не говорил про керчийца, но моментами выглядел задумчивее обычного и смотрел перед собой с такой невыносимой вековой тоской во взгляде, что шквальная даже понимала. Как понимала и то, что думает они об одном и том же человеке, но в совсем разных смыслах. Зое всё чаще вспоминались их с Казом разговоры, особенно тот, что состоялся после не совсем удачного проникновения в архив Второй армии и свои же мысли по этому поводу. Каз считал усилители гришей бесполезными безделушками и, по мнению шквальной, слишком легко управлял своей собственной силой. Зоя предполагала, что дело в том, что Бреккер, до недавних пор не подозревавший кто он такой, просто изначально был целым, а не частью магии или Малой науки. А юноша в свою очередь утверждал, что любой сильный гриш на такое способен и оказался прав. Даже удивительно, что преступник из Керчии, что семнадцать лет жил как отказник, в итоге понимал больше, чем те, кто обучался в Малом дворце с детства. ''Разве мы не всё вместе?'' Так рассуждал Костяной Кузнец, дед Александра, на это намекал Каз и в это поверила сама Зоя, когда испытывала границы собственной силы. По словам что Юриса, что Григория, границ этих не было, но до момента, пока гриш не начнёт созидать. Назяленская не собиралась, ведь ярким примером последствий являлся сам Григорий с его обликом и Дарклинг. Генерал не совсем охотно говорил про создание Каньона и как сотворил тех существ из теней совсем недавно. Между собой они называли их ничегоями и вызвать их снова Морозов не пытался, не то время и не то место. Не признавался, какую боль ему это причинило, но девушка хорошо помнила как в тот момент её генерал едва ли не рухнул. Зоя не напоминала, но в какой-то момент упрямо начала задаваться вопросом, а мог бы Дарклинг так же расширять границы своих возможностей дальше призыва теней. Как мог Бреккер, как уже могла она сама, как могли Святые. Сначала Назяленская задавалась мысленно, ведь Дарклинг едва ли не самый сильный гриш их времени, он как никто другой подходил на роль того, с кого начнётся предначертанная Юрисом эра Святых. ''Моя сила – результат экспериментов моего деда со скверной. Таких как я и Багра не зря считают противоестественными, Зоя, это даже не совсем Малая наука.'' Такой ответ шквальная получила, когда спросила Александра в первый раз, после он просто пожимал плечами и отмахивался. Не выглядел огорченным и принимал как данность. Однако, Зоя была не согласна. Границы, где кончалась Малая наука и начиналась самая настоящая магия уже были для них размыты. А может, их не существовало вовсе, испокон веков и все они действительно есть одно. Девушка с невероятным упрямством настаивала на том, что Морозов даже не пробовал и упоминала, что если у него действительно получится, то это будет как минимум полезно, а как максимум и в перспективе даст всему их народу преимущество в предстоящей войне. По всей видимости Зоя умело подобрала слова, ведь не смотря на все ошибки и действия Дарклинга, которые он и сам не оправдывал, он по-настоящему хотел лучшего для Равки и гришей. Обычно мужчина мягко и искренне смеялся в ответ, говорил, что думает она далеко не как солдат, а как нечто большее. Но девушка видела, что над её словами он задумывается, но не признаёт её правоту прямо. Тогда Назяленская стала показывать и рассказывать Александру про то, как открыть эту дверь и что нужно делать. Конечно, она сама только-только начала познавать такие тонкости, она совсем не Святая, но в какой-то мере и сама неплохой учитель. Морозов никогда не перебивал её, не переводил тему, не пытался сделать нечто подобное, но слушал очень внимательно, почти жадно. В такие моменты они понимали друг друга даже без слов и оба знали, что при необходимости мужчина использует полученные знания. Зоя же знала, что необходимость может произойти совсем скоро и оказаться крайней. Это тревожило и последний вечер перед предстоящим ритуалом шквальная была почти взводе. Необыкновенно тихой, напряжённой, уже не такой уверенной в том, что они смогут оба выбраться отсюда живыми. Лизавета лживо утверждала, что живыми будут все, что жертва терновому лесу не будет по-настоящему опасной, что они, Святые, скинут обременяющий груз вечности, станут свободны, пускай и без своих сил, а Зоя и Дарклинг смогут вернуться домой. Однако та же Лизавета не прямо, но намёками, обещала Александру одно могущество на двоих, ценой жалких трёх жизней: Юриса, Григория и самой Зои. Очень и очень заманчиво. Назяленская уже не столько мысленно металась от подозрений, она доверяла своему генералу, даже свою собственную жизнь, но лёгкие отголоски неясной тревоги всё равно не давали покоя. Александр заходит в её комнату почти бесшумно, привычно садится рядом и молчит, глядя на пламя в камине. Зоя же смотрит на него, отмечая, как огонь забавно бликует на его лице и сам он выглядит каким-то уставшим. В его присутствии становится спокойнее, снова появляется уверенность, но шквальная почти наверняка знает, что этой уверенности им обоим сейчас недостаточно. Слишком велики риски, слишком многое поставлено на кон, слишком неясный исход. Дарклинг за свою вечность хорошо научился ждать и не действовать наобум и скоро, он мало когда ввязывался в авантюры, если полностью не уверен в выигрыше. Зоя, пускай и так же руководствуется здравым смыслом и просчитывает вероятности, напротив, готова рисковать. Наверное, они друг друга неплохо дополняют, как знать. Александр, который и сам не вполне спокоен, вдруг крепко её обнимает и тихо говорит самую предсказуемую вещь из всех возможных: - Всё будет хорошо. - Из всех слов этого мира, ты подобрал самые банальные, - Зоя усмехается ощутимо нервно, но когда прижимается к сильному телу, ей немного спокойнее. Может потому что живой усилитель в лице мужчины на неё так действует, а может потому что с ним по-другому и не бывает. - Зато самые правдивые, - уверенно отмечает он и в какой-то степени прав. Назяленская молчит, собираясь с мыслями. Ей многое хочется сказать, многое хочется спросить, но время у них ограничено. Может, потом его не будет вовсе и может лучше говорить про отстраненные вещи, дабы не накручивать себя ещё больше. Она думает о многом, припоминает все их разговоры, зачем-то вспоминает перспективу того, что за пределами Каньона её, помимо неизвестности, ждёт ещё и вечность. Девушка уже спрашивала про это, Дарклинг говорил, что на самом деле легко привыкнуть и у неё будет неплохая компания. Назяленской думается про самого Александра, его ворчливую мать, про Каза, даже про Старкову. Действительно, компания очень колоритная. Зоя сухо и всего на мгновение усмехается своим мыслям, а потом становится слишком серьёзной. Она, конечно, великолепно умеет сводить серьёзные вещи к ехидной насмешке, многолетняя защитная реакция, но Александра этим не обманешь. Она поворачивается к генералу, внимательно глядя в тёмные глаза напротив и слишком много в них видит. В первую очередь мрачную решимость, которую тот использует при самом плохом исходе. Поэтому говорит Назяленская так же тихо, но твёрдо, своим привычным командерским тоном, что не терпит возражений: - Если что-то пойдет не так – бросай меня и выбирайся сам. Равке нужен хоть один дееспособный член Второй армии. Морозов вскидывает брови, тянет уголки губ в лёгкой улыбке, прекрасно понимает о чём она, но качает головой в ответ. - Нет, Зоя, - просто и спокойно говорит мужчина и шквальная почему-то уверена, что даже он может поступить безрассудно. Ему было от кого набраться этих дурных замашек, негативный пример слишком заразителен. - Не геройствуй, Александр, - Зоя даже не пытается искромётно парировать, всё ещё серьёзная и голос у неё такой же твердый, почти властный. Мужчина же мягко усмехается, обнимая её чуть сильнее и отвечает с лукавыми нотками: - Говоришь совсем не как командер своему генералу. - Я тоже умею отдавать приказы, - отвечает девушка. Когда-то за такое нарушение субординации можно было получить серьёзное наказание, особенно от Дарклинга. Однако, он позволяет ей так с собой разговаривать и смотрит как на равную, если не больше. - Лучше меня, Зоя. Ты нечто большее, чем просто солдат, - Морозов опять прозрачно намекает на её положение и её перспективы. Совсем не тот момент для этого и Назяленская не хочет спорить и пререкаться. Вздыхает почти украдкой и произносит на грани слышимости: - Мы оба будем живы. Открой дверь, если потребуется. Александр лишь кивает в ответ, а Зоя позволяет себе уронить голову на его широкое плечо и прикрыть глаза. Им обоим есть над чем подумать, но думать сейчас не хочется вообще. Мысли о предстоящем отдают горечью, отголоском тревоги, оба это понимают и молчат. В итоге поспать удаётся совсем недолго. Лизавета уже ждёт их, далеко за горизонт простирается воссозданный ей терновый лес, едва ли не такой же древний, как сам мир. Зоя с благовением и украдкой касается шипов, пока Дарклинг говорит с женщиной и не может унять нервозность, что возвращается с новой силой. Григория и Юриса нет нигде поблизости и девушка отчётливо понимает, что если они ещё живы, то вряд ли надолго. Она лишь на несколько мгновений ловит понимающий и одобряющий взгляд Морозова, после он полностью переключает своё внимание на Лизавету. Такой актёр, так пылко и многообещающе на неё смотрит, что этому верит даже Зоя. Опять сомневается, но старается верить, что Александр на её стороне, когда переступает границу тернового леса. Она должна это сделать, она солдат, она не боится. Массивные ветви смыкаются за её спиной, становится темно и Назяленской даже страшно. Вдруг она ошиблась? Шквальная старается гнать мрачные мысли прочь, когда идёт вперёд и у неё получается. Ровно до того момента, когда шипы вдруг впиваются в её руки, а с них течёт вязкая и знакомая уже смола. Ветви вокруг смыкаются всё сильнее, образуя ловушку и сердце пропускает несколько ударов подряд. Неужели ошиблась? Зоя всё ещё верит Александру, верит отчаянно, но боль от ядовитых шипов доказывает ей обратное. Девушка не успевает ничего сделать, терновые ветви хлещут, царапают, а смола вот-вот может стать её личным саркофагом. Ей не хочется думать про то, что её генерал и не играл с Лизаветой вовсе, изначально всё продумал и принял заманчивое предложение. Назяленская чувствует в горле ком и почти готова признать свою наивность и поражение, вопреки искренней и глупой вере, но… Неожиданно она чувствует, что боль отступает, Александр хватает её за руку и они вдвоём прорываются сквозь гущу леса вперёд. Зоя даже не замечает, как улыбается, с невероятным облегчением и искренне. Он не подвёл. Она верила. Она знала.

***

С момента отъезда Николая не прошло и суток. На самом деле даже ночь ещё не наступила, успело только стемнеть, но для Каза время тянулось мучительно медленно. От беспокойства, привычного уже, но раздражающего, он не знал куда себя вообще деть. Вылазка в столицу не помогла, в стенах Малого дворца юноша так же на нашёл покоя, а идти к Багре не было смысла. Та и сама была грубее обычного и обязательно бы выставила Бреккера за дверь, пускай и хорошо к нему относилась. Как и он к ней, игнорируя даже обстоятельства непреодолимой силы в лице её сына. Вот кем-кем, а Морозовым забивать голову точно не хотелось, однако непрошенные мысли всё равно упрямо возвращали к нему. Каз разозлился бы ещё больше, если бы это не было настолько предсказуемо. Ярость то разгоралась с новой силой, то отступала и почему-то откровенно плохо получалось искренне возненавидеть ублюдка, из-за которого хор мертвецов в голове опять не затыкался. Юноша ведь знал, что именно так всё и будет, какой теперь толк думать, вспоминать и жалеть? В итоге за неполный день Каз не придумал ничего хуже, чем отправиться вслед за королевским отрядом. Дело было даже не в Александре, ехать в Крибирск юный вор уж точно не собирался, пускай фантомные видения с Каньоном не давали покоя. Вероятно, что всё это неспроста. Дурацкие сны неспроста, очередные намёки Апрата про стадо Морозова. В том, что священник не случайно возвращается к этой теме, Бреккер знал точно и наверняка, но его опять нельзя было уличить ни в чём. Ни в причастности к заговорам, ни к тому, что он имеет дело со шпионами, ни к волнениям в Торговом Совете после самоубийства Льва Гордеева. Как дым, что ускользает сквозь пальцы и помимо всего, Апрат ещё умудряется быть необходимым для равкианской короны. Подвешенное состояние и неопределенность ещё хуже действовали на натянутые нервы. Бреккер многое бы отдал не просто за спокойный сон и возможность перестать думать, но и за присутствие Зои Назяленской здесь и сейчас. Согласился бы даже на гадкий равкианский квас в её обществе и насмешливый тон шквальной, которая совсем его не жалела. На многое бы согласился, но её не было, а напиваться в одиночестве в лучших традициях Керчии уже не хотелось, оно не помогало даже наполовину. В итоге Каз признаёт, что ему неплохо было бы действительно научиться ездить верхом. В Кеттердаме никакой необходимости в этом не было, в отличие от изрядно старомодной Равки, где такой способ передвижения был самым быстрым. Наверное было бы куда полезнее, чем его попытки призвать солнце и не нужно вовлекать в свои идеи никого постороннего. На экипаже ехать бессмысленно, втягивать в авантюру Женю опасно, а больше Бреккер никому не может хоть чуть-чуть доверять. Остаётся разве что Хэршоу, его не жалко, он вряд ли станет что-то спрашивать и, в конце концов, он всё ещё солдат Второй армии, а не просто раздражающий и странный каэлец. Инферн правда не задаёт лишних вопросов, когда юный вор появляется у него на пороге, но даже если бы рискнул что-то спросить, то не получил бы ответов. К конюшням они пробираются так же молча и выехать за пределы Малого дворца получается незаметно даже на одной лошади. Каз чувствует лёгкую тошноту, пока сидит позади парня, больно цепляясь за его плечи, но между ними куча слоёв одежды и это ещё можно вынести. Чего стоит только тяжёлый меховой кафтан ордена заклинателей, который юноша накидывает поверх привычного костюма тройки и своего пальто. В первую очередь в целях конспирации, а уже потом для того, чтобы спастись от невероятного холода. Каз даже натягивает нелепую меховую шапку, но та слетает с него под порывом ледяного ветра, пока они минуют окрестности столицы. Два парня в синих кафтанах под покровом темноты совсем не привлекают чужое внимание и это успокаивает, но совсем чуть-чуть. Возможно, Ланцов был в чём-то прав, когда распинался про красоту зимних пейзажей Равки. Каз не может толком всматриваться, ведь скачут галопом, в ушах свищет ветер, щеки будто кусает морозом, но, краем глаза, он всё равно оценивает просёлочную местность по достоинству. Небо чёрное, с мириадами звёзд, снег искрится под лунным свечением, вдалеке видны внушительные леса, а воздух свежий настолько, что дышать невероятно легко. Даже чужая близость не настолько тревожит, лишь голову немного кружит от возможности вдохнуть полной грудью и Бреккер по привычке сосредотачивается на своём сердцебиении, на сердцебиение Хэршоу, да даже лошади, лишь бы ненароком с неё не слететь. Становится не так холодно, как юноша привык. Чем дальше они отъезжают от Ос Альты, тем ему спокойнее, думается в разы легче, мнимые оковы словно падают. Каз чувствует себя невероятно свободным и не знает, причина в свежем воздухе или в чём-то другом. Ему намного легче, намного лучше и даже тревога не так сильно беспокоит. Вплоть до того, пока на одном из открытым участков местности взмыленная лошадь едва ли не встаёт на дыбы, норовя скинуть обоих всадников. Каз ещё крепче цепляется за Хэршоу, а у того получается успокоить животное, но не до конца. Приходится слезать, лошадь отчего-то очень нервная, пускай видимой опасности нет. Вокруг тихо, никаких посторонних звуков, Бреккер не слышит ничего подозрительного, кроме немного сбитого биения трёх сердец. К сожалению, Малая наука на животных не распространяется, успокоить лошадь с помощью сил не получится и инферн предлагает сделать краткую передышку. Конечно, это стоит им времени, но Каз соглашается только потому, что на него тяжёлым грузом наваливается невероятная усталость. Хэршоу предусмотрительно привязывает нервное животное за поводья к дереву, разводит костёр и они оба устраиваются на поваленном бревне. Огонь не должен привлечь ненужное внимание, Бреккер не использует тени в качестве конспирации и задумчиво смотрит на пламя. Греет оно плохо, костёр совсем небольшой и только для того, чтобы лучше видеть окрестности, которые и так неплохо просматриваются из-за ясной ночи. Перерыв, наверное, правда не настолько плохая идея, Каз сильнее кутается в меховой синий кафтан, чувствуя, как тяжелеют веки. В голове восхитительно пусто и отвлекает только потрескивание костра и чужое копошение поблизости. Николай действительно был прав, что-то в этом есть, сейчас юноша понимает. - Заткнись, - лениво и совсем без злобы и раздражения бормочет Каз, обращаясь к Хэршоу. Даже не смотрит на него, прикрыв глаза и почти впав в лёгкую и такую желанную полудрёму, которую тревожат только шумные выдохи каэльца. - Я молчу, - резонно возражает инферн. - Ты слишком громко дышишь, - на грани слышимости отвечает Бреккер. Ему хватило бы ехидства сказать Хэршоу не дышать вовсе, но не хочется язвить и что-либо говорить вообще. Глаза слипаются, мышцы в изнуренном теле наконец расслаблены и хочется банально заснуть прямо здесь и сейчас. Каз едва ли помнит, когда ему было настолько лениво и спокойно, особенно за эти два месяца. Очень и очень редкое явление, что в его жизни в принципе, что в этой стране. Треск поленьев в костре убаюкивает. Бреккер отстранённо слышит ненавязчивые шорохи, огонь отпечатывается вспышками на внутренней стороне прикрытых век и он не сразу замечает, как Хэршоу зовёт его по имени. Зовёт встревоженно, не рискует притронуться без необходимости и юноша собирается нецензурно послать его куда подальше, когда открывает глаза. И сразу же замирает, потому что собственное зрение его, наверное, обманывает. ''Невозможно.'' Принц Ланцов обязательно бы возразил, что просто маловероятно и Каз даже согласен. Он растерянно вскакивает на ноги и жадно смотрит, как местность вокруг заливает ослепительно белым свечением, что кажется почти осязаемым. Волшебным. Как и белоснежный и явно древний олень, который медленно и царственно выходит на поляну из-за деревьев. Хэршоу замирает на месте, бормоча что-то себе под нос, но Бреккер не обращает на инферна внимания и, будто завороженный, делает несколько шагов вперёд. Олень не пугается, не выглядит агрессивным и даже благосклонно склоняет увенчанную массивными рогами голову, когда юноша подходит совсем близко. Каз всё ещё не верующий, но олень выглядит божественно великолепно. Наверное, самое великое и прекрасное творение Ильи Морозова. Наверное, весь их род такой, способный создавать вещи, которые потрясают даже самое живое воображение. Бреккер смутно себе представляет, как выглядит Морской хлыст, но даже на иллюстрациях в равкианских сказках изображён не столь масштабно, как этот усилитель. Символом Равки испокон веков считается Жар-птица, но Каз наверняка знает, что Мальен Оретцев так же выглядит не особо примечательно. Олень Морозова – другое дело, он похож на самую настоящую магию и едва ли не самое прекрасное, что Бреккер когда-либо видел. Он совсем в этом не разбирается, очаровано подносит к животному руку, касаясь белоснежного меха. Почему-то чувствует, что перчатки, которые служат ему защитой и барьером, сейчас невероятно мешают и невероятно хочется коснуться древнего усилителя голыми подушечками пальцев. Хочется прикасаться и, если отбросить ненужную лирику, Каз более чем догадывается в чём причина. Помимо великолепия и величия этого создания, юный вор чувствует что-то тёмное, чувствует присутствие скверны и тьма внутри него бушует, зудит неспокойно и тянется к подобному. Бреккер чувствует настоящую опасность, он не зря предполагал, что такие могучие усилители и правда лучше продать, они и мертвыми стоят целое состояние. Ему не зря казалось, что усилители Ильи Морозова можно использовать против него самого и Дарклинг, должно быть, и правда спланировал всё с самого начала. Эта мысль немного позволяет прийти в себя и Каз смотрит в мудрые глаза оленя, но видит там наизусть уже заученную черноту и бездну. Животное смотрит слишком умным взглядом, будто понимает, чем такая встреча для него кончится, но Бреккер не собирается его убивать на самом деле. Ему не нужен усилитель, даже не столько не нужны баснословные суммы, каких этот усилитель будет стоить. Но юноше, наверное, придется, ведь это единственный способ остаться в безопасности и испортить чужие планы. Каз уже даже не знает, чьи именно. На миг он прикрывает глаза, чтобы сосредоточиться и тогда замечает нечто по-настоящему странное. Бреккер не слышит биение чужих сердец, включая своё собственное, потрескивание костра и вибрацию воздуха, не слышит ничего. Тишина вокруг неестественная, такой не бывает в природе. Или бывает, но только если это делает кто-то намеренно и явно под стимулятором. Каз понимает, что времени мало, либо его нет вообще и дальнейший порядок действий выстраивается в голове за несколько секунд. В аномальной тишине сложно определить, как именно будет нанесён удар, но предположительно из-за деревьев и скорее всего извращённой силой одурманенного гриша, но… Бреккер на мгновение предполагает, что от леса их разделяет удачное расстояние для выстрела, не факт, что догадка верная, но можно попытаться. Ему хватает несколько секунд, чтобы создать теневую завесу, скрывая их от посторонних глаз и пустить по направлению к лесу огненный сноп. В следующий момент Каз разворачивается, сбивая Хэршоу с ног резким порывом ветра и успевает вовремя. Пуля, которая могла сразить инферна в голову, попадает в район плеча, а из-за резкой темноты нападавшему будет непонятно, упал тот замертво от выстрела или просто ранен. Пытаться остановить биение сердца противника не получается, Бреккер его даже не слышит, поэтому заставляет деревья гореть сильнее, почти неистово, чтобы как-то выиграть им время. Он не слышит свист пуль, но видит, как белоснежная шерсть оленя становится красной в районе груди. В голове мелькает мысль, можно ли так легко лишить жизни древний усилитель, но развить её не выходит из-за резкой вспышки боли в колене. Проклятье. Опять то же самое колено и по ощущениям Каз понимает, что пуля не совсем обычная, она разрывается внутри, когда попадает под кожу. Одна из последних военных наработок Фьерды, если он не ошибается. В критической ситуации снова слишком легко получается быть собранным и думать. Стрелок, один или несколько, скорее всего дрюскель, а ещё на стороне врага гриш. Значит, Шухан и Фьерда действительно заодно в предстоящей войне. Для Равки такой союз едва ли не катастрофа и не то чтобы Казу было какое-либо дело до чужой страны, но будет о чём подумать, когда он выберется из этого дерьма. Очередная загадка для пытливого неугомонного ума и ничего более. Следующая пуля попадает в то же самое место и Бреккер рычит, сквозь сжатые зубы нецензурно ругаясь. Ноги подкашиваются, он заваливается вперёд, вцепляясь руками в окровавленного оленя. Тот сам кажется на последнем издыхании, голова с массивными рогами тянется вниз и они вот-вот упадут вдвоём на землю. Каз судорожно сосредотачивается на травмированной ноге, но получается плохо, он снова банально вляпался, однако, злость не придаёт сил как обычно. Внутри слишком хорошо ощущаются осколки путь, а боль кажется едва ли выносимой. Бреккер терпеть не мог быть в беде, всегда был в состоянии за себя постоять и до невероятного иронично, что здесь он в этой беде постоянно, с самого пересечения Тенистого Каньона и по сей день. Но мрачные мысли не задерживаются в голове слишком долго, юношу окутывает темнота и не та, которую он призвал. Это не совсем потеря сознания, но очень похоже. Каз будто наполовину в реальности, но ничего не слышит, не видит и кроме боли ничего не чувствует. Непонятно даже, как долго это длится, но напоминает маленькую смерть и по ощущениям длится вечность. В голове пусто, глухо, даже мертвецов не слышно в неестественной тишине и из-за этого не получается угадать и понять, что с ним вообще делают. Кроме боли в простреленном колене Бреккер чувствует, как у него сжимаются органы, а кожа под шеей, в районе ключиц, как будто трещит и рвётся. Нос улавливает запах крови, слишком тяжёлый, удушливый и в этот момент становится дурно. Кажется, Каз кричит, настолько это больно, но не слышит звуков. Ощущает напряжение голосовых связок, как напрягаются лицевые мышцы, как открывается рот. Сопротивляться не получается, собственное тело будто бы в трансе, будто частично парализованное. Глаза ничего не видят, уши не слышат, Бреккер по ощущениям угадывает кровь у себя во рту. Более мерзкая, чем прогорклая ледяная вода, настоящая, вязкая, с солоноватым металлическим привкусом. Её много, может слишком, она собирается в горле, не давая нормально дышать и обжигающе горячими струйками течёт из носа. Она чувствуется на ране в ноге и на ключицах. В один момент юноше кажется, что он вовсе в ней тонет. Тонет до момента, пока не начинает снова слышать звуки и в этот момент мир вокруг словно разрывается на части. Уже не темно, получается распахнуть глаза и рывком сесть. Вокруг всё опять залито белым свечением, которое бьёт по глазам и не сразу доходит, что свечение исходит от него самого. Бреккер тянется рукой к лицу, чтобы стереть кровь, но пальцы натыкаются на что-то. Он смотрит вниз и от увиденного его начинает тошнить и всё тело пробивает ощутимой крупной дрожью. Это немыслимо. Синий кафтан расстегнут где-то до груди, а рубашка с жилетом вовсе бесцеремонно порваны до этого участка своего тела. Но не это важно. Каз с самым настоящим ужасом смотрит на то, как из его собственных ключиц выпирают рога мёртвого оленя, как они светятся и как сила, преумноженная в тысячу раз, клокочет внутри. Разрывает, этой силы слишком много, но вместе с тем Бреккер сразу понимает, какая она неестественная. Понимает, что кто-то всё же вживил ему этот проклятый усилитель и понимает, что это не будет работать так, как предполагалось. Юноша ощущает себя живой бомбой, которая вот-вот взорвётся и когда снова получается думать, что-то внутри невероятно отторгает усилитель Ильи Морозова. От этого и кровь, что стекает со рта и носа, от этого и свет, который не сразу получается усмирить и заставить исчезнуть, снова погружая поляну во тьму. Каз дышит, жадно, глубоко, но попытки призвать к родной и понятной тьме провальные. У него по венам как будто течёт раскаленное железо и всё естество противится такому вмешательству. Почти как вмешательство в естественный ход событий и времени и даже Бреккер до конца не мог представить, что усилитель подействует на него так. Сила внутри клокочет вовсе не из-за этого, она будто пытается избавится от инородного предмета. Юноше даже кажется это забавным и интересно, знал ли тот, кто всё это подстроил, что сработает в обратную сторону? У Каза была похожая теория, но дельного ответа он не получает даже испытав усилитель на себе лично. Может, это и правда неконтролируемая и настоящая магия, а не Малая наука. А может Дарклинг именно этого добивался и заставит своего пленника умереть здесь и сейчас, не своими руками, прямо как он привык и любит делать. Каз уже не сомневается в его виновности, не находит кого подозревать ещё. Быть может только Апрата, но они могли быть заодно. Быть может и Николая, который полон сюрпризов. Быть может вообще всех. Бреккер хрипит, отплевываясь от собственной крови и вместо горячей ярости, что может уничтожить всё на своём пути, чувствует мрачное принятие и тень досады, от которой сжимает грудную клетку. Его, в конце концов, предупреждали все, особенно Женя и даже сам Александр, когда в их первую встречу сказал о том, что ему следовало остаться в Кеттердаме. Точно следовало, остаться там или сбежать ещё из темниц и непонятно куда, как сбежала Старкова. Юноша бы сбежал, с радостью и легко, но, в отличии от Алины, ему было что терять, а теперь стало ещё больше. Очень злая ирония для человека, который убеждён, что фокус в том, чтобы не дорожить ничем. Соперник оказался убедительнее в своих фальшивых проявлениях искренности и Бреккер усмехается окровавленными губами, горько, почти жалко и заходится приступом кашля. Он обязательно подумает о том, что за это всё ненавидит Александра Морозова всей душой и искренне, но только не сейчас, не время. В конце концов Каз ещё не настолько низко пал. Полностью прийти в себя не получается, но вполне сойдёт даже подобие. Кровь не желает останавливаться, внутри ещё хаос и буря, но Бреккер хотя бы в сознании, может думать, при желании, наверное, и идти сможет. Он смотрит на поляну, на труп оленя, снова на свои ключицы, на мертвую лошадь которая до сих пор привязана к дереву, на потухший костёр и Хэршоу, который лежит рядом и сам весь в крови. По хриплому дыханию инферна и гулкому звуку его сердца, которое сейчас слышится невыносимо громким, Каз понимает, что тот вполне себе жив и ранение могло и правда быть не столь серьёзным. Хэршоу, конечно, всё ещё раздражающий, но может быть полезным как минимум по пути обратно в Ос Альту и вряд ли вообще заслуживает смерти. Поэтому Каз превозмогает боль в колене и практически ползком пробирается к парню. Выходит неуклюже, медленно, но упрямства хватает. Чужой крови достаточно много, от этого мутит, но Бреккер замечает, что ранение сквозное, жизненно важные органы вряд ли задеты и опасность для Хэршоу заключается только в кровопотере или переохлаждении. Юноша совсем не врач и не целитель, наверняка знает только основы, но помочь вполне в состоянии. Только сейчас почему-то страшно. Не столько из-за перспективы трогать чужое окровавленное тело, Казу не всегда нужны руки, чтобы использовать силу, сколько из-за вероятности, что как раз использование силы пойдет не так в нынешнем положении. Инферн дышит тяжело, его глаза закрыты, а левая рука и половина груди заляпана кровавыми пятнами, как и снег под ним. Он в сознании и Бреккер замечает это, когда Хэршоу очень тяжело и медленно приоткрывает веки и смотрит на него мутным расфокусированным взглядом. Выглядит так, как будто эти пара пуль угодили в изначальную цель и он вот-вот помрёт, как будто неизвестно кому из них двоих сейчас хуже. Юноша бы усмехнулся, будь у него на это силы. - Для меня великая честь умереть за тебя, - Хэршоу хрипит почти неразборчиво и Каз борется с желанием хорошенько его треснуть. - Заткнись, придурок, тебя просто задело, - собственный голос звучит чуть ли не хуже и снова хочется закашляться от ощущения крови во рту. Бреккер прикрывает глаза, сосредотачиваясь и пытается сделать всё по памяти. Даже кладёт скрытые под перчатками ладони на раны парня, чтобы наверняка сработало, но это оказывается не нужно. Ощущения от призыва силы в сотни раз сильнее и одновременно чувствуются неестественно, что-то внутри мешает и горит. Каза пробивает такой дрожью, будто он взялся голыми руками за молнию, а сам Хэршоу дрожит в припадке. Нет, слишком опасно. Юноша резко отшатывается, чуть ли не падая обратно в снег, заходится очередным приступом кровавого кашля и не сразу понимает, что сработало. Инферн почти рывком вскакивает на ноги, шокировано моргает и на пробу шевелит рукой, которая только что была прострелена вместе с плечом. Потом смотрит на Бреккера с самым настоящим ужасом, что вполне логично, ведь выглядит тот чудом живым, весь в крови, с проклятым усилителем над грудью и дрожащий от холода, кашля, боли и, наверное, всё-таки страха. Выглядит совсем не как Святой, которым его нарекли, но во взгляде Хэршоу нет разочарования от этого зрелища, только беспокойство и тревога. - Не надо, - каэлец говорит непривычно и слишком серьёзно, смотрит с опаской и Бреккер понимает о чём он. На своё удивление даже согласен с ним, ведь пробовать исцелить самого себя, хотя бы ногу, лучше не стоит. Слишком чревато последствиями, которые Каз предугадать не может, поэтому молча кивает. Хэршоу конечно же предлагает помощь и отказываться нет смысла. Им нужно добраться назад или перехватить отряд Николая, что маловероятно, но солдаты не должны были далеко уйти и есть шанс пересечься. Решают двигаться к перекрёстным дорогам к Раевости, это совсем недалеко, а если действительно не встретятся, то путь до столицы такой же близкий. Использовать в качестве опоры только свою трость бесполезно с его ранением, Каз даже не упрямится, когда инферн перехватывает его за талию поудобнее и закидывает руку на своё плечо, помогая идти. В таком состоянии близость чужого тела не только раздражающая, она тревожная, всё внутри сжимается от опасности, но Бреккер стоически терпит. Кожей они не соприкасаются, это уже хорошо, нужно только дойти до пункта назначения, где могут оказать первую помощь. Если в его положении такое вообще возможно, про тонкости такого рода усилителей мало кто знает. Перед тем, как покинуть злополучную поляну, парни всё-таки осматривают ближайшие деревья, что пострадали от вспышек огня. На снегу обнаруживается с десяток следов, заметно признаки побега и Хэршоу даже выискивает на земле пару пуль. Они точно фьерданские, возможно догадка про дрюскелей была верной и принца Ланцова будет о чём предупредить. В итоге инферн Каза практически на себе тащит, но тому почти плевать, ведь с каждым шагом становится как будто хуже. Хэршоу ничего не говорит, даже не бормочет под нос и отстранённо думается, что, может, он не так уж плох, молчит и на том спасибо. Бреккер вообще старается думать о чём угодно, лишь бы отвлечься от боли, которая простреливает тело всё сильнее. К боли ему не привыкать, но именно эта ощущается неестественно близкой к гибели. Юноша отплевывается от крови, что стоит во рту, еле волочет за собой ноги, дышит тяжело, с надрывом, но упрямо стискивает зубы. Он не собирается сегодня умирать, завтра тоже, он что-нибудь придумает, как и всегда до этого и ни в коем случае не намерен сдаваться. От боли в каком-то смысле становится легче, но мысли ещё хаотично складываются в нечто внятное. Мысли про Дарклинга отдают в груди отголосками тёмной клокочущей ярости, но винить за собственную глупость стоит только себя самого. Каз определённо знал, что именно так всё и будет, а теперь неизвестно, что Морозов с ним ещё сделает и чего ещё лишит, куда ещё проберётся подобно смертельной заразе. Ближе уже некуда, он пробрался уже в голову, чуть ли не под кожу, в привычные ночные кошмары. Он сделал уже всё, что с Бреккером никто никогда не делал и больше не сделает. Но только винить Александра не получается, упрямо и более неестественно, чем усилитель в своих костях. Каз не хочет быть дураком снова, но опять мысленно представляет генерала Второй армии, опять злится и опять едва ли не рычит от бессильной злости. К черту его, вместе со всей Равкой и нынешними реалиями, Бреккер определённо оставит всё и сбежит, куда угодно, да хоть на Блуждающий остров, лишь бы никогда больше не вспоминать и забыть как страшный сон. Только придёт в себя, перестанет заходиться кровавым кашлем и сбежит, обязательно. Если после таких вмешательств можно остаться живым, ведь в данный момент Каз себя чувствует где-то очень близко к гибели. И это на самом деле так жалко и горько, в такие моменты всё равно думать про проклятого Морозова, которому конечно же будет плевать и обратное он играет только потому что Каз ему полезен. К счастью юноша обходит стороной мысль, в которой отчаянно хочет, чтобы всё было иначе. Каз не знает, сколько они так идут, но идут очень медленно, почти тащатся, то и дело делают краткие перерывы на пару минут и идут опять. Хэршоу хорошо ориентируется на местности, а за кромкой леса начинает заниматься бледный пасмурный рассвет. Для юноши пейзаж сливается в одно сплошное белое пятно в утренних сумерках, чувствует он себя всё ещё отвратительно и когда вблизи слышно шум копыт и гомон голосов, то кажется, что это просто мерещится. Но нет, оказывается, им везёт. Из-за поворота показывается целый конный отряд равкианцев под знаменем двуглавого орла, с самим Николаем во главе и Каз даже рад его видеть. Хэршоу и Бреккер замирают на месте и конечно же привлекают внимание солдат. Сам принц, увидев их, резко отдаёт отряду команду, вдруг устремляется вперёд и чуть ли не на ходу соскакивает со своей лошади, когда оказывается близко. Инферн как-то странно хмурится, сильнее перехватывая Каза, но тот во все глаза смотрит на Ланцова и не замечает толком. Бреккер даже удивлён, потому что наследный принц выглядит так, как будто он в самом настоящем ужасе. Николай прямо на глазах бледнеет, смотрит диким взглядом, напуганным, словно потерял нечто важное или произошло что-то непоправимое. Может и произошло, картина перед глазами царевича предстаёт весьма красноречивая и занятная, Каз усмехнулся бы, но силы есть только опять закашлять. Ланцов рывком оказывается рядом и дёргает Бреккера на себя, обхватывает руками дрожащие будто в приступе плечи и всматривается в его лицо. Жадно, пытливо и зачем-то испуганно. Юноша не может понять почему и не может сам испугаться от его близости, тело перестаёт слушаться вовсе, парализованное болью и, возможно, по дороге он потерял много крови. Каз не уверен и упорно смотрит в глаза напротив, пускай взгляд расфокусирован и если бы не принц, то он позорно бы рухнул и возможно замертво. Бреккер хмурится, всё ещё сжимает зубы и старается не показывать, насколько ему отвратительно, но выходит у него просто ужасно. - Кто с тобой это сделал? – спрашивает Николай и голос у него звучит как чужой, срывается на высокие тревожные ноты и холодный как металл. - Я сам, - врёт Каз, но по Ланцову видно, что тот ему не верит. Казу всё равно, он так же не слишком доверяет царевичу, ни во что уже не верит и тот же военный отряд представляется сейчас угрозой. Бреккер очень хочет, чтобы у Хэршоу хватило мозгов не пересказывать то, что случилось, но того уже дёргает Иван, требуя рапорт. Николай встряхивает юношу за плечи, но тут же теряется, глядя на рога, выпирающие из костей. В его светлом взгляде непонятная смесь удивления, всё ещё страха, невесть какого осознания и отголоски подступающей паники. Взгляд скользит по бледному замученному лицу Каза, что всё в крови и царевич заметно злится и почти шипит, угрожающе и с изрядным ехидством: - Повёлся на сказки про усилители? Тебе своих талантов недостаточно? - Сила всегда заманчива, - парирует Каз, остервенело сплевывая вязкий сгусток крови под ноги. Плевать ему на то, что говорит Николай и что он про всё это подумает или должно быть плевать. Но принца потряхивает как в немой истерике, почти как самого юношу, они оба злы, оба непонятно чем напуганы и только у одного хватает безрассудства или смелости свои эмоции показывать. Ланцову, видимо, сейчас абсолютно всё равно на своих солдат, что удивлённо и настороженно за ними наблюдают, на возможные слухи и сплетни, которых вокруг его персоны без этого достаточно. Всё равно что сам Бреккер про него подумает, всё равно на усилитель, неудобно и больно царапающий его же грудь и чужую кровь, пачкающую форменный мундир, когда принц обнимает что есть сил. Выбивает воздух из лёгких, судорожно и отрывисто гладит по спине и дышит так загнанно, как будто это он, а не Каз, сейчас упадёт в обморок, как будто он по-настоящему испугался. Бреккер не собирается этим обманываться, ведь достаточно уже обманулся, с другим человеком, но почему-то толком и страха не чувствует, только странное облегчение и скопившуюся усталость. У Ланцова сердце гулко бьётся, ощутимо и слишком громко в этот момент, он кажется горячим, даже слишком или это юношу попросту лихорадит. - Ну почему с тобой всё не по плану получается, Каз Бреккер? – неестественно хрипло спрашивает Николай и вопрос ответа не требует. Каз не понимает, к чему он ведёт или просто неудачно подбирает слова. Роняет голову на его плечо, ещё больше пачкая чужую одежду кровавыми пятнами из носа и рта и всё равно спрашивает в ответ: - Какому к чёрту плану, Ланцов? Очевидно, что это самое неудачное время и самое паршивое место для их словесных перепалок. Но Каз всё ещё Каз, а Николай не даёт ему в полной мере ощутить себя тошнотворно беспомощным, привычно усмехается в тон, всё гладит по спине. На самом деле Бреккер благодарен, но не хочет произносить этого ни под каким предлогом. - Завоевать твоё сердце, какому же ещё? - Отвратительный план, придумай новый. Должно звучать язвительно, если бы не проклятый приступ кашля и не слабость, которая берёт всё-таки своё. Каз почти обмякает в чужих руках и, чтобы не позволить себе потерять связь с реальностью, сухо и кратко рассказывает про фьерданцев и, предположительно, гриша вместе с ними. Что и звучит неубедительно, учитывая отношение дрюскелей к ним, но Николай слушает внимательно, а слова оказываются произнесены невероятно вовремя. Неестественная тишина не наступает, на них не нападают с помощью Малой науки, но шальная пуля задевает одного из гришей. Солдаты тут же приходят в боевую готовность по команде Ивана и одного из генералов Первой армии. Сам Каз очень и очень вряд ли может помочь и быть полезен, ведь собственное состояние всё ещё критическое и в конце концов он не солдат. Николай, наверное, того же мнения. Он становится серьёзным, собранным, но юношу так и не отпускает. Кричит что-то своим людям, но Бреккер едва ли слышит, потому что ему становится слишком громко. Свист пуль, чьи-то приказы, топот ног и копыт, фьерданская непонятная речь дрюскелей, отряд которых показывается из-за деревьев с оружием наготове. Почему-то они сейчас действительно без гриша и преимущество на стороне равкианцев. И почему-то нападают не только на гришей, но и на отказников, что грозит международным скандалом, расстрелом для поданных Фьерды и уже открытым объявлением о начале войны. Николай вытягивает револьвер, отстреливаясь от противника и сдавленно ругается сквозь зубы. Сам Каз, вероятно, сейчас только мешает, но принц всё равно тащит его за повозку в своеобразное укрытие и зовёт Ивана. Принц не просит, а приказывает сердцебиту прямо сейчас заставить юношу отключиться, но тот смотрит с опаской. Бреккер понимает, ведь самостоятельное использование сил чревато последствиями, а что будет, если попытается другой гриш – неизвестно и опасно. На Ланцова Каз даже не злится, ведь находиться без сознания в данный момент будет лучше, чем превозмогать боль и мешаться в стычке с фьерданцами. Он напряжённо смотрит на Ивана, тот сурово смотрит в ответ, никто почему-то не спешит, а Николай, глядя на них, снова сдавленно ругается. - Ради всех Святых и духов моря, Каз, просто позволь ему это сделать, потом тебе помогут Давид и Тамара, - раздражённо произносит Ланцов. ''Какая ещё Тамара?'' Каз не знает этого имени, даже на миг теряется. Этого мига вполне может хватить, чтобы отключить его и без Малой науки, как уже делала с ним Зоя, но они все втроём отвлекаются на нечто странное. Дело не в выстрелах и не в дрюскелях. Слышно грохот, точнее его отголоски откуда-то далеко-далеко. Бреккер сейчас слышит его лучше, но и Николай с Иваном замирают, глядя на вспышку, озарившую небо над ними, похожую на то, как будто взорвалось само солнце. Вспышка не совсем обычная, в ней как будто потрескивает синее пламя и молнии, в ней клубятся полупрозрачные тени. Самая настоящая природная аномалия и не та подставная, которую придумали Каз и Давид. Аномалия отвлекает вражеский отряд, а Каз всё-таки кивает Ивану, позволяя себя вырубить. Почему-то, когда он теряет сознание, боль отступает и становится невероятно легче.

***

Александр знал, что всё получится. Юрис и Григорий погибли, но это было ожидаемо и Святые принесли невероятную жертву, отдав собственную жизнь по своему же согласию. Мужчине не было настолько жаль, сколько было Зое, которая потеряла наставника. Она обрела нечто гораздо большее, Юрис теперь всегда будет с ней, а почтить его память она сможет и позже. Сейчас им необходимо выбраться из этого места, единственное, что можно сделать взамен на жертву чужой жизни. Жить самим, спасти себя, спасти их народ. То, что это так же получится, Морозов ни на миг не сомневался. Зоя в облике дракона великая и прекрасная настолько, что перехватывает дыхание и сжимает внутри от истинного благовения, даже у такого человека, как Дарклинг. Она великолепна, она невероятна, она больше живая Святая, чем та же самая Лизавета, о гибели которой не жалеет никто из них. Назяленская похожа на какую-то ожившую и восхитительно немыслимую сказку, на истинную королеву и у мужчины улыбка озаряет лицо помимо его воли, настолько силён неприкрытый, полузабытый и почти ребяческий восторг. Юрис и Григорий были правы, эра Святых точно начнётся с неё. Но сейчас нет времени задумываться, очертания этой версии Тенистого Каньона постепенно становятся дымчатым миражом, своеобразная иллюзия рушится на глазах. Дарклинг слышит голос, но не высказанный вслух, он у него в голове и это странно, непривычно первые мгновения. Непонятно даже, чей голос именно, Зои или Юриса. Может и то, и другое, ведь теперь они есть одно. Илья Морозов утверждал, что они вообще все есть одно и сейчас в это верится особенно сильно. Может и сам Александр не жертва эксперимента своего деда, может Зоя была права, может открыть дверь по силам и Чёрному Еретику. Голос в голове велит взбираться на спину дракона и Морозов слушается, цепляется сильнее и они по-настоящему взлетают. Ветер свищет так, что закладывает уши, его порывы бьют по лицу, заставляя жмуриться, но Дарклинг даже так видит, что декорации меняются на привычные и знакомые уже несколько сотен лет. Вокруг снова тьма, такая родная, бурлящая внутри и извне. Тенистый Каньон, его великое и масштабное творение, что по иронии представляет для него самую большую опасность. Вспоминается, что Святые пали от своей же собственной силы, обращённой против них. Морозов себя Святым не считает, но в этом есть смысл, не смотря на сотни и тысячи переправ через это место, здесь для него опасно, как и для Зои, даже в её новом облике. Непостоянство и неестественность скверны превосходит даже чистое проявление истинной магии, стоит быть настороже. Нужно выбираться, но в кромешной мгле ориентироваться довольно сложно. Вокруг темно, хоть глаз выколи, но отсутствие света не спасет от волькр, Дарклинг для них живой магнит и как обмануть обезображенных существ он сам за столько лет так и не придумал. Хлопанье их кожистых крыльев уже слышится совсем недалеко, волькры приближаются стаями. Чтобы понимать, в какую сторону двигаться генералу и командеру, как минимум нужен свет. Обычно, ещё задолго до появления Алины, чья сила могла отпугивать и сражать волькр, Вторая армия использовала инфернов для того, чтобы освещать дорогу и атаковать. Морозов не инферн, Назяленская конечно же тоже, но силы девушки теперь выходят за привычные рамки. Вообще они оба заклинатели, чем отлично заклинать ветер или тени от того, чтобы заклинать пламя? У Зои несомненно всё получится, но волькр много, слишком много и, возможно, её огня не хватит чтобы их отвлечь и сразить, даже будучи драконом. Сам мужчина может призвать ничегоев, чтобы обороняться и не уверен что может сделать что-то другое. Он и не пытался, но лишь по той причине, что это бессмысленно. Он может управлять тенями, может творить скверну и именно его силы, силы всего его рода, всё ещё неестественно извращённые. Александр Морозов не мог и никогда не сможет сотворить магию, даже на заре эры Святых и под угрозой смерти. Дракон неистово ревёт, выпуская пламя. Оно яркое, безупречно синее, будто наэлектризованное сотней маленьких молний, сильное, но и его недостаточно, потому что волькр слишком много. Много лишних движений уходит на то, чтобы уклоняться от чудовищ, драгоценное время теряется и Дарклинг опять слышит голос в своей голове. ''Давай!'' Голос отчетливый, точно принадлежит Зое и мужчина понимает, к чему она. Открыть дверь. Бесполезно доказывать, что это невозможно, сколько бы он не слушал её в те часы, проведённые в Каньоне вдвоём, сколько бы не наблюдал что за ней, что за Казом, с обыденным любопытством отмечая, как именно они творят свою магию. А ещё нет времени на эти доказательства, Александр призывает своих существ из теней и скверны, чтобы защищаться от волькр и ему снова больно до невероятного, но значения это не имеет. Нужно спастись, нужно сражаться и конечно же он не даст Назяленской делать это в одиночку, будь она хоть миллион раз новоявленной Святой. Генерал Второй армии думает, а не говорит вслух, но Зоя сейчас его слышит. ''Невозможно, Зоя. У нас есть ничегои, я выиграю нам время и…'' ''Это приказ, чёрт побери!'' Присущая Назяленской бесцеремонность, но сейчас к месту и то, что она отдаёт приказы, не кажется грубой вольностью. Они оба прекрасно это делают, Морозов прислушивается к себе, к силе, не надеясь почти на успех, подчиняется. Сначала ничего не выходит, они резко снижаются, но мужчина каким-то образом выгадывает нужный момент, когда дракон выпускает огонь, пробует ещё раз и у него получается. Это немыслимо, невероятно, противоречит всем известным законам и правилам, но это не скверна. Пламя, неистовое, неправильное, со всполохами теней и более тёмного цвета вырывается из рук, сражая волькр. Александр никогда даже не надеялся на то, что способен на подобные вещи и если бы знал, то это бы точно его погубило. Слепая жадность и невероятная сила, не нужна была бы ни Заклинательница Солнца, ни Санкт Лизавета. Он мог бы сделать с миром то же самое, что Улла сделала с Кенст Хьерте столетия назад, когда вода запела огнём под её магией и она превратилась и в Святую и в сказку. Морозов много чего мог бы, но сейчас невероятно рад тому, что это произошло сейчас, а не раньше. Всё произошло вовремя. Огонь, темный и синий, освещает им путь, помогает отбиваться от волькр, как помогают и ничегои. На самом деле совсем не просто одновременно призывать скверну и творить магию, но Морозов справляется, эти теневые существа полезны, сейчас ничто не лишнее. Он по памяти координирует Зою куда лететь, но из-за полчища волькр они то и дело сбиваются с намеченного курса. В ушах звенит от напряжения, от ветра, от воплей чудовищ, что так сильно напоминают человеческие крики. Когда-то они и были людьми, Дарклинг как никто другой это знает. Волькр много, слишком много и не особо помогает манёвр, когда дракон ныряет вниз в воздушном пространстве. Из-за этого ещё больше сбиваются с курса, но чудовища, которые готовы вот-вот разодрать их кожу, из-за резкого маневра отступают на мгновения. Слишком короткие и жалкие мгновения. Морозов чувствует острую боль в плече, по которому проходятся когти, но, благо, только задевают и рана сравнима с царапиной. Мужчине это не особо важно, боль от скверны куда сильнее и ощутимее, она внутри, его собственная кровь наверняка снова напоминает чернила. Но и это не важно, куда важнее, чтобы его командер не пострадала и Александр старается, сосредотачивается на пламени, на ничегоях, по памяти лихорадочно вспоминает маршруты. Всё, что угодно, лишь бы её защитить, пускай Зоя Назяленская из тех людей, которые не нуждаются в защите, особенно в своём новом облике и статусе. Их всё равно ощутимо задевает, в основном когтями, но где-то чудовища умудряются клацнуть уродливой пастью в опасной близости. Ничегои разрывают тела волькр, пламя их сражает, но численное превосходно играет свою роль, пускай Дарклинг и Зоя оба сильны более чем достаточно. Злость от очередного царапающего движения придаёт сил, Морозов почти рычит, координируя взлететь выше. Волькры атакуют дракона по крылу, замедляя их, а Александр немым приказом заставляет теневых существ беспощадно атаковать в ответ. Наверное, именно в этот миг он отвлекается, обозленный и встревоженный тем, что Назяленской в облике дракона достаётся куда больше увечий из-за габаритов. Мига хватает, чтобы контроль над ничегоями стал слабее, а сам Александр отвлекся, переводя дух, ведь это всё ещё неимоверно сложно. Синее пламя Зои становится слабее, собственный огонь, темный и извращённый, вовсе исчезает, волькра летит прямо на мужчину, как и ничегой, что зачем-то собирается ранить своего же создателя. Назяленская это замечает удивительно вовремя и резко берёт курс вверх, устремляясь в непроглядную тьму. Если бы они не взлетели в этот момент, то, вероятно, пострадало бы лицо, но сейчас это совсем не важно. Дарклинг ощущает выворачивающую боль в груди, как будто ему дробят кости и голыми руками вытягивают внутренности. Когти волькры и ничегоя разрывают ткань кафтана, разрывают кожу, впиваются цепко, крепко и так сильно, что мужчина даже издаёт задушенный крик. Почти не различимый в общем шуме, тихий, ведь он себя до сих пор контролирует, но Зоя слышит. ''Александр!'' Её собственный крик больше напоминает рык, полный боли и отчаяния, но она практически ничего не может сделать. Морозов может, но слишком ослеплён и шокирован нечеловечески разрывающей болью. Когти рвут плоть, кровь ощущается во рту и очень сложно сдержать агонию и не упасть. Такое точно не заживёт. Александр не готов сдаваться, ведь они слишком много прошли и точно не для того, чтобы быть разорванными на части в Тенистом Каньоне. Жизни Юриса и Григория не могут быть отданы зря, они обязательно выберутся отсюда. Обязательно вернутся, защитят людей этой страны в предстоящей войне и их имена запомнят наравне с именами равкианских Святых. Мужчина цепляется за эту мысль, отбиваясь от когтей, дракон взлетает выше. Но вокруг них всё равно полчища волькр, взбесившийся ничегой, что может напасть уже на Зою и никаких ориентиров. Огонь не столько помогает, нужно что-то ещё и его командер приходит к такому же выводу. ''Пламя бесполезно. Не используй скверну, это убьёт нас обоих. Нужно призвать солнце.'' Теперь слова уж очень напоминают Юриса. Им даже не стоит на это надеяться, Заклинатели Солнца не даром веками были только легендой, это особая сила. Дарклинг помнит, как это делала Алина и насколько завораживающе оно ощущалось даже для него, древнего гриша. Это опасная надежда, что приведёт его и Зою к неминуемой гибели, нужно придумать что-то другое. ''Это невозможно, Зоя.'' ''Не для таких как мы.'' Звучит резонно, многообещающе, но слишком похоже на сказку. Даже в их реалиях, где гриши больше не принадлежат одному ордену и превращаются в драконов. Они лавируют, но силы всё равно очень медленно покидают обоих, а волькр до сих пор невероятно много. Существо из тени всё норовит напасть и отбиваются едва ли не чудом. Дракон в очередной раз снижается, но полчища чудовищ такой манёвр больше не обманывает. Дарклинг и Зоя освещают себе дорогу, но пламя слабое, слишком слабое для стоящей атаки. В синеватом свечении неплохо видно землю, с обломками скифов и чьими-то костями. Если так будет продолжаться дальше, то они сами станут этими самыми костями, безымянными и всеми забытыми, на проклятой земле, что когда-то была священной. Каз, желая удачи, говорил, что ни траура, ни похорон и до чего же иронично, что Морозов и Назяленская сгинут здесь именно без этих ритуальных обычаев. Каз… Александру не стоило бы думать о нём в этом хаосе, но не думать про него не получается в принципе и это невероятно светлое воспоминание, что придаёт сил. Настолько светлое и мощное, что не сравнится даже с солнцем. Дарклинг вспоминает Раевость, дурацкую дымовую шашку которая не сработала и своё удивление, смятение и восторг, когда он увидел нечто, что до этого существовало только в сказках. Вспоминает юношу в темнице, сколько раз тот сбегал и не сдался под пытками и обманным маневром Ивана. Вспоминает его после, уже в своей среде, в игорном заведении, вспоминает как Каз невольно очаровал всех выдающихся гришей Малого дворца, включая самого Александра. Вспоминает, как Бреккер без зазрения совести ломал ему кости, постоянно чистил карманы и врывался в его покои когда вздумается. Вспоминает, как он совершил государственный переворот, как отравил его самого для очередного плана, как сыпал проклятиями. Вспоминает, как Каз сражался на их стороне, как спас Багру, как старался защитить Женю от всех бед их безумного мира, как не сошёл с ума после лазарета и боролся до последнего, даже с самим Дарклингом, хотя с ним бороться совсем не нужно. Вспоминает какой же юный вор противоречивый, невероятно талантливый, временами просто невыносимый, но по-своему притягательный. Вспоминает как его Каз дрожит от прикосновений, как на них отзывается, когда в ход идут тени, как пылко целуется, поддаётся и подходит к грани того, где с ним можно делать всё что угодно. Вспоминает абсолютно всё, любые мелочи, любой из диалог, каждое прикосновение и каждый поцелуй, коих было ничтожно мало. Каза Бреккера в принципе мало до боли, особенно для Александра, ему хочется его всего, любого и полностью, но если они с Зоей погибнут, то этого никогда не будет. Морозов почему-то не может этого допустить, не хочет и не допустит. В конце концов он и его командер всё ещё заклинатели, возможно, заклинатели вообще всего. А солнце обратная сторона тени, может это будет даже легче для Дарклинга, чем для Зои. Узнать они смогут только, если попробуют. Мужчина мысленно приказывает взлететь как можно выше, что дракон и делает, и решается. ''Сейчас.'' Момент действительно самый подходящий. Бесчисленные стаи волькр стремятся вслед, обзор хороший, если бы был подходящий источник света и место для атаки тоже удачное. Дарклинг задаёт курс на восток только наугад, потому что всё ещё не помнит где они, дракон ревёт, остервенело машет крыльями и приходится сильнее вцепиться в чешуйчатую кожу, чтобы не упасть. Морозов повторяет себе, что они – заклинатели, он сам усилитель, Назяленская и вовсе в ипостаси дракона. Для таких как они нет ничего невозможного. У Зои и Александра это выходит одновременно. Происходящее сравнимо с чудом, но разве может быть иначе, когда две неистовые всепоглощающие и великие силы соединяются? Они и вправду есть одно и всё вместе одновременно. Это не похоже на то, что делала Алина. Тенистый Каньон озаряет мощный свет, сразу два солнца и они необычные. Одно с синеватым свечением, будто наэлектризованное миллионами молний, искрящее, неспокойное. Другое как в затмении, с полупрозрачными всполохами теней, горячее, обжигающее. Зоя и Александр несутся вперёд на огромной скорости, невероятная сила бурлит в венах обоих, кружит голову и сжимает два сердца от облегчённой радости. Воздух словно шипит и вибрирует от магии, волькры с воплями сгорают в агонии, нет ничегоев, нет очертаний Каньона, нет скверны. По маршруту, где они летят, граница Неморя падает и если бы не собственные глаза, никто бы из них в это не поверил. Немыслимо. Невероятно. Два солнца сияют так, что слепят, возможно видные на сотни миль отсюда. Зрелище поражает, но от переизбытка сил в итоге обоим становится не по себе. Зое, наверное, даже хуже, ведь снижаются они резко, почти падают и Дарклинг бы заволновался, не будь он в ней так уверен. Вместо тьмы вокруг тусклый рассвет, безжизненный песок в окружении снега, воздух свежий, чистый и наверняка сейчас только ранее утро. Точно определить не получается, приземление слишком стремительное. Однако, они успевают и в свой облик Назяленская возвращается только тогда, когда они оба уже на земле, а Морозов крепко стоит на ногах. Ей нехорошо, мужчина это видит, привлекает к себе и сжимает в объятиях, чтобы не упала. Оба тяжело дышат, у обоих кружится голова, у обоих тремор в руках от сотворенного чуда, но оба почти счастливы. У них получилось. Александр понимает, что искренне и широко улыбается сам, когда видит восхищенную улыбку Зои, совсем ей не присущую. Тьма вокруг пала, как пало и само Неморе. Потрясающая и удивительная вещь, которую равкианский народ ждал веками, ждал сказочных Заклинателей Солнца. Наверное, действительно никто не подозревал, что всё может быть намного проще. Теперь существует открытый путь прямиком до Новокрибирска, чёткой границы с Западной Равкой больше нет. Нет необходимости пересекать Тенистый Каньон на скифах и подвергать жизнь опасности. Равка наконец может по-настоящему воссоединиться. Несмотря на то, что час ранний, вокруг собираются люди, привлеченные масштабным зрелищем. Дарклинг понимает, что они снова на границе с Крибирском, именно там, откуда пропали неизвестно сколько времени назад. Действительно любопытно, сколько же прошло месяцев или дней, но ответ можно узнать чуть позже. Люди смотрят на обоих неверяще, широко, во все глаза. Зрелище действительно завораживающее. Два гриша на павшем Тенистом Каньоне, по щиколотку в холодном мёртвом песке, оба исцарапанные, раненые, в крови, но с искренней улыбкой. Воздух возле них искрит от магии, клубятся полупрозрачные тени, разгоняемые слабым ветерком и молниями. А небо над ними задерживает очертания призванного солнца, одного и второго, и такое действительно должно быть заметно на сотни миль, возможно вообще на всю страну. На Зою и Александра смотрят не просто как на сильных гришей или сильных солдат Второй армии. На них смотрят, как на живых Святых. - Санкта Зоя Бури! - Беззвёздный Святой! Голоса толпы мешаются, сливаются в одно, кто-то встаёт на колени. Народ преклоняется перед ними, ликует от радости, смотрит с искренним благовением и возводят до Святых. Так просто. Их имена действительно теперь запомнят на долгие века. Александр чувствует гордость, радость и невероятную усталость. Рана на груди опять даёт о себе знать и надо к целителю, что ему, что Зое. Она же тихо и нервно смеётся, сама усталая и смотрит на мужчину. Её радужка отливает серебром, напоминая про дракона, а зрачок при определенном свете чудится вертикальным. - Ну и что это, Александр? – почти шёпотом спрашивает Зоя. У Дарклинга на самом деле много мыслей на этот счёт. Он веками представлял момент триумфа, когда расширит Тенистый Каньон и Неморе поглотит миллионы километров вражеских земель. Представлял, какой будет реакция. Врал той же самой Алине, что он хочет уничтожить это место, искупая грехи своего предка. Представлял, что этот народ склонит перед ним колени, будет почитать. В самой глубине души надеялся, что и полюбит. Реальность же превосходит все его ожидания. Тенистый Каньон уничтожен и равкианцы склоняются добровольно, радуются, ликуют, благодарны. Может их страна не так уж жестока к своим поданным. Александр всё ещё искренне улыбается, обнимает её крепче и отвечает. Говорит те слова, что она до этого слышала и они подходят как нельзя кстати. - Эра Святых.

***

Это длилось немного больше суток, но ощущения были такие, что чуть ли не годами. Каз едва ли был в сознании и терял его раз за разом. Звуков, голосов, ощущений и мыслей было слишком много, а ещё больше было боли. Не сложно было догадаться, даже на грани очередного обморока, что его пытаются избавить от усилителя. Не сложно догадаться, что тщетно, раз оно всё не заканчивалось. Кожу словно снимали заживо и выдирали кости, во рту до сих пор мерзко солено от собственной крови. Бреккер не кричал, но потому, что связки уже не слушались и из пересохшего горла вырывались только хрипы. Он старался как можно дольше быть в сознании, контролировать своё состояние, но от попыток становилось хуже. Извращённый кошмар преследовал даже в забытье, обрывки старых и знакомых ужасов мешались с новыми, заставляя воспроизводить в голове самые худшие варианты. Может, смерть так и выглядит? Каз жадно вслушивался в голоса, чтобы сосредоточиться, однако, не мог понять, настоящие они или нет. Слышались мертвецы, слышался Джорди, слышался голос Жени, который срывался на истеричные ноты, слышалось бормотание на каэльском, что могло принадлежать Хэршоу и краткие реплики Давида по делу. Почему-то слышался ворчливый голос Багры, чья-то шуханская речь и Николай, которого было слишком много. Бреккер слышал и угрозы, и что-то про усилители Морозова и абсурдную вещь про падение Тенистого Каньона, что сейчас казалась едва ли не логичной. Оно бы объяснило аномалию близ Раевости. Но не объяснило бы то, живы ли Зоя и Дарклинг и как вообще это произошло. Юноша не мог сейчас воспроизводить логические цепочки в голове, но отчаянно и жадно цеплялся за мысль про генерала Второй армии. Нет, он не мог умереть там, даже если Каньон правда уничтожен и вряд ли мог сделать это сам, даже с Зоей. К собственному ужасу и досаде понималось, что Бреккер желал видеть его живым вовсе не из-за того, чтобы обязательно прикончить самостоятельно. Александр определённо был виновен и только он мог всё это подстроить, но от мысли, что мужчина действительно мог погибнуть, дурное сердце сжималось с такой неестественной болью, что сильнее боли по всему телу и сильнее этого кошмара. Так глупо, наивно и бессмысленно думать о нём, даже находясь в состоянии близком к собственной гибели. Снова о нём, как будто это имеет значение и как будто Александр ему не безразличен и не противен. Но как прекрасно, что долго думать одну и ту же мысль не выходило и Каз опять проваливался в темноту и череду кошмаров. Вынести кошмары было в сотни раз легче. Наверное Давид по каким-то причинам знал, что делать, может знала и незнакомая Тамара или другие целители, которые избавляли юношу от проклятых рогов. В итоге становилось легче или тело окончательно свыклось с болью. Боль всегда была привычной, даже такого рода, не выходило открыть глаза, толком что-то расслышать и сказать, но потом выходило думать. В первую очередь про последствия. Каз на своей шкуре убедился, что усилители на него не просто не действуют, но могут иметь почти фатальный исход. Вспоминалась Зоя, которая несерьёзно предположила когда-то, что причина может быть в том, что он изначально являлся целым и части из чьих-то костей ему абсолютно не нужны. К сожалению, Малая наука и в их век прогресса являлась не настолько изученной досконально, чтобы знать наверняка. Сам Каз мыслил в том направлении, что именно усилители Ильи Морозова могут действовать не так, или вообще в обратную сторону, если собрать все вместе. Оказалось, что лично ему достаточно и одного и это действительно представляет огромную опасность, даже большую, чем можно представить. Но намного сильнее тревожила вероятность, что после такого рода вмешательства собственная сила может исчезнуть. Конечно, Бреккер почти восемнадцать лет жил как отказник, никогда по этому поводу не переживал, даже мрачно радовался, что в силах творить фокусы и представлять угрозу и без помощи Малой науки. Однако, осознав себя как гриш, после отказаться от этого невозможно. Ведь сила, что живёт внутри него, настолько уже родная, неотъемлемая часть его самого, которую не хочется терять. Юноша не всегда делал ставки только на неё, не забывал ни на миг обычные человеческие приёмы и методы, но не собирался этой силы лишаться. Поэтому в один момент стало страшно, что на этом всё кончится, что он больше не почувствует еле ощутимый ток по всему телу и силу на самых кончиках пальцев. Страх прошёл так же быстро, как и появился. Наверное всё закончилось и по ощущениям можно было предположить, что Каз находится в неком подобии лечебного сна, в который его ввел целитель. Но сон обернулся ещё одним кошмаром, внутри которого удивительно получалось осознавать происходящее, будто находясь на грани с сознанием. У Бреккера получилось заставить своё сердце биться в обычном ритме и получилось вывести себя из этого сна, значит сила никуда не пропала и не всё потеряно. Пробуждение было скверным. Собственное тело чувствовалось невероятно тяжёлым, словно закоченевшим и конечности слушались просто отвратительно. Даже открыть глаза было сложно, но упрямство Каза тоже творило некие чудеса. Наверное, прошли часы, прежде чем ему удалось наконец-то сесть на кровати и оглядеться по сторонам. Покои, его собственные, были пусты, за окном темно. Даже непривычно было не видеть тяжёлый балдахин, чёрные стены и откровенно дурацкую фабрикаторскую лампу в виде свечей. Зачем он вспомнил именно про это, Каз не знал и не хотел развивать мысль дальше. С какой-то попытки получилось подняться на ноги, но если бы не трость, которая покоилась у тумбы, юноша бы рухнул на пол. Проклятое колено. Целители, видно, пытались его залечить, но вышло не очень удачно и не так важно на фоне общих повреждений. Бреккер не был уверен, что сможет и сам, от попытки по правой ноге только прошла ощутимая судорога. Прекрасно, наверное эта рана действительно никогда не срастётся нормально и не заживёт, как и все его остальные увечья. Он кое-как поковылял в ванную, прихватив с собой сменную одежду. Состояние на редкость паршивое, но Каз не намерен был нежиться в постели. В конце концов у него слишком много вопросов, на которые нужно срочно получить ответы и он не собирается показывать свою слабость. Даже не смотря на то, что банальное переодевание заняло слишком много времени. Руки дрожали, слабость подкашивала ноги, а ещё сердце билось тревожно, сжимаясь болезненно и сильно. Голова ощутимо кружилась, дико хотелось пить, потому что во рту до сих пор чувствовалась кровь и подташнивало. Словив своё отражение в зеркале, Бреккер и сам ужаснулся. Недавняя шутка Николая про сходство с живым мертвецом оказалась очень близка к реальности. Юноша сейчас действительно ничем не отличался от трупа, кожа и та казалась синюшной, и в таком виде разве что людей пугать или самовольно ложиться в гроб. Чего Каз делать не собирался. Он задержался перед зеркалом, неверяще касаясь своих же ключиц. Сейчас они вполне обычные, может только выпирают чуть сильнее, чем стоило бы, но при его худощавом телосложении не критично. Захотелось только срочно надеть перчатки, потому что прикосновение к своей собственной коже сейчас вызывало очередной приступ слабости и тошноту. Как будто к трупу прикасается, ледяному и окоченевшему, этого ещё не хватало. Каз некоторое время выравнивал дыхание, успокаивая неуместную тревогу, всё же надел спасительные перчатки и вышел из ванной, с невероятным усилием делая вид, что с ним всё в порядке. Как оказалось не зря и чертовски вовремя. Стоит Казу почти дойти до длинного рабочего стола, как в покои буквально врывается Николай. Выглядит так, словно только проснулся: лохматый, весь взъерошенный, какой-то нервный и в обычном спальном халате, который, наверное, запахивал на ходу. Выглядит таким же тревожным и потерянным, как тогда, когда увидел что с Бреккером случилось. Принц смотрит долго, сглатывает почти нервно и в его светлых глазах слишком много всего. Неясная затаенная боль, тревога, искреннее удивление и мешается это всё с невероятным облегчением и чем-то, похожим или на радость, или на…нежность? Каз сжимает зубы, чтобы ни один мускул на его лице не дрогнул и ничто не выдало его крайне плачевное состояние. Даже плечи манерно расправляет, пока Ланцов направляется к нему и смотрит привычно хмуро. Принцу, наверное, снова плевать что юноша там из себя строит. Он подходит близко, но предусмотрительно не вплотную, смотрит жадно, словно поверить не может и произносит таким растерянным и больным голосом, будто раскрывает Бреккеру сокровенную тайну, а не изрекает очередную банальность. - Я чуть не потерял тебя. Каз почти уверен в том, что в груди что-то натягивается подобно струне только из-за пережитого накануне. Он правда не верит, особенно в такие глупости. Николай едва его знает, пускай усердно узнать пытается и Бреккер не такой наивный, чтобы поверить в чужие вспыхнувшие чувства. Такое бывает только в бульварных романах и равкианских сказках, а их реалии слишком жестоки и суровы. Как и холодный ответ юноши. - И что в этом такого? Николай теряется и почему-то не спешит снова становиться уверенным, насмешливым и играть очередную роль. Бреккер смотрит хмуро, выжидающе, сжимает в руках трость, благодаря которой ещё в состоянии твёрдо стоять на слабых ногах. В принципе выглядит почти как обычно, даже с неестественно бледным изнеможенным лицом. Ланцов же выглядит как самый простой парень, что не в состоянии подобрать слова, даже с его красноречием и болтливостью. - Я думал… - вдруг пылко начинает принц, но Каз перебивает его в самом начале. Не хочет слушать новые глупости и шутки, хочет чтобы его просто оставили сейчас в покое и дали подумать в гордом одиночестве. - Не думай. У тебя плохо выходит, - отрезает Бреккер. Он мог бы отвернуться, наверное даже хочет, но всё равно стоит на месте и смотрит на Николая в упор. Тот чертовски странный, ещё больше непонятный и это выводит из себя хуже, чем обычное его поведение. Ланцов сейчас какой-то пугающе настоящий, вздыхает тяжело и делает ещё один шаг навстречу. Совсем неуверенный, будто прощупывает границы дозволенного. Будто его в эти границы кто-то пустит. - Можно? – вопрос принца звучит как-то робко и теряется уже Каз. Он понимает о чём Николай и странно вообще, что он спрашивает. Обычно разрешения коснуться спрашивает только Женя, и то не всегда вслух. Дарклинг и вовсе никогда не спрашивал. А Ланцов ведь наследный принц, такие вроде в разрешении не нуждаются. Бреккер не желает, чтобы его трогали, сейчас особенно, но почему-то не торопится отказать и вообще что-то ответить. Николай, вероятно, видит его смятение и неуверенность. Улыбается самыми уголками губ, медленно становится похожим сам на себя, глаза теплеют ещё больше. - Если хочешь, я тоже надену перчатки, - осторожно и мягко предлагает Николай, а Каз напрягается и сжимает трость уже настолько сильно, что ещё чуть-чуть и сломает то ли фигурный набалдашник, то ли собственные пальцы. Бреккер не понимает, откуда принц знает, но в том, что знает, не сомневается. Его самый сокровенный секрет, что медленно, но верно становится достоянием общественности. Его самая предательская слабость и оружие против него самого, которое постоянно попадает в руки потенциальным недоброжелателям. То, что может Каза уничтожить и он сохраняет хоть какое-то подобие хладнокровия на лице только нечеловеческим усилием. - Откуда? – голос Каза звучит почти обычно, не выдаёт подвешенное состояние. Почти. Наверное, он не настолько хороший актёр, Ланцов в тысячу раз лучше и чужое притворство разгадывает как простейшую детскую загадку. - Заметил и сделал кое-какие выводы. Видишь, думать у меня хорошо выходит. Ты такое просто не любишь или? Николай нарочно не заканчивает фразу и смотрит любопытно. Говорит вполне беззаботно, как обычно, как будто ничего не произошло и не происходит. Снова такой знакомый и Каз отвечает на нежеланный и скользкой вопрос, слишком быстро и резко. - Или. По каким-то причинам Ланцов не спешит расспрашивать почему и неожиданно не лезет в душу. Наступившее молчание ощущается тягостным и неправильным. Бреккер всё ещё отвратительно себя чувствует, а у Николая, который на ногах стоит твёрдо, взгляд на редкость растерянный, он будто сам побитый и ни в чём не уверен. Словно непонятно, кому из них сейчас вообще хуже. Каз не осознаёт до конца, чем вообще руководствуется, когда даёт ответ. У него в голове целый рой мыслей, он не должен размениваться на нелепые и унизительные сантименты, но почему-то любопытно. Почему-то хочется самому сделать последний шаг вперёд, показать что он в порядке и точно не будет терять сознание из-за какого-то принца. Почему-то Николаю сейчас хочется верить и будь проклят и он, и сам Бреккер и эта чёртова страна, где всё постоянно идёт не по плану. - Можно, - сухо отвечает юноша, упрямо и с вызовом глядя в глаза принца. В конце концов существует сотни причин, на что это можно будет списать. Николая это как будто не волнует совсем, он сокращает расстояние до минимума и заключает Каза в крепкие объятия, выдыхая с ощутимым и искренним облегчением. Бреккера пробивает дрожь, особенно сейчас и чужие тёплые руки опять мерещатся гнилой распухшей плотью. Дыхания всё ещё хватает, сердце только бьётся загнанно, испуганно и он рискует сделать то, что может помочь ему успокоиться. У Дарклинга ведь получилось, может такой фокус работает не только с ним, а в принципе. С сорванным вдохом по телу Николая начинают струиться тени, как по телу самого юноши. Тени ласковые, родные, не опасные, привычные и именно те, которые успокаивают. Они окутывают их обоих, причудливыми узорами струятся по коже и Каза даже завораживает, когда он видит всполох теней на шее принца и груди, которую неплохо видно из-за кое-как запахнутого халата. Это относительно работает, не совсем так, как хотелось бы, но больше не так тревожно. Юноша понимает, что обнимает его живой человек. Николай правда тёплый, биение его сердца и пульс хорошо слышно, это ровный ритм, что немного сбит из-за близости или из-за этих самых теней, Каз не знает. Опять совсем ничего не знает, особенно собственные мотивы, смотрит на Ланцова с немым вопросом и от его дыхания всё равно немного кружится голова. - Если тебе так легче, то пускай, - Николай понимает его без слов, обнимает крепче и улыбается задорной тёплой улыбкой. Он вообще какой-то до дурного странный и Бреккер не особо верит, зачем они вообще это делают и зачем сам это позволяет. Ланцов гладит его по спине, разгоняя дрожь, не совсем пугливую, выносимо тревожную и становится предательски легче. Как будто простой человеческий жест обладает силой, с которой не сравнятся даже все чудеса и возможности Малой науки. Как будто где-то в самой глубине души Каз в этом нуждается больше, чем во всех сокровищах этого мира, но… Это такая глупость на самом деле. Николай ведь совсем не его дорогая Инеж, светлые чувства к которой было логично испытывать, пускай у них никогда ничего не получилось бы. Николай совсем не Александр, которого надо презирать, ненавидеть и желать уничтожить, но получается только доводить себя чуть ли не до безумства, терзаясь мыслями о нём и испытывая всё и сразу, всё, что не должен и с ним тоже ничего не выйдет, никогда и никаким чудом. Николай это Николай и зачем-то кажется единственным вариантом, с которым финал мог бы оказаться не плачевным, если бы не сотни всяких ''но''. Ланцов будущий король, он всё ещё что-то не договаривает, возможно ему не стоит доверять и не стоит сейчас стоять в его объятиях. Но Ланцов ещё и самый простой человек, у которого хватает смелости творить нелепости и хватает такта давать Бреккеру выбор. И юноша, наверное, запутался окончательно, раз постоянно выбирает не то, что должен и не то, что хочет. Может Женя была права про подмену понятий, может он опять невесть что сам себе упрямо доказывает, может надо и отсюда бежать без оглядки, пока не стало слишком поздно. Каз раздражённо выдыхает. Не время, а вообще у него десятки вопросов, на которые он желает получить ответы. Поэтому пытливо смотрит в лицо Николая, хмурится уже привычно и начинает говорить, ровным голосом, но всё равно тихо. - Что случилось возле Раевости? Что это за аномалия? Что… Вопросов у Бреккера море, но Николай резко его перебивает. С нажимом проводит ладонями по позвоночнику, сильнее прижимает к крепкой груди и беззлобно фыркает. - Ты можешь хоть сейчас не думать про жутко скучные и серьёзные вещи? - Вообще-то это твоя прерогатива про них думать, Ланцов. Я слышал про Каньон, - голос у Каза звенит от напряжения, но от ласкающих рук немного и до дурного спокойнее. Определённо, дело всего лишь в тенях, прекрасный фокус, чтобы обмануть его глупое тело, стоит подумать над этим и использовать по максимуму. Может дойдёт до того, что прикосновения не будут такой уж угрозой, но Бреккер и сам в это слабо верит. Наверное, это получается при определенном желании и с определенными людьми, какая жалость. - Ты на ногах едва держишься, я расскажу тебе всё потом, - отвечает Николай и действительно выглядит так, будто не собирается давать ни одного ответа. Каза это более чем не устраивает. - Я в порядке, - отрезает он, но принц смотрит настолько красноречиво и неверяще, что вспышка злобы и недовольства сходит на нет. Наверное Бреккер и правда не настолько хороший актёр, старший Ланцов в своё время повёлся, а этот хитрый лис видит чужое состояние насквозь. - Скажи хотя бы, кто такая Тамара, чёрт тебя дери, - ворчит юноша, почти примирительно, предлагая ответить хоть на один вопрос. Принц, по его же собственным словам, умеет говорить на языке сделок, почему бы не ответить? Николай думает о том же, вздыхает украдкой, но начинает говорить: - Мой шпион, гриш сердцебит. Не хотел признаваться раньше времени, но я обязательно вас познакомлю. - Она шуханка, - Каз не спрашивает, а утверждает, вспоминая обрывки разговоров, в которых слышал чужую речь. Не то чтобы он предвзято к этому относится, просто интересно как вообще так получилось. - Шуханка. А я по факту чистокровный фьерданец, видишь, как забавно? – усмехается Николай. Действительно забавно. Равку, от угрозы Шухана и Фьерды, защищают кровные граждане этих государств. Равка причисляет к лику Святых гражданина нейтральной Керчии, бессовестного вора, который обворовывает свою же родину. Равка, видимо, самая противоречивая и безумная страна, настолько, что даже нравится. Бреккер усмехается нервно и упирается лбом в плечо Николая. - Зачем ты такой? – глухо спрашивает Каз, прикрывая глаза и не особо хочет получить ответ, но великолепно знает, что принц его даст. - Такой сиятельный и прекрасный? Сам не знаю, но мне определенно стоит таким оставаться, чтобы продолжать тебя спасать, - усмешка Николая беззлобная, озорная и так ему присуща, что толком не выходит разозлиться и в очередной раз закатить глаза. - Ты меня не спасал, - фыркает Бреккер, всё равно показывая недовольство, пускай не ощущает его в полной мере. Но по-другому не умеет, а Ланцов удивительно подхватывает его настроение и с ним слишком легко стоять вот так, даже глаз не открывая. - Ну, не придирайся к словам, - хмыкает принц, осторожно гладит чужие лопатки, спину, прикасается как к хрупкой вещице. Немного не те прикосновения, всё ещё непривычно, всё ещё голова кружится, но спокойнее. Тени так и струятся по коже обоих и что-то в этом есть. Каз не находит определения, но в конце концов он слишком устал. - Прости меня, - Николай вдруг говорит серьезно и с искренним сожалением. Извиняется непонятно за что, из-за чего Бреккер поднимает голову и опять на него непонимающе смотрит. - За что? – спрашивает юноша. Их лица близко настолько, что это опасно. Тени ласкают кожу, свою и чужую, но ледяные воды Кеттердама фантомно лижут щиколотки, поднимаются вверх. Кажется, что Каз знает, что ему ответят и от этого волнительно, страшно, дурно и не совсем от близости. От чего-то непонятного, полузабытого и знакомого одновременно. - За всё. И за то, что я сейчас чертовски хочу тебя поцеловать, - Николай улыбается, но глаза серьёзные. Он словно имеет в виду гораздо больше, но Бреккер так и не в состоянии понять. И понимать не хочет, особенно в этот момент. Ланцов какой-то странный с одной стороны, сам на себя едва похожий, потому что смотрит так пылко, выжидающе, можно подумать, что это не привычная шутка и безнадежный флирт. И Каз с досадой понимает, что поддался бы как минимум потому, что с ним тоже должно получиться не думать. Не цепляться лихорадочно за мысли, догадки и сомнения, не доводить себя подозрениями до паршивого состояния, не слышать голоса в голове. С тенями же получилось, может и это получится, только вода поднимается всё выше и выше, не настолько чтобы начать тонуть, но опасно. Однако, дыхание принца, которое ощущается на собственных губах, тёплое и живое, отголоски страха мешаются с другими ощущениями, с неестественным спокойствием и безопасностью, вполне себе настоящей. В конце концов Николай сам ему предлагает и до сих пор снисходительно даёт выбор. В конце концов что Казу терять? У него ни совести, ни чести, гордость переживала потрясения похуже этого, он никому и ничего не должен, не обязан кого-то ждать и хранить верность, как равкианская романтичная барышня. Не обязан, но мертвецы в голове начинают шуметь, а Бреккер решает, что пошло оно всё к чёрту и гори синим пламенем. Задерживает дыхание, как перед прыжком и судорожно, резко и неуклюже тянется вперёд, касаясь губ принца своими губами. От теней спокойнее, легче, но прикосновение всё равно мерещится ожогом. Каз гонит от себя проклятые неуместные мысли и когда Николай отвечает, перехватывая инициативу, становится лучше и почему-то правильно. У него губы сухие, тёплые, с трещинками, наверняка умелые, но Ланцов не спешит демонстрировать, целует осторожно, а Бреккер даже не спешит падать в обморок. Это было ожидаемо. В голове почти не остаётся мыслей, голоса превращаются в неразборчивый гул. Казу нужно больше, прямо сейчас и с ним, чтобы окончательно прошло, чтобы перестать упрямо сравнивать, чтобы забыть как страшный сон всё, что было до. Он пугливо кусает царевича за нижнюю губу, но тот не против, гладит по плечам, успокаивая и целует до предательской дрожи в ослабевших ногах. Но Бреккер замечает всё равно, что свои тени не успокаивают так, как это делали чужие, а чужая щетина не щекочет лицо до стайки сладких мурашек. Это глупости, это обязательно пройдёт. Бреккер убеждает себя, что всё так и должно быть. Всё, особенно то, что происходит дальше. Он, в конце концов смирился, что в этой стране всё не плану и всё происходит со злой и извращённой иронией, слишком не вовремя. Так не вовремя, как распахнувшиеся двери его покоев. Казу не нужно смотреть на порог, чтобы знать, кто там, не нужно открывать глаза и не нужно отстраняться. Однако, Ланцов отстраняется сам, но порядком раздраженный тем, что их прервали. - Доброй ночи, генерал Кириган. Не ожидал, что вы так скоро вернётесь, - ровно и спокойно произносит Николай, но не спешит разрывать объятие. Бреккер упрямо не смотрит на Дарклинга, думая про то, что его возвращение действительно произошло очень скоро. Вроде бы прошли всего сутки, но дорога от Крибирска, даже без остановок, занимает минимум трое. И либо сам юноша был не в себе дольше предполагаемого, либо здесь есть что-то ещё. Склоняется Каз ко второму варианту, замирает на месте и успокаивает дыхание. Мёртвые в голове смеются, Джорди смеётся, будто он последний филя, будто ему не должно быть всё равно. Присутствие Морозова в комнате ощущается даже кожей, напряжение заполняет воздух и нет ни одного варианта, что с этим делать. - Вы так же вернулись раньше положенного, мой соверенный. Смею предположить, что мы оба использовали крайне полезные способы передвижения, - учтиво, но с различимой насмешкой говорит Александр. От его голоса внутри сжимается, мужчина словно на что-то Николаю намекает, от чего тот напрягается как-то. Наверное, картина, представшая перед Дарклингом, слишком красноречивая и слишком понятная даже идиоту. Наверное сейчас глубокая ночь, а генерал застал их в чуть ли не интимной обстановке за не менее интимным занятием. Сам Каз заметно растрёпанный, Николай и вовсе в спальном халате, они до сих пор обнимаются и у обоих покрасневшие губы и щёки. Наверное не надо тут ничего объяснять, не будет никто объяснений требовать, но всё равно погано и судорожно думается, что вообще Дарклингу сказать. Если тому нужны слова, что маловероятно, глупо и Бреккер до последнего не желает поворачивать голову в сторону дверей. Ему кажется, что он как минимум лишится чувств, если посмотрит на Морозова, а как максимум точно погибнет. - Проницательны, как всегда. Час уже поздний, вам бы к целителю и отдохнуть, завтра нас всех ждёт крайне интересное собрание, - Ланцов добродушно говорит, но неискренне и почему-то обнимает только сильнее. И Каз бы высказал, насколько это глупо, если бы мог контролировать свой голос, который предательски пропал. - Конечно, мой соверенный. Но, с вашего позволения, я хотел бы поговорить с господином Бреккером. Наедине, если вы не возражаете, - произносит Дарклинг. Вполне сдержанно, но все присутствующие в комнате знают, что ему никакое позволение не нужно. Однако, Николаю как никому другому хватит упрямства это оспорить, Каз знает и не хочет, чтобы его спасали. Он не нуждается в спасении, не нуждается в защите и смотрит на Ланцова выразительно, кивком давая понять, что всё в порядке. Лучше сейчас встретиться с Морозовым лицом к лицу, как со своим страхом, от страхов бегать не нужно, это удел слабых простофиль и Бреккер не такой. Принц понимает его без слов, выглядит крайне недовольным, но не спорит. Кратко и вежливо желает спокойной ночи обоим и уходит, оставляя их наедине. Тишина кажется гнетущей, пульс бьётся где-то в висках и возвращается вся тревога, сомнения и осознание собственной наивной глупости. Сейчас в его комнате стоит человек, который прибрал к рукам всё, что имеет для Каза значение, который чуть его не погубил, который искусно обманывал его всё это время. Это катастрофа, трагедия и проклятое обстоятельство непреодолимой силы, Бреккер всё ещё на него не смотрит, но ненависть накрывает с головой ещё хлеще, чем в его отсутствие. Невероятная, затмевающая пеленой всё перед глазами, сильная, удушливая, заставляющая слабеть и дышать через раз. Яркая, как вспышка, горькая, болезненная и безнадежная. Определённо ненависть и ничего больше. - Не знал, что вы так хорошо поладили, - Дарклинг говорит ровно, ощутимо холодно, что мурашками пробивает вниз по позвоночнику, но с ноткой досады. Каз злится сильнее, вздернув подбородок, сжав зубы и отвечает в тон: - А на что ты надеялся, Морозов? Всего лишь глупая игра слов, генерал Второй армии вряд ли питал хоть какие-то надежды, только банальный холодный расчёт. Который должен двигать и самим Бреккером, он, чёрт возьми, керчиец, такие как он никогда не выбирают одну сторону, так никогда не получить выгоду. Такие как он не должны сверлить взглядом стену, вместо того, чтобы уничижительно смотреть в глаза очередному ублюдку, который встал на пути. Но когда юноша всё же на него смотрит, то быстро понимает, что лучше бы никогда этого не делал. Александр незаметно успевает подойти ближе, но не достаточно. Он растрёпанный, исцарапанный, наверняка раненный и видно, что только с дороги. Дышит гулко, тяжело и смотрит своими тёмными глазами так, что Каз опять позорно тонет. В них слишком много: щемящая тоска, ожидание, невыносимая проклятая мягкость схожая с нежностью, отголоски досады и бессильной злости. Слишком много и ничего настоящего. Наверное, вечность прекрасный спутник, чтобы научиться играть столь убедительно, что даже взгляд кажется искренним и настоящим. Наверное Каз не должен хотеть, чтобы его глаза действительно не врали, но не собирается обмануться снова. Всё зашло слишком и бесповоротно далеко, нужно прекратить это здесь и сейчас, соврать столько, сколько нужно. Дарклинг ему врать не стеснялся, а у самого Бреккера всё ещё нет ни стыда, ни совести. - Что ты опять вбил себе в голову? – Морозов спрашивает спокойно, раздражая этим только больше. Как будто говорит с несмышленым мальчишкой, как многие до него. Прекрасный повод показать ему, что Каз давно уже не мальчишка. Генерал пробует подойти ближе, но юноша предупреждающе выставляет трость. - Только тронь – и я выбью тебе зубы, - Бреккер говорит холодно, с угрозой, но Дарклинг ему ожидаемо не верит. Вопросительно вскидывает брови и сухо усмехается. - Тебе не кажется, что мы это уже проходили? – спрашивает мужчина и как-то устало. По нему откровенно видно, что он устал, действительно нуждается в целителе, но зачем-то явился в покои Каза сразу после возвращения. Очередной обман, ничего кроме, юноша в этом уверен на сто и один процент. - А тебе не кажется, что хватит уже строить из себя святую невинность? Я всё знаю, Морозов, имей смелость хотя бы не отрицать свою причастность и честно смотреть мне в глаза, - Бреккер цедит сквозь зубы и не смотря на неимоверные усилия, в его голосе можно уловить неуместную и глупую обиду. Он смотрит на мужчину и понимает, что на самом деле обвинять его в сотни раз легче, когда он далеко. Ведь когда Александр рядом собственная броня трещит по швам, как кеттердамские пыльные маски персонажей Зверской комедии. Когда он рядом собственные мысли, выводы и подмены понятий становятся подростковой нелепостью. Когда он рядом его невероятно сложно ненавидеть, но у Каза Бреккера с лихвой хватит упрямства притворяться. - О чём ты? – Дарклинг непонимающе хмурит брови, подходит ближе, наверное хочет дотронуться. Каз не может этого позволить, он уже позволил ему всё и даже больше. Когда мужчина оказывается вплотную к нему, юноша не придумывает ничего лучше, чем вскинуть трость и с силой ударить по лицу, оставляя на его щеке заметную царапину от острого набалдашника. Рана тут же начинает кровить, но Каз почему-то не чувствует должного удовлетворения, ему не легче. Легче, наверное, будет, когда он сделает с Морозовым то же самое, что сделал он. Только стоящего плана у Бреккера нет, как нет окончательной уверенности в его виновности и причастности. Глупый фермерский мальчик, что даже сейчас почему-то ищет обратные доказательства, опять подводит Джорди, делая его смерть напрасной. Каз не хочет больше таким быть. Александр свирепеет от выходки, слишком легко выбивает трость из нервных рук, хватает за плечи и ощутимо встряхивает. Не пытается ударить в ответ или причинить боль, нет, как будто пытается привести в себя. Бреккер и так вполне в себе, брыкается несколько мгновений и смотрит хмуро, с отчаянной ненавистью. Наверное с ненавистью, он не знает точно, но испытывает именно её. - Успокойся, - строго говорит Дарклинг, смотрит выразительно, с неуловимой усталостью. Словно Каз утомил его банальными детскими глупостями, словно не имеет он отношения к чужим бедам. Словно всё, что для Бреккера важно, не имеет никакой ценности, ярость давит на грудную клетку, перед глазами появляется красная пелена и вдохи становятся похожи на хрипы. Юноша до сих пор не в самом лучшем состоянии, но злость придаёт сил и он был достаточно прилежным учеником Багры. Хочется сделать так, чтобы Морозов больше никогда и ни за что к нему не подходил, для этого подойдёт любой трюк, особенно ироничная демонстрация. Может актёр из него и не самый лучший, но декоратор великолепный. Каз вскидывает руки, сотворяя свет из своих ладоней, призывая это проклятое и ненавистное солнце, собирается напасть, но происходит то, чего он сам не ожидал. Просто не мог ожидать того, что Александр отпустит его плечи, сделает шаг назад и блокирует атаку тем же самым приёмом. Это поразительно, это завораживает и чужой свет как будто солнце в затмении и всполохе теней, ярче и сильнее собственного. Две силы сталкиваются, рассыпаясь искрами при соприкосновении, а Бреккер, поражённый, так же делает шаг назад, бессильно упираясь бёдрами о стол. Он собирался дезориентировать мужчину, но дезориентирован сам, потому что не ожидал, действительно не ожидал и не думал, что Морозов на такое способен. Наверное он способен вообще на всё и в голове что-то щёлкает, вставая на места. Значит, Тенистый Каньон правда пал и иронично, что от рук своего же создателя. Значит, нужно обернуть эту догадку в ядовитые слова, чтобы не пасть самому, глупо, низко и бесповоротно. - Как видишь, я тоже научился некоторым фокусам, - самодовольно хмыкает Дарклинг, снова подходит близко. Каз на мгновения пугливо сжимается, у него нет больше никакого убедительного оружия, собственные фокусы не работают на Александре ещё с Раевости. Быть может сработают слова, насквозь лживые и ненастоящие, как всё, что было, есть и будет между ними. Стоит хотя бы попытаться, сдаваться перед ним окончательно юноша не собирается ни в коем случае. Мужчина использует предсказуемый обманный манёвр. Вместо того, чтобы напасть, ударить, вцепиться в шею или обездвижить своими тенями, он берет Каза за подрагивающую руку, переплетая их пальцы. Как будто не собирается причинять боль и врать, но юноша уже не верит. Не хочет верить, смотрит в его глаза, насквозь лживые, притягательно чёрные и понимает, что собственные предательски щиплет. Дарклинг хочет что-то сказать, но Бреккер не даёт этого сделать. Упрямо не вырывает руку, наоборот, сжимает до боли почти, тянется к нему и говорит с кривой ехидной насмешкой, такой лживой и неестественной, как слова которые произносит. - Поразительная ирония, Морозов, но знаешь что? Даже если ты сотни таких Каньонов уничтожишь, ты всё равно останешься Чёрным Еретиком в глазах народа, который хочешь защитить. Ты всё равно будешь властным жадным ублюдком и чудовищем. Тебе будет всё равно на чужие страдания, пока ты от этого выигрываешь. Так что прекращай свой фарс. Казу всегда было легко врать, даже самому себе, но сейчас слова даются с трудом. На самом деле он был честным, когда до этого говорил, что ему плевать на то, кто Александр такой. Правда плевать и не ему судить, но фокус заключается в том, что юноша прекрасно знает, что для Дарклинга это значит и пользуется этим. Надо было воспользоваться изначально, а не выкладывать все карты на стол. - Ты так не думаешь, - спокойно возражает генерал, но по едва заметно дрогнувшим мышцам его лица понятно, что Каз попал в точку. Его несёт, внутри всё переворачивается, ему самому по необъяснимым причинам больно, горько, отвратительно, но останавливаться он не думает. Хватит. - Я ублюдок из Бочки, притворяться понимающим паинькой умею не хуже тебя. Ты и только ты виновен. И я буду счастлив отплатить тебе той же монетой, буду счастлив, если ты подохнешь в этой войне и твоё имя не вспомнит никто, кроме Багры. Ты монстр, Морозов и навсегда им останешься. Глаза щиплет ещё сильнее, когда Александр отпускает его руку и пытливо смотрит в лицо. Пытается разгадать блеф, но лицо у Каза подобно восковой безжизненной маске. Остаётся только смутно надеяться, что мужчина не слышит его глупое сердце, которое бьётся неистово, набатом, бьётся больно и невыносимо. Бреккер не отводит взгляд, больше не собирается проигрывать, не поведется на уловки. Уловок, наверное, больше не будет. У Дарклинга глаза как-то странно блестят и в них опять столько вековой застарелой боли, тоски, бессильной и обречённой злости, даже разочарования. Последнее выбивает почву из-под ног и если бы Каз не опирался на стол, то упал бы, не доиграв до конца эту партию. Когда Александр говорит, у него голос хриплый и чужой, напряжённый, но твёрдый, эхом звенит в ушах даже тогда, когда он уходит: - Прекрасно. Сделай меня своим злодеем. Каз не слышит как за ним захлопывается дверь, не слышит рёв мертвецов в черепной коробке, не слышит своё сердце, что сходит с ума, такое глупое и наивное. Слышит только его слова, пока сползает вниз, оседая на пол и дышит хрипло, влажно, с надрывом и комом в горле. То, что глаза становятся мокрыми и щёки щиплет от солёной влаги Бреккер тоже не замечает.