и вновь настанет рассвет.

его приход всегда сопровождается гнетущей тишиной, запахом озона и новым приговором. алые глаза никого не замечают в просторном фойе академии, но ученые и профессора предпочитают опустить взгляд, замолчать и словно стать меньше. студенты, впервые увидевшие этого мужчину, смотрят с любопытством — о генерале махаматре ходит множество слухов. но любопытство длится до того момента, когда его видят за работой, когда он приходит по чью-то душу. шаги смолкают, фигура замирает в метре от ученого, удерживаемого матрами. испуганный бегающий взгляд, бледное лицо, нервное дыхание. генерал привык к этому. — ты осознаешь собственную ошибку? — голос сайно размерен, глух, но в полной тишине раздается раскатом грома. алые глаза холодны, смотрят прямо в душу, и когда в ответ ничего внятного не доносится, генерал махаматра зачитывает, не отводя пронзительного взгляд от сгорбленной фигуры, — за нарушение правил академии, а также запретов шести смертных грехов, суд вынесет приговор в соответствии с законами. увести. матры, подхватив не сопротивляющегося ученого под руки, вывели его из зала под глухие шепотки. казалось, все закончилось довольно мирно, но когда в строю раздался сначала крик, а потом громкий плач, сайно повернул голову. юная девушка задыхалась от рыданий и, если бы ее не удерживали другие студенты, уже бросилась бы в ту сторону, куда увели нарушителя. прищурив глаза, генерал сделал шаг в сторону студентки, от чего несколько человек отшатнулись, словно он мог укусить не смотря на разделяющие их метры. студенты, удерживающие девушку, так же испуганно отступают, отпустив сползшую на пол студентку. она не в силах поднять взгляд на генерала, но от давящей атмосферы, что лишь усиливалась с его приближением, от рыданий остались лишь всхлипы, разбивающие тишину. сайно останавливается, медленно опускаясь на колено перед студенткой. его не трогают заплаканные глаза, откровенный страх. сейчас он на службе, где лишь одна цель. — как ты связана с заключенным? — от его голоса девушка вздрагивает, задыхаясь от поступающей паники. смотреть в алые, будто несущие саму смерть, глаза было невозможно. она склоняется ниже, прячет лицо рукими, вновь разрыдавшись, уже от страха за себя. ее плечи вздрагивают, когда вновь раздается голос, более вкрадчивый, — не заставляй меня использовать силу. — я... мы помолвлены, — понимая, что ни ее, ни возлюбленного уже не спасти, девушка от рыданий перешла к тихим завываниям. сайно невольно сравнивает ее с коллеи — девушки примерно одного возраста. сжав челюсти до сводящих скул, он отдает приказ твердым голосом. — увести для дальнейшего допроса, — рядом сразу раздается поступь шагов матры, который, подхватив девушку под руки, уводит ее вслед за заключенным ранее мужчиной. сайно не сразу поднимается с колен, разглядывая место, на котором сидела девушка. он позволил себе слабость во время исполнения должностных обязанностей, и это не было хорошо. покидая зал, он не обернулся, но даже так знал — на него никто не смотрит.

***

— сайно? — тигнари вздрагивает, завидев гостя на пороге. он слышит, что гроза с ливнем за пределами хижины все еще буйствуют, видит промокшего насквозь генерала, и боится предположить, сколько тот добирался сюда. оставив отчитывание непутевого махаматры на потом, лесной страж принимается хлопотать над ним, отпаивая чаем и растирая промерзшие конечности полотенцами. они не говорят, сидят в тишине — сайно перед небольшой печкой с травяным отваром, который ему пихнули сразу после чая, и тигнари, полотенцем промакивающий влажные светлые волосы генерала. он видит, как постепенно смуглые плечи опускаются, как поза теряет свое напряжение, и хмурит брови от волнения, не замечая пришедшего в движение хвоста. а вот сайно его замечает и следит теперь за темной кисточкой со слабыми искрами в глазах. прикоснуться, однако, он не тянется, лишь смотрит. — сайно, — тигнари зовет со слабым отчаянием в голосе, отложив полотенце в сторону. он садится на колени напротив сайно, в приглашении протянув раскрытую ладонь. алые глаза несколько секунд словно изучают ее, прежде чем мужчина протягивает свою в ответ, пальцами касаясь пальцев. страж мягко улыбается, чувствуя горечь на языке от ледяных пальцев, которые так и не согрелись, но руки сплетает, слабо сжимая — я рядом. сайно молчаливо склоняет голову в согласии, прикрывает глаза. снова привыкает. проходит еще какое-то время, прежде чем тигнари двигается ближе. сайно едва напрягается, но глаз не открывает, прислушиваясь к размеренному дыханию, к набирающему силы ливню. через время он заговорил. — я так устал, — тигнари благодарен природе за острый слух — иначе шепот генерала потонул бы в постороннем шуме. он смотрит на сгорбившегося мужчину, чувствует, как тот сжимает его пальцы своими. не больно, нет. он словно цеплялся за реальность, за жизнь, находя их в тигнари. и страж в который раз клянется себе сделать все ради возлюбленного. сайно выдыхает, прежде чем с надломом в горле прошептать, — не пускай ее в академию, нари. я.. я просто не хочу, чтобы она… тигнари не вздрагивает усилием воли, может лишь согласно промычать, понимая, что генерал имеет ввиду коллеи. возможно, не гости сейчас она в мондштадте, сайно и не решился бы прийти. лишь тигнари видел его в моменты отчаяния, когда все внутренние ресурсы уходили на то, чтобы заставлять себя дышать, двигаться, говорить. страж помнит, как впервые столкнувшись с этим состоянием сайно, почувствовал тяжесть беспомощности настолько сильно, хотя сайно к тому времени уже года два был на должности генерала махаматры. оставалось лишь гадать, как часто случалось подобное раньше. найти грань, определить их собственный баланс было очень сложно, но тигнари спустя годы мог сказать, что справляется неплохо. намного лучше, чем в юношестве. позже, вновь набравшись сил, сайно вернется к своим шуткам, слабым улыбкам, имеющим сотни оттенков, и тигнари был готов поклясться, что влюблен в каждую. влюблен в его взгляды, влюблен в голос. и чтобы это сохранить, чтобы не потерять в тяжести чужой ноши, тигнари встанет рядом, протянет руку или подтолкнет, вернет так необходимое для жизни равновесие. вот и сейчас он сидит рядом, молча слушает надломленный голос, не утешает, но показывает всеми способами — я тут, ты не один. и когда голос сайно смолкает они продолжают сидеть в тишине под слабый треск веток в печи, под стихающий дождь, пока усталость не берет свое. к утру сайно чувствует, что вновь может спокойно дышать, может чувствовать в груди что-то помимо глухой пустоты. смотрит на свернувшегося рядом фенька, спящего под пледом, и ложится лицом к лицу, находя ладонь стража. сплетает пальцы, разглядывая любимые черты, целует невесомо тыльную сторону бледной ладони и понимает, что лишь ради этого человека однажды сможет отступить перед правосудием, наплевав на справедливость. и он не знает, что страшнее — предать свой путь или предать любовь? но под тихое, убаюкивающее сопение, сайно откладывает все мысли, закрывая глаза. сквозь легкую занавеску в хижину пробивается рассветный луч солнца, обещающий теплый день.