***
Петров не собирается ни врать, ни утаивать что-либо. На ближайшей перемене он честно говорит Роме, что конкретно было написано на том злополучном листочке, но, к его удивлению, Пятифан не выглядит ни злым, ни обиженным, ни даже удивленным. Вместо этого он только тяжело вздыхает и достает из кармана расстегнутой куртки помятую пачку сигарет. Бяша рядом сочувствующе протягивает ему зажигалку, но ничего не говорит. Ромка медленно садится на ступеньки — на улице все еще холодно, но курилка, представляющая собой небольшое помещение между дверьми пожарного выхода, хотя бы не продувается. Они молчат с минуту, а потом Рома еще раз вздыхает. — Ну охуеть теперь, че. Антон с Бяшей быстро переглядываются, но сказать ничего не успевают, потому что Ромка продолжает: — Пойдешь? Антон даже не сразу понимает, что обращаются к нему — друг смотрит перед собой стеклянным взглядом. — Нет, — уверенно констатирует мальчик. — Я так не могу. Ромка вдруг поднимает на него взгляд и несколько секунд смотрит то ли испытующе, то ли непонимающе. — А с нами пойдешь? — вдруг спрашивает он. — Прям сейчас. — Куда? Рома пожимает плечами. — Да куда-нибудь, нахуй эту алгебру сидеть видеть. Антон мягко улыбается. — У нас физика. — Да один хуй залупня какая-то, — отмахнулся Пятифан, а затем повернулся к Бяше. — Бля, по-братски, Бяш, принеси рюкзаки, а? Бяша смотрит на него сочувствующе и коротко кивает, а затем, хлопнув по плечу, уходит в сторону главного входа. Антон вдруг осознает, что только что произошло. Рома буквально попросил Бяшу уйти и оставить их наедине, и, если говорить откровенно, на секунду Антон пугается того, что сейчас они будут махаться. Но ничего такого не происходит и вместо того, чтобы кинуться на «соперника» Рома чуть двигается и хлопает рукой по ступеньке рядом с собой, приглашая сесть, но все еще не глядя в лицо. Послушно опускаясь на холодный бетон Антон вдруг думает, как нелепо все это вышло и Рома, словно читая его мысли, тихо говорит: — Стыдно жесть, — окурок летит в сторону и мальчик вздыхает. — Пиздец, такую хуйню замутил, заставил тебя краситься и целоваться, а в конце оказалось, что ей заебись, потому что можно теперь к тебе подкатывать. Я ебал. — Ага, — грустно кивнул Антон. Ромка скосил на него взгляд и нахмурился, словно вставая перед нелегким моральным выбором. — Она же тебе нравится? — спрашивает он, а затем уточняет: — Ну, то есть я знаю, что тебе вообще все девочки нравятся, но типа… любишь Полину? Антон сглатывает, а затем мотает головой. — Нет. Рома опять вздыхает. — Ну, тогда вообще цирк с конями, — невесело усмехается он. — Нахуй тогда вообще целовались, если тебе похуй, ей похуй, а я как дурачок в помаде весь день ходил. Они снова замолчали. Рома задумчиво перебирал пальцами, а Антон вспоминал как вчера остервенело тер дома лицо чтобы смыть красноту. Вдруг он хихикнул и Рома тут же метнул на него вопросительный взгляд. — А чего весь день-то ходил? — спросил мальчик, улыбаясь. — Ну, блин, — Ромка замялся. — Чет жалко было, ты старался. Я как посмотрел в зеркало вообще выпал. Нормально так вышло. Он хмыкнул. Черты его лица смягчились, словно он нашел в своих мыслях что-то забавное. — Но еще больше выпал, когда ты меня зажал, аж сказать ничего не смог. Какие ж бездны в тебе скрыты, Тох, я диву даюсь. Вроде ботан ботаном, а, как зацеловывать начал, меня аж повело, — он уже скорее веселится и мягко пихает Антона в бок, словно показывая как именно его "повело". — Ты смотри - прижмешь так какую-нибудь девочку и она потом всю жизнь тебя любить да вспоминать будет. Антон наигранно ахнул. — Боже, что я слышу! — он приложил руку к груди, словно не мог поверить в происходящее. — Сам Роман Пятифанов хвалит другого пацана без присказки, что он не педик! Нужно занести этот день в календарь! Ромка весело оскалился и шутливо ударил его в плечо. — Иди ты, — он покачал головой. — После того, как я тебе почти позволил меня засосать, уж и не знаю, есть ли смысл по такой мелочи загоняться. Казалось, он понял, что сказал, в ту же секунду как последнее слово слетело с его губ. Пятифанов закрыл рот со щелчком зубов друг о друга и глянул на Антона, словно надеясь, что он не услышал. Но он слышал. И понял что значит это «почти позволил засосать». В животе сжалось приятным спазмом, потому что Рома только что прямым текстом признался, что если бы Антон решил его поцеловать, то это произошло бы. — Блять, я не… — начал было паниковать Рома, но Антон перебил. — Как-нибудь в другой раз, — сказал он так, будто и не было ничего такого в новооткрывшемся факте. — Когда ты меня за такое в печень не пырнешь. Он изо всех сил постарался сделать максимально доброе лицо, чтобы Рома ни на секунду не усомнился и не почувствовал, как на самом деле его это взволновало. Пятифан глядит на него непонимающе и, видимо, силится найти в чужом взгляде хоть какой-то намек, чтобы не гадать, шутка ли это была, и в конце концов Антон, вопреки своему желанию, терпит крах. Его щеки начинают краснеть и на лице Ромки отражается понимание. — Я, — он запинается, и на секунду кажется таким сбитым с толку, словно не может поверить в то, что говорит. — Я бы не пырнул. Антон даже не понимает как все это происходит. Его тело двигается само по себе и поцелуй получается очень коротким, смазывается и меньше чем через секунду мальчики снова сидят рядом, будто ничего и не произошло. От Ромы сейчас сильно пахнет сигаретами, но его губы мягкие и сейчас он почти такой же красный как и вчера. Он чертыхается и опять смотрит на Антона, но совершенно не так, как тот себе мог бы представить. Ну, то есть он все еще в шоке и ему все еще стыдно, но вместо злости его лицо выражает усталость и нервозность. И, что немаловажно, щеки его становятся такими пунцовыми, словно он и не стирал вчера следы чужих ласк. — Блять, Тох, — он зарывается рукой в свои волосы, и вздыхает. — Как ты умудряешься еще больше все усложнить? Антон лишь вздыхает. Ему кажется что теперь наоборот стало легче.Часть 1
23 июня 2023 г. в 23:21
Не то чтобы Антону вот прям настолько не нравились эти двое. В конце концов, они все были еще подростками, Рома с Бяшей росли, пытались найти для себя подходящие модели поведения в разных ситуациях. Они поразительно совмещали в себе детское дружелюбие с взрослой агрессией, тонкую проницательность и поразительную глупость, но Антон их за это не винил. Они и он просто были разными и то, что он не стремился быть как они, не означало, что они ему противны. Совсем нет.
Но, блять, какими же иногда тупыми они были.
— Подожди, Ром, — Антон со вздохом перебил мальчика. — Начни сначала и не так быстро.
Пятифан, хоть и закатил на секунду глаза, но понимающе кивнул и принялся объяснять по новой свой гениальный план покорения сердца Полины Морозовой.
Антону, если честно, было уже глубоко все равно на то, что он как бы уступил девочку как бы другу — в конце концов Ромка все равно лажал с ней постоянно и, хоть сам факт его влюбленности был достаточно мил, Петров в душе понимал, что скорее всего эти двое не сойдутся никогда. Ну, то есть Антон не мог не улыбнуться на ту искреннюю нежность, с которой Ромка говорил о Поле, но дело это никак не двигало, потому что сам же Рома все и усложнял. Вот вроде проводил он тогда Полину и все было хорошо, но вместо того чтобы продолжать налаживать контакт через прогулки Пятифан решил и дальше впечатлять ее рывками. То есть быть тише воды ниже травы, а потом — бах! — и впечатлить. Потом опять пропасть и снова — вжух! — и еще сильнее впечатлить. То ли это было потому что он хотел, чтобы Полина резко стала его без всех этих гуляний наедине, то ли потому что считал себя недостаточно интересным для нее, чтоб прям понравиться постепенно, но факт оставался фактом. Рома безнадежно буксовал.
И, наверное, все эти его пляски с бубном не были бы так утомительны, если бы по пацанским понятиям Антону с Бяшей не приходилось бы помогать своему братану производить впечатление на даму. Но как же не хотелось, кто бы знал.
Антон опять же не считал этих двоих вот прям друзьями. То есть они явно относились к нему более чем лояльно, но расслабиться до конца он не мог — временами замашки зверенышей давали о себе знать. Слишком жесткие шутки, излишняя колючесть, чрезмерная чувствительность и ранимость — все это временами прорывалось, и если с Бяшей еще было более менее, потому что он достаточно быстро понял, что Антон вообще как-то не склонен крысить, то Рома… Ну, с ним было как-то иначе. В один день он мог быть ершистым, в другой — пушистым; иногда смотрел и весь светился, иногда угрожающе хмурился; сейчас говорил «Тоша», через секунду «Антон». То ли мальчик не знал как себя на постоянной основе с новым приятелем вести, то ли в принципе был такой вот мечущейся личностью.
Ах, да. Как раз о его метаниях.
За последние два месяца они успели: собрать огромный букет вербы, который Полине пришлось разобрать на тринадцать букетиков поменьше + на четыре веника; потратить все время после школы чтобы вытоптать имя девочки в сердце на заснеженном поле, но на следующий день резко потеплело и все растаяло, так что сюрприз не получился; приготовить для нее на четырнадцатое февраля кекс, но после дегустации Бяша чуть коней не двинул, так что решили отложить до лучших времен; спеть серенаду тоже не вышло, потому что у Ромки стал ломаться голос, а если бы пели Бяша или Антон, то припадочный дед Поли решил бы, что они все на его внучку запали. Заставило ли хоть что-то из этого изменить девочку свой настрой по поводу Ромы? Ну, только если в противоположном от желаемого направлении. Проще говоря, она точно подумала, что они все немного с приветом. Антон не мог ее судить.
Сидя перед Ромкой на пеньке и выслушивая очередной план горе-любовника, мальчик вдруг с тоской подумал, что Пятифан вообще-то довольно симпатичный мальчик. Ну, не уродец явно. Еще как и они все с мягкими чертами лица и круглыми щеками, но уже сейчас Антон мог сказать, что Рома вырастет привлекательным. Да и дураком последним не был. С чего же он решил, что его тактика появления в жизни девушки буквально на секунду будет способствовать любви?
— Так вот, — говорил он сейчас, — я почитал, что нельзя казаться каким-то псом и унижаться. Короче, нужно обозначить спрос на себя.
Антон чуть языком не подавился. Все комплименты резко захотелось забрать обратно, даже если они не были произнесены вслух.
— Где ты это прочитал? — уточнил он.
— В журнале, — отмахнулся Ромка; Антон с Бяшей переглянулись — что там Рома за журналы читает?.. — В общем. Нужно показать, что я и на других девочек запасть могу. Ну, и они на меня, поэтому ей стоит поторопиться.
Руки Вольтрона выглядели не очень впечатленными.
— Ты типа ревность хочешь вызвать, на? — уточнил Бяша и после кивка друга неуверенно покосился на Антона.
Ромка уверенно кивнул.
— Типа того, — он покрутил между пальцев незаженную сигарету; его взгляд был направлен куда-то далеко. — И мне нужна помощь.
Его глаза на секунду метнулись к Антону, а затем Ромка вдруг как-то неловко и неуклюже сжался, словно просить о чем-то таком было настолько постыдно, что сил не было. Антон часто наблюдал за ним после того, как они вроде как подружились — Рома тоже на него смотрел и в его взгляде читалось то, что мальчик находил и в себе: они оба испытывали друг друга, потому что не доверяли до конца. Все же Антон был далек от хулиганов, а Ромка с Бяшей прониклись к нему симпатией неожиданно даже для себя, поэтому сейчас всем было интересно, что выйдет из такой дружбы.
— А че делать надо, на? — спросил Бяша, не совсем понимая, че от них с Тохой хотят, но не отказываясь заранее.
Петров вздохнул. Он уже готовился выслушивать план пускания сплетен о том, что Ромка жутко популярный, что какая-то девочка вне школы ему прохода не дает и так далее. Влюбленность в Полину выжимала из Ромки все его естество и идеи его всегда имели больше дыр, чем целых кусков, но никто не перечил. Не из-за страха даже, просто все понимали, что, скорее всего, до того, что эта любовь навсегда останется безответной, Рома должен дойти сам. Да, много раз ошибившись, но сам, без злых слов и осуждений.
— План таков, — принялся объяснять Ромка. — В один день ты, Бяша, должен будешь на перемене при Полине сказать, что со мной перед школой девочка поговорить хочет. После этого я уже на уроке должен буду вернуться со следом помады.
Он перевел дыхание, подумал о чем-то, а потом обратился к Антону.
— Тох, ты сможешь у своей мамки незаметно помаду взять? — растерянный таким внезапным вопросом Петров кивнул. — Заебись. Тогда нужно, чтобы в тот день тебя как-нибудь не было в школе. Типа болезнь или че-нибудь в этом духе.
Еще один недоумевающий кивок, не несущий в себе никакого смысла. Антон даже не пытался скрыть, что ничего не понимает. Зачем им помада, если у девочек, скорее всего, своя собственная? Зачем Антону быть дома? Что за план мудреный?
Видимо, заметив его состояние, Ромка сжалился.
— Блять, Антох, я ж не могу девочек просить, они ж Полинке все через секунду разболтают! — сказал он, сконфуженно пялясь в сторону школы, откуда как раз выходили оставшиеся на продленку младшеклашки.
— Так ты хочешь, чтоб Тоха тебе типа чмок на щеке нарисовал, на? — уточнил Бяша.
Был уже конец марта и солнышко начинало припекать. Антон мельком глянул на синее небо и потом перевел взгляд на раскачивающегося на турнике Бяшу, внутренне надеясь, что тот не собирается падать и выбивать себе оставшиеся зубы.
— Не, — говорит Ромка, наконец подкуривая и явно волнуясь. — Нужен прям след от поцелуя.
Он мельком скосил взгляд на Антона, словно ожидая, что тот сейчас вскинется и уебет его всеми конечностями сразу, но тот только непонимающе хлопнул глазами.
А затем до него дошло, что товарищ только что сказал.
Тело разом заледенело и почему-то сначала он решил, что это такая шутка, но серьезное хмурое лицо Ромы и полнейший ахуй едва не навернувшегося Бяши дал понять, что смеяться никто не станет. Антон весь остолбенел и все мысли вылетели из головы, оставив после себя гулкий вакуум, в котором последняя мозговая клетка, одиноко летя в бесконечность, задавала один единственный вопрос.
— Че? — сипло выдавил он, искренне надеясь, что он просто неправильно понял.
Ему, блять, Рому целовать? Чего?
Видя его ошарашенный взгляд Пятифан скорчил то ли страдальческую, то ли злую физиономию и принялся объясняться.
— Блять, Тох, ты не подумай, — несмотря на то, что он как бы пытался успокоить, его интонация была скорее угрожающей. — Мне самому вся эта херня в жопу не впилась, я б не просил, но знакомых девочек, которые никому бы не распиздели, нет. Вот прям совсем.
За те несколько секунд что Петров был в ступоре в его сознании пронесся целый ураган мыслей, но ни одна из них не смогла сформироваться в хоть какой-то вердикт. С одной стороны хотелось помочь, но у них действительно не было подруг, которым они могли бы доверить этот план. Из девчонок сам Антон близко знал только Олю, но он лучше оторвет свои же ноги, чем позволит ей оставить на Ромке поцелуй. Да и вообще хоть на ком-то в ближайшие семьдесят лет, а там он уже умрет и ладно. С другой же стороны, чего блять?! Почему он должен это делать? Почему его о таком просят? С чего вообще Рома решил, что это хорошая идея? Начиная дружить с этими двумя он и подумать не мог, что может произойти что-то такое.
Да и даже если он понимал, что заставлять его никто не будет, внутри все равно била набатом мысль, что к такому повороту событий жизнь его вообще не готовила. Да и тем более уж от кого, но от Ромки подобной подставы вообще не предвиделось с его-то гомофобными выпадами.
— Блять, я, — начал Рома, словно читая его мысли; его лицо смешивало в себе и стыд, и отвращение, — я заставлять не буду, че ты. Сам же понимаю, что это пиздец пидарасня.
Антон хмыкнул, найдя забавным то, что ради внимания девочки Рома готов даже сделать что-то «пидорское». Это было весьма иронично.
— Почему не Бяша? — уже сдаваясь, Антон все пытался схватиться за последнюю соломинку.
Бяша тут же уставился на него возмущенно, словно только что став свидетелем самого гнусного на свете предательства, но не успел сказать даже свое «а че я, на?» как Пятифан покачал головой.
— Он если в школу по болезни не пойдет, то его мамка не то, что из дома не выпустит, а дышать через раз заставит, — Ромка поморщился, явно вспоминая мать друга. — И прогулять не вариант. Нужно чтоб железное алиби было.
Антон вздохнул. Ну что за напасть?
Обговорив все детали и внеся всевозможные коррективы, мальчики в конечном итоге утвердили следующие пункты:
1. В воскресенье вечером Антон начинает симулировать больного;
2. На следующий день притворяется больным и перед пятым уроком сбегает из дома, взяв мамину помаду;
3. Пока Бяша караулит, Антон маркирует Рому;
4. Полина ревнует;
5. Полина с Ромой начинают встречаться.
Перечитывая надежный, как швейцарские часы, план, Петров хмуро сопел. Внутреннее чувство подсказывало ему, что уж слишком много на него возложено, особенно с учетом того, что девочки добивается вроде как вообще не он. Серьезно, как будто ему больше всех надо, чтобы эти двое были вместе. Последние две строки вообще бред какой-то, и Антону действительно хочется сказать, что между ними явно должно быть еще как минимум подпунктов сорок, но, глядя на вполне довольного и влюбленного Ромку, он решает этого не делать. Все же радостный Пятифан ему был более приятен, даже если недовольство подстрекало хоть как-то съязвить по поводу его тактического гения.
— Почему тут написано «маркирует»? — Антон решил переключиться на что-то более безобидное.
Ромка изогнул острую бровь.
— Мне надо было писать что ты меня засасывать будешь или че? — огрызнулся он. — Это бы блять как-то слишком уж по-пидорски было.
Антон едва руками не всплеснул. То есть просить его целовать — это не по-пидорски, а написать об этом — зашквар и клеймо на всю жизнь?
— Да просто выглядит словно тебя Тоха на убой как корову метит, на, — влез Бяша, тут же забрав себе внимание лучшего друга.
— Че ты сказал? — с вызовом повернулся к нему Рома.
Пока они выясняли, кто там из них «телка ебучая вонючая», Антон еще раз пробежал глазами по плану, накорябанному скачущим ромкиным почерком на мятой бумажке, с обратной стороны которой уже находилась уже бяшина двоечная проверочная работа. Мальчик вздохнул. Угораздило же подружиться с этими двумя.
Уже ближе к темноте, когда они расходились, Антон вдруг поймал себя на мысли о том, что он слишком много делает ради чужого благополучия и чересчур уж подставляется. Ему, если быть совсем уж откровенными, уже не было грустно из-за потери Полины — в конце концов из них двоих Роме она очевидно нравилась намного больше, да и сам Антон, скорее всего по вине романтических мультиков, страшно не хотел видеть чье-то разбитое сердце, но внутри неприятно свербело. Если Ромке так надо, то пусть сам как хочет изворачивается перед Полинкой, а не Антона заставляет прогуливать, красть мамину помаду и целовать мальчишек.
Он думает об этом всю дорогу до Бяшиного дома и, только пожав другу руку, собирается об этом сказать, как Ромка вдруг поворачивается и, улыбаясь, кивает в сторону дороги к мостику.
— Давай проведу тебя, а то опять в лес усвистишь и ищи тебя потом всем селом, — добродушно хохотнул он, мягко пихая Антона плечом.
Тот хмыкнул.
— Всю жизнь будешь мне это припоминать? — Антон ответно пихает Ромку и улыбается.
— Если ты не натворишь чего похлеще, — по-доброму скалится он, доставая сигарету.
Мальчик закатил глаза и фыркнул. Как-то разом перехотелось осаживать товарища, потому что таким — мягким и податливым — Рома был достаточно редко. Обычно его голова была занята многими весьма неприятными вещами, поэтому он постоянно находился в подвешенном состоянии, балансируя между весельем и агрессией, что делало его столь же взрывным, сколь и отходчивым. Антон заметил, что последнее относится в основном именно к тем, кто Роме по той или иной причине интересен — он явно не мог полностью доверять и постоянно ждал подвоха, насмешки, а потому отстаивал свои границы так ревностно, что это становилось неудобным. Напоминало поведение мамы, когда ты не можешь угадать, какое твое слово или действие ее обидят или разозлят.
Но все это обычно, а вот в такие моменты как сейчас, когда Рома был совсем уж открытым, можно было немного побесить и его, ковыряя щекотливые темы.
— Ну, тогда я буду до смерти припоминать тебе этот план с «маркировкой», — сказал Антон, скалясь в ответ.
— Ой, блять, — Пятифан скривился, — какая ж ты заеба иногда, Тох. И так хуй забуду.
— Тебе это заеба в ущерб себе помогает личную жизнь выправить, — задрав нос до небес сказал Антон, — так что побольше уважения.
Рома усмехнулся и склонился в шутовском поклоне.
— Вот уж спасибо, сударь любезный, за то что, ебать, лобызать меня соизволите, — ощерился он, тем не менее выглядя скорее веселым, чем язвительным.
— То-то же, — фыркнул Антон, горделиво расправляя плечи. — А то ж я не всех такой милостью одариваю. Гляди у меня, а то Бяшу просить будешь.
Ромка выпрямился и растянул рот в белозубой улыбке. Он вообще улыбался поразительно часто для человека с такой репутацией.
— Даже представлять не хочу, — искренне дрогнул он, а потом скосил глаза на приятеля. — Я вообще в ахуе что ты согласился, а не по ебалу мне дал.
— Почему? — удивился Антон. — Это ж не считается — ради девочки все же.
— Да нахуй надо с Бяшей, — Ромка потряс головой. — Это ж вообще пиздец, я б на это даже ради Поли не согласился.
Антон недоуменно повернулся к нему, не совсем понимая такую логику. До Ромы, похоже, тоже слишком поздно дошло, потому что он как-то сконфузился и отвернулся.
— А со мной не такой пиздец типа? — спросил Петров.
Это было немного странно. Ну, то есть если бы он сам выбирал меньшее из двух зол, то он бы тоже выбрал для поцелуя Рому и даже не испытывал к этой идее особой неприязни, но только сейчас вдруг осознал, что понятия не имеет, почему так. Не то чтобы Бяша был противным, просто он как-то не воспринимался как человек, который может быть хоть как-то связан с такими вещами.
Рома страдальчески вздохнул и почесал затылок, видимо силясь сформулировать свое к этому отношение.
— Ох, блять ну как тебе объяснить-то, — он запрокинул голову, пялясь в сумеречное небо. — Ты типа… Эм… Ну, визуально больше на девчонку смахиваешь
Антон скептически изогнул бровь. Вот это поворот, конечно.
Рома, кажется, понял, что ляпнул, и поспешил исправиться, переформулировав все так, чтобы и мысль донести, и не выставить ни себя, ни Антона дураком.
— Типа знаешь, — он указал рукой на Антона сверху вниз, словно обозначая его всего. — Вот ты такой весь с глазами этими зелеными, волосы у тебя светлые и не как пакля.
Видимо, лицо Антона стало еще более невпечатленным, потому что Пятифан раздраженно цокнул языком.
— Ну и еще, блять, прилизанный такой, в рубашках ходишь нахуй, — продолжил он, смущаясь и злясь все больше.
Рома всегда начинал больше материться, когда терял самообладание и сам тоже терялся. Антон пытался сохранить выражение лица, но улыбка так и норовила поползти по губам. Он слушал, не перебивая, и постепенно до него начинало доходить, что конкретно ему пытаются донести. Девочки были красивыми, приятно смеялись и носили чистые выглаженные вещи. Девочки хорошенькие и на них заглядываются.
— Смеешься еще так заливисто, я ебал, — говорит Ромка, кривясь так, будто это его сильно раздражает, — и, блять, ты вообще не как девочки, но прям типа не чухня, понимаешь?
— Нет, — нарочито серьезно ответил Антон. — Ты меня тип оскорбить хочешь?
Рома страдальчески прикрыл глаза и выматерился одними губами, уже явно жалея о том, что вообще начал все это.
— Да нет же, — просипел он и Антон, наблюдая за его мучениями, откровенно веселился.
Уже было абсолютно очевидно — Рома пытался сказать, что Антон симпатичный, но делать комплименты парням считал гейством, поэтому все приятные эпитеты для него умещались в одном лаконичном «как девчонка». Антон всегда относился к этому намного проще. Ну, то есть считаешь ты человека симпатичным, ну и пусть, это о тебе ничего не говорит. Он сам бывало подмечал, что мальчики бывают приятными на вид, но это не отменяло того, что от девочек в груди сердце трепетало.
Да даже того же Рому временами хотелось поразглядывать. Особенно в такие моменты как сегодня, когда он так искренне улыбался и его глаза отражали светлое небо.
— Блять, Тоха, — наконец, заметил чужие смешки Рома. — Иди ты нахуй, как долбоеб перед тобой распинаюсь.
— Так ты ж сам себя загнал, — уже в открытую расхохотался Антон. — Мог бы просто уж сказать, что считаешь меня красивее Бяши.
Рома закатил глаза. Они уже прошли мостик и до дома Антона оставалось меньше сотни метров. Антон буквально чувствовал запах ужина и мог в красках представить счастливое лицо встречающей его на пороге Оли.
— Делать мне нечего, кроме как внешность пацанов расхваливать, — сказал Ромка.
— Да, ты предпочитаешь просить их накраситься и зацелова- АЙ!
Под хохот одноклассника Антон едва не улетел в сугроб от очередного тычка в бок.
Почему-то подумалось, что раньше за один намек на такое Рома бы его убил. Ну, возможно, не убил бы, но отпиздил бы точно. Было странно ощущать такие привилегии и поблажки от другого мальчика (да еще и от того, который не брезгует угрозами и мордобоем), но пока их обоих это смешило, все было в порядке вещей. Антону очень хотелось об этом думать исключительно в таком ключе. Как об очень странной привилегированной дружбе. В конце концов, он Роме тоже позволяет больше, чем хоть кому-то из старых товарищей.
Пятифан протянул ладонь — шершавую и твердую, но по размерам чуть меньше антоновой — и помог подняться.
— Кстати, — сказал вдруг Рома и Антон, уже успевший забыть, о чем они говорили, непонимающе обернулся: — Я позвоню тебе завтра вечером, еще раз все обговорим.
— Обсудим лобызания? — хохотнул Тоша, за что чуть не улетел в ставший уже родным сугроб.
Веселье, однако, продолжалось недолго: как только они разошлись, Антон в полной мере осознал, что ему предстоит вытворить, чтобы Ромкин план медным тазом не накрылся. Перво-наперво, ему нужно как-то маму убедить в своей болезни, а он на больного не смахивал вообще. После этого нужно было как-то выкрасть одну из ее помад, а потом… ну, потом ему предстоит настоящий побег, чтобы накраситься и Ромку обцеловать.
Антон со вздохом заходит домой. Как вообще его жизнь так повернулась?
Оля встречает его очень радостно и счастливо, пытается что-то рассказать осипшим голосом — она простыла и последние пару дней разговаривает скрипуче и слабенько, — и у него мгновенно в голове будто лампочка загорается. В глубине души ему хотелось бы, чтобы ничего не прокатило и мама ему не поверила, но все сложилось настолько удачно (удачно ли?), что даже прицепиться было не к чему.
Он сначала маме ничего не говорит, а только старается изобразить болезнь, наблюдая за болеющей Олей. Говорит так же, как и она, силится вести себя так, будто ему и в самом деле плохо. Не, ну плохо-то было, только от предстоящего пиздеца, а не от простуды, но маме этого оказалось достаточно, чтобы обратить на сына внимание. Женщина взволнованно взглянула сначала на сопливую Олю, которая виновато опустила взгляд, ощущая себя причиной болезни брата; а потом строго посмотрела Антону прямо в глаза.
И…
Приказала не высовываться из дома, пока она не придет, потому что на двоих оставшихся лекарств точно не хватит.
Антон, разумеется, сестру подуспокоил, заверив, что заразился от кого-то в школе. Предложил вместе посмотреть мультики, чтобы она точно не раскисла окончательно, и пока малышка выбирала из имеющихся кассет наиболее ей симпатичную, мальчик пробрался в ванную, где на одной из полок покоилась мамина косметичка.
Ему аж физически плохо стало от звука расстегивающейся застежки и стука всех этих непонятных ему помад, теней и пудр. Хорошо, что Ромке вообще не надо было из него делать спутницу при полном параде — Антон реально бы просто умер, если бы ему пришлось все это на себя намазывать.
Так, хорошо. Антон находит четыре помады разных цветов. Одна бледная, телесная что ли, другая была потемнее и более розовая, третья оказалась гигиеничкой, дающей слабый розоватый оттенок, и, наконец, самый беспроигрышный вариант — ярко-красная помада, не заметить которую даже на расстоянии километров так в десять было бы просто невозможно. Он, кстати, вдруг осознал, что мама никогда ей не красилась — либо он просто не замечал/не придавал значения.
«Может папина», — нервно хихикнул он про себя, но тут же отмел эту мысль. Чушь какая-то в голову лезет. К сожалению, стоило прогнать одну дурную мысль и на ее месте образовалась другая: а как эта помада вообще на нем смотреться будет? Вряд ли хорошо, это очевидно, но все же…
Антон снимает крышку и выкручивает стик. Смотрит на свое бледное отражение в зеркале, мешкается, а в момент, когда ему хватило таки смелости, чтобы поднести помаду к губам, в дверях показалась Оля, застывшая в недоумении.
— Тош, ты чего? — спрашивает она, искренне не понимая ничего. — Это же только для девочек…
Ему сквозь землю провалиться хотелось. Хорошо, что накраситься не успел — у бедной Олечки перед глазами, наверное, всю жизнь потом стояло изображение Антона с ярко-красными губами.
Пиздец полный.
— Д-да, — растерянно выдает он, трясущимися руками закрывая помаду. — Мне… Мне просто интересно стало, как вы красоту наводите. Ты только маме не рассказывай, ладно? Вдруг ругаться будет…
В момент, когда Оля задумчиво потупила взгляд в сторону, он кладет помаду в карман штанов.
— Хорошо! — бодро согласилась девочка. — Только больше не делай так. Это наши секреты! Мама говорит, что вам с папой это знать необязательно!
— Хорошо-хорошо, — отвечает ей Антон, покидая ванную. — Пойдем, покажешь, что ты выбрала.
А потом Антон покажет Роме и Бяше, блять, что выбрал он.
Вскоре вернулась мама. Дала и ему, и Оле по таблетке, поспрашивала, болит ли у Антона горло, и заявила, что следующий день он побудет дома, чтобы можно было пронаблюдать за его состоянием, а там уже будет видно, нужно ли обращаться к врачу и открывать больничный.
Отлично.
Чуть позже, когда мама пошла мыться, Антон решил позвонить Роме, чтобы доложить обстановку. Пятифан поднял трубку почти сразу, будто в руках ее держал в это время.
— Здаров, Тох. Ну как там, в силе все? — явно нервничая, спросил Рома.
Антон оглядывается, прежде чем ответить.
— Да, все по плану идет, — ответил он. — Мама меня уже и лечить начала. У нас же Оля болеет, так что она поверила.
На другом конце послышалось задумчивое «угу» и какое-то время все было тихо.
— Помаду нашел? — задал другой вопрос Пятифан.
Антон аж вспомнил круглые глаза Оли, которая застала его в такой… нестандартной ситуации.
— Да. У мамы их немного было, так что я взял красную. Остальные бледные какие-то, не очень заметные.
— И то заебись. Я б тебе с этим даже при большом желании не подсобил — у меня дома нет ниче такого, а у Бяши мамка вообще не красится.
Петров нащупал сквозь ткань штанов помаду. Внутри все обледенело.
— Блять, чет мне кажется, что красный — сильно ярко. У нас девчонки ж так не красятся вообще, — немногим позже сказал Рома. — Хотя… похуй, тоже пойдет.
— Ее хотя бы видно будет, — тверже произнес Антон. — И какая разница, что у тебя по лицу размазано будет? Главное, чтобы не блеск с блестками, а то будет выглядеть, будто тебя обслюнявили.
— Ой, блять, будто ты слюнявить не будешь, — съехидничал Ромка, явно намереваясь беззлобно поддеть.
Антон ответно хмыкнул, перекладывая телефонную трубку с одного плеча на другое.
— Если хочешь, я тебе просто лицо оближу.
— Фу, блять, нет!
Тоша посмеялся в трубку, Рома его смех подхватил и тоже рассмеялся.
— Вообще, Тош, — когда они уже подуспокоились, серьезнее заговорил Рома. — Я понимаю, что это пиздец, и мне реально просто некого попросить… ну, заменить тебя, блять, — замялся он. — Но если тебе прям противно и ебано, то ты сразу говори, ниче тогда не будем делать и все. Я не обижусь.
— Меня Оля с помадой у зеркала засекла. Мне уже терять нечего, — даже не думая, сразу выдает Антон. Рома усмехнулся, кажется, еще и вздохнув с облегчением, что никто не слился и план не сорвался по вполне очевидным причинам.
— Как она вообще? — интересуется мальчик. Все-таки Олю они с Бяшей уже не первый раз видели, и конкретно Рома ей полюбился больше всего. Почему — кто б знал, если более сговорчивый и коммуникабельный из них двоих именно Бяша, но мелкая была и очарована им, и очаровывала сама.
— Болеет еще, но уже не как было. Хотя еще хрипит, когда разговаривает, — Антон мельком глянул в сторону лестницы на второй этаж. — Прямо как Бонс из «Острова Сокровищ» .
— Блять, ну ты смотри — главное чтоб не забухала раньше нас.
Они снова какое-то время молчат, и когда Пятифан уже собирался распрощаться, голову Петрова посетила, как ему самому показалось, гениальная мысль:
— Ром, знаешь, что будет неловко?
— Ну.
— Приходишь ты расцелованный, а Полина домой ушла. И никто ей про это даже не рассказывает.
Практически одновременно их пробивает на смех.
— Тош, придурок, блять, только не накаркай, я этого не переживу, — весело говорит Рома.
Переживет, еще как. Это ведь не он у мамы помаду стащит, не ему бежать в школу, чтобы пацана обцеловать. Роме нужно будет просто выйти, постоять на одном месте, пока его Антон будет лобызать, как любовь всей своей жизни, и вернуться в школу.
А Антону еще через все село с ярко-красной помадой бежать.
Дурдом просто. Зато весело и для кармы полезно.
Вопреки своему безмятежному вечернему состоянию, уснуть у Антона получилось только ближе к трем ночи и сны его были обрывистыми и тревожными. Проспав чуть больше пяти часов, он проснулся от холодных маминых рук и спросонья уже успел испугаться того, что сейчас она не ощутит у него температуры и ему придется идти в школу, но судьба сегодня была благосклонна — на ночь Антон накрылся пуховым одеялом и к утру слегка взопрел. Лоб был мокрым и горячим, челка прилипла и подушка была неприятно влажной. Покачав головой мама погладила мальчика по щеке и велела досыпать.
— Ма, — позвал опомнившийся Антон; Карина повернулась. — А ты можешь в школу позвонить и сказать, что меня не будет?
— Да я просто записку напишу, — отмахнулась мама, уже собираясь выйти из комнаты.
— Нет, мам, пожалуйста, — почти жалобно протянул мальчик, на ходу придумывая отмазку. — Дети же пропадают, не хотелось бы учителей и друзей без повода пугать.
Мама призадумалась и, видимо, сочтя такие доводы убедительными, кивнула.
— Ладно уж, сейчас позвоню, а потом принесу тебе нурофена и компресс, — она совсем ласково посмотрела на сына. — Отдыхай, Тош. Никуда твоя школа не денется.
На секунду Антону стало жутко стыдно — мама сильно уставала от домашних дел и постоянной нехватки денег, а он еще и нагружает ее своими выдуманными болячками. Было страшно подумать, каково ей сейчас, когда папа пропадает на работе, когда они лишились всего бывшего благополучия, когда не знаешь, будет ли чем кормить детей через неделю, когда сын ходит в школу через лес, в котором пропадают дети, когда дочь не может спать из-за мистической совы.
«Никогда больше не буду врать ей о болезни», — думает Антон, переворачиваясь на спину и сбрасывая жаркое одеяло, — «пусть Ромка как хочет свои планы организовывает без моих прогулов».
Снизу раздался приглушенный мамин голос — она дозвонилась до завуча. Дверь в комнату тихонько скрипнула и в полумраке коридора показалась всклокоченная белобрысая голова Оли. Девочка пригляделась и увидев, что брат не спит, подлетела к нему словно на крыльях.
— Тоша, ты все-таки заболел? — ее маленькая ладошка шлепнулась Антону на лоб.
— Да, Оль, — он осторожно убрал ее руку. — Лучше иди к себе, а то по новому кругу простынешь.
Оля болеть не любила и ей, в отличии от брата, совсем не нравился вкус нурофена, поэтому он надеялся, что хоть это ее отгонит от него. Нельзя было давать хоть кому-то понять, что на самом деле он здоров.
Девочка вздохнула и направилась прочь, на прощанье ласково погладив Антона по руке. Через некоторое время мама зашла с бутылочкой и специальным шприцом для сиропа. Лекарство тягуче полилось вниз по горлу Антона и он, поморщившись, сглотнул, ощущая на языке кисло-сладкий апельсиновый привкус.
— А теперь спи, — сказала мама, прикладывая ко лбу сына смоченный холодной водой платок. — Если проснешься, а меня не будет — не пугайся, я сегодня ближе к полудню пойду за продуктами.
«Черт, как удачно» пронеслось в голове мальчика.
Если мамы не будет как раз перед пятым уроком, то он сможет не скрываясь выбраться на улицу. Это существенно все упростит!
— Хорошо, ма, — нарочито грустно пролепетал мальчик, стараясь не выдать своей взволнованности.
Карина ушла, тихонько прикрыв дверь и Антон принялся ждать. На часах было чуть больше половины девятого.
Нервозность не давала уснуть, и Антон, хоть и очень хотел, не смог сомкнуть глаз вплоть до маминого ухода в одиннадцать. Сразу после отдаленного хлопка двери мальчик вскочил на ноги и метнулся в коридор к шкафу. Из олиной комнаты раздавалась уже сидящая в печенке песня краба из «Русалочки» и мальчик облегченно подумал, что до конца мультика у него еще минимум час.
Быстро глянув на настенные часы, он принялся высчитывать в голове примерный маршрут до школы так, чтобы и не идти по самой оживленной улице, и не чапать несколько часов огородами. По его прикидкам он идет до школы примерно двадцать минут. Урок заканчивается в 11:50, значит, в запасе у него еще двадцать минут, за которые он должен успеть найти хоть какие-то свои старые ботинки и ту куртку, которую он носил в городе зимой и которую, хоть и любил, не мог надеть тут ввиду слишком тонкой подкладки. Заболевать по-настоящему не хотелось, но и свои привычные зимние вещи он надеть не мог — если мама вернется раньше него и не увидит его куртки и ботинок, то прилетит ему так, что вовек забудет и о приставке, и о гуляниях с друзьями. У мамы же как — если ребенок не слушается, то это все от телика и плохой компании.
Хотя, блин, в этот раз соврать его и правда надоумила компания в лице Ромки, но это другое.
Найдя вещи и осторожно сложив мамины сапожки и шубу обратно в шкаф, Антон на деревянных ногах кинулся в ванну чтобы привести себя в порядок. Быстро ополоснувшись под душем, мальчик принялся усердно чистить зубы жгучей, но освежающе мятной пастой. Все же не хотелось, чтобы Рома, и так испытывающий от всего этого плана максимальный дискомфорт, еще и был вынужден терпеть поцелуи от человека с дурным запахом изо рта.
Антон вдруг замер.
Погодите, что он вообще делает?
Он уставился на себя в зеркало но без очков увидел только мутный силуэт бежевого цвета. Он сейчас серьезно собирается и прихорашивается чтобы… Чтобы пойти целовать Рому? Это все реально вообще?
Почему-то именно сейчас, когда до выполнения самого важного пункта плана оставалось рукой подать, Антон вдруг понял, что это все не шутки и не приколы. Он сейчас реально приводит себя в порядок, потом он побежит к школе и должен будет оставить на Ромке помадный след губ, чтобы заставить Полину ревновать? Боже, это же вздор! Как он вообще на это согласился?
Глотательный рефлекс едва не заставил проглотить мятную пену и это вывело Антона из подобия транса. Мальчик наспех сполоснул рот, вытерев мокрое лицо полотенцем, наконец, водрузил на нос очки. Из зеркала на него смотрело самое красное лицо из всех, что ему удавалось увидеть, но он не придал этому значения. Должно быть, просто полотенце слишком жесткое.
Уже через десять минут школьник спешил к условленному месту встречи, стараясь петлять меж домов и прятаться в тени как Лэнс из «Вольтрона», роль которого он, видимо, и исполнял в их уменьшенной команде. Игра в ниндзя-снайпера помогала отвлечься и не волноваться, настроиться на то, что происходит в данный момент, а не то, что будет происходить через условные десять минут, когда они будут прятаться за хлипкой недостройкой сбоку от школы и Бяша будет на шухере, чтобы никто не увидел как Антон целует Рому.
Мальчик мотнул головой. Так, нужно сосредоточиться на Вольтроне. Интересно, нужны ли им в банду еще два человека, которые будут исполнять роль желтого и синего львов или у них Вольтрон инвалид?..
Антон заметил Бяшу еще до того как подбежал к школе. Тот курил у забора, меж прутьев которого мог легко пройти взрослый человек, и при виде друга радостно оскалился.
— Даров, Антох, — он крепко пожал чужую руку. — Ты прям вовремя, на, я только подумал, что ты из-под надзора выбраться не сможешь.
— Не, все хорошо, я сбежал, когда мама в магазин ушла, — Антон нервно улыбнулся, смотря по сторонам. — А Ромка где?
Бяша расплылся в ехидной улыбке.
— А че, — он игриво подвигал бровями, — уже не терпится?
Антон прыснул и шутливо ударил его кулаком в плечо. Бяша тоже повеселился.
— Ща докурю и пойду за ним, — объяснил он. — Мы договорились, что я тип при всем классе скажу что его там девчонка ждет, на.
Антон кивнул и неожиданно почувствовал, как потеют ладони. Он засунул руку в карман и нащупал гладкий флакончик маминой помады. В животе волнительно сжалось, и дело тут было даже не в Ромке и не в том, что он мальчик. Антон же вообще как бы никогда никого не целовал (ну, исключая родственные целования в щечку, конечно). Сам факт того, что что-то настолько интимное случится с ним впервые заставлял нервничать, хоть эйфория немного притуплялась осознанием, что это все не по симпатии, а ради ревности девочки.
Антон хмыкнул, машинально махнув рукой собравшемуся за другом Бяше.
Подумать только: он будет целовать мальчика, чтобы вызвать ревность у девочки, которая им с этим мальчиком обоим нравится. Подобного, наверное, ни в одном мамином сериале нет.
По прикидкам Антона с момента ухода Бяши и его возвращением с нервным Ромкой прошло не больше пяти минут, значит на все у них еще есть достаточно времени на то чтобы… ну, на все, короче.
— Здаров, — как-то сипло проговорил Ромка, пожимая Антону ладонь и не смотря ему в лицо.
— Привет, — Тоша недоуменно уставился на него. — Ты в порядке?
Ромка неловко потер шею и привалился спиной к каменной стене. Солнце светило во всю, но в тени маленькой постройки было прохладно и свежо.
— Да, заебись, — как-то рвано ответил Пятифан и стоящий у угла Бяша хохотнул.
— Не обращай внимание, Тох, он просто курить пиздец хочет, — пояснил он весело. — Сегодня ни разу не затянулся чтоб на тебя сигами не вонять, на.
— Бяша, ебаный ты сыр, завались! — рявкнул вмиг раскрасневшийся Ромка. — У меня времени просто не было, блять!
Антон тихо прячет улыбку, пока Бяша продолжает веселиться.
— Да че ты, Ромыч, все свои, — уже откровенно паясничал он, кивая в сторону друзей. — Вон Тоха тоже ради тебя нарядился, на, как на свадьбу!
Теперь настала очередь Петрова давиться воздухом и краснеть.
— Да я… — промямлил он. — Да я просто не мог же в обычной куртке пойти, родители бы заметили.
Рома быстро окидывает его взглядом, но ничего не говорит, лишь хохлится словно замерзший воробей.
— Да я ниче и не говорю, на, — пожимает плечами Бяша. — Все, я на шухере, ебать.
Бяша привалился боком к стене и Рома, что-то прошипев сквозь зубы, неожиданно повернулся к Антону, буравя его каким-то диковатым взглядом.
— Принес? — спросил он чуть тише, как в фильмах спрашивают товар у барыги.
Вторя своим ассоциациям Антон сделал серьезное лицо.
— А ты принес деньги? — пробасил он.
Рома на секунду замер, затем медленно поднял ошарашенный взгляд на Антона словно ожидая, что тот сейчас начнет пускать пену изо рта и ходить колесом. Затем его доселе хмурое лицо неожиданно прояснилось и прыснул, едва не давясь.
— Тоха, блять, — едва говорил он, стараясь остановить нервный смех, но вместо этого веселясь еще сильнее. — Что у тебя в башке вообще происходит?
Антон пожал плечами и тоже улыбнулся. Меньше всего ему сейчас хотелось чтобы Рома так сильно загонялся по херне, что не мог бы посмотреть ему в глаза. Когда Ромка отдышался, Антон достал из кармана помаду и протянул ее приятелю. Рома с интересом взял ее, покрутил в руках, а затем открыл колпачок.
— Блять, ты реально самую красную взял? — несмотря на тяжкий вздох, выглядел он скорее заинтересованным.
Антон закатил глаза.
— Нет, я вообще всю косметичку принес чтоб мы тут до вечера выбирали какая больше подойдет, — огрызнулся он.
Ромка было хотел что-то ответить, но, видимо передумал. Наверное, понял, что и так слишком много на Антона свалил и придираться уже как-то слишком нагло.
Петров не стал дальше развивать спор и лишь фыркнул. Вообще, у них в компании Рома как бы был самым агрессивным и заводился с полоборота, но иногда, когда он чувствовал, что для него действительно идут на уступки или делают что-то исключительно по дружбе, он смягчался настолько, что позволял в свою сторону даже такую грубость, за которую обычно втащил бы не думая. Антон, правда, никогда не получал от него даже в дни плохого настроения, но подозревал, что когда-нибудь подобная участь может грозить и ему.
— Тебе вообще нормально без зеркала там или какой-нибудь такой херни? — уже мягче поинтересовался Ромка, явно пытаясь сгладить углы после их короткого пререкания.
Когда-нибудь, но не сейчас, когда Рома все еще так осторожно к нему подступается и искренне переживает из-за ссор.
— Я не подумал, — не таясь признается Антон, озираясь в поисках хоть чего-то, что могло бы заменить ему зеркало.
— Ох, ты, — Ромка нигранно-раздраженно скривился. — Давай сюда эту хуйню.
Антон растерянно протянул раскрытую ладонь и приятель выхватил помаду, чертыхнувшись, а затем вдруг приблизился почти вплотную. Опешив, Антон было рефлекторно отступил, но Рома зашипел на него, притягивая обратно за ворот свитера.
— Стой смирно, едрен батон, — выдохнул он прямо в лицо. — Я просто тебе помогу, чтоб мы тут еще неделю не стояли.
До нижней губы дотронулось что-то влажное и гладкое, затем короткими мазками пошло в уголок рта. Антон замер, в оцепенении понимая, что Ромка его красит. Бяша сбоку тихо хмыкнул; Петров скосил на него глаза и прежде чем друг отвернулся, успел заметить на его лице насмешку. Вот уж кто явно веселился.
— Тоха, ты можешь рот хоть открыть, я так нихуя накрасить не могу, — Ромка раздражался все сильнее.
Антон послушно открыл рот и натянул губы как это делала мама. Рома издал одобрительный звук и дело пошло быстрее. Они стояли вплотную и лица их были так близко, что Антон чувствовал ромино дыхание подбородком и мог разглядеть светлые крапинки в радужках его глаз.
Было так странно осознавать что через несколько минут ему нужно будет его поцеловать.
Пятифан быстро прошелся помадой от одного края рта к другому, потом, видимо, удовлетворившись нижней губой, решил накрасить и верхнюю. Антон, перехватив его руку, под недоуменный взгляд быстро сомкнул губы и поелозил ими друг об друга, распределяя помаду.
— Нихуя ты, — своеобразно хвалит Ромка, а потом ехидно ухмыляется: — Че, красился до этого что ли?
— Да, когда в прошлой школе друзей целовал. Всех сразу, — в том же тоне ответил Антон. — Мама так делает. Ты никогда не видел?
Ромка замер, смотря на губы приятеля. Его взгляд потяжелел, но стоило моргнуть и в нем не осталось и признака замешательства.
— Моя мамка года три назад сбежала, — неожиданно тихо сказал он. — Оставила меня с батей и ушла.
Антон глянул на него и Рома тоже на секунду поднял взгляд, почти сразу же возвращаясь к рисованию контура.
— Прости, — тихо выдохнул Тоша, практически не шевелясь.
— Все хорошо, — точно так же осторожно сказал Рома.
Помада закрылась с характерным щелчком, но мальчики не отодвинулись. Ромка вдруг стал отстраненным, будто вспомнил что-то, что уже давно не вызывало в нем ни боли, ни радости.
Антон сглотнул и этот звук привлек чужое внимание. Рома перехватил его взгляд, быстро глянул на красные губы и снова посмотрел в глаза, а затем вздохнул.
— Братан, это пиздец, — честно сказал он, смотря то ли сочувствующе, то ли насмешливо.
Антон насупился, но быстро нашелся с ответом.
— Пиздец красиво? — переспросил он, нарочито кокетливо накрутив на палец несуществующую длинную прядь волос.
— Если бы, — Рома по-доброму усмехнулся и покачал головой. — Но долг друга говорить правду.
— Что-то когда я нормально выгляжу, ты мне правду не говоришь, — буркнул Антон и Бяша поддакнул.
— Действительно, Ромыч, Тоха ради тебя вон че делает, а ты даже слова приятного не скажешь, на, — мальчик широко улыбнулся, смотря то на опешившего Рому, то на накрашенного Антона. — Девчонкам надо комплименты говорить, даже если они на пугало похожи, на.
Закатив глаза, Рома с секунду поколебался, а затем посмотрел на своего главного помогатора в сегодняшнем плане. Петров, подхватив игру, скромненько сложил ладошки на груди и выжидательно замер.
— Тош, — начал Пятифан, смотря прямо Антону в глаза, но затем не выдержал и вновь уставился на губы. — Тош, бля, это просто полный пиздец, я не знаю, как ты домой пойдешь.
— Осторожно, — хмыкнул Антон.
Его взгляд тоже опустился ниже и уперся в чужие ботинки. Время неумолимо шло и было бы обидно прийти сюда, разукраситься и даже не исполнить задуманное, поэтому нужно было брать быка за рога.
— Как, — сипло начал Антон, — как мне тебя целовать?
Рома скривился и страдальчески вздохнул. Вся эта ситуация вызывала в нем такой несусветный стыд, что, увидь их сейчас хоть кто-то посторонний, он бы сумел обратить себя в пыль одной силой мысли.
— Блять, ну, в щеку давай, — вторя своим словам он повернулся в сторону Бяши и тыкнул себя пальцем под скулу.
Антон сделал глубокий вдох, словно перед погружением в воду, а затем вдруг понял, что боится. И стремается. И стесняется.
— Ну че ты? — спросил заинтригованный Бяша, в конец выбивая друга из колеи. — Будет че, не?
— Бяш, завались нахуй, — огрызнулся Ромка, замечая чужое неуютное состояние.
Бяша тут же отвернулся, буркнув что-то про то, как они тут до весны стоять будут, но больше не прессовал. Антон страдальчески выдохнул и, сняв очки, потер переносицу. Ромка как-то совсем уж притих, а потом, похоже, решился.
— Тох, все нормально, — начал он. — Хуйня был план, не мучайся.
Он уже было отталкивается от стены и почти что зовет Бяшу, чтобы тот дал ему сигарету как вдруг его толкают обратно. Ромка жмурится скорее рефлекторно, чем от боли в затылке, которым приложился о стену, или в зубах, которыми он клацнул с громким стуком. Первым его желанием является возмущение, но как только он, еще не отойдя от звезд перед глазами, набирает в грудь воздуха, мир вдруг сужается до поразительно маленького размера, и даже не смотря, Рома уже понимает, что это такое мягкое прижимается к его щеке.
Антон замирает всего на пару секунд, а затем отстраняется, не чувствуя ни отвращения, ни восторга, ни смеси этих чувств. Очки, до этого вдавившиеся дужкой в переносицу, слегка скосились и мальчик поправил их, задумчиво раскладывая в уме по полочкам собственные ощущения, после сделанного оказавшиеся совершенно неожиданными. Ну, то есть… щека как щека. Мягкая и теплая, уже не по-детски бархатная, но еще и не грубая. Румяная очень. Он даже немного разочарован именно своими ощущениями, но взгляд приковывает яркий красный след на щеке замершего Ромки — именно такой, каким его изображают в фильмах, красивый и ровный отпечаток крепкого поцелуя.
— Ну, нормально вроде, — констатирует он, а затем усмехается, — и даже не слюняво, заметь.
Немного порозовевший Ромка закатывает глаза.
— Вот уж спасибо, — хмыкает он, а затем почему-то сомневается. — Это вообще похоже на какой-то жест симпатии?
Антон было хочет кивнуть, но призадумывается. Такие яркие одинокие следы всегда расцветали на их с Олей щеках, когда они приезжали к папиной сестре и она — высокая яркая тетенька — расцеловывала единственных племянников. Смотрелось это скорее отечески, как какое-то приветствие. Романтика подразумевает скорее то, что тебе не хочется отрываться от любимого.
— Выглядит, будто тебя наша продавщица с ларька засосать пыталась, но ты убежал, на, — хохотнул сбоку Бяша. — Вообще огня не чувствуется.
— Бяша, ты, блять, на шухере стоишь, вот и стой! — шикнул на него Рома, а затем повернулся к Антону, ожидая вердикт. — Ну?
— Ну, — Тоша почесал затылок, силясь подобрать формулировку помягче, но почти сразу сдался: — Ну, блин, Бяша прав. Тебя реально будто теть Зина поцеловала.
— Блять.
Ромка расстроенно нахмурился и опустил голову и Антон вдруг почувствовал к нему что-то совсем новое, отдаленно напоминающее то, что он чувствовал к Оле. Причиной этому послужила одна простая вещь — ничего не изменилось. Антон стоял дурак дураком, накрашенный самой яркой маминой помадой и след его поцелуя горел на Ромкиной щеке как бутон розы, но между ними ничего не поменялось. Да, они оба смутились, но это было вовсе не то конфузное смущение, когда люди делают что-то вместе, а потом настолько жалеют об этом, что перестают общаться. Произошедшее сейчас же вообще не вызвало в мальчиках ничего отрицательного — чувство было скорее простым. Таким же простым, как платонический поцелуй родителей, полученный от другого человека.
Антон не имел ничего против того чтобы повторить его, если это может помочь, поэтому когда Рома тянется к щеке чтобы стереть помадный след, он перехватывает его руку и, опережая вопрос, поясняет:
— Я могу еще раз поцеловать, чтобы выглядело, будто тебя прям ждали.
Рома моргает, молчит пару секунд, видимо, обдумывая все, а потом уточняет:
— А тебе не западло?
— Неа, это оказалось не противно, — просто пожимает мальчик плечами. — А тебе как?
Рома вторит его движению и тоже не выказывает особой неприязни, вновь подставляя лицо, но уже более спокойно.
— Я в разные места поцелую, чтоб видно было, — предупреждает школьник.
— Лады, только торопись, а то урок скоро, — кивает Рома и покорно опускает руки по швам. — И очки сними, они мне на ебало давят.
Второй поцелуй приходится на висок. Третий остается красным на веке. Половина четвертого пачкает темную бровь.
Антон дотрагивается до Роминого подбородка и осторожно приподнимает и опускает его голову чтобы не приходилось вставать на носочки — они практически одного роста, но Рома сутулится и в какой-то момент опять начинает стесняться, поэтому его приходится самостоятельно шевелить. Расстояние между ними сокращается, Антон становится вплотную, вжимает приятеля в стену, но тот только недовольно мычит и не вырывается, лишь хватает Петрова за локоть, чтобы в случае чего отстранить.
Это на самом деле вообще не противно и не гадко. Ромка еще мальчишка и кожа его все еще нежная и мягкая, и про себя Антон благодарит одноклассника за то, что он додумался сегодня не курить и пахнет сейчас от него скорее чем-то молочным и фруктовым, поэтому если забыться, то вполне можно представить, что расцеловываешь хорошенькую девочку, но сейчас в голову никто не лезет, да и делать такое странно. Да и с какой девочкой при поцелуях была бы вероятность, что она в любой момент вспылит и вмажет тебе кулаком в глаз?
Да и как бы по задумке это же Антон должен был быть девочкой, нет?
Губы касаются крыла холодного Ромкиного носа; тот немного морщится и Антон уже думает, что его сейчас отпихнут, но вместо этого ощущает что вторая рука Ромы протискивается между их телами и сжимает его плечо. Секунду мальчик медлит, но приятель все еще не вырывается, поэтому Антон немного смелеет.
Как вообще в такой ситуации должна вести себя влюбленная девочка? Вот приходит к ней Ромка на тайное рандеву; вот стоит, опираясь о стену, и спрашивает что случилось; вот она его за что-то благодарит и признается в симпатии. Что должно случиться дальше, чтобы события привели бы к тому, что происходило сейчас, вообразить было сложно. Признаться, Антон представлял себе все немного не так — скорее всего с Ромкой девчата захотят некоторой смены доминанта, но, судя по всему, Тоша либо просто очень инициативная девочка, либо Ромка слишком робкий мальчик в этом плане. Хотя, учитывая то, как он опускает глаза перед Полей, все действительно может быть связано исключительно с его смущением от близости с любимой. От мысли, что когда-нибудь Пятифана будет так же зажимать Полина, а он сам будет только краснеть и преданно на нее пялится, становится вдруг смешно и грустно.
Полина вряд ли хоть когда-нибудь обратит на Ромку внимание.
В какой-то момент Рома, видимо, хочет что-то сказать — он поворачивает голову совершенно не к месту и вместо щеки губы касаются уголка его рта, в тот же момент отстраняясь. Помада уже почти стерлась и след заметно бледнее, но недопоцелуй остается видным. Глаза Ромки испуганно расширяются, но вместо того чтобы встрепенуться он быстро косится в сторону Бяши и Антон, хоть и видит все очень мутно, может поклясться, что не заметив ответного взгляда мальчик тут же расслабляется. Антон горячо выдыхает через рот и Рома вздрагивает, отворачиваясь и жмурясь. Его шея выглядывает из-под воротника и непроизвольно возникает мысль поцеловать и ее, раз уж тайная поклонница вот прям настолько смелая, но наваждение быстро спадает. Нет, это уже точно перебор.
— Все, последний, — говорит Антон тихо и ответом ему служит лишь кивок.
В очередной раз мальчик крепко прижимается губами к чужому лицу — на этот раз куда-то в уголок челюсти — и вдруг слышит что-то новое — сдавленный заикающийся вдох, заставляющий сразу напрячься. В погоне за собственными мыслями Антон как-то упустил момент когда Ромка перестал подавать хоть какие-то признаки сознания поэтому, отстраняясь, уже был готов просить прощение, но что-то в состоянии товарища, его позе и движениях заставило самого помереть.
Бяша сбоку хохотнул.
— Блять, Тох, пощади ты его уже, на, — мальчик едва держался чтоб не засмеяться. — Ромыч к такому непривыкший.
Антон недоуменно отстраняется дальше, надевает очки на нос и тут же понимает в чем дело.
Медленно повернувшись сначала к Бяше, а затем обратно к Ромке он искренне не знает, что сказать. Пятифан, в отличии от него, скорее всего, знает, но попросту не может, потому что прижатый чужими руками к стене он, раскрасневшись как после нескольких километров галопом, сейчас расфокусированно смотрит на Антона мутными синими глазами и глубоко дышит, заикаясь, словно не может справиться с количеством поступающего в кровь кислорода. Держа его и находясь так близко Петров мог поклясться, что он практически чувствовал, как весь Рома пульсирует в такт собственному сердечному ритму, слышимому даже за пределами его тела. Руки его сжимались на боках Антона, словно они стояли на краю пропасти и в любой момент могли рухнуть. Или будто сам Ромка уже рухнул.
— Э, — голос надломился и мальчик попытался прокашляться, — ты… Ты как?
Ромка сделал судорожный вдох и лицо, которое без очков казалось Антону красным именно из-за размазавшейся помады, раскраснелось еще больше, глаза забегали по сторонам и он явно не знал, как себя успокоить. Левая сторона его лица — щека, висок, бровь, скула, подбородок, веко, край рта и даже немного ухо — была тут и там измазана поцелуями и временами растертыми следами чужой симпатии.
— Н-нормально, — хрипло отвечает Рома и Антон, наконец, его отпускает, делая шаг назад, но пульсация в ладонях не проходит, наоборот: теперь он весь ощущает себя сплошным ритмом, как будто находится на танцполе, где колонки пускают мощные вибрации.
Ощущая жар собственного лица Антон вдруг пугается, потому что если он чувствует не Ромкин пульс, а свой, то у него явно что-то не так с сердечным ритмом.
Ну, то есть…
Разве сердце вообще может биться так быстро?..
— Да оно и видно, что вам обоим нормально, на, — усмехнулся Бяша, заставив зардеться даже Антона, а затем обратился непосредственно к лучшему другу: — Тебе помочь или сам дойдешь, Ромео?
Рома, еще шевелящийся и красный до ушей, показывает ему средний палец, а затем косится на Антона и вдруг расплывается в оскале — след от поцелуя в уголке рта растягивается словно мармелад.
— Нет, ну ты с этой помадой какой-то дурачок.
— Иди нахер, — Антон совсем не обиженно пихнул его в плечо и затем опустился на корточки, загребая в ладонь чистый снег и аккуратно стирая им помаду с лица. — Я ради тебя такой красивый пришел, а ты…
Сбоку раздался смешок, а затем совсем тихие слова:
— Без помады ты симпатичнее.
Антон замер, не понимая, причудилось ли ему, но в тот момент, когда он уже собирался повернуться, на его плечи вдруг опустились чужие руки, лицо Ромы оказалось совсем близко. Мальчик рефлекторно потянулся обнять в ответ, но друг, быстро прижавшись к его щеке своей, тут же отстранился, самодовольно улыбаясь.
Осознание пришло несколько запоздало, и под смех друзей Антон ошарашенно потер в том месте, где к нему прижималась Ромина щека. Маслянистый след оставил на пальцах красные разводы и Антон вспыхнул как маков цвет.
— Рома, блять! — гаркнул он, понимая, что приятель специально отпечатал на нем следы помады. — Мне домой как идти?!
Кинутый со злости снежок попадает Ромке в локоть, но он смеется лишь сильнее, уже направляясь к школе.
— Так же, как и мне! — кричит Пятифан, махая рукой.
На солнце его зацелованное лицо оказывается еще ярче и выражает такое чистое веселье, что на секунду Антону почти хочется, чтобы все знали — эти следы оставил он.
На следующий день еще не дойдя до класса, школьник понимает, что вчера Рома произвел фурор. Вся их параллель то и дело шушукалась и несколько раз Петров отчетливо слышал фамилию друга. Это вызывало улыбку — план удался, осталось только посмотреть на реакцию Полины. Будет смешно если она реально ушла вчера пораньше.
— Тоха, на! — едва зайдя в кабинет мальчик заметил приятелей.
Бяша радостно подскочил и крепко стиснул его ладонь, Ромка со своего места тоже потянулся для рукопожатия.
— Короче, на, — Бяша едва не лопался от переполняющего его чувства ликования, словно он со вчерашнего дня только и ждал момента, чтоб рассказать Антону, чем там всем история закончилась, — вчера мы как в класс пришли там кипиш такой поднялся, что Ромыча вопросами едва в тайгу не унесло. Катька вообще четыре раза охуела и выхуеть не могла, за нее сплетни другие девчонки понесли.
— И как? — взволнованно подтолкнул Антон.
Бяша вдруг хихикнул, а Рома, и до сих пор выглядя не очень счастливым, вздохнул.
— Они походу весь вечер эту хуйню мусолили и, сука, — Пятифан сам едва не засмеялся, качая головой, — эти гении все решили, что меня старшеклассница какая-то приметила. Типа сверстницы такие помады не используют и теперь они всей толпой пытаются вычислить, кто у нас в шакальне такой красится. Носятся, примечают, сравнивают. Я вообще в ахуях с этого цирка ебаного.
Антон сочувствующе улыбнулся. Было видно, что Рома не совсем доволен исходом, но все еще питал надежду на то, что хотя бы еще не пришедшая Полина отреагировала так, как бы ему хотелось.
— Ну, хоть на теть Зину не подумали, — усмехнулся Петров. — Вот где был бы настоящий цирк.
— Ой, бля, — Ромка покачал головой, — еще не вечер.
Полина пришла как раз за минуту до начала урока и то, что она определенно в курсе сплетен, было понятно сразу же. Она только мельком глянула на Рому, но в этом взгляде — тайном и заинтересованном — читалось так много нового, что в секунду Антон поверил в то, что план сработал.
А в следующую секунду понял, что совершенно неожиданно мысль об этом его не просто не радует, а скорее даже тяготит. Осознание это словно окатило его холодной водой, потому что вопреки здравому смыслу он вдруг понял, что все это время не просто не верил, что Рома с Полиной сойдутся.
Он этого не хотел.
Антон замер с занесенной над тетрадью ручкой и тупо уставился на лист. Ему вспомнился вчерашний день: то, как Рома стоял к нему совсем близко; то, как их дыхания смешивались в одно; то, какая мягкая у другого мальчика кожа; то, как после странного короткого поцелуя почти в губы он его не оттолкнул, а лишь раскраснелся сильнее, чем в любой другой раз краснел перед Полей; то, как держал его за куртку не чтобы оттолкнуть, а чтобы сам Антон не отстранился.
Голова вновь стала горячей и мальчик почти что ошарашенно медленно продвигался к той мысли, которую отрицал и не замечал.
Боже. Они же… Они же получается буквально тайно целовались за школой. Почему до него только сейчас дошло как абсурдно это звучит?
На парту перед ним прилетел сложенный клочок бумаги. Антон вскинул голову и тут же наткнулся на недоуменный Ромин взгляд, а уже затем заметил другую пару глаз, что смотрела на него со второй парты среднего ряда. Полина выглядела заинтригованной и многозначительно поглядывала на записку, как бы намекая, что послала ее именно она.
Антон сглотнул. Так, начитается. Сейчас он развернет бумажку, а там аккуратным Полининым почерком будут идти расспросы о том, на кого это Рома переключил свое внимание, насколько эта девочка красивее и не все ли еще потеряно. Антон, естественно, как настоящий друг подбодрит ее, а потом расскажет обо всем Роме и уже завтра эти двое начнут ходить по школе за ручку.
Только не радует такая перспектива совершенно.
Листок аккуратно расправляется в руках и мальчик, уже готовясь натягивать улыбку, читает аккуратно выведенные строчки. Ничего не понимает. Читает еще раз.
И замирает.
«Антош, ты слышал, что у Ромы девочка появилась? Я очень рада! Не хочу показаться грубой, но я думала, что он уже вовек не отвяжется. Как смотришь на то, чтоб прогуляться вместе после школы?»
Почему-то хочется провалиться сквозь землю, но так как быстрая смерть не наступает в течении минуты, Антон все же быстро пишет ответ и отправляет его обратно Полине.