Видеть сны

Шерлок рассеяно смотрит в окно, за которым всё укрыто беспроглядной пеленой ночи. В забрызганном дождём стекле отражается вся захламленная комната. Шерлок не видит ничего впереди, в засыпающей тьме, кое-где разбавленной контрастным оранжевым светом уличных фонарей, и не хочет видеть, что позади него. Поэтому смотрит в отражение собственных глаз, которые кажутся ему поразительно широко раскрытыми. А ведь он сегодня изрядно устал. Шерлок легко касается вспотевшей ладонью холодного стекла на том месте, где медленно исчезает мутный след от его теплого дыхания. В голове появляется жужжание или даже потрескивание, прошедшее в мозг от слегка касающихся стеклянной глади пальцев. Как странно. Он убирает ладонь. Теперь он может представить в мыслях, как пахнет плачущий дождь, пытающийся пробить стекло своими массивными каплями. — Джон? — он кидает мимолётный взгляд на отражение, чуть ниже и правее уровня расположения собственных глаз. Его личный блоггер немного отстранённо кивает головой, показывая, что он слушает. — Я не могу сосредоточиться на убийстве Дафны Эванс. Мне не нравится её сахарный диабет и крошки на полу, прямо рядом со столом. Джон молчит, но Шерлок чувствует повисший в воздухе невысказанный вопрос. — И не дает покоя этот дождь. Почему я чувствую запах гари и ещё один… мужской парфюм с примесью… Не важно. Не смотри на меня так. Мне просто не нравится запах этого нового дождя. Шерлоку не нравится не сам дождь, превратившийся постепенно в ливень, а его собственное восприятие обыкновенной воды, льющейся стеной с неба, как и было, в общем-то, задумано в природном круговороте. Наука терпит поражение, когда поднявшийся с места Джон резко, с негодованием открывает окно, порыв ветра заносит ледяной шквал в комнату, обозлённо пытаясь намочить завернутые рукава его рубашки… а рубашка остаётся абсолютно сухой. «Дождь всё такой же, как и был, чёртов умник. Я просто купил новый одеколон, как ты мог не заметить?» — слышит Холмс за спиной, прежде чем раздаётся едва различимый в шуме дождя шелест открываемой на странице семнадцать газеты. Шерлок встряхивает мокрые руки, с которых капли разлетаются на стены, бумаги, обивку мебели, всё то же стекло, только уже с обратной стороны, закрывает окно и садится перед телевизором, молчаливо наблюдая за несколькими серо-жёлтыми пятнышками от фар машины, пробежавшим по всем поверхностям комнаты. Он не чувствует должного холода, только неприятное шипение прямо внутри черепа, словно там провели провода под напряжением в 750 киловольт. У этой Дафны явно были гости, только как они смогли зайти, если… — Джон, — громко вскрикивает Шерлок, встрепенувшись, — я понял, почему дождь так странно пахнет. Но Уотсон даже не поворачивается, не улыбается своей вечно восторженной улыбкой и не торопит Шерлока покончить со всем этим делом поскорее, чтобы успеть к обычно стынущему, но аппетитно пахнущему ужину. Просто молчит. И это молчание заставляет провода в голове шипеть и болезненно вибрировать. Джон не говорит с ним ни о чём. Даже о погоде. --- — Джон, — громко вскрикивает Шерлок, встрепенувшись, — я понял, почему дождь так странно пахнет. — Правда? — тот в ответ удивлённо приподнимает брови, откладывая газету двухдневной давности в сторону. — Теперь я абсолютно уверен. Самоубийство, слепленное под убийство. Интересный палиндром с одинаковым исходом, такого я давно не встречал. — Наконец-то, надеюсь, теперь то ты перестанешь будить меня своим ночным шастаньем из стороны в сторону, — Джон хмыкает, подтягиваясь и разминая затекшую спину, — звонить Грегу? — Нет, мы сейчас поедем ещё в одно место. Это пока только неподтвержденная, но определённо верная теория. Служаки из Ярда потребуют объяснения. Собирайся, — Холмс скорым вихрем взметнул полами туманно-синего халата, бросаясь за курткой сожителя, не прекращая победно-сладко усмехаться. — О, Шерлок, нет-нет-нет, Шерлок, — тоскливо тянет Уотсон, когда его практически насильно запихивают в его же куртку, — у меня была ужасно богатая на всякие сопливости смена, я хотел выспаться перед очередной такой же. — Как ты можешь спать, когда Лондон буквально дышит убийствами, неразрешёнными загадками, азартом погони! Она была христианкой и наверняка подумала, что в момент, когда дуло коснулось её виска, Бог отчего-то отвернулся. Шерлок чувствует, как его сердце заходится в радостном ритме, блестящие глаза излучают странно-фанатичный свет, идущий прямо из глубины его отнюдь не ангельской души. Он поворачивает голову, чтобы спросить, готов ли Джон к очередному приключению, но вместо привычно нахохлившегося соседа видит бьющий в глаза утренний свет. Детектив в непонимании хлопает ресницами полторы секунды, не больше. А затем отворачивается в тихом бешенстве от слепящей белизны, понимая, что Бог, если тот и существует, отвернулся от него, а не от Дафны Эванс, хладнокровно разрезавшей тонкую нить своей жизни одним движением указательного пальца. --- Всплески неконтролируемой ярости не были в привычках Шерлока Холмса. Но Джон молчит уже полмесяца, изредка шелестя газетой, открывая ночью окно или включая ненадолго галдящий телевизор. Шерлоку не хватает элементарного «Эй, я же смотрел матч, верни пульт, засранец» и «Ты не ел вторые сутки. Не сядешь сейчас же за стол, я запру тебя в твоей спальне вместе с этим чертовым двести раз остывшим ростбифом». Чувство неразделённой потери таких простых слов и гнетущая тишина делают Шерлока подобным дикому зверю, загнанному в браконьерскую клетку и не знающему, что ему делать в этом новом душном мире, в котором всё через полоску. Только Шерлок свободен, сыт и здоров, но дышать воздухом этого нового мира всё равно не хочет, искренне скучая своим вольнолюбивым сердцем по утренним приветствиям и окрикам с просьбой быть всё-таки осторожным. Сорвавшись, Холмс чувствует, как шальная волна, способная сломать своей силой целые дамбы, накрывает полыхающие угли мыслей и нервов невероятной усталостью, даже, хм, скорбью. Уотсон поднимает ранее вольный взгляд, окидывает им всю разгоряченную фигуру детектива, несмело улыбается серыми губами или только их уголками, разворачивается и просто уходит. Всё так же молча. А, стой, Джон, ты позабыл свою чёрную куртку и гребаную совесть, бравый солдат! Военврач, бывший, разумеется, пропадает на четыре дня. Этого времени Холмсу вполне хватает для понимания своей ошибки, осознания вины, безрезультатного поиска и возникновения мысли позвонить бывшим подружкам. Найти номер — сущие пустяки и пара просмотров личной переписки, а попытка его набрать оказывается изначально провальной. Шерлоку отчего-то упрямо кажется, что из-за глупой ссоры Джон не пойдет в теплую постель к женщине. Это было бы вполне логично, но Джон бы не стал поступать так с ним. Кто на проводе? Сара, добрый вечер, может, даже ночи. Сначала приятный голос спрашивает, потом молчит, выслушивая, а затем начинает говорить что-то необъяснимо спокойное мягким тоном, в котором Шерлок безошибочно различает дрожащие слёзный нотки. Он бросает нечто вроде извинений за то, что напрасно потревожил, уже после слов «… нет, Шерлок, Джон не пришёл ко мне, он вообще больше…» отключает соединение и небрежным жестом откидывает сотовый на покрывало цвета искрящегося льда. --- Глаза всё того же цвета искрящегося льда прищурено вглядываются в чужие, небесные, в которых обнажённым в бою мечом сверкает злость, которую способен понять даже ни на что негодный в теориях эмоций Шерлок. Холмс примерно оценивает силу кулака, готового ударить его в лицо, да и вообще куда угодно — обманный маневр мог быть вполне в духе отставного военного. — Шерлок, — даже в словах звенит напряжение. Холмс вдыхает неприятный прелый воздух какой-то пустынной подворотни, на секунду прикрывая глаза. За это единственное мгновение все его органы чувств обостряются, воспринимая даже дуновение ветра необыкновенно богатым источником запахов, мозг внезапно принимает одно единственно верное решение, промучившись перед этим не одну неделю. — Ты просто невероятно ужасен и упрям. Шерлок слышит эти обыкновенные слова громом для чутко слышащих ушей, но всё равно делает шаг вперёд и, не вынимая руки из карманов, чтобы ещё больше не нарушить чужое личное пространство, мягко касается своими похолодевшими на северном ветре губами других губ, так и застывших на полуслове. Четыре с половиной секунды. Никакой реакции. Ни ответной, ни отторгающей. — Веселишься с новыми экспериментами? — голос Джона неожиданно холоден, взгляд искромётен. Система не то чтобы даёт сбой, но определенно стопорится. Но затем снова начинает работу, даже восстановив дыхание и приведя в порядок пульс, на то она и выверенная годами система. — Да, — звучит колкий ответ. Системе плохо, и если холод в чужом голосе останется, она зачахнет, но никогда не пойдет на попятную. — Хорошо. Иначе бы я точно не сдержался и врезал тебе хорошенько. --- Серый Джон, как он его привык называть за глаза, находится совершенно случайно. Шерлок идёт по людной улице. Вокруг него не люди, а калейдоскоп. Всюду детали, случайно подмеченные мелочи, шарфы, пальто, усталые лица, которые он видит потом только в памяти, а не сейчас и прямо перед собой. Внезапно… знакомая рубашка, слегка измявшаяся сзади. Холмс стоит на светофоре, зеленый давно загорелся, пуская цветной людской поток по дороге, а он всё стоит на бордюре, краем глаза отмечая, как Джон встает сбоку. Видимо, не собирается переходить дорогу без него. — Не замёрз? — шелест, не слова. Уотсон отрицательно качает головой, поднимая свой серый взгляд, и твердой рукой пихает Шерлока вперёд. — Извините! — какой-то рябой парень извинительно улыбается, обгоняя детектива. — Не хотел вас так сильно задеть. Но тому уже нет дела. Они с Джоном спешат на очередное кровавое расследование. --- Шерлок держит в руках скрипку и смычок, играя что-то печально-тягучее. Пока пальцы замирают на нужной начальной ноте, в мыслях песня подходит уже практически к концу. Внезапно обтянутых шёлковой рубашкой плеч аккуратно, будто стеснительно, касается чужая рука, а маленькие тёмные волоски на шее начинают шевелиться от тёплого дыхания, в котором чувствуется запах печенья и чая. Холмс не убирает скрипку, не поворачивает головы. — Хочешь провести ответный эксперимент? Извини, я занят. — но руку не убирают, хотя голосом Шерлока можно резать по металлу. — Можешь врезать мне в ответную, Шерлок, если то, что я сказал, чуть было не стало одной из моих самых больших ошибок в жизни, — шепчет Джон, и скрипка в одно мгновение оказывается на полу, прислонённой к дивану, а лицо Уотсона в узких ладонях Шерлока. Холмс не может не улыбаться, теряясь в этом тепле, дыхании, прикосновениях, в этом чёртовом счастье, обволакивающем тебя в кокон, дрожащего и задыхающегося. Кажется, именно так люди теряются в любви. --- Шерлок просыпается из-за того, что в легких не хватает воздуха. Всё лицо мокрое. И Шерлок даже готов поверить, что оно мокрое от слёз, потому что сердце сдавливает огненными тисками, а руки, недавно касавшиеся чужой влажной кожи, пронзает тысячами игл. Но это не слезы, соли не чувствуется вовсе. Нет, конечно, что за глупость. Скорее, ржавчина. Мужчина запрокидывает голову наверх, приподнимаясь на локтях и путаясь в грязно-серой простыне. На блевотно-зеленом потолке, каким он являлся при дневном свете, ясно обозначилось больше и дальше расползающееся пятно. Холмс устало откидывается обратно на подушку, слушая, как за его стеной мужик распинает молодую девушку на койке дешевого отеля, заставляя ту молить Бога продолжать эту сладостную пытку. С каким-то мазохистским чувством Шерлок продолжает слушать этот цирк, хотя внутри него яростно бьётся довольно понятное отвращение. Он не идет стучать в картонную стену с явной просьбой о тишине, он лишь лежит, вглядываясь во влажную темноту, строя в голове огромное множество догадок, почему же капает с верхнего этажа. --- Шерлок больше не может видеть сны. Он пытается заставить себя не видеть их. Они такие яркие, такие живые, такие близкие, что иногда заставляют забыть о реальности, о приключениях, о жизни, о Сером Джоне, в конце-то концов. Холмс начинает спать по три часа, но даже его гениальный мозг отказывается работать в таких критических и накалённых ситуациях, поэтому приходится возвращать прежний режим. Он ставит будильник по пять раз за ночь, выматывает себя всевозможными делами, занимаясь даже теми, на которые раньше бы только презрительно глянул и швырнул папку с Делом №** куда подальше. План в Скотланд-Ярде перевыполнен, Салли стоически сносит все подколы, Андерсон удаляется по первой просьбе в соседние комнаты, а Грегори только смотрит, изредка прося Шерлока выспаться или поесть, прямо указывая на его ужасно вымотанный вид. Все молчат. Шерлок изредка позволяет промелькнуть во взгляде тихой ненависти, а потом с рвением принимается за очередную жертву мелких денег и пошлой любви. Потому что дома его ждут сны. Непозволительная роскошь. Вечером Шерлок смотрит на напряженно сидящего в кресле нового Джона, который совершенно не похож на прежнего. Шерлоку совсем не нравится этот новый. Но даже Сара говорит, что со старым дела обстоят туго. Шерлок не понимает почему, но не спорит. — Ты уже месяц ходишь в одной и той же рубашке, — задумчиво произносит детектив. — Она ужасно грязная, надень свитер. Который тебе подарила миссис Хадсон, сегодня, может, сходим к ней на чай. Ты ведь сам просил. На бордовой рубашке ужасающе странная вещь. Прямо на груди разрослась огромная коричнево-чёрная клякса. Такая пугающая, но весьма подходящая по виду бледно-серым губам и тусклым глазам, в которых остывали потухшие звезды. — Я сам его принесу. Шерлок чувствует себя не в своей тарелке, когда переступает порог комнаты Уотсона, его запылившейся обители. Это не сантименты, Шерлок уверен, но отчего-то касаться платяного шкафа с чужой одеждой, хранящей запахи и воспоминания, он не хочет. Проходит в середину, потом присаживается на кровать. «Не молчи, прошу тебя, скажи, что тебе пора спать и чтобы я слезал с твоей гребаной кровати». Дело Стива оказалось на удивление завораживающим, но и выматывающим не меньше. — Не забудь закрыть окно, — шепчет Шерлок, проваливаясь в сон и чувствуя, как его курчавых прядей волос нежно касаются. Наверняка это Джон пытается извиниться за своё необычное продолжительное молчание. Легкие ветерок лениво перебирает волосы, залезая под домашнюю рубашку. Но Джон же всё равно рядом. --- Перед ним Майкрофт Холмс. Всё прежний. И даже сидящий рядом Джон отмечает это ироничной горькой улыбкой. — Шерлок, — мягко начинает он, подаваясь чуточку вперед из-за своего массивного стола из красного дерева, отчего желание отпустить какую-нибудь колкую шуточку снова возникает, зарождаясь внутри неприятным зудом. Видимо, у Шерлока с детства аллергия на эту приторность и заботу. — Ты обещал посещать врача согласно графику. Почему вчера мне позвонили, сообщив… — У нас были дела, в которые тебе не стоит лезть, дорогой братец. — Вот именно, что "у нас". Нет никакого "вас", Шерлок, в этом и есть вся проблема! — Майкрофт уже невероятно раздражен и раззадорен упрямой глупостью — ой ли — брата. — Ты понимаешь, что люди… — Мне нет до них дела, Майкрофт. На следующий прием обязательно загляну, раз тебя это так беспокоит, — мужчина порывисто поднимается на ноги, цепкими пальцами хватает предназначенную для него папку со стола и, без единого слова прощания, удаляется, минуя сурового вида охрану на входе. Майкрофт только прячет лицо в руках, чувствуя, как привычный для него мир Шерлока беспокойно шатается, переворачивается и теперь висит буквально на волоске до полного краха. --- За небольшим мутным окошком такси мелькает оживленный Лондон, поражающий приезжих своей статной красотой, нравами и историей. Холмсу-младшему как всегда нет никакого дела — в его руках уже просмотренная папка с документами, куда затесался случайным образом отчёт месячной давности. Какой интересный намёк. Дело №31*2* Он пробегает глазами по тексту. Террористический взрыв; огромный продовольственно-развлекательный центр в середине города; списки погибших; списки раненых; списки схваченных…Списки, списки, от людей остались лишь имена, напечатанные бездушной машиной черными чернилами, кажется, одиннадцатым шрифтом. И только на обратной стороне приписано шариковой черной ручкой, мужчиной, левшой, написано в спешке. Слежение за: 1) Джон Хэмиш Ватсон, **** года рождения. Прекращено. Причина: смерть от пулевого ранения на месте, мгновенная, без мед.вмешательства. 2) Шерлок *** Холмс, **** года рождения. Продолжено. Последствия теракта: пулевое ранение в голову, на данный момент не представляет угрозы здоровью, реабилитация не пройдена проходится на данный момент ****года. Передать М.Холмсу, лично в руки. К.Х. Шерлок бездумно водит взглядом по кривым строчкам, отчаянно жмущимся друг к другу. Перед глазами стоит только изумленно-вопросительный взгляд и окровавленные бледно-розовые губы, на которых блестят осколки и ставшая малиново-алой слюна. И чувствуется ненависть, тонны разрывающей все чувства добродетели изнутри ненависти, и слышится запах гари и мужского одеколона, которым пах тот омывающий лица плачущих людей дождь. --- Шерлок неподвижно лежит в кромешной тьме в комнате с запертой дверью и задёрнутыми занавесками. На его неожиданно большой кровати рядом примостился Серый Джон. Он такой прозрачно-бледный, не излучающий звездный свет, а наоборот — поглощающий его, что Шерлоку кажется: проведи рукой, а та пройдет сквозь него, задев пустоту. Майкрофт поступил как последняя свинья, и Шерлок чувствует, как больно вспоминать о том дожде даже тающему на глазах Джону. Его собственные провода с электричеством, видимо, вырубила защитная система. Если нет, отчего тогда в голове так непозволительно тихо? Они лежат, вглядываясь в глубину души друг друга сквозь устало смотрящие глаза одного и удивленно распахнутые бесцветные другого. Холмс устал. Он слышит, какую заунывную барабанную дробь выдает снаружи вновь занимающийся дождь, чувствует на своих губах дыхание со вкусом домашнего печенья, что согревает его изнутри, ощущает тяжесть воздуха, пуховым покрывалом покрывшей его изнывающее от усталости и тоски тело. — Я бы хотел, Джон, хотел бы видеть эти сны всегда, — шепчут губы. Шерлоку не отвечают, но он видит на лице Джона понимающую печальную улыбку. Такую, что была и у старого Джона, даже, может, ещё искренней. Я буду возвращаться туда, где будешь ты. Я не могу мстить, могу лишь смотреть сквозь тебя на других, кто для меня не значит ничего. Не могу касаться и слышать, могу только смотреть. Шерлок закрывает глаза. Какая глупая несправедливость. — Не забывай обо мне, — Уотсон растерян, но твердо уверен в своей задумке. Солдаты не отступают. Серый Джон поднимается с кровати, оставляет на белеющем в темноте лбу невесомый поцелуй ветра и, распахнув окно настежь, выходит через него, забирая с собой все эти яркие и словно бы ожившие сны, запрятав — как в кейс подмышкой — у себя в голове. В новых снах Холмса нет места Джону, ни старому, ни новому, но он не обижается и не ворчит. В общем-то, это его собственный выбор. Ведь Шерлок должен быть свободен. Иначе сны заберут его с собой навсегда.