Совершенство зрелости

С документами на бледных руках мужчина сел на диван, напротив Ромы. Петрову было лет 26, может меньше. Он приходил к Пятифану, когда тот совершал очередные шалости. Антона высылали как некого "назидателя" всяких хулиганов, на деле же он был педагогом и пытался вразумить мальчику, что избивать сверстников за "различие и слабость", нельзя. Мальчик мало что слушал и вникал, он просто смотрел на невероятную красоту зрелого мужчины. Роме было семнадцать, и он только мечтал о широких плечах и зрелом лице. У Петрова были белоснежные короткие локоны волос, реснички, которые будто снежинкой упали. Голубые, глубокие глаза с кристально чистыми окалами плясков голубых теней и светов от блика лучезарного солнца. На руке золотые часы с серебряным кольцом, который он теребил в руках, поджимая губы. Он был чем-то совершенным, роскошным и казалось что до него никак не дойдет рука простого смертного, он словно ангел, был изящным и грациозным. В мужчине чувствовалась "порода", и зрелость, совершенство. У ангелоподобного мужчины была поставленная речь, в суть которой Рома не вникал, а лишь слышал тихий голос с хорошо подобранными словами. – А вы долго это учили? Стояли перед зеркалом и думали все эти слова? Белые ресницы дернулись, как шерстка, и мужчина внимательными голубизнами посмотрел на мальчика, поправляя округлые очки. – М, это базовая подготовка. Губы Ромы растянулись в улыбке, обнажая клыкастую пасть. Эта комната была закрытой, а здесь никто не ходил, их никто не слышит. Потому что это почти что психологический сеанс с педагогом. – А мне кажется, это с самого начала у вас, талант! Рома странно очарованно глядел на мужчину, разглядывая его разбегающими зрачками. Бледное лицо Петрова вытянулось, и он недоуменно дёрнул бровями вверх. Он начал крутить в руке кольцо, будто бы в напряжении, а Рома сидел, тихо и послушно. Он ждал ответа Антона. – Нет, конечно. Никто не совершенен, Пятифан. «Нет, нет, Петров. Вы – совершенство, и если я не могу достичь вашего уровня, нужно достичься вас» мысли крутились восвояси. Мальчик был совсем не рад такой быстрой смене темы в общении и почерневшими глазами посмотрел на поджимающего руки в свое пальто Петрова. Рома встал с места, держа в кармане нож-бабочку, приближаясь к мужчине. Мальчик был недалеко, и глядел прямо на Антона с необузданным интересом. Петров напрягся, хмуря свои брови, глядя на мальчика. – Пятифан, садись на место. Петров из-за всех сил пытался держать авторитет, но сиплый и в данный момент дрогнувший голос никак не способствовал этому. Комната начала быть душной и полу-черное освещение кабинета было коту под хвост, ведь доставляло лишь больше дискомфорта для Петрова. Рома дернулся на него, прижимая к дивану, судорожно оклемая руки мужчины за пределы дивана, пытаясь обездвижить. Роман взял нож-бабочку, и приставил прямо в горлу, и барахтания Петрова прекратились. Он безмолвно замер. Что творит этот сумасшедший юноша? – Мальчик мой.. Пятифан, убери нож. Я же сказал еще в начале, мы сможем все обсудить, я помогу тебе с проблемами с отцом. С срывающимся голосом проговорил Антон, нервированно глядя на перекосившееся лицо мальчика при упоминании отца. Кажется это усугубило ситуацию. – Молчи. Почти рёвом выплюнул Пятифан, шаря мозолистыми руками по белоснежным бокам пыхтящего мужчины. *** Кабинет был душным, и тяжелое дыхание не скрывалось за стенами обоев. Почти что мрак в помещении делало игры с тенями, передавая каждое движение мышц. Петров затравленно хныкал в руку Романа, пока тот зажимал его рот. Глаза слиплись от обилия слез, очки разбились и лежат совсем одинокие на полу, по щекам стекали слезы, которые перетекали к зажатой руке Пятифана. Кожа была неприятно шершавой и пятнистой, весь в поту. Рома двигался рвано, мощно с движками обделывая новые потоки. Член бешено двигался внутри мужчины, и он лежал с облепленными руками и обезуменно всхлипывал от боли. Когти и мозолистые руки подростка сжимали бледную кожу Антона, давя мужскую плоть в руках. Удивительно, но Пятифан был крупнее, нежели зрелый мужчина под ним, похоже баскетбол и рукопашные бои пошли на пользу развития мускулатур. Рома терзал когтями бедра мужчины, то раздвигая, то наоборот сжимая и чувствуя эйфорию от зажатости члена между щек. Антон выпученными глазами смотрел куда-то вглубь коридора, пытаясь найти хоть тени и отголоски живой души, но чувствовал болезненные вибрации и жесткие толчки, которые заставляли содрогаться и стонать. Было больно. Его, прилежного учителя, примерного взрослого мужчину, трахают прямо здесь, на грязном от слипшегося предэякулята кожаном диване. Казалось вот-вот и он потеряется от настигающего ужаса боли и терзания. Нож-бабочка опасно виляла у шеи, немного подтекая под кожу и маленькая струйка крови капала. Капала и по шее и по бедрам. Член содрогался в дырочке, и Пятифан низко рыча, как обезумевший зверь, вколачивался в Петрова, кусая его шею и сильнее притягивая ножевину. По внутренней стороне бедра капали кровные струи, прямо как на шее. Осквернен ещё юным зверем. Грязные руки касались его бледной кожи, и он сжимался, пытаясь уйти в тисках, дабы не ощущать эти аморальные касания к себе. Он не хотел, нет-нет. Антон случайно прикусил руку Пятифана, от чего тот толкнулся резче, вырывая из мужчины отчаянный крик боли. Все тело болело, требовало прекращения, но зверь лишь больше и больше забирал силы. Рома звериными глазами и оскалом склонился над сжимающимся от резких толчков Петрова, и вдарил ему по голове, сокрушая насильно. Антон хотел раскрыть рот и закричать, но рука еще сильнее сжала его, расплеская кровь по всему телу, бледнее, бледнее, бледнее. Зверь толкался, безумно, грязно и член входил по окровавленной дырочке, касаясь самых кишков, гниляя всю плоть, всё тело. И безумные, не услышанные крики мужчины растворялись под напором руки зверя, что сжимал лишь сильнее, не желая отпускать совершенство.