*
Stray kids — Lonely St.
Родиться в семье чистокровных ведьм — всё равно, что выиграть в лотерее путёвку в лёгкую и беззаботную жизнь. Так считает любой, кто знаком с Хан Джисоном, но не он сам. Безусловно, он из семьи с хорошим статусом и богатой историей. Чистокровные всегда в почёте, тем более, что их становится всё меньше. Им легко даётся освоение магии, с младших классов у таких ведьм прогресс идёт семимильными шагами, в университет их берут без вступительных экзаменов, стоит ли говорить про отсутствие проблем с поиском работы? Каждый раз у Джисона глаза закатываются, когда он слышит, как же ему повезло. Может, он просто бракованный какой-то, но с самого детства в его жизни всё идёт не так. Магия плещется в нём и постоянно ищет выход, что юная ведьма не в силах контролировать. Случайно подожжённые небрежным касанием предметы или превращённые в лягушек одноклассники — обычная история. К слову, возвращение им человеческого облика оказалось делом куда более муторным. На четырнадцатый день рождения каждая ведьма обзаводится фамильяром. Часть души откалывается и принимает форму зверя, что накапливает и преумножает магию своего хозяина, помогая поддерживать баланс. Как же все завидовали Джисону, когда у него появился маленький дракон с отливающими синевой чешуйками. Не сова какая-нибудь или хорёк, а настоящий дракон! Джисон себе не завидует. Да, определённо стало легче, когда фамильяр перенял у него часть неуёмной энергии, что постоянно пульсировала по организму, но приручение дракона в корне отличается от воспитания кота или кролика. Усмирить его дикий нрав под силу немногим, поэтому такой фамильяр достаётся исключительным людям. Джисон себя таковым не считает и в очередной раз виновато улыбается соседке, обещая восстановить её сожжённый газон. Так проходит переходный возраст Джисона — с уймой неудач, проблем и полным непринятием себя. После окончания школы, которое сложно назвать успешным, Джисона отправляют в лучшую академию для ведьм, куда его нехотя, но берут. Всё же чистокровность даёт некоторые привилегии. Но к ужасу родителей, Джисон выбирает факультет зельеварения. — Это просто смешно! — всплёскивает руками мама. — Ты загубишь свой потенциал! Может, дар Джисону был дан для чего-то большего, но со своими баллами он рад, что его взяли хотя бы на это. Факультет зельеварения — наименее престижный в академии, потому что туда берут даже самых слабых полукровок, если у них хорошие баллы. Ухаживать за растениями и варить из них снадобья можно и без особого дара, достаточно быть старательным и прилежным учеником. Джисон себя таковым не считает, но выбирает этот факультет, посчитав его менее травмоопасным для себя и окружающих. Поначалу Джисону даже нравится, он погружается в учёбу, однако вскоре осознаёт, что ему не хватает усидчивости, чтобы зубрить травы и способы их применения, и вскоре пробелы в знаниях дают о себе знать. Родители лишь одаривают осуждающими взглядами, мол, выбрал самый глупый и бесперспективный факультет, и всё равно не справляется. К третьему курсу Джисон смиряется с клеймом позора семьи. Он не обещает блестящую карьеру и не торопится искать подходящую партию для удачного замужества. Как-никак, а он единственный ребёнок в семье, и отказ от женитьбы предвещает окончание рода чистокровных ведьм. В общем, в свои двадцать лет, когда по идее происходит рассвет сил, Джисон погружается в хандру. Единственный, кто его поддерживает — фамильяр Бёрн, что по ночам забирается к плачущему Джисону под одеяло и вытягивается вдоль спины, делясь теплом. Всё бесит. Бесит метла, что постоянно не слушается хозяина и периодически сбрасывает его с седла, отчего приходится украшать коленки очередным пластырем. Бесит преподаватель травничества, высмеивающий Джисона за неспособность выучить полезные свойства огромного списка цветов и нарочито занижающий оценки. Он и без того изнывает над учебниками до поздней ночи, хотя ему рано вставать, чтобы успеть на экспресс до академии, который, к слову, его тоже бесит. Добираться на учёбу приходится на другой конец земного шара, без преувеличения, что возможно сделать за полтора часа на межпространственном экспрессе, который отбывает от Главного вокзала в семь утра и не минутой позже. Тёмные круги под глазами Джисона свидетельствуют о том, как он задолбался каждое утро тащиться на станцию, чтобы не схлопотать пропуск и не отрабатывать потом сверхурочные. Очередное утро, Джисон с трудом добирается до станции на сумасбродной метле, мечтая, чтобы Бёрн вырос и возил его самостоятельно, что решило бы часть его проблем. До отправления остаётся пять минут, когда Джисон бежит по надземному переходу на дальнюю платформу. В отличие от остальных, её рельсы никуда не ведут, обрываясь. Здесь хотя бы нет толпы, только он и какой-то прилизанный, одетый с иголочки мальчик, одаривающий презрительным взглядом. «Вот же зазнайка!» — негодует про себя Джисон, приглаживая взлохмаченные долгим полётом волосы. Солнце печёт нещадно, и даже летняя форма в виде рубашки с короткими рукавами, шорт до колен и зелёного галстука, который является отличительной частью формы зельеваров, не уменьшает его страдания. Мантия перекинута через локоть — в ней слишком жарко. Подходит время прибытия, и воздух в начале платформы охватывает дрожь. Как же Джисон удивился этому во время своей первой поездки на Межпространственном экспрессе! Кажется, ему тогда было двенадцать. Колебания воздуха усиливаются, кажется, он в этом месте вот-вот должен лопнуть, что и происходит, когда его на всех парах разрезает чёрный экспресс с громким гудком. Бёрн взлетает и оборачивается вокруг шеи хозяина, зацепившись плотнее хвостом. Джисон хмыкает. Его дракон не любит других фамильяров, стараясь избегать контакта. Людям и другим расам запрещено прикасаться к чужим фамильярам, это считается грубым тоном, но те между собой прекрасно контактируют. Ну, большинство из них. Двери с лёгким скрипом расходятся, впуская немногочисленных пассажиров внутрь. Джисон всегда садится в последний, самый немноголюдный вагон, но и он похож на зоопарк. Приходится смотреть под ноги, чтобы не дай бог не наступить на мышь или кролика, над головой порхают воробей и канарейка, и Джисон бледнеет, когда чуть не задевает чьего-то мохнатого паука, расположившегося на углу подголовника. Джисон забивается в самый конец, где никого нет, и занимает место у окна. Бёрн сворачивается на его коленях и выдыхает две тоненькие струйки дыма, погружаясь в сон. Сегодня как раз запланирован тест по травничеству, так что Джисон открывает конспект, намереваясь повторить плохо выученные темы. Выходит, мягко говоря, так себе. После короткого сна голова как ватой набита, информация совсем не обрабатывается. Единственное, чего сейчас хочется — это немного поспать. Джисон честно борется первые минут пятнадцать, но вскоре голова опускается вбок, соприкасаясь с нагретым стеклом, и разум погружается в сон. Бёрн будит Джисона укусом в плечо, от которого юная ведьма подпрыгивает на месте. Дракон нервно летает взад-вперёд, явно на что-то намекая. Джисон сонно всматривается вперёд, с ужасом обнаруживая, что вагон пуст. Какой ужас, он чуть не пропустил станцию! А ведь Академия — это конечная. Спешно схватив потрёпанный портфель, Джисон выбегает на платформу, Бёрн следует за ним, кружа над головой. Стоит им выйти, как двери закрываются, а поезд набирает скорость. Но это место мало похоже на Академию… Поезд остановился на пустыре. Сонный мозг медленно обрабатывает информацию, но то, что нужная станция пропущена, Джисон понимает почти сразу с проступившим холодным потом и резво разворачивается на каблуках, но экспресс набирает ход, скрываясь в пространстве. — Нет-нет-нет… чёрт тебя дери! — Джисон бежит до конца платформы, но экспресс растворяется в воздухе, а юная ведьма спотыкается и падает на колени. Отлично, просто отлично: застрять незнамо где, когда у тебя тест по травничеству. И ведь профессору не объяснишь, что проспал станцию. Джисон приводит дыхание в порядок и подходит к обшарпанному стенду с расписанием. На деревянном табло только одна дата: двадцатое мая. Сегодняшняя. — Да вы издеваетесь! — Джисон хватается за голову. Да он не только тест пропустит такими темпами, а ещё и целый год, застряв… а кстати, где он? Взгляд возвращается к стенду, на котором крупными буквами выбито: «Перепутье». Странно, Джисон не слышал о подобном месте. Спустившись с платформы, Джисон оглядывается. Пустырь не кажется таким огромным, наоборот, он заканчивается обрывом. Самое странное здесь — темнота. По расписанию поезд прибывает в десять утра, а отбывает в пятнадцать минут одиннадцатого, по идее, должно быть достаточно светло, но небо почти чёрное, украшено россыпью звёзд. От станции идёт мощёная каменная дорожка, освещённая фонарными столбами. Не имея другого ориентира, Джисон следует по ней, пока не подходит к единственному на пустыре засохшему ветвистому дереву. Перешагивая толстенные вековые корни, Джисон приближается к краю обрыва, где с замершим сердцем падает на задницу. Это не просто край, буквально конец земли. Впереди, насколько можно разглядеть, простирается тьма. Там, внизу, даже звёзды не светят, просто ничего, сплошное небытие. Джисон опасливо отползает назад и прячется за стволом дерева. Бёрн не менее обеспокоен, мечется из стороны в сторону и совершенно не знает, как успокоить хозяина, лишь распаляет его тревожность. Сделав круг, дракон замечает по другую сторону платформы ветхий домик и громко рычит, привлекая к себе внимание, но никто не откликается. Тогда Бёрн возвращается к Джисону и аккуратно треплет когтями за волосы, намекая следовать за ним. — Да иду я, иду, — кое-как отбившись от назойливого фамильяра, Джисон следует к деревянному домику с покосившейся крышей и местами отпавшей черепицей. Не выглядит уютно, но за неимением альтернатив сойдёт. Не успевает Джисон приблизиться к дому, как натыкается на что-то плотное, сразу отпрянув. Очередные игры с пространством? Воздух идёт рябью, и стоит надавить перед собой — ладонь проминает что-то осязаемое, но невидимое, по консистенции напоминающее желе. Собравшись с духом, Джисон уверенно шагает вперёд, проходя сквозь барьер. В нос тут же ударяют сотни запахов и густых ароматов, что тяжело вдохнуть. Из пустыря Джисон попадает в невиданной красоты сад, засаженный множеством деревьев и кустов, а главное — в нём светит солнце! Оно выглядит совсем как настоящее, но учитывая, что Джисон видел снаружи — сложно догадаться, каким даром обладает человек, способный создать столь естественную экосферу! Домик больше не выглядит ветхим — стёкла в окнах целые, дверь исправно держится на петлях, и крыша обещает быть надёжной. Кажется вполне уютным, однако метла, что Джисон прижимает к груди, нервно дрожит, а Бёрн скулит под ногами. Что может вызвать у них такое беспокойство? Из-за угла домика выходит невысокий мужчина в зелёном балахоне, прижимая к себе охапку полыни. Он напевает под нос на ходу сочинённую мелодию и совсем не обращает внимания на остановившегося в нескольких метрах Джисона. — Извините, — неловко мнётся Джисон, выходит тихо, но незнакомец вздрагивает от чужого голоса, едва не выронив травы. Так они и играют в гляделки несколько секунд, пока Джисон не отворачивается первым — неловко всё это. Незнакомец поначалу ошарашен, но больше он кажется недовольным. — Как ты попал сюда? — хозяин этого странного места хмурится. — Эм, я пропустил свою станцию, не подскажете, как мне вернуться домой? — Это невозможно, ты врёшь, — твёрдо стоит на своём незнакомец, чем не нравится Джисону всё больше. — Поезд не привозит сюда… всяких. Давно не привозит. Но я имею ввиду, как ты прошёл через барьер? — Разве там была сложность? Как обычно хожу — так и прошёл, — вскипает Джисон. Что за парад глупых вопросов? — Ну как прошёл — так и уходи, раз это так просто. Незнакомец поудобней перехватывает вязанку трав и направляется в дом. Как ни крути — это единственный человек, который встретился на пути, если он человек вообще, и разойтись с ним как минимум глупо. Джисон догоняет и подставляет черенок метлы, мешая закрыть дверь. — Извините, что так вторгся к вам, но я правда не знаю, как вернуться домой. Там написано, что поезд ходит раз в год. — Может быть приедет по расписанию, а может и нет, — пожимает плечами незнакомец. — Дверь закроешь? — То есть как? — хлопает глазками Джисон. — Ты действительно не понимаешь, где находишься? — в голосе зарождаются нотки раздражения. — На станции «Перепутье». Только, эм… не подскажете, в какой мы стране? Незнакомец выгибает бровь, мол, «ты шутишь надо мной?», но Джисон отвечает самым честным потерянным взглядом, на который только способен. У щенят и то хуже получается. — Проходи, — вымученно вздыхает незнакомец и скрывается в глубине хижины, сбрасывая полынь на столик. Джисону дважды повторять не надо, он шустро проскальзывает внутрь и закрывает за собой дверь, дождавшись, пока Бёрн проследует за ним. Хижина изнутри кажется просторней, чем снаружи. Кухня немного левее от входа: на большом столе разложена стопка книг, потухшая керосиновая свеча и стопка грязной посуды. Спальная отделена тяжёлыми шторами, но они приоткрыты и никак не скрывают расправленную постель и бардак, творящийся внутри. Вокруг творится хаос. Джисон не брезгливый, в его комнате бывали и более тяжёлые времена, и его это не беспокоило. В этой комнате даже воздух какой-то тяжелый, застоявшийся, хотя ничего не стоит открыть окна шире и впустить дивные ароматы сада. Дело в другом… — Ты так и не представился, — напоминает незнакомец, ставя на плиту чайник. Джисон еле удерживает себя от колкого: «вы, вообще-то, тоже» — Хан Джисон. Как мне к вам обращаться? — Минхо, я, как бы громко это не звучало, хозяин Перепутья. В Академии учишься? Завязывается более-менее приятный диалог, а Джисон с ужасом обнаруживает, что так и стоит изваянием на входе. Нужно вести себя более непринуждённо. Оглядевшись, Джисон ставит метлу к стене у входа, опуская к ней чемоданчик. Что-то не так. Хан ещё раз оглядывает свои пожитки и едва удерживается от стука по лбу. Мантия! Неужели в поезде забыл? В Академии ему устроят взбучку. — Ага, на зельевара. — Это я по галстуку понял. Так если узнал заведение и факультет по форме, зачем спрашивать? Странный он какой-то… Джисон неловко проходит к столу, усаживаясь на деревянный стул с резной спинкой. Он по-прежнему чувствует себя неуютно. Бёрн улавливает настроение хозяина и забирается на колени. — Итак, я уже убедился, что твоё попадание в Перепутье - случайность, и я уточню: помнишь ли ты что-то странное, идущее вразрез с обычным расписанием, предшествующее твоему попаданию сюда? Джисон силится вспомнить, но нет. Самое обычное утро. В подтверждение мыслей он качает головой. — И ты не знаешь, что такое Перепутье? Вновь лёгкое покачивание головой вместо ответа. — Айщ, чему только современную молодёжь учат! — всплёскивает руками Минхо. — Перепутье не находится в привычном твоему пониманию мире. Это пространственный разрыв, в который можно провалиться; он как, м-м-м… чёрная дыра в космосе. Таких существует много, но этот устроен сложнее. У Перепутья есть душа, и не каждого она может принять. Тех, кому нужна помощь этого места, привозит экспресс, но в последнее время с расписанием полный разлад! Мне не приходило сообщения, что сегодня прибудет поезд, хотя я должен быть в курсе. Джисон, честно говоря, мало что понимает. Помощь? Какая помощь? Что за расписание, если в его мире у экспресса даже не обозначена такая станция? — Помимо того, что тебя привёз поезд, хотя это не было запланировано, ты смог беспрепятственно пройти барьер, что вызывает ещё больше вопросов. Никто не может попасть в мой дом без моего личного разрешения, но это место будто насмехается надо мной, пригласив тебя в гости. Тем временем хижина наполняется лёгким свистом чайника. Минхо переставляет стопку грязной посуды со стола в раковину, освобождая примерно треть стола от хлама. Если он живёт один, почему так много мусора? В шкафчике, куда Джисону удаётся заглянуть краем глаза, оказываются ещё десятки кружек и чашек, так что если Минхо устроил бойкот посуде, продержаться он сможет долго. Чай оказывается терпким, но Минхо от души сыплет сахар в обе кружки, что компенсирует крепость. Вопросы пчёлами роятся в голове, Джисон не знает, с какого начать. Вместо этого он оглядывается на шорох шторы, из-за которой выходит пушистый чёрный кот. Увлечённый местом, куда он попал, Джисон даже не обратил внимания, что возле Минхо всё это время не было фамильяра. Но как это возможно, чтобы он разлучался со своей ведьмой? — Минхо, а как вы попали в Перепутье? — Это место выбрало меня, — пожимает тот плечами. — Но вы знаете об Академии… — Я не какой-то дикарь, — обиженно фыркает Минхо. — Раньше, когда поезд привозил ко мне гостей, они рассказывали немного о вашем мире. — Поскорей бы домой, — вздыхает Джисон. — Уже не терпится назад? — Конечно, — тушуется Джисон. Желание вернуться домой в его ситуации совершенно естественное и ожидаемое, почему же Минхо корит его за него? Тем временем кот забирается хозяину на колени и громко урчит. — Но в любом случае выходит, что я тут где-то на год, так что… могу я остаться у вас? — Кажется, у меня нет выбора, — тяжко вздыхает Минхо, будто ему против его воли подсунули нахлебника. Хотя… с какой стороны посмотреть. — Раз уж наше чаепитие знатно затянется, так что будь добр усвоить буквально пару правил: ничего не срывать в саду без разрешения и не заходить в мою спальню. Домашние дела распределим потом. Джисон кивает, всё ещё с трудом осознавая своё положение. Но с другой стороны, из всего можно извлечь пользу, верно? Как минимум, не придётся писать тест по травничеству. Допив чай, он приступает к первому подвигу — мытью посуды.*
Распределение домашних обязанностей? Ха, громко сказано. Минхо практически ничем не занимается по дому, пропадая в саду, за главного в хижине остаётся Найт — фамильяр Минхо. Кот не особо общительный, вечно спит и выползает только с появлением хозяина. Бёрн к нему не особо располагает и старается держаться подальше. Самому Джисону соорудили лежанку в противоположном углу. Скука — вещь страшная, оттого в первый же день Джисон берётся за уборку. Немного неловко наводить порядки в чужом доме, но управляется он быстро, несмотря на толстые слои пыли, от которых в носу постоянно щекочет и хочется чихнуть. За несколько часов чистота царит везде, кроме спальни Минхо, куда по непонятным причинам велено не заходить. К вечеру после упорной работы разыгрывается аппетит, и Джисон решает не дожидаться хозяина дома. Запрета трогать еду в доме что-то не припоминается, так что Джисон уверенно открывает холодильник, так и замерев перед пустыми полками. Все шкафчики также оказываются пусты, лишь в нижних хранится посуда, да на самой столешнице разложены травы, которые бы Джисон не решился жевать даже после недельной голодовки. Найт смотрит на него с усмешкой: ей богу, Джисон готов поклясться, что этот кот смеётся над ним. Минхо возвращается с наступлением темноты. Джисон к этому времени решает, что его жестоко обрекли на голодную смерть. — Наконец-то! — Джисон едва не подскакивает. — Извините, что рылся в ваших вещах, но я совсем не нашёл дома еды. Минхо будто и не слушает, ошалевшим взглядом окидывая хижину. Он не помнит, когда в последний раз наводил тут порядок. Отшельнический образ жизни даёт о себе знать, теперь даже неловко, что он так себя запустил. — Зачем? — Что — зачем? — Не понимает Джисон. — Не стоило тут прибираться, но в любом случае, спасибо. Джисон дует щёки. Он не ожидал громких оваций, но благодарить можно и без упрёков. Минхо открывает холодильник и под удивлённым взглядом выкладывает на стол миску с тонко нарезанной говядиной и овощами. — Откуда… — Бытовая магия, ничего особенного, — хмыкает Минхо. Забавно, что его рутинные занятия шокируют настолько. — Если захочу, там будут готовые блюда, но я предпочитаю готовить сам. Джисон садится за стол, сдерживая слюнки от вида аппетитно пахнущей говядины на сковороде. — Почему вы оставляете фамильяра дома, когда уходите? Как далеко он может находиться от вас? — Можно на ты, Джисон, я не сильно старше, — Минхо заканчивает приготовления и ставит сковороду на середину стола. — А также Найт слишком домосед, чтобы таскаться за мной, так что я передал ему больше своих жизненных сил, чтобы он мог существовать отдельно от меня. — Звучит как что-то сложное. Я не встречал ведьму, способную на такое, — Джисон восхищённо выдыхает. Ему сложно представить, каково это — расставаться с фамильяром, сделанного из частички твоей души, а главное — неужели в этом есть серьёзная необходимость? — При достатке времени можно освоить любую магию, — Минхо лениво жуёт кусочек говядины, не скрывая улыбки при виде уплетающего за обе щёки Джисона. Нельзя отрицать, что Минхо готовит превосходно. — К тому же, в самостоятельности фамильяра есть и плюсы: если со мной что-то случится, от этого не будет зависеть жизнь Найта. Джисон давится листом салата. Непонятно, что страшнее: мысли Минхо о том, что с ним непременно может что-то случиться, или фамильяру остаться жить без хозяина. Быть инвалидом, лишившимся большей части души. — Наверное, ты многое знаешь, — переводит тему Джисон. — Как давно ты в Перепутье? — Смотря как считать. В пространственных дырах время — вещь относительная. Пояснять эту информацию Минхо не берётся, увлекаясь ужином. О пространственных дырах Джисон слышал немногое и никогда всерьёз ими не увлекался. Даже не знал, что в них могут существовать целые миры по типу этого, потому Перепутье вызывает всё большее желание понять его. Понять Минхо. — Раз ты так много знаешь, возьмёшь в ученики? Минхо, мягко говоря, ошеломлён. За долгие годы он отвык от нормального общения, а тут ещё обучать кого-то… нет, наставник из него выйдет отстойный. Хочет что-то узнать? Может наблюдать, углубиться в бесчисленную литературу, которой накопилось достаточно за годы. Что-то объяснять… боже упаси. — Ничего хорошего из этой идеи не выйдет. — Я буду стараться, честно! — Стараний мало. С лёгким потрескиванием край скатерти занимается огнём. Джисон ойкает от неожиданности и отскакивает, а Минхо тушит пламя взмахом руки и хватает его за запястье, крепко сжимая. Магия, взбесившаяся внутри, выравнивает поток. Джисон давно не испытывал такого умиротворения на душе. Даже Бёрн, что суетился вокруг стола, успокаивается и ложится под стулом. — Я… я случайно, извини, — Джисон краснеет до кончиков ушей и отворачивается, сдерживая слёзы стыда. Ну вот, опять не проконтролировал скачок силы. — Как я не почувствовал раньше, — ошеломлённый Минхо водит большим пальцем по нежной коже запястья. Он первый, кому удалось усмирить магию Джисона. — У тебя, оказывается, большой дар. — Я знаю, но какой толк, если я не умею им пользоваться? — В тебе слишком много сил, учись не задействовать всё сразу, бери по чуть-чуть. — Я не умею. Минхо отнимает руку с тёплым смешком. Что ж, кажется, ему придётся взять эту юную ведьму под своё крыло, иначе он ненароком подожжёт ему хижину. — Ложись отдыхать, Джисон. Для концентрации тебе необходим здоровый сон. Ответив рассеянным кивком, Джисон бредёт к лежанке. Что бы Минхо с ним не сделал, в голову ударила внезапная сонливость. Связано ли усмирение магии с расслаблением всего организма? Возможно. Или это был экстренный ход, кто знает. Так или иначе, засыпает Джисон быстро, едва коснувшись подушки. Минхо готовиться ко сну не торопится. Дожидается, пока дыхание гостя выровняется, и присаживается на корточки у лежанки. Бёрн, лежавший в ногах калачиком, оживляется и перебирается выше, преграждая Минхо путь. В его запахе нет опасности, но инстинкты не позволяют подпустить незнакомца к хозяину. — Я хочу помочь, — заверяет Минхо. — Разве ты не хочешь, чтобы твой хозяин чувствовал себя лучше? Подождав, пока дракон успокоится и уползёт на подушки, Минхо присаживается на край, вплотную к Джисону. Его дыхание расслабленно, но стоит опустить ладонь на грудь, даже через рубаху кожу обжигает, будто бы у ведьмы жар. Насколько законно проворачивать подобное без разрешения? Минхо сам не уверен, что им движет, когда вторую руку он тянет к Бёрну, проводя по чешуйчатому боку. Дракон отзывается глухим рычанием, оно и ожидаемо. Никто не трогает чужих фамильяров без веских на то причин. Это буквально частичка чужой души, что-то сокровенное и личное. Прикрыв глаза, Минхо вытягивает из Джисона часть энергии, что тут же обжигает внутренности. Бедный, как он справлялся столькие годы? Магию нужно наращивать постепенно, подготавливая и укрепляя перед этим организм, а этот хрупкий сосуд до краёв наполнили раскалённой магмой. Собравшись, Минхо толкает энергию в фамильяра, и тот безропотно принимает её. Продолжается это до тех пор, пока тело под его ладонью не остывает до нормальных человеческих температур. — Спи крепко, — шепчет Минхо и перебирается на кровать. Подобные ритуалы нешуточно выматывают.*
Знакомство с садом начинается как всё в жизни Джисона — с ряда неудач. Нет, он не сжигает деревья, чего боялся поначалу. Наоборот, в последнее время магия подчиняется ему охотней, льётся внутри размеренным потоком, ускоряясь лишь после чрезмерного использования. Мешает скорее недостаток знаний и опыта. Сад Перепутья в корне отличается от теплиц Академии, многие растения Джисон видит впервые. Поначалу он по неосторожности заливает какие-то странные цветы, листья которых похожи на зубастые пасти. Оказывается, это плотоядные растения, высаженные вдоль клумб для защиты от насекомых, а полить нужно было всё до маленького забора из колышков. Джисон не знал. Как и то, как эти грядки выпалывать, и чуть не вырывает редкий экземпляр. Больше цветы Минхо ему не доверяет. В дальнем уголке сада сделан искусственный пруд, обложенный камнями, который приглядывается Джисону в первые дни. Нужно всего лишь время от времени чистить его от мусора сачком. В первый же день Джисон туда сваливается, не оценив контраста холодной воды с разгорячённой на солнце кожей, но в дальнейшем осторожничает. В общем, садоводство осваивается с трудом, но Джисон правда старается. Лучше идёт с отварами, которые он делает под чутким руководством Минхо. Джисон пять часов потеет над котелком, прежде чем сварить снадобье, которое оказалось… чистящим средством, разъедающим плесень. Ванную они отчищают будь здоров. Всё время Джисон усердно учится, чего не припоминает за собой давно, но его не покидает чувство бесполезности его стараний. Будто Минхо нагружает его грязной работой. Наверняка такая могущественная ведьма хранит более глубокие знания, которые по тем или иным причинам не хочет передавать. Джисон изучает библиотеку Минхо. Пока так, по корешкам, прикидывая, что может оказаться ему полезным, но большинство книг написаны на неизвестном древнем языке. Если не изменяет память, то его изучают на факультете тёмной магии, где чернокнижники имеют дело с душами. Интересно, что подобная литература забыла на полках Минхо? Ещё одну странность Джисон замечает в саду. Время от времени он бегает к пруду, чтобы уложиться с Берном в тени цветущей вишни и почитать те немногие книги, которые он способен понять. Одна такая оказывается о фамильярах. Первые главы повествуют о принципах деления души, главных правилах и основных ошибках в воспитании. Впервые перед ним настолько подробное руководство, им нельзя пренебречь. Солнце в обеденное время печёт сильнее всего, Джисон в обнимку с книгой после утренней рутины спешит в тень к пруду, как замечает, что два вишнёвых дерева из трёх исчезли. Отложив книгу к корням оставшегося дерева, Джисон исследует место, где раньше цвела вишня. Граница барьера точно была дальше. Последний раз он проходил её, когда встретился с Минхо, с тех пор у него не было причин покидать границы сада. Впрочем, Минхо этого не запрещал, верно? Джисон аккуратно надавливает на плотную воздушную стену, выходя на холодный пустырь. Прямо под два стремительно увядающих дерева. Под ногами гниющие лепестки, трава пожухла и опустилась на потрескавшуюся высушенную землю. Ветка, которой на пробу касается Джисон, с лёгким треском отваливается и падает под ноги. Бёрн взволнованно скулит, тут явно что-то не так.*
— Тебя что-то беспокоит? — спрашивает Минхо за ужином, заметив, что Джисон после возвращения сам не свой. — А? Прости, — Джисон так погрузился в мысли, что не сразу расслышал вопрос. — Я сегодня выходил за границы барьера. — Зачем? — Мне кажется, что он, как бы это сказать… сужается? Два вишнёвых дерева оказались снаружи и моментально засохли, хотя я был там вчера, всё было в порядке. — За пределами ужасный климат. Всё, что оказывается снаружи, погибает. Сам надолго не уходи — это может повлиять на твоё самочувствие. Там в целом делать нечего. Джисон опускает взгляд в тарелку. Вновь он получает слишком размытый ответ, Минхо не комментирует сужение барьера, но при этом произошедшее его не удивляет.*
— Научи меня древнему языку, — требовательно просит Джисон за завтраком. — Нет. И так всегда, когда у Джисона появляется миллион и ещё один вопрос. Приходится искать ответы самому. Минхо по-прежнему преподаёт азы садоводства и учит некоторым лёгким заклинаниям, упорство Джисона приводит к успешным результатам. В свободное время он летает на метле, обучает Бёрна и читает книги. Минхо по-прежнему загадка похлеще самого Перепутья. Джисон перебирает книги на неизвестном ему языке, и находится одна интересная с множеством иллюстраций. Выглядит она хуже всех — обложка заметно потрепана, некоторые страницы оторваны и Джисон едва не теряет их, когда открывает книгу. Все надписи и рисунки сделаны от руки, местами чуть размазаны. Где-то начертаны руны, где-то абзацы записаны второпях и строчки поехали. Но больше всего интересны рисунки, на которых изображены растения. Большинство Джисон видел в саду, изученном за прошедшее время вдоль и поперёк, но даже так некоторые нарисованные цветы ему в диковинку. На центральном развороте нарисована станция с ветвистым деревом позади, которое кажется донельзя знакомым. Точно! Именно его Джисон увидел в первый день попадания в Перепутье. Только на рисунке природа пышет жизнью, даже если это просто изображение, а в реальности за пределами барьера, насколько хватает глаз, простирается пустырь. Бёрн скулит в ногах, беспокоясь, что хозяин надолго завис в одной точке, и тычется мордой в лодыжку. Джисон вздрагивает, когда голой кожи касается горячее дыхание. Интерес так и подбивает узнать больше, картинки не дают ответов. Прихватив книгу, Джисон возвращается туда, откуда всё начиналось — на станцию. Покинув границы барьера, он тут же обхватывает себя, защищаясь от холода. Кажется, раньше было теплее. Мантия давно забыта в экспрессе, а в пределах барьера достаточно жарко, чтобы гулять в шортах и футболке. Это у Минхо привычка прятаться от солнца за лёгкой накидкой. Станция кажется ещё более обветшалой и угрюмой. Интереса ради Джисон проверяет расписание, но на нём по-прежнему отмечена только дата его приезда. Впрочем, Минхо бы сказал ему, если бы планировался приезд экспресса, верно? На днях Джисон проверял засохшие вишни: те буквально рассыпались на его глазах, но это могучее дерево из книжки держится стойко. Хан сверяется с рисунком, и заверяет себя, что это действительно то место. На том же развороте расписаны пояснения, но увы, перевести их не представляется возможным. Джисон обходит дерево и подмечает, что в коре ни единой трещины, будто оно просто осыпалось к зиме, а не погибло от странной засухи, постигнувшей Перепутье. Джисон прикладывает ладонь к корням и тут же одёргивает руку, получив в ответ удар магией, гораздо мощнее той, что плещется у него внутри. Это на пару секунд выбивает из колеи, но Джисон, привыкший искать приключения на одно место, тянется опять, в этот раз демонстрируя дереву свою магию — яркую, непредсказуемую, и в то же время любопытную и дружелюбную. Дерево оценивает его попытки познакомиться и больше не отталкивает. Подумать только, какая сила запечатана в этой коре! Джисон в жизни не сталкивался с такой мощью, что заставляет всё внутри трепетать. — Я хочу помочь, но не знаю, как, — возможно, это первые признаки потери рассудка, но Джисону всё равно. Он не до конца понимает, что случилось с этим местом и с Минхо, но есть внутри уверенность, что всё можно исправить. «Открой книгу» Сложно сказать, кто и откуда с ним говорит, но Джисон согласен признать, что сошёл с ума и слышит голоса в голове. Книгу он открывает на развороте с рисунком станции. Символы незнакомы и понятны одновременно, на интуитивном уровне. «Ничто живое не вечно, всё материальное однажды будет разрушено, а значит, никакой ценности не несёт. Гораздо важнее то, что не осязаемо и бестелесно: чувства, знания, души. Последнее невозможно ощутить или измерить, но при этом они уникальны и бесценны. Те, что потерялись и оказались на перепутье, могут спросить совет у Дерева Души»*
— Тебя долго не было, где пропал? — стоит Джисону пересечь порог хижины, как начинается допрос. Ощущается он именно так: когда возвращаешься с затянувшейся прогулки и получаешь волну негодования от родителей. — Читал, что-то случилось? — детская привычка сразу врать, чтобы избежать наказания. Джисон демонстративно кладёт книгу на полку и проходит за стол, накрытый к ужину. С какого момента Минхо стал злым взрослым, с которым нужно осторожничать? С тех пор, как предпочёл избегать ответов на вопросы Джисона, считая того слишком юным или недостойным? И что за недовольный прожигающий взгляд? У Джисона нет ограничений по перемещению, и он действительно часто зависает у пруда, увлёкшись чтением. Что изменилось? — Долго же ты читал книгу, в которой ни слова не понимаешь. Джисон прикусывает губу, лишь бы не возразить. Не покидает чувство, что он нашкодил, по незнанию сделав что-то запретное. Больше Минхо не давит, но до конца ужина в воздухе висит напряжение. Они ни разу не ссорились, закатывание глаз или ворчание — это самое страшное наказание от Минхо. Но в самом деле, если бы он объяснил чуть больше, то Джисону было бы легче избегать проблемы. — В нашем уговоре было два правила, — поднимается с места Минхо. — Теперь я добавляю третье: не покидай границы барьера. — Почему? Если это опасно, ты бы запретил в самом начале. — Я уже говорил, что это может ухудшить твоё самочувствие. Мне казалось, что побывав снаружи единожды, ты поймёшь, что делать там нечего, но я ошибался. — Я выходил дважды и чувствую себя прекрасно. — Не заставляй меня придумывать наказание за нарушение правил. Перепалка продолжалась бы дольше, да только Минхо, хлопнув ладонями по столу, выходит на крыльцо. Найт выбегает за ним, и это первый раз на памяти Джисона, когда кот покидает пределы хижины. Минхо опускается на верхнюю ступень, зарывшись пальцами в волосы. Прохладный вечерний воздух освежает мысли, от которых уже голова болит. Изначально Минхо установил запреты лишь на то, что Джисон мог бы повредить по незнанию. Поход к дереву же был вполне спланирован. Можно было запретить пользоваться библиотекой, выходить из дома или просто спрятать все книги на древнем языке. Но дерево душ всё равно бы нашло, как добиться своего. — Хочешь забрать его, да? — шепчет в пустоту Минхо, сжимая кулаки. Найт забирается на колени и трётся о грудь. С тех пор, как Минхо сделал фамильяра самостоятельным, он не чувствовал сильной привязанности, но видимо переживания хозяина напомнили коту, кто он есть на самом деле. — Тебе так нужны жертвы, хочешь наказать меня? Я Джисона тебе не отдам. Порыв ветра бьёт по лицу, Найт с громким мяуканьем спрыгивает с колен и прячется за спину. Минхо лишь усмехается: дерево так просто не сдастся. Он возвращается в хижину с наступлением темноты, когда Джисон уже крепко спит. Вместо того, чтобы отправиться в свою постель, Минхо присаживается на колени у чужой, проводя по нежной коже щеки. Бёрн рокочет что-то грудное, больше похожее на зёв, вызывая лишь усмешку. Совсем как хозяин: маленький такой, а храбрится, будто по размерам походит на своих дальних предков. Кожа под ладонью разгорячённая, будто у Джисона жар. Одно касание лба под взмокшей чёлкой, и догадки подтверждаются. Неужели магический дар опять разбушевался? Ранее Джисон чувствовал себя намного лучше, но неизвестно, как он уживался с такой силой внутри до попадания в Перепутье. Минхо кладёт ладонь на грудь в уже привычном жесте, направляет вторую к Бёрну, но стоит потянуться к энергии Джисона, как он натыкается на инородную, неизвестную, опасную. То, что поселилось внутри, бьёт мощным разрядом тока, и Минхо сразу прижимает пылающую от боли руку к груди. Это невозможно. Дерево столькие годы не выходит на контакт, тем более, на такой тесный. То самое тёмное закрылось глубоко внутри, но Минхо вновь чувствует эту древнюю энергию, только теперь её семя поселилось внутри одной маленькой глупой ведьмы. Когда Джисон вернулся, невозможно было не почувствовать следы контакта с деревом, но кто же знал, что всё настолько серьёзно. — Зачем ты это делаешь? — Джисон приоткрывает глаза и поворачивается в сторону нарушителя знакомства. Как Минхо не понял сразу, что он притворяется? — Я не спал последние разы, когда ты это делал, — продолжает Джисон. — Хватит думать, что я ничего не замечаю. Объясни, что творится с этим местом? Минхо поджимает губы. Его будто прижали к стене: ни шага в сторону. Ещё Джисон смотрит так испытывающе и молебно, что становится стыдно. Он заслуживает знать правду. — Пойдём, — тихо зовёт Минхо и направляется к своему спальному месту. Джисон неуверенно следует за ним. Вроде как это место было под запретом, но так и подмывает зайти на запретную территорию. — Это место существует вне привычного мира и не следит за его течением времени. Здесь его устанавливает хозяин Перепутья. — То есть ты? — Увы, я здесь что-то вроде засидевшегося гостя, — грустно усмехается Минхо и вешает на стену календарь, давненько припрятанный в ящик. — Извини, что обманул тебя. Стоит свечам зажечься и отбросить свет на бумагу, как Джисон холодеет от ужаса. На листе календаря отмечено двадцатое мая. День, когда он попал в Перепутье. Минхо показательно отрывает один лист за другим, но дата не меняется. — У Перепутья есть разум, есть сила, душа, но нет тела. Нет на свете живого существа, которое могло бы выдержать столь могучую энергию: любого она напросто разорвёт. Большая часть сконцентрирована в дереве и пронизывает это место насквозь. Перепутье притягивает заблудшие души, зависшие над пропастью жизни и смерти, и даёт им выбор: второй шанс или полное забвение. Но за столь щедрый подарок следует не менее высокая цена, и каждый может установить её сам, хозяин Перепутья не имеет права отказать в сделке. Я умирать не хотел, но и возвращаться не горел желанием. Минхо сглатывает, настраиваясь продолжать. Его руки подрагивают, и Джисон обхватывает ладони своими, молчаливо демонстрируя поддержку. — Я попросил остаться в этом месте, и Перепутье согласилось. Но я подписал контракт, не зная его условий, и не был готов, когда пришло время платить. За такой подарок дерево захотело забрать моего фамильяра, но я тайно провёл обряд разделения души. Конечно, подобное нарушение правил не сошло мне с рук, и дерево показывает своё могущество, медленно уничтожая всё, что я так долго и старательно взращивал. Оно могло убить меня в ту же минуту, но вместо этого изводит, загоняет в ловушку, и я знаю: наступит день, когда до меня доберутся. Поэтому прошу: будь аккуратнее и не выходи за пределы барьера лишний раз, тем более не возвращайся больше к дереву. Я пока поищу способ вызволить тебя отсюда. Джисон нервно сглатывает, не зная, что сказать. Столько времени он хотел разгадать тайну Перепутья, но теперь попросту не знает, что с ней делать. Дух дерева не показался ему злым, наоборот, древняя энергия была к нему благосклонна. Остаётся гадать, возьмут ли с него плату за столь радушный приём. — А что находится за пределами обрыва? — Забвение, — незамедлительно отвечает Минхо, понизив голос. Он не менее боится этого места, потому что знает — его плата неизбежна. — Те, кто отказывается бороться, отдают дереву душу и уходят за границу миров навсегда. Таков исход для всех, кто решил, что имеет право на распоряжение собственной жизнью: либо они платят сполна, чтобы попробовать снова, либо отправляются в полное небытие без права на перерождение. Распоряжение собственной жизнью? Что бы это могло значить? Джисон хмурит брови в попытках осмыслить сказанное, а как только его озаряет, по спине проходит мурашек. Нет, несмотря на отчаяние и сложные времена, он даже не думал о таком! У него было много маленьких радостей, чтобы продолжать жить: по выходным он иногда вырывался с друзьями полетать на мётлах или поесть вкуснейшее клубничное мороженое, ему нравилось обучать Бёрна разным трюкам на специальной площадке, а ещё пугать всполохами пламени соседского мальчишку, что гонял с рогаткой кошек по округе. Джисон искренне любит жить, так как он здесь оказался? И как в Перепутье в своё время попал Минхо… Нет, Джисон даже не хочет об этом думать. — Ложись спать, — устало вздыхает Минхо и убирает бесполезный календарь в выдвижной ящик. — Прямо сейчас мы ничего решить не сможем. В постель Джисон отправляется в отвратительном состоянии и долго не может заснуть. Надежда на внезапное возобновление движения поезда окончательно потухла, хотя, честно признать, мысли о том, что он так просто вернётся домой, покинули его достаточно давно. Сколько он в Перепутье: месяц, два или больше? Сколько времени прошло в его мире и движется ли оно вообще? На утро становится только хуже. Тело прошибает ознобом, и всё ломит как при простуде. Бёрн протяжно скулит и выбирается из-под одеяла, под которым лежать стало невыносимо жарко из-за высокой температуры обоих. — Джисон? — Минхо сразу замечает, что что-то не в порядке и садится у постели своего подопечного, проверяя температуру. Джисон всегда легко просыпался, причём зачастую раньше него, и застать его в постели после двенадцати — удивительное дело. — Да у тебя жар! — Всё в порядке, мне просто нужно отлежаться, — привычно отвечает Джисон, ненавидящий горькие настойки от болезни. Минхо смеряет его тревожным взглядом и спешит на кухню. Сам он болел редко даже в обычном мире и смутно помнит, что нужно делать. Да, смешно, такая сильная ведьма позабыла, как вылечить насморк. Его хватает на простейший отвар, который Джисон неохотно пьёт. К вечеру жар отпускает, но это не успокаивает. Не нужно быть гением, чтобы догадаться: болезнь Джисона отнюдь не физическая, а душевная. За весь день Минхо так и не выходит в сад, возится с болеющей ведьмой. Джисон выглядит таким уставшим, будто только вчера не бегал за барьер и обратно. Только к закату его организм начинает сопротивление хандре. Остаётся надеяться, что он сможет справиться, подобные болезни — не профиль Минхо. Он перерывает книги в домашней библиотеке, но ни одна не может помочь. Обессиленный поражением, Минхо присаживается на край постели и кладёт руку на грудь больного, пуская лёгкий холодок. Джисон блаженно выдыхает и прикрывает глаза. Он не помнит, чтобы когда-то сильно болел, бабушка всегда быстро ставила его на ноги. Оттого мучиться от жара тяжело вдвойне — он никогда подобного не испытывал. Наконец Джисон проваливается в сон — такой же беспокойный, как бодрствование. Минхо на пробу тянется к его энергии, та игриво отзывается, но тут же прячется, вытесненная древней инородной магией, которая за сутки уверенно обосновалась в чужом теле, словно паразит. Минхо едва успевает заблокировать поток энергии, пока его вновь не атакуют разрядом. Напоследок он касается губами разгорячённого лба. Не то чтобы необходимость, но одолеть импульсивное навязчивое желание сложно. Бёрн предупреждающе мычит, вызывая лишь смешок: у грозного зверя не осталось сил даже на нормальный рык. Фамильяр не покидал постель хозяина, перенимая часть его страданий. Нужно что-то делать, причём срочно. Вместо сна Минхо скрупулёзно перечитывает книги про древнюю магию, но не находит там ни малейшей зацепки. Их случай мало похож на сглаз или порчу, дела обстоят куда серьёзней. В груди скребётся злость и обида на самого себя за бессилие. Долгие годы были потрачены на обучение, но когда твои знания действительно нужны, обнаруживается, что их недостаточно. За окном глубокая ночь, свет от настольной лампы недостаточно яркий, чтобы при нём читать. Отчаявшись, Минхо отбрасывает от себя последнюю книгу и направляется к выходу. Найт тревожно мяукает, догнав хозяина на пороге, но тот лишь отмахивается. Остаточная связь с фамильяром отдаёт уколом в груди. Нельзя обижать то, что создано из частички тебя, но как же плевать на правила. В Перепутье их нет. В маленьком сарайчике за домом находится топор, покрывшийся ржавчиной за годы, которые он был не нужен. За пределы барьера выходить боязно. Минхо не помнит, когда последний раз покидал безопасную территорию. Сердце сжимается от тоски при виде безжизненной земли: многие виды растений безвозвратно исчезли. Всё, над чем так долго и упорно трудился Минхо, мертво. Только дерево по-прежнему крепко впивается корнями в край обрыва и словно усмехается: не упаду. Минхо помнит их первую встречу как будто вчера, как он вышел на неизвестной станции в запущенном саду, не помня, как он сел на поезд. Покрепче сжав рукоять, он опускает топор на один из торчащих корней, но лезвие не успевает коснуться коры, как его отбрасывает от удара, будто он с размаху стукнул по металлу. Минхо валится на спину, придерживая ноющую руку. Как ещё не выбил? — Думаешь, я не найду на тебя управу? — кричит Минхо, не узнавая собственный голос. В ответ, ожидаемо, тишина. — Ждёшь, когда я перестану бороться? Когда я отчаюсь, потеряв самое дорогое? Наивно, ведь у меня ничего нет. Мне нечего терять! «Ошибаешься» — отвечает насмешливый шёпот в голове, от которого горло парализует липкий страх. Минхо поднимается, приближаясь к обрыву. Небытие манит к себе, приглашает в тёплые объятия вечности. Но нет, он больше не ошибётся. Если ему дали второй шанс, он зубами в него вцепится. — Пощади его, он ведь светлая душа, — падает на колени Минхо, опустив голову. — Тебе нужен я, зачем изводить невинных? Не молчи, я ведь знаю, что слышишь! Попытки достучаться бесполезны: древо откровенно упивается его беспомощностью. Минхо так старался держаться на расстоянии от Джисона. Поначалу потому что отвык от столь близкого общения и не понимал, как правильно сблизиться, потом хотел уберечь и придумать, как вернуть его обратно. Жаль, он не сразу понял замыслы Перепутья. Сначала казалось, что Джисон — обычная заблудшая душа, оказавшаяся здесь по ошибке, ведь дерево давно не занимается сделками, но нет. Возникшая привязанность ломает их обоих. Минхо возвращается ни с чем, так и забыв топор на месте происшествия. Джисон проснулся ночью, почувствовав что-то неладное, но остался в постели, так что он стал свидетелем, как хозяин дома пришёл с рассветом и проследовал прямиком в спальню, где напоследок скрипнул пружинами кровати и затих. Куда он пропал в столь позднее время — остаётся загадкой, хотя у Джисона закрадываются подозрения.*
Состояние Джисона не то чтобы становится лучше. Да, он встаёт с постели и выбирается из дома в сад, но постоянно изнывает от усталости, с которой встречает каждый новый день. Его некогда медовая кожа потускнела и отдаёт болезненной серостью, в глазах пропал озорной огонёк. Любая работа даётся с трудом, хотя он старается, чтобы хоть немного чувствовать себя живым. Минхо думается, что если бы цветы были людьми, то именно так бы они увядали к осени. Бёрну не лучше. Дракон неохотно следует за хозяином и с трудом поддерживает его состояние. Чешуйки больше не выглядят такими крепкими и частично осыпаются. Вместо огненных всполохов из пасти выходит чёрный дымок. — Минхо, у меня есть к тебе не совсем гуманная просьба. Ведьма вопросительно выгибает бровь, с трудом представляя, о чём её могут попросить. — Раздели нас с Бёрном. Сохранять внешнее спокойствие сложно, но Минхо удаётся. Он хорошо помнит, как тяжело проходить через разделение, такого врагу не пожелаешь, а тут собственноручно сделать это с дорогим тебе человеком. — Нет. — Прошу, мне больно видеть, как он страдает. Я не хочу, чтобы ему было плохо по моей вине. Так хочется сказать, что он ни в чём не виноват, но Минхо утопает в жалости и ненависти к самому себе, должен же он чем-то помочь, чтобы хоть немного искупить свои грехи. — Это будет больно, невыносимо больно, — честно признаётся Минхо. — Ты уверен, что готов к этому? — Разве это что-то, к чему можно подготовиться? — усмехается Джисон. Как же давно его лицо не украшает нормальная счастливая улыбка. — Просто сделай это для меня, пожалуйста. Искренне и честно, Минхо так не хочется проводить подобные операции и брать на себя за них ответственность, но если это поможет Джисону избавиться от чувства вины, он сделает это. Бёрн суетится в ногах, прекрасно понимая, что его ждёт. Он скулит как ручной щенок и лезет на руки, тыкаясь носом в щёки. Джисон помнит, как впервые взял его на руки, ошарашенный оболочкой своего фамильяра, как ловил его по всему участку, спасая кусты от возгорания, как тот прижимался к нему под одеялом и грел в самые холодные и одинокие ночи. Несомненно, эти воспоминания очень ценны для него, и решение о разделении принималось болезненно. Но так будет лучше. По словам Минхо, для разделения лучше прилечь. Для и без того ослабленного организма — это большой стресс. Джисон прикрывает глаза, с которых катятся непрошенные слёзы. Он решил, так будет правильно. На грудь ложится ладонь, и этот ставший привычным жест дарит спокойствие. Пока по сердцу не полосуют острым лезвием, и ведьма с фамильяром синхронно не кричат от боли. Один маленький надрез, даже не настоящий, и как будто пол жизни перечёркнуто. По ощущениям из груди забрали что-то важное, оставив необъятную пустоту, которую теперь ничем не заполнить. Джисон хватается за рубаху и стягивает ткань, от пережитого шока он не в состоянии сфокусировать зрение. — Я знаю, насколько пусто и страшно тебе сейчас, — сильные руки надёжно прижимают к груди. — Но ты справишься. Даже без фамильяра ты не одинок. Джисон кивает, не особо обрабатывая информацию. Бёрн здесь, рядом с ним, он по-прежнему дорог ему, но нет больше той особой связи, что держала их вместе. Дракон смотрит на бывшего хозяина нечитаемым взглядом, теперь их эмоции не едины, и Джисон не может понять, что у него на уме. Бёрн спрыгивает с постели и следует на кухню, где сворачивается калачиком на стуле. Больше не две крупицы одного целого.*
— Расслабься, я попробую ещё раз, — шепчет за спиной Минхо и проводит по лопаткам, пуская мелкие разряды тока от прикосновений. Это не первый раз, когда они пробуют различные обряды, не предназначенные конкретно для их случая, но Минхо убеждает себя, что сдаваться рано. Они пробовали вытянуть тёмную энергию в кулон, но тот просто раскрошился; применяли снадобья от порчи, после которых Джисона тошнило два дня. Нашлась даже ветхая книжонка на подобии «пособие для начинающего экзорциста», но изгнание сущности не имеет ничего общего с избавлением от следа воздействия чёрной магии. Минхо не говорит, что затеял в этот раз, но Джисон смиренно ждёт конца процесса, не веря, что ему что-то поможет. Ему не становится хуже, но хронические усталость и головокружение не покидают его ни на миг. Минхо же пытается перенять отравленную энергию на себя, только безуспешно: та отчаянно сопротивляется, кусается разрядами тока и всячески пытается отвадить ведьму. — Ты ни в чём не виноват, не кори себя за то, что ничего не выходит, — обречённо вздыхает Джисон. Минхо редко испытывает стыд, но сейчас он затапливает с головой. Не винить себя? Ха, разве не из-за него Джисон попал в Перепутье, не за его ли ошибки расплачивается? Подготовьте самое суровое наказание, лишь бы не видеть страдания другого человека. Солнце за окном перестало вставать, на поддержание сада не осталось сил, и растения медленно увядают из-за отсутствия таких необходимых тёплых лучей. Минхо устал поддерживать иллюзию утопии, сменять день и ночь, всё это искусственно, фальшиво. Настоящее солнце для него никогда уже не взойдёт. — Я приготовлю для тебя настойку, — сдаётся Минхо и выходит в сад в поисках необходимых трав. Джисон с тихим вздохом поднимается с постели и разминает затёкшие мышцы. Бёрн заинтересованно поднимает голову над столом; с момента разделения он ни разу не ночевал в постели, либо на стуле, либо на коврике при входе. Жить без фамильяра непривычно, особенно больно видеть, что он где-то рядом, но теперь ему безразлично, где ты и что делаешь. Просто питомец. Собрав силы в кулак, Джисон выходит за порог, наслаждаясь прохладным ветерком. Переодеваться лениво, поэтому он бредёт в сторону станции в одной ночной рубахе и босиком. Минхо, видимо, ушёл далеко, и нескоро заметит пропажу. По крайней мере, хочется, чтобы это было именно так. Маршрут знакомый, но ноги не слушаются. Кто знал, что ходить может быть настолько трудно? Пару раз Джисон валится на колени, когда ослабшие мышцы совсем перестают держать его. Холод почти не ощущается, хотя раньше он бы дрожал от пронизывающего ветра. Дерево также стойко держится на краю обрыва, Джисон шестым чувством ощущает, как оно торжествует, предвкушая победу, словно знало, что он придёт. Приблизившись к подножью, Джисон присаживается у самых корней, опустив на потрескавшуюся кору ладонь. — Ты ведь его наказываешь, не меня, верно? — голос не слушается, язык заплетается. — Мне думается, он достаточно сожалеет о содеянном. Я пришёл заключить сделку. Дерево одобрительно шелестит ветвями. — Забери мою душу взамен его. Даже ветер затихает на мгновение, и Джисон усмехается. Он смог превзойти ожидания столь мудрого и мощного существа. Наверняка дерево ждало, пока он придёт просить вернуть его домой и, честно признать, эта идея давно посетила голову. Зачем ждать поезд, который вряд ли придёт, если можно заключить сделку? Но как он бросит Минхо погибать вместе с Перепутьем? — Что, будешь меня игнорировать? Мне больше нечего предложить за его жизнь, кроме своей души, пусть она и не лучшего качества — отравлена тёмной магией, но это вполне равноценный обмен, разве нет? Дерево душ не имеет права отказать заблудшему путнику в сделке, я это вычитал в той книге. — Джисон! Он даже не оборачивается, ожидая ответ от дерева. Чёрт, не мог Минхо провести в саду чуть больше времени? Над головой кружит Бёрн. Кажется, кто-то позвал на помощь. Прикрыв глаза, Джисон выдыхает. Нужно действовать быстрее, пока Минхо не вмешался. Он поднимается на ватные ноги и делает первый неуверенный шаг через корни к краю. Дереву стоит быстрее принимать решение. Подойти к обрыву Джисон не успевает, как получает разряд прямо в грудь и валится назад, прямиком в сильные руки. — Ты с ума сошёл? — кричит Минхо, но его голос доносится до слуха как через толщу воды. От удара всё внутри горит и плавится, боль становится просто невыносимой, и Джисон кричит, не слыша собственного голоса.«Я отказываю в сделке»
А вот это в голове раздаётся довольно громко и разборчиво. Но это невозможно, нельзя отказаться от сделки. Увы, что идёт дальше в книге, Джисон разобрать не смог, да и в целом он не особо понимает, что происходит вокруг. На секунду только размыкает веки, чтобы увидеть, как вековые корни выскальзывают из рыхлой земли, и дерево почти беззвучно летит в чёрную пропасть. Дальше Джисон отключается от нестерпимой боли, что буквально разрывает его изнутри.*
«Это не конец, пора вставать» — шепчет всё тот же голос, которому так не хочется повиноваться. Тем более, что лежать так удобно, особенно когда кто-то ласково перебирает волосы, а второй рукой накрывает щёку. Тело ужасно болит, но в то же время пышет силой. Странные ощущения, к которым так сложно привыкнуть. С болезненным мычанием Джисон поворачивается в сторону тепла и морщит нос, не спеша просыпаться. — Раньше ты притворялся лучше, — звучит откуда-то сверху, и Джисон, наконец, разлепляет веки. Лежать на коленях Минхо удобно, но неловко. Смущённо прокашлявшись, Джисон приподнимается и открывает рот. Вечно звёздное небо покрывается нежным румянцем рассвета. Меж жухлых травинок пробивается свежая зелень. Видеть пустырь оживающим волнительно, и Джисон поворачивается к Минхо в поисках ответов. — Как ты себя чувствуешь? — мягко тянет тот, не прекращая улыбаться. — Лучше, чем раньше, — признаётся Джисон. — Но тело ужасно болит. Так странно, за время, проведённое в Перепутье, Джисон крепко привязался к Минхо, но сейчас, стоит взглянуть ему в глаза, кажется, будто они знакомы целую вечность, и грудь переполняет счастье и умиротворение, словно они созданы друг для друга. Подобные чувства ему незнакомы. — Что ты предложил дереву, когда пришёл сюда? — Сделку, — признаётся Джисон. — Я попросил избавить тебя от мучений. — Меня? — удивляется Минхо. — Кажется, в последнее время тебе было куда хуже. Ты оказался намного сильнее всех тех, кто приходил сюда. В том числе и меня. — Что ты имеешь ввиду? — Ты не чувствуешь? — Минхо кладёт ладонь на грудь, касаясь бушующего потока магии. — У Перепутья никогда не было физической оболочки, способной справиться с такой силой. Несмотря на общую ослабленность организма, ты справился. Перепутье выбрало тебя своим хозяином. Что делать с этой новостью, Джисон пока не понял, как справляться с новой магией и что делать на новой должности — тоже. Понятно только одно: впереди немало работы по восстановлению Перепутья, но они справятся. Минхо добивает: — Ну и чтобы управляться со столь мощной магией тебе нужен фамильяр сильнее чем какой-то дракон, не так ли? Джисон оборачивается в поисках кого-нибудь, кто потянул бы звание нового фамильяра. Сильнее дракона, который и без того считается высшим рангом? Что же это за существо должно быть? На пустыре никого, кроме него и Минхо. В тот момент, когда они встречаются взглядами, к Джисону приходит озарение. — Ты совсем с ума сошёл?! Пока Минхо успокаивает новоиспечённого хозяина Перепутья, он также прикидывает фронт работы. Восстановление станции, расширение сада, ещё и календарь на двадцать первое число не забыть перевернуть. Скучать точно не придётся, но главное, что одинокая станция больше никогда не будет пустовать.