Книжная камера на краю света

Снейп буравил его взглядом темных глаз и молчал. Были времена, когда Гарри от этого взгляда захотелось бы то ли скукожиться во что-то незаметное, то ли выпрыгнуть в окно и убежать в неизвестном направлении, но инстинкты самосохранения, если они у него когда-то были, по всей видимости, приняли героическую смерть где-то в Запретном лесу, не выдержав второй Авады. Да и окно маленькое — не попрыгаешь. Совершенно точно. Не стоит даже пробовать. — Вы снова здесь, — недовольно констатировал Снейп. Гарри вежливо убрал ноги с его облезлого дивана и сразу же, как и сотни раз до этого, ударился коленями о кофейный столик. — Дверь была не заперта, — парировал он. — Она была заперта. — Она открылась от Алохоморы. Зная вас, это можно считать радушным приемом. Снейп тяжело вздохнул и пробежался взглядом по монолитным рядам старых книг. Время не добавляло дому в Паучьем тупике очарования: с каждым годом гостиная все больше напоминала камеру в Азкабане. Неожиданно, кажется, даже для самого себя, он заговорил. — Мне страшно даже предположить, чем вам так полюбилось это, с позволения сказать, обиталище, мистер Поттер, — он сложил руки на груди и устало прислонился к шкафу. — С трудом, но я бы еще понял, если бы вы попытались сделать из этого дома скорби помещение, в котором можно находиться без опасений заработать психическое расстройство. Но вы же ничего тут не трогаете. Упорно отбиваете колени об этот… предмет мебели и перед уходом пододвигаете его на прежнее место с аккуратностью, которую я не замечал в вас на протяжении тех шести лет, когда имел несчастье вас учить. Я теряюсь в догадках. — Этот дом принадлежит вам, — подумать только, они разговаривают почти как нормальные люди. — Я не думаю, что у меня есть право что-то здесь менять. — Как трогательно. В школе, помнится, вы не были так привередливы в отношении вещей, которые принадлежат мне. Если мне не изменяет память, вы не отказывали себе в удовольствии воспользоваться ими как минимум трижды. Четырежды, если считать увеселительное рандеву после несостоявшегося урока Легилименции. А вам я напоминаю, что мое завещание вступило в силу еще шесть лет назад, и эта дыра — ваш сомнительный приз за выживание. — То есть вы не против того, что я сюда прихожу? Снейп закатил глаза, и это было так… по-человечески, наверное, что Гарри не смог сдержать улыбки. — Запретить вам я не могу, очевидно. Могу только выразить свое крайнее недоумение. Он покосился на его счастливое лицо с выражением, подозрительно напоминавшим отвращение, и Гарри сразу же стер улыбку с лица. На одно невыносимое мгновение в стылом доме снова установилось молчание. Снейп продолжал стоять у двери, непринужденно прямой и величественно высокий, и Гарри не мог отвести от него глаз. Пусть хоть проклянет. — Я много думал о том, почему вы мне его завещали, — признался он, пытаясь все-таки отвлечь Снейпа от того вопиющего факта, что на него жадно пялятся. Это, помимо прочего, было еще и правдой, он действительно провел не одну бессонную ночь, пытаясь понять, что это могло бы значить. Иногда, лежа на этом протертом до дерева диване и сквозь прищуренные веки смотря на медленно оседающую на него пыль, Гарри даже позволял себе подумать о том, что, если бы речь шла о ком угодно кроме Снейпа, это точно был бы жест доверия: распоряжаюсь сделать тебя, Гарри, хозяином моих лучших и худших воспоминаний и всего моего земного имущества — прими и береги. — Я наивно предположил, Поттер, что вы лишены излишней сентиментальности и, к тому же, полностью удовлетворены теми изысками, которые предлагает дом вашего бесценного крестного. По всем моим прогнозам, я не должен был столкнуться с тягостной необходимостью вас лицезреть. Уголки губ Гарри снова дернулись. Он и не надеялся на ответ, а уж тем более на такой… дающий волю воображению. — Что опять? — совершенно верно проинтерпретировал его загадочное выражение лица Снейп. Гарри помедлил, смотря на него сверху вниз и бессовестно наслаждаясь устремленным на него испытующим взглядом. — Вы солгали, — он все-таки не сдержал и второй улыбки. — Хотя могли даже не отвечать. Снейп отвернулся: тусклый свет из крохотного окошка обласкал его строгий профиль, а рука в складках мантии явно нашла волшебную палочку. — Ретроспектива, Поттер, а не ложь, — он, кажется, пересилил себя, но излом губ выдавал его крайнее неудовольствие. — Видимо, пришло время раздать последние долги и объясниться. Снейп резко крутанул запястьем, и старое кресло, описав дугу через всю крохотную комнату, бесшумно подплыло к нему. Он сел, сложив ногу на ногу, а Гарри попытался скрыть самые явные признаки ликования, настойчиво напоминая себе, что уж Снейпу даже сидя не составит труда аппарировать хоть в Австралию. — До последней битвы это было завещание одного мертвеца другому. И если бы все сложилось так, как я предполагал, для Министерства я был бы не кавалером Ордена Мерлина, посмертно. — Если бы красноречивую паузу, последовавшую за этими словами, можно было разлить по фиалам, ее запретили бы, как слишком опасный яд. — Я был бы убийцей, который мог отписать все свое имущество Победителю Темного Лорда только в отчаянной попытке закончить дело своего повелителя любой ценой. Такое завещание гарантировало этому дому первые места в инквизиторских списках. Преступно удобная лазейка для того, кто хочет избавиться от следов своего существования. — Но почему? — Гарри привстал, но услышав угрожающий скрежет печального кофейного столика, который он снова ненароком задел, откинулся обратно на спинку дивана. Та затрещала. — Закон об оправданной конфискации дал бы им месяц на проверки. Никаких проклятий они бы не выявили, а потом… А что, собственно, потом? Не Дурслям же дом достался бы, в самом деле. — А потом, мистер Поттер, если вы действительно читали Закон об оправданной конфискации, они были бы обязаны передать имущество законным наследникам. Которых у вас не было. Магглы находятся вне юрисдикции Министерства. Не говоря уже о том, что нельзя и помыслить, чтобы одна из многочисленных правых рук Темного Лорда и убийца Альбуса Дамблдора завещал бы вам что-то безобидное. Если не нашли никаких проклятий, значит, плохо искали. Может быть, я использовал магию настолько темную, что ее нельзя обнаружить, пока не станет слишком поздно. В любом случае, — Снейп повернул руку ладонью вверх, и Гарри завороженно проследил, как язычки сизого пламени вспыхнули и тут же опали на кончиках его расслабленных пальцев, — огонь чистит. Вот, значит, как. Это было логично, и поэтому ужасно обидно. Он провел столько времени, ломая голову над разгадкой, а завещали, получается, даже не ему, а какому-то дурацкому победителю Темного Лорда. Этот самый неприятный персонаж, впрочем, банально сдох в семнадцать лет, так что вопрос того, кто тут еще победитель, можно было считать открытым. — Тем не менее, после того, как стало ясно, что мы оба… с некоторыми оговорками… смогли пережить Темного лорда, я рассчитывал, что вы этот дом посетите лишь однажды, чтобы удовлетворить свое неуемное любопытство в отношении вещей, которые вас на самом деле не касаются. Что ж, я, вероятно, должен быть благодарен, что вы не организовали здесь музей. Но извольте все-таки просветить меня, зачем вы сюда являетесь? Гарри рефлекторно приложил ладонь к груди и тут же, поморщившись, положил ее на подлокотник. Тогда, второго мая шесть лет назад, он увидел столько смерти за одну слишком долгую ночь, что не нашел в себе достаточно надежды хотя бы на минуту отрицания. В голове было бы совершенно пусто, если бы мысль о том, что он не может даже похоронить тело Северуса Снейпа, не была такой огромной. Первое утро после войны он встретил на коленях на пепелище, которое осталось от Визжащей хижины. Какое-то время спустя его отыскала Гермиона и, неуверенно положив руку на плечо, мягко попросила о чем-то — он не слушал. В ушах что-то безжалостно шипело. Что-то, пугающе напоминавшее хищную змею. Вдвоем с Роном Гермионе все-таки удалось утащить его на Гриммо. Там он с садистским удовольствием методично изрезал каждый сантиметр пола в коридоре Сектумсемпрой, непроизвольно зачаровал золотые кубки так, что от удара об стену они разбивались, как стеклянные, и поджег раму портрета Вальбурги Блэк, отчего Кричер едва не сошел с ума второй раз. После этого еще целую неделю не находил в себе сил даже на слабенький Люмос. Впрочем, что при свете, что в темноте, Гарри не находил ничего такого, на что стоило бы смотреть. Две недели его не трогали, — и разумеется, не из-за того, что плохо пытались. К концу четырнадцатого дня Кричер аппарировал Гермиону прямо в гостиную и тут же упал на пол, извиваясь, будто змея, потому что магия безжалостна к эльфам, ослушавшимся приказа. — Если бы я хотел о чем-то поговорить, я бы тебе написал, — оскалился Гарри и фыркнул, — а, нет, подождите, у меня же больше нет совы. — Гарри, — устало вздохнула Гермиона и потерла красные от слез глаза, склонившись над Кричером и вяло пытаясь хоть как-то ему помочь, — я понятия не имею, чем ты оплел дом, но совы тебя больше не находят. И я догадываюсь, что тебе глубоко наплевать на все правильные вещи, которые я могла бы тебе сейчас сказать, поэтому скажу только то, что попросил передать Кингсли: Министерство закончило проверки по завещанию Снейпа. Кажется, он оставил тебе все. Гарри услышал только «Снейп», но этого было достаточно. С трудом продравшись через собственные охранные заклинания (он и по сей день не мог опознать некоторые из них), он вылетел на улицу, таща Гермиону за собой и наверняка делая ей больно, и аппарировал с первой же ступеньки, не укрытой блокирующим куполом. Когда сотрудник Отдела магического правопорядка заикнулся о том, что, хотя проклятий на имуществе выявлено не было, они бы все-таки советовали ему не вступать в право наследования, Гарри был непозволительно для героя близок к тому, чтобы наложить на этого скромного служащего в поношенной мантии проклятие настолько небезопасное, что его бы тоже больше никто никогда не смог обнаружить. Ему хватило ума уточнить — содержание завещания охранялось магически — и он никому не позволил взглянуть на текст даже издали. Пусть ищут его теперь где угодно, пусть думают, что он вернулся на Гриммо, и никому даже в голову не придет искать его в Коукворте. Всего три часа спустя он лежал на полу в темной комнате дома в Паучьем тупике и то ли спал, то ли невидяще смотрел в потолок. Ему казалось, что сердце хрипит у него в груди, и он безотчетно раз за разом утыкался пальцами в грудную клетку, до боли, будто пытаясь дотянуться сквозь ребра, крепко сжать, силой остановить дребезжание посеревшей от усталости мышцы, отдававшееся тошнотой в горло. Кожа ныла от хаотично процарапанных сквозь ткань алых линий. Дальше первой комнаты и ванной Гарри зайти так и не осмелился. Больше всего на свете он боялся увидеть что-то личное, — живое: книгу с закладкой на прикроватной тумбочке, котел с перестоявшим зельем, неубранную на место чашку, записку-напоминание купить аконита. Что-то, оставленное человеком, который не знал, что погибнет. Или когда. Он лежал в полумраке, будто в гробу, и чувствовал странное единение со скрипучими досками и старой мебелью — с предметами. Пил ржавую воду из крана и знал, что ему холодно, хотя где-то там, за пределами его усыпальницы, занималось лето. Тут, в тишине книжной камеры на краю света, очень странно было думать о том, что время не может остановиться только потому, что люди смертны. Волшебники, наверное, могут обходиться без еды дольше, чем магглы. Во всяком случае, Гарри показалось, что маленькое окошко в левой стене становилось белым по меньшей мере раз шесть, прежде чем он, однажды проснувшись, нашел на маленьком столике у дивана хлеб, винно-красные яблоки и плошку с чем-то горячим. Ему было неинтересно, откуда они взялись. Может быть, Кричер принес. Пусть только попробует снова притащить Гермиону. Насколько сложно может быть сотворить Адское пламя? От Гриммо камня на камне не останется. Голода он не чувствовал, но нашарил в кармане галлеон, трансфигурировал из него маленькую ложку с оплавившимся изображением дракона и медленно, поминутно забывая, что делает, съел содержимое глиняной плошки без остатка. В конце концов, умереть он не пытался. Если бы пытался, то точно выбрал бы способ получше. Когда он в первый раз увидел Снейпа, то сначала не удивился, а просто подумал, что сошел с ума. — Что вы, по-вашему, делаете? — опасно спокойным тоном поинтересовался призрак. — Темный Лорд убил в вас все, кроме эгоизма? И неотрывно смотря в его белое от злости лицо, Гарри вдруг ощутил голод. Только этот голод был другой, незнакомый — он сжимал его черепную коробку в тисках и требовательно скреб запястья. — Вам приносит удовольствие мысль о том, что ваши близкие готовы вас оплакивать? Во второй раз? Вы хоть на секунду задумались о том, что чувствуют сейчас люди, благодаря которым вы выжили? — Нет, — легко признался Гарри. Он был согласен, что это жестоко с его стороны, но вины не чувствовал. Что толку думать о живых? Разве они заслужили его жалость только потому, что на их шеях не было рваной, мягкой, влажной от крови дыры? — Я думал о том, что чувствовали вы, когда умирали. Что-то неуловимо изменилось в лице его идеальной галлюцинации, и Гарри — неизвестно, откуда только взялись силы, — вскочил на ноги, ошеломленный, не чувствующий веса в своем теле, но прибитый к полу невероятным осознанием. Снейп был живой. Злой до искр из темных глаз, бледный, уставший, в мантии, скрывающей шею, из плоти и крови — горячей, точно горячей, как внезапно обрушившийся на него летний жар, который давно уже превратил замкнутое пространство вокруг в крематорий. И Гарри задохнулся, бессильный перед неистовым желанием прикоснуться. Словно в замедленной съемке, словно со стороны он увидел себя, ринувшегося ко второму равноправному победителю смерти, и уже поднявшего руки, чтобы… Наваждение стекло с него тяжелой волной от плеч до самых ног, и он так и замер с возведенными руками, ощущая в ладонях призрачное прикосновение, которого так и не случилось. Никакое желание не могло соревноваться с его жестокой, как меч, верой в то, что он не имеет права на такое… вторжение. Посягательство. Не теперь, когда Снейп отвоевал себе жизнь и свободу, и один Мерлин знает, чего ему это стоило. Снейп стоял неподвижно, будто памятник самому себе, и смотрел ему куда-то в сонную артерию. — Жив, — выдохнул Гарри, опуская руки. Он не знал, откуда взялась эта уверенность в том, что он не двинулся окончательно и что все это не плод его воображения. Но если подумать, разве выжженная пустошь в его голове могла так цвести? — Схватываете на лету. Поистине аврорская скорость реакции, мистер Поттер, — процедил Снейп сквозь зубы. — Удовлетворились? Сможете сделать мне одолжение и убраться отсюда? Гарри кивнул и, спотыкаясь, молча выполнил его просьбу. Он попросил прощения у всех, у Гермионы с Роном — в первую очередь, отнес цветы на могилы каждого, кто погиб за победу, починил паркет на Гриммо и руками, без магии, перестирал все бархатные шторы, чуть их не испортив. В сентябре он вернулся в Хогвартс на седьмой курс. Зельеварение без Снейпа казалось одновременно лишенным изысков и малопонятным занятием, уроки Защиты от Темных искусств, которые вел настоящий отставной аврор, регулярно проходящий проверки на оборотное — прагматичными и вызывающими смутное чувство тошноты. На ТРИТОНах Гарри едва не прожег парту от несдержанности, поругавшись с аттестационной комиссией, которая хотела выставить ему высшие баллы без экзаменов, сделал выводы и провел следующий год, замучив Флер, но выучив французский до уровня, который требовал Парижский университет магических искусств. Теперь, впервые, у него была целая жизнь. Но ему пришлось бы отказаться от самого себя, чтобы забыть о существовании дома в Паучьем тупике. Он аппарировал туда, когда уставал от назойливых журналистов, проторчал там неделю, готовясь ко вступительным экзаменам, и возвращался к пыльному безразличию старого убежища каждое второе мая вот уже шесть лет подряд. И иногда ему везло: через час, через семь минут или на следующее утро дверь распахивалась, впуская неизменно мрачного Северуса Снейпа. Один раз, в сентябре его третьего курса в университете, Снейп даже заговорил с ним первым. — Я вижу, вы не теряете страсти к скандалам, — отточенное движение руки, и Гарри на колени упал «Ежедневный пророк». Он с некоторым сочувствием покосился на изображение самого себя, хмурое и безуспешно пытающееся отвернуться от камеры. «НАЦИОНАЛЬНОМУ ГЕРОЮ «НЕИНТЕРЕСНА» ПОЗИЦИЯ В АВРОРАТЕ», бесстыдно сообщил ему переливающийся заголовок. — Они почему-то думали, что меня все это время останавливала только необходимость отучиться в Академии, а так я сплю и вижу день, когда стану аврором, — поделился Гарри с приоткрывшимся проемом в соседнюю комнату, в котором исчез Снейп. — Какое непростительное оскорбление, — отозвался проем с напускным участием. — Вы же никогда не давали повода так думать. — «При задержании особо опасных преступников обычные ограничения на применение магии снимаются», — Гарри уткнулся лбом в свои сцепленные замком руки, не обращая никакого внимания на саркастический тон. — Мне так Шеклболт сказал, и я потом полночи читал законодательные акты. Вы знали, что им даже Непростительные применять можно? «В исключительных обстоятельствах». Подотчетные Авады. Потайная дверь закрылась. Снейп медленно наклонял из стороны в сторону фиал с вязким зельем цвета киновари, явно взвешивая свои следующие слова. — Вы не начнете убивать только потому, что у вас есть на это полномочия, — наконец проговорил он почти вкрадчиво. — Убийство — это решение и выбор. Даже если это удар мизерикордии. Они оба, как зеркальные отражения друг друга, резко дернули головой и отвернулись, перерезая липкие цепкие нити одного на двоих воспоминания о полутьме Астрономической башни. — Я решил, что буду держаться подальше от мест, где такие выборы предлагают, — Гарри криво усмехнулся, — и пусть теперь магическая Британия спит неспокойно без государственного специалиста по геройствам. В глазах Снейпа зажегся интерес, и фиал мгновенно исчез в складках черной мантии. Гарри, с удивлением проследивший за этим движением, добавил, будто пытаясь кого-то в чем-то убедить: — И вообще, я нашел другой способ делать что-то полезное. — Разумеется, — любопытство в темных глазах исчезло так же быстро, как появилось, и, хотя Гарри не мог быть в этом уверен, его не покидало чувство, что в голосе Снейпа звучит разочарование. — Есть сотня более пацифистских способов отправиться на тот свет. Ликвидация проклятий, Поттер? Охота за артефактами? — Не угадали. Высшие чары, исследование и контроль стихийной магии. Тему магистерской я уже выбрал. Снейп сделал немыслимое — тихо, будто берег звук своего голоса на самый крайний случай, рассмеялся. Гарри целую минуту серьезно рассматривал идею выкинуть черновики диссертации и написать стостраничный труд с протоколами экспериментов и теоретическими выводами о том, что может заставить Северуса Снейпа смеяться. В конце концов, это точно тоже было что-то из области сильной стихийной магии. — Магистров в Парижском университете можно пересчитать по пальцам одной руки. А вы только-только закончили второй курс. В черных глазах плясали насмешливые огоньки, и Гарри с отстраненным весельем подумал, что будь ему лет пятнадцать, он бы ужасно бесился и точно упустил бы, насколько это красиво. А сейчас ему даже почти не хотелось рассказать Снейпу, что второй курс он закончил с отличием. — Думаете, не дотяну до выпуска? — Будь моя воля, вы бы и до пятого курса Хогвартса не доучились, — фыркнул Снейп, снова отыгрывая строгость. — Экспеллиармус вы еще на втором курсе отработали, а остальное все равно пропустили мимо ушей практически полностью. О чем магистерская? О вашем опыте нечеловеческого везения? — Вроде того. Непроизвольные защитные чары, — воодушевленно поделился Гарри и поспешно добавил, пытаясь опередить оформляющееся осознание того, что он искушает судьбу и изменчивое Снейповское настроение: — Хотите, принесу, когда закончу? — Притащите диссертацию на французском? — он поднял бровь. — Мерлин упаси снова читать ваше творчество, я до сих пор от эссе о лунном камне не отошел. Три орфографические ошибки в слове из шести букв, а это вы на родном языке писали. Гарри был уверен, что этот разговор сдвинул их с мертвой точки, но сразу после ему пришлось провести несколько мучительно лишенных Снейпа месяцев: тот просто перестал приходить, почти заставив его поверить, что их свиданиям в Паучьем тупике настал конец. Случайным встречам, Поттер, случайным встречам. Вопросом о том, почему они постоянно случаются, лучше не задаваться: у недремлющего воображения клыки василиска и алчный голод. Май следующего года был невыносимо солнечный и пьяно-сладкий. Гарри минут пятнадцать провозился с петлями крохотного окна, прежде чем смог его открыть, а когда обернулся, увидел того, кого так упрямо ждал — и так и застыл с приоткрытым ртом, обомлевший. На Снейпе была серебристо-белая мантия с широким запáхом на правую сторону: строгая и простая, но на нем казавшаяся какой-то невероятно скандальной — в самом захватывающем смысле слова. — Вам идет белый, — рискнул Гарри. Снейп фыркнул, взмахом палочки заставляя разложенные на кофейном столике черновики диссертации улечься ровной стопкой. — Вас волнуют мои мантии, Поттер? — зачем-то спросил он, как будто ответ на этот вопрос не был преступно очевиден. — Не могу сказать, что они мне совершенно безразличны, — пробормотал Гарри, к счастью, успев заткнуться до того, как сказал, что вообще-то предпочел бы наблюдать Снейпа отдельно от мантий. Той ночью ему снились серебристо-белые простыни, стянутые с постели хваткой сжатых в удовольствии рук. Утром он, умывшись ледяной водой и натянув первое, что нашел, аппарировал прямо в маленький парижский магазин артефактов и потратил неприличное количество денег на Омут памяти. На некоторые вещи стоило посмотреть несколько раз в жизни. А однажды, — Гарри вспоминал об этом полуразговоре со смесью стыда и неуместной теплотой, — он, пьяный, потому что ничто так не способствует терпению, как бутылка огневиски, вывалил на Снейпа нескладное: — Вы себе даже не представляете, как это было, когда я закрылся здесь и думал, что вы погибли. — Куда уж мне, — Снейп, стоявший к нему спиной, легким прикосновением пальцев пересчитал корешки книг и вытянул тяжелый том в алой обложке. После мучительно длинной паузы, на протяжении которой Гарри сотню раз пожалел о напрасно данном ему даре речи, он продолжил, не оборачиваясь: — Поразительно, что у вас хватило мозгов не сделать факт моего выживания достоянием общественности. — Дело не в мозгах… — Ах вот оно что. Действительно, смело с моей стороны было предположить, что они у вас есть. — У меня и мысли не было ни о чем подобном, потому что… — и Гарри прикусил язык. Он хранил эту тайну, как выдрессированный болью дракон охраняет золото, потому что слишком хорошо понимал, что «я на самом деле очень рад, что мне не приходится ни с кем вас делить» — это не то, что Снейп хотел бы услышать. Тем более от него. — Попробуете все-таки сделать это — и узнаете, что может случиться, когда я не связан по рукам и ногам вашей богоданной избранностью. Он с тоской подумал, что Снейп, должно быть, чувствует себя в ловушке. Снова в чьей-то власти. И Гарри готов был до хрипоты, до рассвета ему клясться, что никогда его не предаст, но разве были у Снейпа причины ему, сжимающему полупустую бутылку огневиски, верить? В следующий раз Гарри явился в Паучий тупик трезвый и во всеоружии. — Я обо всем подумал, — начал он, как только Снейп ступил на порог. — Вам сварить зелье от мигрени? — безукоризненно участливым тоном поинтересовался тот. — С непривычки головные боли от такого переутомления ужасны, я уверен. Гарри с изумлением понял, что бесконечные шпильки нравятся ему до неприличия. Весело хмыкнув, он продолжил: — Я дам вам Непреложный обет. О том, что буду молчать. И я знаю, как попросить Люциуса Малфоя, чтобы он согласился его скрепить. Он ведь тоже знает? Последний вопрос вырвался из него против воли, словно бешено колотящая крыльями птица из силков. Снейп наградил его совершенно нечитаемым взглядом черных глаз. — Нет, не знает. На одну блаженную секунду Гарри поверил в то, что он — единственный на земле просветленный, бессменный глава тайного культа, одаренный великим откровением. Но потом… — Даже если вы носили противоядие с собой, кто-то должен был остановить кровь. И уничтожить следы. — Нарцисса, Поттер, — неожиданно легко дал разгадку Снейп. — Люциус умеет хранить секреты только тогда, когда ему это выгодно. А она была передо мной в долгу. — Неважно. — На самом деле, это было важно. И почему-то приятно. Как будто то, что он знал больше, чем Люциус Малфой, давало ему какие-то привилегии. — Найду способ договориться и с ней. Снейп казался одновременно позабавленным и раздраженным. — Перспектива сделать вас немым, безусловно, невероятно соблазнительна, но я боюсь, в таком случае вопросы появятся у всех, от Министра магии до легковозбудимых читательниц «Ведьмополитена». — Немым?.. — У Гарри появилось подозрение, что, пытаясь удержать ревнивых и жадных до ответов птиц у себя в груди, он упустил что-то важное. — Вы же только что предлагали мне обет молчания, — равнодушно заметил Снейп, неопределенно махнув в его сторону палочкой, — и чего же стоят ваши слова, если вы так легко от них отказываетесь? — О. Э-э-э, — этого следовало ожидать, но Гарри редко делал то, что следовало бы, и так и не научился тонкому искусству словесных шахмат. — Я имел в виду, что никому не расскажу, что вы выжили. — В таком случае, Поттер, следите за языком, — а вот теперь он точно злился. — Как я могу принимать ваши клятвы, если вы едва понимаете, что несете? — Вы доверяете мне больше, чем Малфою? Или настолько не доверяете, что боитесь ненароком убить этим обетом? — Если бы только я тешил себя надеждой, что могу избавиться от вас при помощи какого-то жалкого обета, я бы… — Снейп, прикрыв глаза, потер переносицу. — Клятв с меня достаточно. — Я и не хочу никому об этом рассказывать, — Гарри выпрямился, стараясь вложить в эти слова все свое упрямство. В тот раз его выпроводило из дома многозначительное молчание, но теперь Гарри был уверен — Снейп еще тогда хотел спросить, зачем он продолжает сюда приходить. Ему самому слишком хорошо было знакомо это ощущение: незаданный вопрос горит на языке темным пламенем, изводя, но в горле стоит плотный дым, не дающий издать и звука. Сейчас Снейп сидел напротив него в кресле, безразличным взглядом изучая ряды книжных полок за его спиной, и совсем не торопил его с ответом, безнадежно выдавая то, насколько сильно он хотел его получить. Гарри мог бы дать ему полуправду. Сказать, что в маггловском доме, в котором он когда-то похоронил себя заживо, ему было куда спокойнее, чем за непроницаемой стеной защитных заклинаний на Гриммо, спокойнее, чем в тепле полярной станции во время черной пурги. Вместо этого набрал в легкие воздуха — и не солгал. — Я прихожу, чтобы увидеть вас. Правда его не убила. И даже Снейп пока не проклял: он просто возвел глаза к потолку, будто его ужасно заинтересовала тусклая пыльная лампа, едва ли дающая больше света, чем один огарок свечи в его подземельях в Хогвартсе. — И что же вам от меня нужно? — Он демонстративно погладил палочку: тонкие белые пальцы пробежались от рукоятки до самого кончика, и Гарри сглотнул и отвернулся, надеясь, что ему только кажется, что кровь прилила лицу. — Я хочу задать вам один вопрос. Снейп ощетинился сразу же, моментально сбрасывая с себя маску скучающего равнодушия. — На все вопросы я ответил в день своей предполагаемой смерти. О завещании я рассказал вам сегодня. Больше я вам ничего не должен. Гарри малодушно снял очки. Очевидная ярость Снейпа тотчас расплылась в безобидное пятно, едва различимое на фоне ребристой книжной стены. — У меня нет никакого желания к чему-то вас принуждать. Это просьба. Или сделка, если вам так больше нравится. Я прошу вас честно ответить на один вопрос, и потом, если захотите, я больше никогда здесь не появлюсь. — Заманчивое предложение, — голос его был холодно спокоен, и Гарри рискнул вернуть очки на переносицу. — В чем подвох? — Я не могу обещать, что мы больше не встретимся, — усмехнулся он, склоняя голову. По стеклам очков пробежался тусклый блик. Снейп поджал губы. — Без Веритасерума. Сначала я должен услышать вопрос. И я не могу обещать, что отвечу. Гарри кивнул. В горле пересохло. Он долго этого ждал, и поэтому совершенно не готовился: вопрос, который крутился на кончике языка вот уже больше шести лет, вдруг оказался бесплотным и немым. «Что вы ко мне чувствуете?» — пафосно, мелодраматично и удушающе недвусмысленно. «Что вы обо мне думаете?» — пустая апелляция к рациональному. «Как вы ко мне относитесь?» — просто глупо, он слишком много лет был свидетелем того, как Снейп понижает голос до шипения, эффектно закатывает глаза или жалит его одной из своих бескомпромиссных ремарок. Оставался единственно возможный — и самый неправильный из всех вопрос. — Вы меня правда терпеть не можете? Снейп закрыл глаза и тихо, очень тихо выдохнул. Гарри, наоборот, затаил дыхание. — Очевидно, могу. Я делаю это уже больше двенадцати лет, — ожесточенно процедил он. — Но вы же этим ответом не удовлетворитесь, правильно? Вы так и не научились думать, что говорите. — Это задание с развернутым ответом, — оскалился Гарри, окончательно теряя голову, — думаю, чтобы меня удовлетворить, хватит семи дюймов. Даже пяти, у вас убористый почерк. Снейп дернулся, но больше никак на провокацию не отреагировал, снова закрыв глаза, лишая его ничтожной возможности что-то по ним прочитать. Длинные белые пальцы потерли виски, будто пытаясь унять головную боль. — Зачем вы задаете вопросы, ответы на которые не хотите знать? — прохрипел он наконец. — Я надеюсь на ответ, который мне понравится. Глупо, да? — Катастрофически глупо. Более того, надеяться — это жалко. Чего-то добиться можно, только если есть воля и хладнокровие, а от надежды нет никого толку. Я, например, — звук его голоса истекал таким ядом и горечью, что Гарри вздрогнул, кристально ясно осознавая, что за последующую за этим откровенность он рано или поздно поплатится, — надеялся, что вы мне не поверите или вообще осознаете, что не обязаны никого спасать, когда посылал вас под вторую Аваду. — Но я выжил, — он и сам охрип и оцепенел, как от парализующего. Взгляд распахнувшихся черных глаз резанул по нему вдогонку с разрушительной силой Сектумсемпры. — Post hoc, non propter hoc, Поттер, — прошипел Снейп, — едва ли вы живы молитвами человека, который сделал вас мишенью обоих убивающих проклятий. Почему тебя вообще волнует, выношу я тебя или нет? — Ты берёшь на себя вину того, кто подобной чести не заслуживает. И меня не может это не волновать, — он повысил голос, — потому что на шестом курсе я читал твой учебник, как Библию. Потому что я понимаю причины, по которым Дамблдор сделал из моей жизни театральную постановку, а из меня ценную шахматную фигуру, но я так и не простил ему того, что он потребовал от тебя. Потому что я вернулся из-за завесы только для того, чтобы очистить твое имя и похоронить твое тело. Потому что, когда я кинулся к тебе тогда, шесть лет назад, когда понял, что ты действительно жив, я подошел непозволительно близко. Потому что я знаю, что ты пахнешь удовым деревом. Потому что каждый раз, когда на светском приеме меня слишком настойчиво уговаривают выпить за светлое будущее, вино всегда пахнет удовым деревом. Потому что я вызываю Патронуса, думая о том, как встретил тебя здесь во второй раз — как понял, что ты можешь вернуться еще. Потому что я сливаю в Омут каждый сон о тебе, чтобы бесконечно их пересматривать. Потому что я хотел бы однажды… — Хватит! — Снейп вскочил на ноги и принялся мерять комнату широкими шагами: ему приходилось разворачиваться на каждые три счета. — Теперь вы знаете, зачем задают вопросы, на которые не хотят знать ответов, — флегматично заметил Гарри. Он резко остановился. Полы мантии, не поспевая, мягко колыхнулись. — Чего вы от меня хотите? Вы надеетесь на какую-то извращенную… — Его лицо исказилось, как будто слово, которое он собирался сказать, вызвало у него болезненный спазм. — Как вы это себе вообще представляете? — Детально и с удовольствием, — невозмутимо продолжил самоубийство Гарри, и в ту же секунду на его горло легла властная, но подозрительно бережная хватка невидимой силы — Снейп наставил на него палочку. — Это задание с развернутым ответом, Поттер, — тихая, почти ласковая угроза, произнесенная тоном, который может себе позволить только диктатор в безграничной власти — или тот, который только что ее потерял. — Вы как будто не знаете, с кем говорите. Отбросим всякий здравый смысл и допустим, что я позволил вашим надеждам осуществиться. Что дальше? Вы рассчитываете, что я буду вашим другом? Конфидентом? Любовником? Спутником жизни? Насмешка в его последних словах была обжигающе холодной. И хотя от заклинания, сжавшего горло, у Гарри даже не сбилось дыхание, Снейп ослабил невидимый обруч, приглашая его к ответу. — Ни на что я не рассчитываю. У меня не очень с планированием, — Гарри сверкнул зубами в отчаянной улыбке. Еще чуть-чуть, и можно будет увидеть, как воздух вокруг вибрирует от тяжелой магической силы на кончике направленной на него палочки. — Но если вы позволите, я буду согласен на любые условия. Снейп отшатнулся, но готовой проклясть руки не отпустил ни на дюйм; глаза его сузились, делая лезвие взгляда еще острее. «Доигрался, Поттер? — Из подсознания на поверхность показались тысячи уродливых щупалец, сотни зубастых ртов язвили наперебой: — Сдалась ему эта правда, и сдался ему полубезумный мальчишка, от которого даже смертью нельзя откупиться? Что ж ты не разделся сразу — член в руки, кончить с его именем на губах, та же суть, и все еще пристойнее того представления, которое ты устроил. Как трогательно, любые условия. Интересный способ признаться, что ты не можешь предложить ему ничего лучше самого себя». — Любые условия, Поттер? — леденящим эхом вторил голосам Снейп. Гарри моргнул, с силой вырывая себя из липкой бездны. — Да. Снейп смотрел на него с каким-то злым, обреченным триумфом и напоминал даже не себя-профессора, только что залечившего на Малфое следы Сектумсемпры, а себя-противника, мягко предлагающего только дать ему повод… — Как насчет роли бесправной собственности? Послушной игрушки, которую хозяин использует, как и где захочет? Верной собаки у моих ног? Гарри отчетливо видел, что меньшее, что от него с такой хищной жадностью ожидают — это опущенный взгляд и плохо сдерживаемое отвращение на лице. Но штробас прошелся щекочущей кисточкой по ноющим в предвкушении нервам, а кровь густо стучала у него в висках, и не от страха — совсем не от него. С тем, почему подобные перспективы вызывают настолько острое… воодушевление, можно будет разобраться позже. Если он вообще захочет в это лезть. — Как пожелаете. — От подношений, которыми так легко злоупотребить, не отказываются. Я могу пожелать надеть на тебя ошейник и проклясть его так, чтобы ты осознавал все происходящее, но не мог ослушаться ни одного приказа. Или лучше заставлять тебя умолять о прощении за любое действие, слово или взгляд, просто потому что мне захотелось?.. — О, — Гарри честно пытался издать что-то кроме нечленораздельных звуков, но даже будь он железным, то оплавился бы от силы темного, первобытно жестокого пламени в глазах напротив, кроме которых он сейчас больше ничего не видел. Шея еще помнила хватку заклятия, и из-за этого сердце билось о грудную клетку, как бладжер. Какими именно способами можно будет умолять? У него есть пара конструктивных предложений, нужно срочно ими поделиться. — М-м-м. Ага. Тишина после этого подобия на ответ была оглушительной в том смысле, что Гарри был уверен, что Снейп что-то ему говорит. Минуту спустя он осознал, что Снейп только пытается что-то сказать, но все, что ему удается — это медленно подходить ближе. Сердце из бладжера превратилось в трепещущий снитч. — Поттер, — прорычал он, справившись с собой, — как далеко мне нужно зайти, прежде чем ты скажешь «нет»? Скажи, тебе нравится мысль о том, как ты умоляешь, стоишь на коленях, целуешь мне ботинки? — Ну, если ботинки на ваших ногах… Взгляд Снейпа мгновенно расфокусировался, будто его оглушили, и Гарри устало вздохнул. Напряжение приятно отзывалось в каждой клетке тела, но тянуло из него кровь. И ладно бы еще отовсюду… — А вы правда хотите? Снейп двинулся сквозь окрашенную алым пелену, рывком беспалочковой магии заставляя его податься вперед, легко поставил колено на кофейный столик между ними и опустил тяжелую руку на его плечо, намертво припечатывая к месту. А потом поцеловал, грубо, исступлённо — взял его, все равно что взял. Если на холодные земли Альбиона когда-то ступали суровые боги войны, то именно так они целовали смертных — не сдерживая всевышних сил, мучая в кровь, забывая о пределах человеческого тела, вспоминая, славя вожделенную боль. Се-ве-рус — подходящее имя для недосягаемого бога. Гарри возвел руки к его лицу, как тогда, давно, и снова не смог преодолеть невидимую границу в полудюйме от прикосновения: мягкие пряди волос невесомо щекотали его запястья. Северус вздрогнул и отстранился, отворачивая взгляд от обожженных укусами губ. — Пожалуйста… От этого полувсхлипа-полутребования у Снейпа на лице появилось безысходно загнанное выражение, — он шумно втянул воздух сквозь сжатые зубы, — но рука его только сильнее вдавила плечо Гарри вниз, будто он все-таки победил. Сломал. — Это ты себе представлял? Нравится? — Да, — Гарри медленно облизнул губы, дразня, — хозяин. Следующие секунды вплавились друг в друга, как оставленные на солнце ледяные иглы. Снейп отпрянул так резко, что едва не упал, вцепился в свое левое предплечье, сильно, останется синяк, и Гарри немилосердно тряхнуло от осознания, господи, конечно, он же Лорда вспомнил, сравнил... Снейп окинул его больным взглядом. Заставил себя смотреть на все еще горящие его стараниями губы, только что называвшие его хозяином, и не смог вынести того, что видел. Спрятал лицо в ладонях и даже не пошевелился от треска и грохота, с которым сломалось старое дерево: Гарри рванул к нему напролом по кофейному столику. — Северус… — Какой я вам Северус, Поттер, — безжизненно отозвался он. — Вы меня только что хозяином называли. — Простите. Снейп истерически расхохотался. — За Северуса или за хозяина? — А что хуже? — Хуже всего, Поттер, что ты несешь какую-то чушь про Амортенцию в вине, хотя сам прекрасно знаешь, что… — он покачал головой, но все-таки продолжил, — ты и прикоснуться ко мне не в состоянии. Даже для того, чтобы остановить, когда тебе причиняют боль. — Я очень в состоянии, — возможно, стоило собраться с мыслями, прежде чем открывать рот, — но я же говорил, что у меня нет никакого желания ни к чему тебя принуждать. — Зато у меня, очевидно, есть такое желание, — палочка Снейпа уткнулась ему в горло, — с твоего шестого курса, знаешь ли, не слушал и половины того, из-за чего ты получал отработки, потому что представлял, как заткну тебя примерно теми же методами, что сегодня. — Как жаль, что у тебя ничего бы не получилось, — Гарри осторожно перехватил его за запястье, чувствуя, как в груди разбивается что-то стеклянное (возможно, окно террариума, в котором пришлось запереть загадочное чудовище, желавшее обвиться вокруг Снейпа кольцами), и, не встречая сопротивления, припал к его коже губами, — твой план был обречен на провал в тот момент, когда ты предположил, что мне не понравится. — Я уже понял, что ты душевнобольной. Ты упускаешь суть всех этих заигрываний с идеей насилия, — Снейп, наконец, вырвал руку, — это ненормально. — Что именно было заигрыванием с насилием? То, что ты поцеловал меня только после того, как я недвусмысленно дал понять, что ты можешь делать со мной все, что тебе угодно? — Ты все это время не блефовал? — у него снова сел голос. — Северус, если ты согласишься… на что-то… а потом тебе надоест, я обещаю, я не буду ползти за тобой на коленях, вцепившись в полы мантии, отправлять слезные громовещатели или дрочить под окнами. Но нет, я не блефовал. Впрочем, если у меня есть выбор, я бы предпочел быть тебе равным, — Гарри пытался держать серьезный тон, но всё-таки ехидно добавил: — пусть и не интеллектуально. Снейп снова выразительно закатил глаза и упал в кресло, устроив один локоть на низкой спинке с несвойственной ему фривольностью, напомнив Гарри изысканно-упадническое настроение декадентки с картины, которую он видел в каком-то из континентальных музеев. — Открытые отношения. — О да. Здесь-то я и проведу черту, — Гарри опустился на пол рядом. — Уж прости, мне больше никто не интересен. Но ты, если хочешь… — Я тебя умоляю, хватит, — он подпер голову рукой. — Театр абсурда. Я с кем-то трахаюсь, а ты преданно ждешь дома. — Ты разрешишь мне жить с тобой? — О Мерлин, — простонал он, — просто какой-то цирк, Поттер. Сейчас я сорву парик и признаюсь, что я мужчина, а ты скажешь, что у каждого свои недостатки. Гарри усмехнулся своим мыслям, пододвинулся ближе и положил горячую ладонь ему на колено. Снейп молча посмотрел на него сверху вниз. — Северус, пошли в кино? Я зал выкуплю, будем вдвоем. Или могу иллюзии показать на Гриммо, от Блэков осталась целая коллекция, я недавно разобрался, как их открывать. Или в Альберт-холл, там Вивальди играют вечером. Мне кажется, ты любишь скрипку. — Орган я люблю, Поттер. — В Ислингтоне в церкви святого Иоанна концерты по субботам. Я там был. — Ага, и под венец сразу, — рассеянно пробормотал Снейп, завороженно наблюдая за тем, как палец Гарри медленно движется вверх и вниз по складке его брюк. — Не дразни меня, сам знаешь, чем это заканчивается. Пальцы Гарри исчезли в складках мантии высоко на бедре, и кресло отозвалось раздраженным скрипом — Снейп с силой откинулся на спинку. — Это тоже плохо закончится, — уголок его рта дернулся, на секунду обнажая зубы. — Как это… вообще… произошло?.. — Книги, — Гарри был слишком сосредоточен на его отрывистом дыхании, чтобы складывать слова в полные предложения. — Сначала Принц. Потом твои статьи. Я, конечно, и половины не понял. Но… видно, когда ты пишешь. Я так твое новое имя нашел. Послевоенное. Ты знал, что я знаю? И еще, когда я ждал тебя здесь, часто думал, что ты тоже похож на книгу. Снейп сумел скептически поднять бровь, но сразу снова запрокинул голову. — Очень редкую. Ее все ищут, но никто не знает названия. А она здесь. И надо… и стоит всю жизнь положить, чтобы открыть. — Эта книга тяжелая и без картинок. Тебе не понравится. — Мне не шестнадцать, я справлюсь, — запротестовал Гарри, смеясь, — «грозные ужасы эти, других приводящие в трепет, — мне они нравились. Боги любовь к ним вложили мне в сердце». — Серьезно? — он даже как будто пришел в себя. — Одиссея, Поттер? — Я долго тебя ждал, — улыбаясь, Гарри глазами указал ему на одну из верхних полок за его спиной. Снейп обернулся — и окаменел, увидев том в красной обложке. — Ты знал, — выплюнул он: обвинение в его тоне смешалось с потрясением, он подобрался в кресле, чуть не выломав подлокотники. — Ты знал, что у меня нет повода сюда приходить. Что я… схватить любую книгу, лишь бы только… Мерлин. Поздравляю. Хорошо сыграно. Поймал за руку. Доволен? Добился чего хотел? — Я не мог знать, — мягко возразил Гарри, привставая на коленях. — Я надеялся. Почувствовав его дыхание на своем лице, Северус закрыл глаза, но не отстранился. — Можно? — шепот почти губы в губы. — Если я скажу «нет», ты послушаешься? — А ты хочешь, чтобы я послушался? — Поттер-р. — Гарри. — Гарри, — сдался он.