Токио. Район Синагава
— Господин Айкава, всё готово. Выезжаем, — голос Минги, как всегда, невозмутим, и аккуратно стриженная темноволосая макушка почтительно склоняется перед альфой. Юдзуро пожимает плечо телохранителя, кривя губы лёгкой улыбкой, видя в ответ такую же сдержанную ухмылку. Он доверяет альфе. А сегодня вечером доверяет самое ценное, что у него есть — своего омегу. Дверца бесшумно захлопывается за ним, когда Юдзуро ныряет в сумрак салона, попадая в желанный кокон аромата. Мичи уже сидит в машине, невидящим взглядом смотря перед собой. Альфа позволяет себе обхватить маленькую ладонь и сжать её мягко, нерешительно. Он всё ещё не уверен ни в чём, хоть омега рядом с ним все эти дни. — Ты в порядке? — низкий хриплый тембр обволакивает омегу. — Всё хорошо, — одними губами улыбается юноша. — Звонила госпожа Аси. Она уже на месте. Юдзуро кивает утвердительно, взгляда пристального не спуская с него. — Я знаю, что ты справишься. И я буду рядом… — Мне кажется, это ты волнуешься, — усмехается омега. — Не бойся. Я не стану при первой встрече пускать в его голову пули… как тебе, — насмешливо напоминает Мичи и смотрит в глаза альфе. — Он умрёт мучительной смертью, дрожа от страха и захлёбываясь в собственной крови. Юдзуро в какой-то момент становится не по себе, что волосы на затылке зашевелились. Он верит словам омеги и почему-то знает, что всё будет именно так.*
Небольшой кортеж из машин подъезжает ко входу старейшего театра «Кабуки-дза», разительно выделяющегося своим национальным стилем среди современных серых токийских высоток. Мичи идёт рядом с альфой. На Юдзуро традиционное кимоно, к виду которого Мичи привык ещё на острове. Но сегодня почему-то особенно волнительно. Альфе невероятно идёт струящееся одеяние тёмно-сливового цвета в сочетании с чёрным шёлком хаори. Его длинные тёмные волосы с непослушно вьющимися кончиками гладко зачёсаны надо лбом. Омега в своём уже привычном турумаги, но под ним классический английский костюм с зауженной талией. Чёрные лакированные туфли гулко отстукивают от мраморного пола холла, как и с десяток идущих позади него телохранителей. Театр встречает их сумраком и прохладой. В холле пусто. Зрители давно прошли к своим местам для просмотра знаменитой постановки. Новые гости в окружении нескольких человек охраны быстро поднимаются по ступеням лестницы, ведущей к портьерам. Широкая спина Минги, как ледокол, перед которым расступаются все без слов и попыток остановить. Он коротко стучит в дверь VIP-кабинки и пропускает двоих с коротким поклоном, пока его люди распределяются по этажу, беря всё под свой контроль. Аси приветствует их кивком, а Мичи одаривает мягкой улыбкой. Сан за спиной госпожи внешне спокоен, но Юдзуро заметно ощетинивается при виде ледяного альфы. С ним у него явно напряжённые отношения. — Ока-сама, — Юдзуро приветствует мать лёгким поклоном, — всё готово. — Он прибыл ещё полчаса назад, — басит прокуренным голосом Аси. — Ведёт себя до неприличия безобразно, словно он в караоке пришёл. Привёл с собой шлюшек под видом гейш, наслаждается, не подозревая, что его ожидает. — Тогда не будем его томить. Мать и сын ещё о чём-то говорят. Мичи мало что улавливает из их разговора. Он сейчас глубоко в себе, в своих собственных переживаниях и раздумьях. Омега ждал этого дня уже давно: готовился и обдумывал каждый свой шаг, каждое своё слово перед Таканэки… Думал, что готов выдержать. А сейчас, когда до ненавистного ему человека остаётся лишь несколько шагов, поддаётся сомнению. Ни страху, ни волнению, а опасению, не наведёт ли он курок Ruger на покатый лоб Таканэки и вышибет ему мозги. Взгляд омеги отвлекается на зал и сцену. К своему стыду, он никогда не был в театре Кабуки и сейчас невидящим взглядом проходит по зрителям и актёрам. Театр имеет не более сотни мест внизу, около десятка боковых и центральную ложу. Но главное — сцена, открытая со всех сторон, на которой в свете софитов впечатляющие декорации пьесы, где уже разворачиваются действа. Актёры с раскрашенными лицами, в огромных красных и белых париках, музыканты прямо на сцене и вышагивающие по помосту в зал танцовщики. Пьеса и искусная игра актёров привлекает всё внимание зрителей. Никто не смотрит в сторону VIP-кабинки, когда её посетители так грубо покидают места прямо во время спектакля. Для сомнений места не остаётся, и Мичи крепко сжимает рукоять катаны под тканью турумаги. Их шествие по галерее проходит быстро. Вокруг только люди Юдзуро, и Мичи вовсе не удивлён, завидев у входа в кабинку почтительно склонившегося Айкаваги. Этот альфа стоит десятерых. За дверью раздаётся тихий смех вперемешку с басистым голосом и лёгкая возня. Но всё замирает, когда дверь резко распахивается одним движением руки телохранителя, и в кабинку первым решительно шагает Юдзуро. Дорогое саке неаккуратно проливается прямо на превосходный шёлк тёмного кимоно, когда рука дёргается вслед за вздрогнувшим мужчиной. Приглушённый смех гейш сменяется испуганным писком, а стоящий позади оябуна телохранитель тянется за пистолетом. Таканэки поднимает руку, останавливая охранника, и бросает строгий взгляд на двух омежек в ярких кимоно. Юдзуро присаживается перед дядей в абсолютной тишине под испепеляющим взглядом старшего, тогда как омеги всё ещё стоят позади него. Минги занимает место рядом со своим господином. — Что за дерзость?! Как посмели явиться ко мне? — хрипит альфа, хмуря дикий взгляд, руками упираясь на скрещённые колени. — Давно не видели тебя, вот и пришли повидаться, спросить о твоём здоровье, о жизни, — Юдзуро говорит спокойным и серьёзным голосом, а в глазах насмешка. — Проваливайте все! И скажите спасибо, что не приказал пристрелить вас. — Разговор есть. Важный, — Аси присаживается рядом с сыном, сверля брата пронзительными чёрными глазами. — Обговорим всё сейчас — обойдёмся малой кровью. — Никак не угомонишься, сумасшедшая старуха? Не о чем говорить. И прольётся здесь только твоя кровь, если не уйдёшь сейчас же и не уведёшь своего сынка, а своих сторожевых псов… Таканэки умолкает, едва взглянув на молодого омегу за спиной Аси. Видно, как в его голове стремительно проносятся мысли одна за другой, а зрачки перекрывают радужку глаз в полном изумлении. Рот открывается, но так и остаётся беззвучным. Альфа долго смотрит на юношу, затем на свою сестру, и всё складывается. Полные губы расплываются в хищной улыбке. — Так это ты его спрятала на своём прокуренном острове? А я-то своих парней заставляю носом землю рыть. Ну, здравствуй, омега Хару, — шутливо кланяется альфа. — Вот только не тех ты выбрал, омежка. — Возможно, — глухо звучит голос юноши. — Но и твой выбор был неверным… Очень неверным. Ответ Мичи заставляет и мать, и тем более сына напрячься. Юдзуро сдерживается изо всех сил, чтобы не оглянуться назад и не посмотреть в глаза омеге. Он боится увидеть в них правду. — Не пудри мозги Мичи, — шипит Аси, что, в отличие от сына, бдительности не теряет и ловко переводит тему. — Ты потеряешь Йокогаму сегодня же ночью, если не согласишься на наши условия. Таканэки рявкает на притихших и внимательно наблюдающих за ними гейш. Те поспешно ретируются, подхватив всё своё добро. — У вас никогда не хватит на это сил, — чётко по словам произносит старший. — У вас нет ничего: ни союзников, ни друзей. — У нас есть семья. Громкий хохот проносится по кабинке, привлекая недовольное внимание нескольких зрителей рядом. Благо на сцене гром барабанов и выкрики актёров, разыгрывающих сцену боя, перекрывают весь шум. — Какая семья? Сумасшедшая старуха, решившая пойти против меня, и малец, не знающий, куда примкнуть? Это ты называешь семьей? А что, Мичи? — смотрит он на омегу снизу вверх. — Возьмёшь нашу фамилию? Будешь Масахито Мичи, — хохочет старший альфа. Никто не понимает, что происходит, когда Мичи одним лишь лёгким шагом оказывается перед оябуном, и в то же мгновение в воздухе что-то серебрится стальным цветом. Тихий скрежет металла, три молниеносных гибких взмаха — и височные пряди Таканэки медленно оседают на пол. Опомнившийся телохранитель выхватывает оружие. Мичи снова делает один-единственный взмах, и обрубок пистолета остаётся в вытянутых руках бодигарда. На застывших лицах присутствующих эмоции сменяются одна за другой: от испуга до восхищения. Минги хрипло кашляет, оттягивая ворот рубашки, будто ему не хватает воздуха. Юдзуро тихо зовёт Мичи, но тот не слышит. Омега приставляет к горлу Таканэки острие катаны, наклоняется к его бледному, взмокшему лицу и смотрит в глаза. — Ещё одно слово про твою паршивую семейку, и тебя отсюда будут выносить по частям. Мужчина снова смотрит холодным стальным взглядом, но с той же хищной улыбкой на губах. — Кажется, ты почти что часть этой семьи, — открыто принюхивается альфа, бросая насмешливый взгляд на племянника. — Когда-то и ты был моей семьёй, но променял нас на власть и деньги, — Юдзуро спокоен и холоден в словах и смотрит на старшего с осуждением. — Ты заменил меня и свою родную сестру на братков из Якудза. Это ты один! Это у тебя нет ни союзников, ни друзей, ни семьи! Таканэки замирает от слов младшего. Где-то внутри, слева, там, где раньше находилось сердце, что-то сжалось и заныло, но лишь на мгновенье. Мужчина снова смотрит холодным стальным взглядом и цедит сквозь зубы: — Уж лучше с братками, чем с предателями. Говори, что хотел, и убирайтесь отсюда! — Я объявляю тебе войну, Таканэки… — Тоже мне новость, — зло ухмыляется старший. — Я, Юдзуро Айкава, глава клана Айкава, открыто вступаю в борьбу за власть в городе. Йокогама была и будет только нашей территорией. Отныне наши пути пересекутся только в открытом противостоянии. Но ты можешь ещё спасти себя и сохранить своих людей, отозвав их из города, — Юдзуро смотрит прямо в глаза старшему. — Война так война, — Таканэки расправляет плечи, смотря на обоих сидящих перед ним некогда родных людей. — Ходи и оглядывайся, Юдзуро. Таканэки невероятно зол, и вопли актёров на сцене, протыкающих друг друга деревянными мечами под громкий бой барабанов, так символичны в этот самый момент. Таканэки в гневе и потому невнимателен, иначе бы точно заметил победную улыбку Аси и насмешливую ухмылку Минги. Таканэки в ярости и приходит в ещё большее неистовство, видя свои отрезанные волосы с проседью. А ведь вместе с ними вполне могла лежать его голова.***
Юдзуро не хочется подсматривать, но Мичи и Рэн о чём-то спорят, стоя на террасе. Мичи отчаянно жестикулирует, хватает старшего за руки, тот сидит поникший, видно, что Рэн упрямо на чём-то настаивает. Альфа проходит дальше, скрываясь в гостиной, но увиденной сцены хватает, чтобы задуматься. Сердце странно сжимается в этот момент, и внутри тревожное чувство разрастается, будто он что-то упускает… Что-то, что важно. Он ретируется обратно, выходя на террасу, беглым взглядом охватывает пространство вокруг особняка. Всё, как обычно: патрулирующая охрана, несколько сторожевых псов по периметру и… автомобиль сенатора Накамуро у ворот. Юдзуро снова смотрит, замечая теперь лишь Рэна, одиноко стоящего у входа в комнату. Омега немного мнётся, словно он в нерешительности, в каком-то раздрае — как ему поступить дальше. — Рэн? — Юдзуро заходит на террасу, но близко не подходит. — Что-то случилось? Где Мичи? — Кажется… он обиделся на меня, — невесело усмехается омега. — Ушёл в комнату. Не захотел даже попрощаться. — Попрощаться? — в недоумении Юдзуро подходит ближе. — Ты уезжаешь? — и лишь теперь понимает, зачем у ворот стоит машина сенатора. — Д-да, я… ухожу. И хотел забрать с собой Мичи. — Этого ты не сделаешь точно, — криво ухмыляется альфа, пряча решительно сжатые кулаки в карманах брюк. — Он сам не захотел. Сколько я ни упрашивал, ни приводил доводов, он не согласился. Юдзуро застывает, мгновенно пришибленный словами старшего омеги. В мозгу альфы взрывается мысль, что Мичи сам не захотел уйти из этого дома, уйти от него, хотя секундой ранее сердце сжалось от удушающего подозрения, что Мичи собирал вещи в своей комнате. — Он не сказал… почему не захотел уйти? — Какую-то глупость, — Рэн смотрит в глаза альфе, вмиг становясь настороженно-пронзительным. — Что именно? — Юдзуро и сам смотрит, будто насквозь прожигает. — Сам спроси. Может, ты и поймёшь. А я уезжаю с мужем и останусь с ним в его доме. — Не думал, что скажу такое, но я рад за тебя. Это будет лучшим решением. — А я так не думаю, — Рэн подходит ближе. — Меньше всего на свете я хочу оставлять его рядом с тобой. Я знаю, ты хочешь признаться ему. Я чувствую это, вижу по твоим глазам. И перед тем, как уйти, я хочу попросить тебя: не делай этого. Не говори ему о смерти Чикары. — Между нами больше не будет тайн и недосказанности. Я хочу быть чист перед ним… — Твой эгоизм и твоя совесть заставляют тебя сделать это. Ты хочешь быть белым и пушистым перед ним? Не получится, Юдзуро. Сколько ни кайся, ты — убийца его семьи и его альфы. И поверь, я волнуюсь вовсе не за тебя, — Рэн смотрит пронзительно, острым и холодным взглядом. — Я боюсь, что потеряю Мичи безвозвратно. Он больше никогда не будет прежним.*
Машина сенатора исчезает за поворотом, увозя в своём пропахшем гималайским кедром салоне взволнованного омегу. Юдзуро провожает её взглядом, всё также стоя на застеклённой террасе с гулко бьющимся сердцем. Почему Мичи не захотел покинуть этот дом? Почему не уехал с близким другом? Желание услышать ответы зудит меж рёбер, не давая вздохнуть свободно. Юдзуро тихо стучит в закрытую дверь. Не дожидаясь приглашения, распахивает её медленно. Взгляд сразу цепляется за тонкую фигуру у окна. Мичи стоит с неестественно прямой спиной и горделиво расправленными плечами. Лица альфа не видит, но почему-то уверен, что омега плачет. — Он уехал? — доносится приглушённый голос с плохо скрываемой дрожью. — Да. Только что, — Юдзуро стоит в проёме, помня, что в комнату его не приглашали. — Что случилось, Мичи? — Рэн бросил меня! — светловолосая голова сникает. — Он уехал со своим альфой. И я не понимаю… — Мичи оборачивается к Юдзуро. Нет, он не плачет, но глаза горят слезами, готовыми хлынуть по щекам. — Как можно простить человека, который предал?! Нет, даже не так! Как можно любить человека, который предал?! — А если он раскаивается? — Юдзуро делает шаг ближе. — Если понял ошибку и желает искупить вину? Если любит всем сердцем? — Уходи! — Мичи отводит взгляд. — Скажи мне только одно, — Юдзуро подходит ещё ближе, игнорируя слова омеги. — Почему ты не ушёл с ним? — Мичи вскидывает опасно блеснувший взгляд. — Почему захотел остаться здесь… со мной? От последних слов омега вновь распрямляет плечи и делает шаг ближе. Он глаз настороженных не спускает с альфы, но вместе с этим в карем взгляде читается любопытство. Мичи медленно огибает альфу, подходя всё ближе и ближе. Глаза в глаза, и только глубокое дыхание обоих нарушает тишину сумрака в комнате. — Хотел проверить кое-что, — шепчет омега, когда до альфы остаётся каких-то два шага. Юдзуро застывает, словно под гипнозом. Он чувствует странную вибрацию между ними, ощущает пульсацию феромона. Аромат призрачного цветка явно сгущается, и он чувствует себя в плену запаха. Омега пытает его взглядом, тянет из него жилы, сжимает его сердце, но замирает, позволяя альфе сделать последние шаги. И Юдзуро их делает — преодолевает оставшееся расстояние, пока между ними остаётся только крохотный проблеск. — Мне безумно хочется думать, что ты остался из-за меня. Мичи смотрит лукаво, хоть глаза сияют всё ещё невыплаканными слезами. Маленькие ладони ложатся на широкие плечи, омега прижимается грудью к крепкой груди и принимает как должное горячие ладони альфы на своей талии. — Можешь думать, раз так тебе хочется, — ухмыляется омега, чувствуя нарастающий жар тела и крепкую хватку сильных рук. — Однажды так и будет, — шепчет у самых губ альфа. — Настанет день, когда ты не сможешь покинуть меня… Не захочешь, — севшим вмиг голосом хрипит Юдзуро, видя, как ухмылка омеги становится шире, и целует его прямо в раскрытые губы. Впивается в желанную сладость губ, мягко скользит языком во влажный рот, цепляет розовый омежий язык, призывая к сплетению. Мичи отвечает, поддаётся его напору и желанию, склоняет голову вбок, позволяя больше близости. На миг Юдзуро отрывается, смотрит горящим взглядом на пухлые, блестящие от влаги губы и снова припадает к ним. Ладони быстро ретируются с тонкой талии на затылок, прижимая омегу крепче, чувствуя, как маленькие пальцы зарываются в его волосы. Сумасшествие накрывает альфу, не в силах думать ни о чём, без попытки остановить себя. Юдзуро легко толкает омегу к стене, подхватывает под бёдра, задыхаясь, когда стройные ноги оплетают его поясницу. Стена кажется ватной, и всё пространство вокруг них кружится в вихре нахлынувшей страсти, когда губы альфы влажными поцелуями спускаются к ароматной жилке. Целует выемку между ключиц, едва ощутимо кусает за кадык, пока руки вытаскивают рубашку из пояса брюк. Мичи и сам в нетерпении стягивает чёрный пиджак с плеч альфы. Срывает пуговицы с чёрной шёлковой рубашки, оголяя яркие татуировки, и громко стонет, когда Юдзуро целует его в солнечное сплетение, впившись пальцами в обольстительные бёдра. — Хочу так… здесь, у стены. Быстро и жёстко. А потом на постели… долго и сладко. Мичи смотрит сверху вниз на выцеловывающего его грудь альфу, распалённого, со спутанными его же пальчиками волосами. Юдзуро поднимает свой горящий взгляд, сужая глаза хищно, скалится довольно, до боли сжимая ягодицы омеги. — Всё будет именно так, мой омега. В густом шуме из сбитого дыхания, влажных поцелуев и шуршания одежды звук молнии на ширинке звучит волнительно, так что у омеги дырочка дёргается предвкушающе. Он не успевает смутиться собственной несдержанности, как чувствует горячую влагу, сгустком потёкшую из ануса. В бессилии омега откидывается затылком к стене, отпуская всего себя, выгибая спину, когда сильные руки стягивают с него джинсы. Всё тело дрожью отзывается, когда пылающий член альфы осторожно пристраивается к влажному лону. С губ слетает глубокий выдох с тихим стоном, едва головка проскальзывает. Венистый ствол тянется вверх, глубоко и больно. Мичи кусает губы, глаза крепко жмурит от раздирающих ощущений: так хорошо и плохо одновременно. Сползти по стене не дают сильные мужские руки, крепко держащие за бёдра. Омега приподнимается, желая получить темп движения, но его ноги фиксируют, не позволяя пошевелиться. Первый толчок выбивает воздух из лёгких… и громкий стон омеги. Юдзуро и сам хрипит в изгиб тонкой шеи, чувствуя, как пальцы омеги с силой сжимают его волосы. В тот же миг Мичи оттягивает лицо альфы от себя, обрушиваясь на его губы, и целует неистово, лижет неумело, кусает за верхнюю и не перестаёт стонать от каждого глубокого, жёсткого толчка. Омега воет задушено, кончая на чёрный шёлк рубашки альфы, и слабеет в его руках, стекая по стене, мутным взглядом смотря в лисьи глаза. Юдзуро подхватывает омегу, выходит из расширенного нутра, чувствуя, как по его мошонке стекает омежья смазка. Он несёт его, расслабленного и растраханного, к неразобранной постели. Белоснежное покрывало холодит обнажённую спину, заставляя сознание на миг прийти в себя. Но лишь на миг. Ибо вид раздевающегося перед ним Юдзуро заставляет сорваться на позорный скулёж и нетерпеливо сжаться анусу. Висевшие на левой щиколотке джинсы омеги наконец-то откинуты в сторону. Рубашка, скомканная и застрявшая на предплечье, следует за ними. Юдзуро, абсолютно обнажённый, с перекатывающимися татуировками на коже и сжигающим огнём в глазах, нависает над омегой, коленями упираясь в покрывало. Округлые коленки послушно раздвигаются. Чуть подрагивающие стопы медленно ложатся на широкие плечи. Смущающее донельзя действо — пристраивающийся к дырочке влажный член приводит омегу в трепет. Но он глаз не отводит от прожигающего страстью взгляда альфы, лишь широко раскрывает их, когда тот толкается в него. Свет мягко рассеивается от золотистого торшера у окна. Оставшаяся так и неприкрытой дверь впускает тонкую полоску света из гостиной, крадущимся лучом падая на два тела, мягко и ритмично движущихся навстречу друг другу, раз за разом переплетающихся в любовной схватке. Страстный шёпот альфы тонет в утробном сладостном стоне омеги. Белый хлопок натягивается с треском, а потом комкается в ладонях, когда омега кончает в блаженных судорогах.*
Глубокая ночь опускается на Токио — время, когда затихает даже самый шумный квартал. Огни всё ещё ярко горят, но скоро потускнеют перед розовеющим рассветом. В доме на Синагава всё замерло, лишь недремлющая охрана медленно патрулирует периметр. Юдзуро смотрит в окно на очертания сада и части двора, подсвеченных уличными фонарями. В отражении стекла — спящий омега в ворохе развороченной постели. Альфа медленно возвращается к кровати, садится рядом с любимым и нежно проводит по щеке омеги. Оттягивает несколько прилипших светлых прядок со лба и шеи, опускается низко к самому лицу и слушает, прикрыв глаза, как глубоко и безмятежно дышит во сне его омега. То, что произошло между ними этой ночью… Юдзуро не понимает, из-за чего столь неожиданно вспыхнула страсть. Да и не хочет искать причины. С его стороны это неизбежное последствие его любви и столько времени сдерживаемого желания обладать. Только что это было для омеги? Что для него значит эта ночь? Возможно, Юдзуро не хочет знать ответ. А может, лучше и не знать никогда.***
До рассвета остаётся пара часов… Пара самых тёмных, непроглядных часов. Рэн замирает у окна на кухне. Пришёл за стаканом воды и забылся. Тонкий атлас халата приятно холодит кожу, в теле невероятная лёгкость, на коже фантомные поцелуи и ласки сильных рук. Но в сердце вместе с долгожданным счастьем — тревога. Не может старший забыть о Мичи, о том, что оставил его в руках этого страшного альфы. А ещё с недавних пор в сознание Рэна прокралась вина. Не стоило ему скрывать убийцу Чикары и тем неосознанно давать шанс Юдзуро. Но омега до сих пор не может объяснить самому себе, что заставляет его молчать. Может, малодушная трусость стать для Мичи вестником горести? Рэн выдыхает громко от тяжких мыслей, опуская взгляд с кромешной тьмы на свои руки. Ему остаётся только ждать конца. Вот только конца чего: ненависти или всё же любви? — Рэн, — широкие ладони мягко ложатся на его плечи, оглаживая и проводя по рукам вниз. Горячие губы смыкаются в изгибе шеи, сильное тело требовательно прижимается со спины, а меж ягодиц сквозь тонкий атлас ощутимо тычется пылающий член. — Я проснулся, а тебя рядом нет, — голос альфы звучит наигранно-жалостливо, а поцелуи становятся горячее. — Не оставляй меня больше так… Никогда не оставляй. — Я на минутку выходил… за водой, — Рэн вытягивает шею довольно, с ленивой улыбкой принимая ласки своего мужа. — Вернёмся в кроватку, — просяще требует Такеши. — Я успел соскучиться по тебе. Рэн тихо смеётся и оборачивается, не размыкая объятий, и смотрит в драконьи глаза. Кончиками пальцев проводит по напряжённой спине, волнующе замирая над изгибом упругих ягодиц, легко целует в скулу, шепчет у самого уха: — Я тоже, мой альфа… очень скучаю по тебе. Тихий рык доносится в ответ. Сильные руки подхватывают его за бёдра, альфа вжимается в него всем своим обнажённым телом. Чуть удлинившиеся клыки легко впиваются в плечо, а длинные пальцы с силой сжимают бёдра через ткань. Такеши уносит его с кухни, твёрдыми широкими шагами направляясь в спальню, прямо к развороченной их страстью постели. Из головы омеги исчезают все мысли и тревоги, все неозвученные вопросы и ненайденные ответы. Только его альфа… Только их любовь!***
Телефон вибрирует входящим сообщением. Мичи смотрит бегло, улавливая лишь геолокацию места. Он тотчас подрывается, спешно натягивая мотокуртку, и спускается в гараж. Там сияет подаренная альфой Yamaha YZF, маня своими литыми дисками и сияя чёрным лаком крыльев. Красные диоды подсвечивают байк, превращая её в темноте ночи в футуристическую машину. Джинсы плотно обтягивают бёдра омеги, когда он седлает её, грудью прислоняясь к раме. Yamaha выезжает с характерным рёвом, вызывая в груди юноши светлые и в то же время тяжёлые воспоминания. Когда-то на таком же байке его катал Ичиро… Мичи легко мотает головой, отгоняя мысли о покойном брате прочь. Он сполна отомстит за смерть брата, и сегодняшняя ночь сделает его на шаг ближе к цели. Байк выезжает на кольцевую, сливаясь с потоком машин, лавирует меж них, опережая, не задерживаясь ни секунды. Весь путь усеян огнями ночного города, неоном вывесок и вездесущей рекламы. Шумный Гиндза — квартал роскошных универмагов, ресторанов и развлекательных центров. Здесь круглый год толпы туристов и местных богачей, осаждающих развлекательные точки центра Токио. Мичи заезжает в переулок между Юракучо и Гадо-шита — улицей ресторанов и кафе. Едва омега глушит мотор и снимает шлем, как телефон снова вибрирует. — Здание компании Mikimoto. Поднимайся на двадцать первый этаж. Налево от лифта запасной выход. Поднимись на крышу. Камеры отключены. Охрану минуешь сам. Голос Сана из динамиков отдаёт холодом, как и природный аромат самого альфы. Мичи кидает короткое: «Понял», уже слыша короткие гудки. Он смотрит на высотку перед собой — офисное здание крупнейшей компании по производству источников тока с редкими в столь позднее время огнями кабинетов, в которых задержались некоторые работники. Пожарный выход ожидаемо открыт. Двое охранников, занятые ужином, громко переговариваются меж собой, тыча друг в друга палочками для еды. Третий смотрит в монитор, только вместо просмотра камер залипает на местное развлекательное шоу. Лифт поднимает омегу на нужный этаж, чуть не попадаясь патрулирующему охраннику. С небольшой задержкой Мичи находит выход на крышу, пешком преодолевая ещё три лестничных пролёта. Сан находится у самого края, притаившимся у ограждения. Жестом он подзывает омегу, показывая делать, как он. Мичи, не дыша, опускается на корточки рядом с ним, видя снайперский бинокль в руках альфы. — Смотри, — Сан передаёт прицел в руки Мичиа. Юноша видит через призму прицела вход в один из дорогих ресторанов напротив, куда подъезжают и отъезжают представительные машины класса люкс. Чёрные пиджаки, в рукавах которых исчезают цветные татуировки, один за другим заходят в ресторан, сверкающий огнями. Пара машин выпускает из своих недр шумную стайку наряженных омег, также исчезающих в дверях ресторана. — Ты ведь понял, кто там сейчас пирует и празднует? — с ухмылкой звучит вопрос. — Таканэки, — цедит сквозь зубы омега и удивляется, почему у них в руках только оптический прицел без винтовки. Идеальное место и время для свершения справедливой смерти. — А теперь посмотри туда. Сан направляет бинокль вправо от них, на угловое здание, принадлежащее компании Seiko Astron. Многоэтажка ниже Mikimoto на добрый десяток этажей, и поверхность крыши просматривается как на ладони. Мичи не замечает ничего подозрительного: пологая крыша, подсвеченная несколькими прожекторами и с выступающими трубами вентиляции. — Смотри внимательно, — Сан шепчет у самого уха, также смотря в этом направлении. Лишь долгие секунды спустя Мичи замечает слившуюся с темнотой тонкую фигуру, неподвижно лежащую у края. В крохотные доли мгновения блеснул прицел, и этого оказывается достаточно, чтобы распознать очертания снайперской винтовки. — Я долго выслеживал его, — так же тихо шепчет альфа, переводя взгляд со снайпера на вход ресторана. — Этот стрелок выбирает трудные позиции и рисковые места для обстрела, но удача всегда на его стороне. — Кто он? Ты узнал, кто это? — Мичи щурит взгляд, пытаясь увидеть больше. — Нет. Но это и неважно. Кто бы это ни был и из-за чего бы он ни охотился на Таканэки, сегодня будет его последняя вылазка. Нам не нужен ещё один охотник за головой оябуна. Мичи кивает согласно, лишь теперь замечая замаскированную винтовку у выхода вентиляционной трубы. Сан в считанные секунды устанавливает её, наводит прицел и замирает в ожидании. — Следи за входом ресторана. Он поднимется, когда Таканэки будет выходить, и мы прихлопнем его в два счёта. Внизу будто ждали слов Сана — всё приходит в движение. Охрана выходит первой, вставая на позиции, машина подъезжает чуть ли не к самому входу. Таканэки застревает у дверей, что-то нашёптывая двум хохочущим омежкам, пощипывая их за худенькие бёдра. В момент на соседней крыше поднимается тонкая фигура. Стрелок скидывает тёмную накидку, встаёт на одно колено, крепко прижимая к груди винтовку, правым глазом припадая к оптическому прицелу. Мичи видит стройную фигуру, округлые плечи, длинные тонкие пальцы в чёрных перчатках — стрелок явно не альфа. Весь его облик почему-то кажется Мичи смутно знакомым: эти плавные, уверенные движения, наклон рыжеволосой головы. Лица стрелка не видно, но Мичи угадывает черты, которые когда-то давно знал, словно в своей прошлой жизни… Хироки! — Стой! Не стреляй! — выходит слишком громко, порывисто. Сан хмурится непонимающе, но прицел не убирает. — Сейчас или никогда, — хрипит альфа, сгибая палец на спусковом крючке. — Нет! Он не должен умереть! Не смей стрелять! Внизу раздаются крики. У входа в ресторан начинается суматоха. Люди разбегаются в панике. Таканэки стоит один, а вокруг него падают один за другим его телохранители, подкошенные снайпером. Мичи в невероятном волнении переводит взгляд с обстреливаемой улицы на соседнюю крышу — Хироки методично и сосредоточено стреляет из винтовки, насмерть поражая охранников оябуна, но не самого Таканэки. — Чёрт! — сквозь зубы ругается альфа, откладывая винтовку, и сам следит за творящейся суматохой внизу. — Уходим, — коротко кидает он, утягивая Мичи за собой. Приходится всё же вырубить одного из патрулирующих охранников, прежде чем пройти к лифту, и уже оттуда без происшествий уйти из здания. В квартале повсюду горят полицейские огни, и их вой смешивается с криками и воплями напуганных людей. Мичи в суматохе добирается до своего байка, седлая и выезжая немедленно, видя, как Сан на машине заворачивает в конец улицы. Он тормозит у здания Seiko Astron на несколько коротких секунд, пытаясь высмотреть знакомые очертания омеги среди стремительно разбегающихся людей. Его взгляд привлекает байк, который он узнаёт мгновенно: серая матовая Honda, мотоцикл Омори, и омега устремляется вслед за ним. Это какой-то знак небес — встретить здесь, в самом центре Токио, в гуще сотен людей, своего близкого друга и его альфу. Мичи ни за что не упустит их. Для него Хироки и Омори больше, чем просто друзья. Они — часть его прошлой жизни, той светлой и счастливой жизни, где живы его родители, его братья… где его всё ещё любит Чикара. У Мичи слёзы на глазах наворачиваются невольно, но он берёт себя в руки, крепче сжимает трекер руля, всей грудью прижимаясь к байку, и уносится вслед за серой Honda.*
Омори тормозит у границы Сукебан, надеясь ссадить Хироки и дать тому затеряться в районе, принадлежащем опасным и прекрасным омегам. Тот цепляется за него, отказываясь уходить без альфы. Перепалка стоит им времени, позади них кое-что похуже полицейских огней — бронированные внедорожники Якудза. — Я без тебя не уйду! — Останемся вместе — оба пропадём! Уходи! Дио не сможет их надолго задержать. — Будем обороняться вместе! Незнакомый байк подлетает стремительно, заставляя Омори укрыть Хироки за своей спиной и потянуться за пистолетом. Мичи не глушит мотор, стягивает шлем, приводя в изумление обоих, но не успевает он и слова сказать, как вой полицейской машины оглашает переулок. — За мной! Живо!*
Мичи выводит их к Синагава, в фешенебельный район, где не слышны сирены полицейских машин и куда даже якудза путь заказан. Он тормозит у первого же моста, соскакивая с седла, скидывая в нетерпении шлем, и бежит навстречу рыжеволосому. — Хиро! — Мичи?! — ошарашенный голос Хироки визгом разлетается в темноте ночи. — Как это возможно? Мичи, детка! Они сшибают друг друга, сталкиваясь в объятии, а Мичи рыдает, уткнувшись в шею другу. Он не может вымолвить и слова, лишь кивает судорожно, слыша сбивчивое: «Живой… ты живой, Мичи!» Омори устало потирает лицо, всё ещё не веря своим глазам: Мичи Хару из прошлого, живой и невредимый, стискивает в своих объятиях Хироки, рыдая от счастья! Это просто невероятно! И всё же он подходит, обнимает обоих, чуть ерошит по волосам с улыбкой. — Ну всё, хватить плакать. Даже от счастья нельзя столько плакать. Мичи улыбается сквозь слёзы, отстраняясь от друга. Смотрит на высокого альфу и снова всхлипывает: перед глазами момент, когда Омори впервые пришёл к ним в дом… на праздник в честь Ичиро, и как его дорогой брат знакомил их. Боль по новой пронзает сердце… Кажется, эта боль никогда не пройдёт. Омори понимает, о чём думает рыдающий омега, мягко сжимая его плечо. — Мои соболезнования, Мичи. Мне искренне жаль, что так случилось с твоей семьёй. Кроме тебя кто-нибудь ещё уцелел? — Нет. Я остался один. Со мной всё это время был только семпай. — Рэн жив? — встрепенулся Хироки. — С ним всё в порядке? — Да, Хиро… — омега снова улыбается, оглаживая ладонями худое лицо. — Боги позволили мне вновь увидеть родных людей. Я не надеялся, что кого-то из вас увижу ещё в этой жизни. Они снова обнимаются, а Омори стискивает обоих с тихим хохотом: «Мальчишки». — Как вы здесь оказались? — Мичи встрепенулся в руках Хироки, тревожно вглядываясь в его лицо. — Я видел тебя на крыше. Я следил за тобой… Видел, как ты подстреливал телохранителей Таканэки. Хиро, почему ты хотел его убить? Заплаканные медовые глаза темнеют от услышанного. Он крепче сжимает руку друга, на миг отводя взгляд. — Я потерял брата в тот самый день. — Тэён?! — тихо вскрикивает юноша, понимая, какую боль испытывает его друг сейчас. — Он погиб от рук якудза, которых привёл за собой Таканэки! От рук этих поганых собак и их сучьего предводителя! Я поклялся на могиле брата, что закопаю их в землю без надежды на перерождение… Позади них раздаются скрежет шин и рёв моторов — несколько байков сукебан настигли их, выследив через свои сети коммуникаций. Мичи встревоженно всматривается в незнакомые хмурые лица, притягивая Хироки ближе к себе. — Не волнуйся, Мичи, это свои, — рыжеволосый улыбается ярко сквозь высыхающие слёзы. — Кёнсу мой друг, у него ты будешь под надёжной защитой. Мичи хотел было, смеясь, заявить, что у него своя, очень надёжная охрана, как свет фар падает на их лица, а шум приближающихся машин отвлекает их. Омеги снова напрягаются, готовясь к обороне, но Мичи, едва завидев знакомую машину, останавливает их. — Не стоит волноваться. Это ко мне. Машины тормозят резко, и пара десятков крепких парней окружают их. Омори присвистывает: — Кажется, у меня дежавю. — Что он тут делает? — Хироки заметно ощетинивается, хоть и его самого прошибает от знакомой картины, когда-то пережитого ими: ночь, дорога, остановленные байки и Юдзуро Айкава, широкими гулкими шагами направляющийся к ним. — Мичи, с тобой всё в порядке? Теперь Хироки удивлённо присвистывает, смотря на не на шутку встревоженного альфу. Юдзуро замирает в паре шагов, пока его люди плотнее обступают их. — Всё хорошо. Не стоило приезжать за мной. — Мичи, детка, — шепчет тихо Хироки. — Тебе нужно очень многое рассказать мне. В карих глазах смешинки, а на губах лукавая улыбка. Омори так вообще, не скрываясь, ухмыляется откровенно. — Если всё в порядке, поехали домой, Мичи. Хироки аж воздухом давится от услышанного, а сукебан за их спинами улюлюкают понимающе. Юдзуро не напирает, не давит, но вид у него напряжённый и хмурый. — Я останусь с Хиро этой ночью, — громко заявляет юноша, всё также не отпуская руку друга. Секунды тишины повисают сгустками напряжения. У альфы желваки играют под скулами. Взгляд его темнеет глубже ночи. Пальцы сжимаются в напряжённый кулак, разжимаясь в попытке успокоиться. Секунда — и он, кажется, готов разорвать всё и вся вокруг. — Хорошо, — доносится тихо. — Будь осторожен. Омори аж на сиденье байка садится от услышанного, а Хироки сипит с ошарашенным видом: — Мичи, тебе точно есть о чём мне рассказать. Мичи стоит, не шелохнувшись, и на альфу не смотрит, взглядом блуждает по бетонному покрытию под ногами. Сжимает руку Хироки, словно пытается зацепиться за реальность и вновь не поддаться сомнению. И всё же он разворачивается к Юдзуро, семенит к нему мелкими шагами, будто передумает сейчас. Становится к альфе боком, мягко кладёт руку на плечо, чувствуя горячую ладонь на своей талии. Шепчет ему что-то тихо у самого уха, смотрит в загоревшиеся огнём глаза и совсем легко мажет губами по щеке. Альфа склоняет голову к шее, судорожно поводит носом у ароматной железы, несдержанно сжимая талию. Отстраняется через силу и коротко кивает. Машины отъезжают, не мешкая. Мичи пристраивается за спиной друга, оставляя свой байк в переулке, но прежде чем напялить шлем, Хироки не выдерживает. — Что же ты ему такого шепнул, что сам Юдзуро Айкава становится таким шёлковым? Мичи ухмыляется, но прячет взволнованный взгляд от друга. — Сказал, что все остальные ночи будут только его, а эту я проведу с тобой, Хиро. — Омежьи уловки? — усмехается рыжеволосый, закрывая лицо шлемом. — Да… уловки, — кривит губы Мичи, опуская стекло забрала и крепко хватаясь за тонкую талию друга. Рёв мотоциклов разрывает ночную тишину фешенебельной улочки, заглушая бешеный стук сердца. Мичи не станет говорить, что это вовсе не уловка, это веление громко стучащего сердца, это зов непонятного, но невероятно сильного чувства, название которому не сможет дать и сам юноша.***
Аэропорт Ханеда особым удобством не отличается, но ближе всех к Йокогаме. И потому он довольно тих, без толп прибывающих в город туристов. Среди пассажиров больше встретишь самих горожан, чем иностранных гостей. Но сегодня на взлётную линию приземляется частный самолёт, эффектно выделяясь среди остальных лайнеров оригинальным чёрным цветом. На борту готовятся к посадке. Стюард просит пассажиров пристегнуться, с широкой лукавой улыбкой напоминая о правилах во время посадки и после. — Цыпочка, поможешь натянуть ремень? — альфа вальяжно растекается в шикарном кожаном кресле, недвусмысленно поправляя ширинку брюк. — А ты не смотри, — усмехаясь, говорит он мальчишке рядом. — Не дорос ещё. — Мне вообще-то уже пятнадцать, — хмуро доносится в ответ. Младший альфа неторопливо и по всем правилам пристёгивается сам, пытаясь справиться со своими дрожащими руками. Краем уха он улавливает дешёвый флирт старшего со стюардом, который мозолил им глаза весь полёт, и смотрит в иллюминатор, выдыхая громко. Слишком громко. Слишком взволнованно. И даже мысли юного альфы тоже слишком громкие. Он возвращается домой после долгого отсутствия. В город, где его никто не ждёт. Некому. Разве что мраморные урны с прахом. Альфа давно переболел, давно всё выплакал, с последней каплей слёз прощаясь с детством. Та наивная, доверчивая и открытая искра внутри молодого альфы стала испепеляющим огнём, готовая вылиться из него разрушительной стихией и обрушиться на головы палачей его семьи. Юноша так ушёл в свои мысли, что не замечает притихшего старшего, смотрящего на него внимательными пронзительными глазами. У того тоже свои мысли… Свой огонь пылает внутри. В нём тоже неразрывно сплелись огонь мести и жажда реванша. В этот раз он ничего не упустит. — Эй? — доносится высокий, чуть скрипучий голос старшего. — Ты в порядке? — В порядке, — только вцепившиеся в удерживающий ремень руки говорят обратное. — Я знаю, что ты готов, — твёрдо и спокойно уверяет старший. — И что бы ни поджидало нас у трапа, ты справишься. Шасси скрипят характерно, оставляя жжёный след за собой, когда самолёт приземляется, сбрасывая остатки облаков с крыльев. Дверца эффектно распахивается, надоедливый стюард лыбится во все тридцать два зуба, провожая дорогих пассажиров. Альфа цепляет на нос чёрные очки, щурясь от яркого солнца, улыбается широко, чуть прищёлкивая пальцами, и замирает, вдыхая глубоко. Рядом с ним застывает младший, вот только он почти не дышит, лишь смотрит взволнованно, взглядом пытаясь охватить всё и сразу. — Ну, привет, Йокогама, — Такео разводит руки широко и смеётся хрипло. — Скучал по тебе, старина! — он притягивает к себе младшего, обнимая за плечи. — Ну что, Джиро, пошумим? — Пошумим. Да так, что все оглохнут!