Дела минувших дней

Вечеринки, устраиваемые принцем Филиппом, всегда отличались размахом и непринуждëнностью манер. Так же было и в тот вечер: рекой текло вино, текли беседы, гости перепархивали с темы на тему, словно бабочки — с цветка на цветок. Филипп знал толк в развлечениях, что бы под ними ни подразумевалось — культурные мероприятия, распитие алкоголя или же любовные утехи. Это и роднило с ним Рене. Близилась ночь, и толпа постепенно редела. Актёр, исполнявший роль Филинта, оказался менее благоразумен, нежели его герой, и захмелел так, что из объятий Вакха угодил прямиком в объятия Морфея. Его бесчувственное тело водрузили на себя «Оронт» и «Акаст». «Альцест» же предпочёл присоединиться к Катерине. Рене время от времени посматривала на Филиппа, ловя его ответные многообещающие взгляды. Она не знала, как назвать его даже мысленно — «её возлюбленный»? «Её мужчина»? Главным образом — просто человек, с которым ей было всегда радостно и легко. Когда все наконец разошлись, Филипп обвил рукой Рене за талию, привлекая к себе на колени. Она была слегка пьяна, но прикосновения его пьянили сильнее. — Вот мы и одни, моя драгоценная Рене. Должно ли это означать, что вам приятно моё общество? — Как и всегда, мой принц. Тот поцеловал её в висок обманчиво целомудренно. Потянувшись к стоявшей неподалëку вазе, он отщипнул от грозди винограда одну ягоду и поднëс к приоткрытым губам Рене. — Отрадно слышать… Что же, моей персоны сегодня достаточно, чтобы утолить ваш голод, или требуется дополнение? Рене в очередной раз порадовалась тому, как они с Филиппом понимают друг друга. Кто-нибудь мог бы называть её самыми нелестными и вульгарными определениями, — но от Филиппа и его — их — любовников она слышала лишь: «страстная», «жаркая», «неистовая». — Хм… Катерина, видимо, уже нашла спутника на вечер. Ваш тëзка — возможно, тоже. Разве что послать за Арманом, но… Рене глубоко вздохнула, напоминая самой себе капризного избалованного ребёнка. — Наши трио, вне всяких сомнений, восхитительны, и всё же… Меня не оставляет чувство, что я изучила их всех вдоль и поперёк. Не то чтобы это стало скукой или рутиной, но… — Вы хотите разнообразия, — улыбнулся Филипп, не то спрашивая, не то утверждая. Рене, в свою очередь, тоже подала ему виноградину, которую тот забрал, чуть задержавшись губами на подушечках её пальцев. — Вы так проницательны, месье. Ей было интересно получать от жизни все возможные удовольствия, но кроме того — изучать и познавать людей. И, что уж греха таить, постель была отличным методом — ведь тогда человек обнажает не только своё тело, но и свою натуру. — Может быть, у вас есть кто-нибудь на примете? Поразмыслив несколько секунд, Филипп выпалил: — Кажется, есть. Возможно, кое-какой другой шевалье? Де Роган? Рене едва не подавилась очередной ягодой. — Вас смущают слухи? — До слухов мне нет дела. — Или он вам неприятен? Рене ощутила, как кровь приливает к её щекам. — Нет, совсем напротив… Только он так волочится за этой мадам де Монтеспан! — она не удержалась и фыркнула. — Нечего и думать о том, чтобы предлагать ему подобное. — Очень заметно, что вы пока мало знаете Лу. Никогда ещё его «любови», — тон Филиппа выражал кавычки, в которые было заключено это слово, — не мешали его развлечениям. У него было великое множество женщин, хотя я не слышал ни об одном другом его мужчине, помимо меня. — Я и не подумала бы, что он склонен к итальянскому греху. — А разве мужчины, склонные к нему, заметно отличаются от не склонных? Впрочем, — Филипп лукаво подмигнул, — не то чтобы я был уверен в существовании последних. — Полагаю, вы способны ввергнуть в грех даже самого ретивого праведника! Филипп рассмеялся так, что локоны подпрыгнули на его плечах. — Вот уж нашли праведника! Так что же, звать этого целомудренника? Рене прислушалась к себе: сердце её забилось быстрее от предвкушения — не только возможной близости, но и нового знания. Было бы крайне любопытно увидеть Лу в ином свете. Она вспомнила, что с Филиппом он держался хоть и, разумеется, не панибратски, однако довольно свободно. А оказывается, они были столь тесно знакомы… — Зовите. Филипп ненадолго покинул её, чтобы отдать слуге распоряжение, а вернувшись, разместился на кровати, приглашая Рене сесть рядом. — Спектакль давно закончился, но у нас состоится собственное представление. Где любой зритель сможет стать актёром. — А если Лу не захочет? — обеспокоенно спросила Рене. — У него будет полное право отказаться. Ровно так же, как и у вас. — А что касается вас, Филипп? — Рене игриво повертела в пальцах жабо его рубашки. — О, я отказался бы разве что в одном случае — если вы пожелаете удовлетвориться лишь друг другом. Хоть и не скрою, что такой расклад огорчил бы меня. Не люблю оставаться голодным, а уж когда передо мною будут целых два изысканных блюда… Филипп мечтательно возвëл глаза к потолку. — Лу исключительно хорош в верховой езде. И превосходно управляется со шпагой. Рене прыснула со смеху: — Почему из ваших уст всё звучит так непристойно? Филипп поднял бровь с самым невинным выражением лица. — Положительно не понимаю, о чëм вы. — Всë-таки как же широк круг ваших… знакомств! — от кого-нибудь другого эта реплика могла бы прозвучать осуждающе, но в интонации Рене читались восхищение и даже лëгкая зависть. — У меня возникает подозрение, будто прохождение через ваше ложе имеет характер некоего обряда инициации! — Никогда не думал об этом в таком ключе! — Филипп заливисто расхохотался. — Надеюсь только, что двое шевалье не пересекутся. Они с моим тëзкой на дух друг друга не переносят. Как-то раз даже подрались. Рене чуть не подскочила на месте. — О, неужто из-за вас? — Если бы!.. Филипп, при всей своей сомнительной репутации, имел изначально гораздо лучшее положение при дворе. И Лу это пришлось крайне не по нраву. Филипп побарабанил пальцами по столу. — Кажется, наш гость запаздывает. — Если он не придёт — это будет его большая потеря. — Я, быть может, и предложил бы присоединиться этой самой мадам. Но, во-первых, четверых кровать точно не выдержит, а во-вторых, я не питаю к ней хоть сколько-нибудь тëплых чувств. — И я вас в этом всецело поддерживаю. — К слову, не исключено, что Франсуаза мнит себя невероятно ценной наградой, которую нужно добиваться пóтом и кровью, и не допускает до себя. А наш милый шевалье страдает… Рене хихикнула. Он уже успел стать «их»! — Господь ведь велел помогать ближнему, — Филипп глубокомысленно вздохнул. Прохладно относящаяся к религии Рене притворно округлила глаза. — Ну и богохульник же вы, месье! — Никак нет! Хорошо, что мы с вами не почитаем себя за награды. Скорее уж за бесценные подарки, что дарятся по велению души… Тут раздался звук ногтя по дверному косяку. На пороге стоял тот самый страдалец, которого Рене с Филиппом вознамерились спасать. — Добрый вечер, месье… и мадемуазель, — Лу выглядел несколько растерянным, и Рене уже не в первый раз отметила, как это ему шло. — У вас ко мне какое-то срочное дело? — Чрезвычайно срочное и не терпящее никаких отлагательств, — торжественно возвестил Филипп, делая жест рукой. — Заходите же, не тушуйтесь! Лу практически бесшумно проследовал к одному из кресел, — его способность перемещаться так тихо удивительным образом сочеталась с поистине военной выправкой. Устроился он, положив ногу на ногу и сцепив руки в замок на коленях. «Закрытая поза, — пронеслось в голове у Рене. — Хоть и нельзя исключать, что ему просто так удобно. В любом случае, мы приложим все усилия, чтобы он раскрылся нам.» — Я, безусловно, польщëн вашим приглашением, но всё же позволите узнать повод? — Разве для того, чтобы повидаться с вами, требуется специальный повод? — в голосе Филиппа слышалась озорная улыбка. — Но хорошо же, повод — желание вспомнить о былом в вашей компании. Склонны ли вы к ностальгии, Луи? — Нечасто меня называют так. Конечно, занятно делить одно имя с вашим братом, месье, и всë же я предпочитаю зваться Лу. — Но это всего один звук. Луи-и-и… — протянул Филипп нараспев. — Порой один звук значит очень много, — с видом философа отметила Рене. Первый раз она решилась вклиниться в разговор — еë сковывало какое-то странное напряжение (не смущение — это было ей незнакомо), из-за которого она поглядывала на Лу лишь вполглаза. Он интересовал и увлекал её, и всё же она начинала сомневаться, что позвать его было хорошей идеей. — И то верно. Что ж, дело ваше. Однако же вы не ответили мне. Любите ли вы ностальгировать, Лу? — Сложный вопрос, — тот пожал плечами. — Иные вещи вспоминать приятно, иные хотелось бы забыть. — Раз уж мы заговорили о моём брате… Помните ту историю, когда вы проиграли ему в карты? Лу со смехом потряс головой. — Нашли что вспомнить! — Вы задолжали уйму денег, — невозмутимо продолжил Филипп, — но луидоров у вас не хватало, и часть вы выплатили испанскими пистолями. Король их принять не пожелал, и вы выбросили их в окно, воскликнув, что тогда они и вовсе не нужны. — Однако, остроумно! — Рене хлопнула в ладоши и, расхохотавшись, добавила: — Интересно, как их потом подбирали… — Вот это мне уже неведомо… Но есть и другие воспоминания. Помните ли вы, — Филипп заговорщически понизил голос, — о нас? Кампания во Фландрии… Бледные щëки Лу загорелись румянцем столь стремительно, словно в лицо ему плеснули кипятком. Прямо-таки открытая книга — до чего легко было его читать! Сколько, вероятно, крылось за этой лаконичной формулировкой: «кампания во Фландрии»… — Скорее я удивляюсь, что помните вы, месье. — Как же возможно такое забыть! — Филипп вальяжно потянулся, задевая рукавом плечо Рене. — Вы в ту пору были совсем мальчишкой… — Скажете тоже — мальчишкой! — Лу насмешливо фыркнул. — Многим ли вы старше меня? — Хорошо, мы оба были мальчишками. В последнее время учëные мужи всё чаще ведут диспуты о том, возможно ли было бы изобрести какую-нибудь технологию, которая позволила бы перемещаться в прошлое или будущее. Положим, будущее слишком туманно и этим страшит, а вот прошлое… Поднявшись со своего места, Филипп подошëл к Лу, и Рене проследовала за ним. — Хотели бы вы вернуться в прошлое? В наше с вами прошлое? Лу тоже встал, и Рене подумала, что он собирается покинуть их, возмущëнный этим дерзким предложением. Быть может, не стоило Филиппу так торопиться? Однако Лу никуда не уходил — застыл как вкопанный, и переводил изумлëнный взгляд с Филиппа на Рене. И наконец спросил: — А что же мадемуазель? — Мадемуазель станет прелестной странницей из будущего, — проворковал Филипп. — Или вы не желаете, чтобы она присоединялась? — Я… Лу совсем смешался: отвëл взгляд, задышал взволнованно и неровно… Неужели это был тот самый Лу, который буквально пару дней назад с ухмылкой заявлял Рене, что будь россказни о них верными, это не так уж и опечалило бы его? Подобные контрасты в нём завораживали. — Ну что же вы так смотрите, будто вас собираются съесть? По чести говоря, мы с Рене говорили о вас как о блюде — но ведь исключительно метафорически! — Хотя укусить можем, — Рене, расхрабрившись, слегка прихватила зубами щëку вконец оторопевшего Лу. Они, не сговариваясь, сцепили руки в замок вокруг него. — Вы окружены. Вам следует сдаться, — это могло бы звучать как суровая угроза, если бы не игривый тон Филиппа. — Нам ведь от вас ничего не надо. Ничего, кроме собственно вас. Рене заглянула в глаза Лу, отметив расширенные зрачки. И тут же засомневалась: не оттолкнëт ли этот прозрачный намëк на его «любовь»? Однако Лу, поколебавшись несколько мгновений, притянул их к себе. Филиппа — сильнее (насколько Рене могла оценить боковым зрением), её же саму — жестом, который можно было бы в равной степени счесть как официальным, точно на балу, так и трепетным. И выдохнул: — Искусители… Если от Филиппа исходил запах кардамона, уже привычный и любимый ею, то от Лу — ощутимый лишь с такого интимного расстояния запах кипариса. Рене не знала, был ли то парфюм или следствие длительной прогулки по саду, но свежий этот аромат манил и притягивал к себе. Она уткнулась носом в его шею, и Лу запрокинул голову. Острый кадык дëрнулся, и Рене захватила его в кольцо своих губ, отчего Лу тихо вздохнул. — Вы, вероятно, совсем ослабли, и вас не держат ноги… — томно протянул Филипп, накручивая на палец рыжий локон. — Не будет ли вам угодно дойти до постели? — Мои ноги отлично держат меня. — Ах, что за скука! — с деланой досадой в голосе Филипп отпустил прядь, позволяя той свернуться обратно. — Могли бы и подыграть! Тем не менее, Лу и впрямь проследовал к кровати в их сопровождении. Рене разомкнула их с Филиппом руки, желая пока побыть зрительницей. Было страсть как любопытно понаблюдать за ними двумя. Они устроились друг напротив друга, лишь слегка соприкасаясь коленями. Филипп обхватил лицо Лу ладонями и, вглядевшись в его лицо, прошептал: — Вы очень мало изменились. Рене смотрела, как они смакуют губы друг друга, как исследуют ещё скрытые одеждой тела, как переплетаются аспидно-чëрные и огненно-рыжие волосы. Дикое вожделение убыстряло пульс и обжигало низ живота. Её давний любовник и его собственный давний любовник… Тот самый, от сплетен о связи с которым она открещивалась всеми силами. Вот уж действительно представление! В Пале-Рояле такого не увидишь. Руки Филиппа блуждали по спине Лу, сминая ткань жюстокора, и тот неожиданно отстранился. — Я предпочёл бы, чтобы к моему гардеробу относились более бережно, — он разгладил несуществующую складку на рукаве. — Недаром я уже несколько лет сам одеваюсь и раздеваюсь, не доверяя это слугам. — Какая удача для ваших слуг — быть освобождëнными от этой обязанности! — Или неудача — лишиться чести лицезреть вас! — подхватила Рене. — Вы слишком хороши собой. Лу выглядел польщëнным и даже будто бы малость смущëнным. Филипп продолжил разоблачать его уже с большей аккуратностью, не забывая прерываться на поцелуи. Рене же опустилась перед Лу на корточки, раскинув юбки по полу, провела ладонью от щиколотки до колена, чтобы расстегнуть пуговицы на его кюлотах. И с наслаждением ещё несколько раз ощупала крепкие округлые икры. «Верховая езда», — подумалось ей. Подняв взгляд, она заметила, как сильно Лу был возбуждëн, и задалась вопросом, кто же из них в этом виноват. Впрочем, так или иначе, они с Филиппом собирались разделить эту вину на двоих. Сталкиваясь руками и посмеивались, они избавляли друг друга от одежд. Рене вспоминалась метафора Филиппа с подарками — о да, у неё было целых два подарка, надëжно скрытых за несколькими слоями упаковки, и стоило немалых усилий развернуть их. И она тоже — их подарок. Поглощëнная этим трудоëмким процессом, Рене даже не заметила, как осталась до неприличия одетой перед обнажëнными Филиппом и Лу. Те стремительно набросились на неё с разных сторон, распутывая поистине гордиевы узлы еë шнуровки. — Какое коварство, двое мужчин на беззащитную женщину! — Рене страдальчески приложила ладонь ко лбу. Разумеется, все понимали, что «беззащитная женщина» только этого и ждала. Они освобождали её от оков платья, одновременно с этим лаская открывающуюся кожу. Движения Филиппа были уверенны и энергичны, — он проделывал это множество раз, движения Лу — медленнее, но оттого чувственнее. Этот контраст, эта рассогласованность будоражили. Рене утопала в ощущениях, чувствуя их пальцы, их губы, их дыхание и всю силу их желания… Однако распалив, раздразнив её, они повалились на кровать, вновь прильнув друг к другу. И вновь Рене не понимала, чего жаждет больше — присоединиться или смотреть во все глаза, чтобы не упустить ни единой детали картины. В Лу не оставалось и следа былой робости — он прижимался к Филиппу, жадно познавал его тело, потирался плотью о плоть, срывая с его губ судорожные вздохи… Думал ли он о былом или открывал его для себя заново? Рене было неизвестно, да и неважно. Она едва сдерживалась, чтобы не дотронуться до себя, и лишь плотнее свела бëдра. — Полагаю, нам кое-что понадобится, — Филипп нехотя оторвался от Лу и нырнул рукой в потайной ящик кровати (хоть и странно было звать потайным то, о чём известно многим), прогнувшись в пояснице со свойственной ему грацией. Выудив флакон масла, он подал его Лу. Отмечая ловкие, отточенные движения последнего, Рене внутренне иронизировала над своим прежним убеждением, что итальянский грех ему чужд. Наблюдала, как исчезают в теле Филиппа длинные тонкие пальцы, — она неоднократно была свидетельницей тому, как любовники брали его (и напротив), но сейчас всё было внове, и новизна эта отзывалась внутри особенным томительным предвкушением. Со своей статной фигурой, со своими разметавшимися по простыне волосами цвета воронова крыла, Филипп походил на какого-нибудь античного героя. Очень развратного героя. Рене не удержалась от того, чтобы не погладить его бëдра и ягодицы, и Филипп отозвался тихим мелодичным стоном. Она обратила свой взор на Лу — сложение его было поджарым и сухим, веснушки щедро усыпали его плечи и грудь, словно звёзды — ночное небо. Она знала это сосредоточенное выражение его лица: нахмуренный лоб, поджатые губы… Оно делало Лу ещё привлекательнее, чем обычно — а теперь Рене лицезрела его при совершенно иных обстоятельствах. Повинуясь неведомому порыву, она поцеловала ту самую складку между бровей. А после — спустилась к губам, трогая языком родинку над верхней. Свободной рукой Лу изучающе заскользил по телу Рене, касаясь то настойчиво, то почти невесомо. Контраст между теплом кожи и холодом металла колец… Рене вздрогнула и выдохнула в его шею. — А ведь вы так старательно убеждали меня, что вы бы никогда-никогда… — в тоне Лу не было издëвки — лишь лукавое удивление. — Мне необходимо было… — Рене глотнула воздуха и подалась навстречу, — …спасти свою репутацию, только и всего. — Репутация — кому она нужна! — напомнил о себе Филипп. И тепло, и холод разом пропали — Лу отнял руку. Рене с упоением, к которому примешивалась уже доля зависти, смотрела, как он погружается в Филиппа, придерживая того за пояс и шумно выдыхая в спину, слушала симфонию рваных всхлипов и протяжных стонов. Лу владел им рьяно и самозабвенно, и совместное наслаждение их было столь заразительно, что ноги Рене задрожали, и она опустилась на край кровати. — Неправильно лишать мадемуазель веселья, не находите? — неожиданно произнёс Лу. — И в самом деле… это эгоистично, — выдавил из себя Филипп, откинув голову назад. — Присоединяйтесь, Рене. — Но… как? Сколь ни была Рене искушена в любовных утехах, предложение обескуражило её. Однако Лу прервался, и Филипп притянул её к себе за талию. Рене невольно ахнула от того, насколько он был распалëнным. Ей благодаря обильной природной влаге никакая подготовка не требовалась — она поëрзала, примеряясь, и приняла Филиппа в себя. Рене огорчилась, что в его покоях нет такого зеркала, в котором они могли бы себя увидеть, и попыталась вообразить их триумвират. Должно быть, композиция эта выглядела одновременно абсолютно бесстыдной, чуть потешной и необычайно соблазнительной. Положение было не самым комфортным, но Филипп крепко держал Рене. Напряжëнное дыхание всколыхнуло её волосы в порядком уже растрепавшейся причëске. Лу толкнулся в него, он толкнулся в неё — и снова рассогласованность, в которой, впрочем, чудилось нечто живое, непосредственное, и главным образом — безумно пикантное. Рене приспособилась к их ритму — как ей казалось, с возрастающим темпом движений Лу Филипп проникал в неё глубже. Она даже пару раз изловчилась и обернулась, чтобы поцеловать его — хотя Лу за его спиной толком не увидела. Ладони Филиппа выводили на шее Рене неведомые узоры, обхватывали груди, пересчитывали рёбра. После присоединилась и вторая пара рук — Лу мало до чего мог дотянуться, однако оттого касания его пальцев, по-прежнему скользких, ощущались почти деликатными. Рене на какой-то миг даже безотчëтно пожалела о том, что она не мужчина, и потому не сможет испытать, каково это — брать и отдаваться одновременно. Филипп дышал всё чаще, дрожал всё сильнее и, кажется, был уже почти близок. Неудобно выгнув руку, Рене нащупала локоть Лу и сжала. — Я хочу попробовать с вами. Покинув её тело, Филипп мечтательно пробормотал: — Смена партнёров, как в танце… Как это прелестно. Лу, также отстранившись от Филиппа, приблизился к Рене. — Как известно, чего хочет женщина — того хочет бог. Та картинно возмутилась: — Я делю ложе с двумя богохульниками! Неужели вы полагаете, что бог… ох! Лу бесцеремонно захватил губами её затвердевший сосок. Его язык вытворял нечто невероятное, и Рене забилась в исступлении, не в силах выносить эту сладкую пытку. Она слегка толкнула Лу в грудь, отчего тот упал на простыни, не выражая, однако, и тени протеста. Расставила колени по бокам и опустилась на его окаменевшую плоть, — была так готова, что даже не потребовалось усилий. Вздрогнула всем телом от острого импульса удовольствия, пронзившего тело от макушки до пят, и сначала просто замерла. — Может, вы и исключительно хороши в верховой езде, — сбившегося дыхания еле хватило на осмысленную фразу, однако удержаться от комментария Рене не могла, — но сегодня оседлают вас. Лу поглаживал её бëдра, лаская и направляя, и не казался слишком уж недовольным таким положением вещей. Рене начала размеренно двигаться, опираясь на его плечи, и услышала восхищëнное: — Как же вы прекрасны вдвоём… Вы оба… Она обернулась на Филиппа — тот откровенно любовался ими, ублажая себя. Рене же любовалась тем, как Лу закатывает глаза и закусывает губы. Наслаждение нарастало и пульсировало внутри, и она ускорилась, опасаясь упустить момент. Увлëкшись, Рене не сразу поняла, почему Лу тянет её наверх, а когда отстранилась — он лихорадочно задрожал, изливаясь, и лицо его исказила самая пленительная гримаса из всех, что Рене довелось видеть. Переведя дух, он поместил ладонь на внутреннюю сторону её бедра. Его пальцы дразняще проследовали к паху, оглаживая мучительно неторопливо. Рене качнулась навстречу, но касания сделались ещё легче и неувереннее. — Лу… в вас нет ни капли милосердия, — пожаловалась она. — Разумеется, — вкрадчиво прошелестел тот. — Я отомщу вам за всё. Затуманенное сознание отказывалось выдвигать предположения относительно того, за что Лу собирался ей мстить. Рене обратилась к Филиппу: — Тогда, быть может, хоть вы меня спасëте? Всë так же наслаждаясь разворачивающейся перед его глазами сценой, тот промурлыкал: — Душой и мыслями я всецело с вами, поверьте! — Вероломец… — взвыла Рене. Лу продолжал скользить по влажной чувствительной коже, по-прежнему не там, где надо, на расстоянии какой-то доли дюйма. Рене вознамерилась сама дать себе желанную разрядку, однако он перехватил её кисть свободной рукой, сдавив небольно, но крепко. — Ответьте мне на один вопрос, — заговорил Лу, заглядывая в её глаза. — Вы полагаете, что я осëл? — Нет! — воскликнула Рене с жаром. Пальцы двинулись в нужном направлении, и волна блаженства, которое ранее то и дело ускользало, захлестнула её. Голова металась из стороны в сторону, отчего Рене попеременно ловила то удовлетворëнный и расслабленный взгляд Лу, то голодный и донельзя увлечëнный — Филиппа. — Да! — вылетело из горла без её ведома. Лу не отпускал её, и по всему телу словно рассыпались искры фейерверков. Рене овладело то самое сладостное чувство, когда становится безразлично всё на свете, кроме пика наслаждения: казалось, заявись в эти покои весь версальский двор — её бы это нисколько не потревожило. Краем глаза она видела, что и Филипп содрогался в экстазе, не упуская их из поля зрения. И лишь потом с запоздалой иронией осознала, как двусмысленно прозвучало это «да»… Когда они, изнеможëнные, устроились втроëм на подушках, Филипп отметил: — И в самом деле трудно спорить с тем, как приятно бывает вспомнить о делах минувших дней… — Лу, если вы мстите так своим обидчикам — нужно будет при случае оскорбить вас ещё раз. — Ловлю вас на слове, Рене. Тот усмехнулся с тем лукавством во взоре, что иногда оттеняло обычную его стеснительность. Или всё было наоборот? Ей ещё предстояло это выяснить. После того как Лу привёл себя в порядок — что заняло у него немало времени — и покинул их, Филипп обратился к Рене: — Мне показалось, что вы были заняты нашим приятелем в большей степени, чем мною. Разумеется, наблюдение за вами доставило мне огромное удовольствие — но мне стало как будто бы даже малость обидно… По его тону сложно было определить, шутит он или прячет за шуткой правду. — Мне думается, что причина в новизне и в свежести впечатлений. — В таком случае можно ли предположить, что если его компания станет нам привычной, он сделается для вас менее интересным? Рене пожала плечами и шаловливо улыбнулась. — Не могу знать наверняка.