Все наперекосяк

В этом туре все с самого начала шло наперекосяк. Все валилось из рук, ломались педали эффектов, сгорел монитор, и даже концертная гитара, как будто чувствуя настроение владельца, то и дело порывалась то распороть ему пальцы струнами, то замолчать посреди соло. Обычно Дьюдроп воспринимал неудачи спокойно, но в этот раз его терпению пришел конец. Медиаторы плавились у него в руках, а одна из сломанных педалей “случайно” загорелась — он свалил это на сбой пиротехники, но Папа все равно смотрел на него с подозрением. Но произошедшее позже стало последней каплей. Он сам не понял, как это произошло: во время “Year Zero” сапог скользнул по покрытию сцены, и Дьюдроп упал на колено. Удар — и в глазах на мгновение потемнело от боли. Ему удалось замаскировать крик под экспрессивный жест. Колено неприятно хрустнуло, когда он попытался снова подняться. Пиротехника на сцене сработала весьма кстати: в наступившей следом темноте ему кое-как удалось встать, не опозорившись окончательно. Дьюдроп и раньше падал на сцене, но тогда рядом были Эфир и Рейн, превратившие падение в часть шоу. Однажды он сломал рог во время ритуала, и потом Эфиру пришлось приращивать его обратно. По социальным сетям до сих пор гуляли фотографии его разодранной руки и окровавленной гитары из прошлого тура. Но сегодняшнее происшествие добило его окончательно. Конечно, Дьюдроп довел ритуал до конца. Стиснув зубы под маской и старательно не обращая внимания на пульсирующую боль в колене, он играл свои партии — как в песнях, так и в шоу. Рейн странно на него посматривал, а Аврора как-то слишком бережно взяла его за руку во время финального поклона и успокаивающе погладила большим пальцем тыльную сторону ладони, но Дьюдроп делал вид, что все в порядке до тех пор, пока не добрался до своего номера в гостинице и не рухнул на кровать. На нем все заживало быстро. Немного обезболивающего, чтобы заснуть, и утром он будет в норме. Успеет прийти в себя до следующего ритуала. Если бы здесь был Эфир, он мог бы… Но Эфира здесь не было. Дьюдроп глубоко вздохнул и зарылся лицом в подушку. Пять минут. Пять минут на то, чтобы прийти в себя, а потом он поползет искать обезболивающее в дорожной сумке. Эфир настоял, чтобы все они взяли в дорогу по личной аптечке, и даже сам собрал им нужные лекарства. Без него все в туре шло наперекосяк. Поэтому у Дьюдропа плавились медиаторы и сгорали мониторы; часть его души — если у упырей, конечно, есть душа, — осталась в Линкопии. Очень важная часть, без которой все казалось неправильным и бессмысленным. Сколько бы он ни отправил открыток, сколько бы ночных часов ни провел на созвонах в “Думе”, она все равно не возвращалась. Только сильнее тянула его домой. В дверь номера постучали. Два коротких удара, потом еще один и снова два коротких — кто-то из своих. — Меня нет, я умер! — отозвался Дьюдроп. Вставать не хотелось. Колено реагировало на любое движение очередной вспышкой боли. — Тогда нам придется ломать дверь, чтобы забрать тело! — ответили из-за двери. Рейн. — Папа расстроится! — Из-за меня или из-за того, что придется платить за дверь? Младший брат рассмеялся, но когда он заговорил снова, его голос звучал серьезно: — Я принес тебе лекарство. Могу попросить запасной ключ у администратора, если ты… если тебе совсем больно ходить. — Просунь под дверь, я подберу позже, — вздохнул Дьюдроп. За дверью зашушукались. Похоже, Рейн был не один. На мгновение Дьюдропа накрыло ощущением дежавю: вот он стоит в номере, держа в руке обломок рога, и думает, как будет объясняться с Копиа, а вот в его дверь стучатся Эфир и Кумулюс — с жареной картошкой и решением проблемы. — Не пролезет, — отозвался брат. Дьюдроп перевернулся на спину и прижал ладони к лицу. — Дай мне минуту, — попросил он. Он не стал надевать маску: настолько устал. Папа, конечно, был бы недоволен, если бы узнал, что Дьюдроп высунулся в гостиничный коридор с открытым лицом — вдруг его увидел бы кто-то из мирян? — но сейчас ему было просто космически наплевать. Опираясь на стену, он кое-как доковылял до двери и повернул ручку, впуская Рейна в номер. Дьюдропу не нужно было видеть лицо брата, чтобы понять: тот встревожен. Это читалось в линии плеч, в нервных движениях пальцев. Если бы в этом обличье у Рейна был хвост, он бы наверняка хлестал воздух. Рейн проскользнул в номер и тут же подставил Дьюдропу плечо для опоры. В приоткрытую дверь прошмыгнула еще одна невысокая худощавая фигура, от которой пахло мхом и морской солью. Орион. — А он что здесь делает? — удивился Дьюдроп. Прозвучало грубо, но Орион, похоже, не обиделся. — Я лекарство, — пояснил он с улыбкой. Орион был странным созданием — сплошь острозубые улыбки и грация водомерки, и пахло от него совсем не так, как от других квинтэссенциевых упырей. Его попытки копировать поведение сородичей порой выглядели пугающе. Впрочем, зная обстоятельства, при которых он появился в Линкопии, упыри Папы старались по возможности не обращать на это внимания. Эфир так и вовсе взял его под крыло и вызвался обучить всему: от использования квинтэссенции до игры на гитаре. Дьюдроп недоверчиво на него покосился. Орион улыбнулся еще шире и закивал. — Я помогу, — он тоже подставил плечо. Вдвоем с Рейном они дотащили Дьюдропа обратно до кровати. Дьюдроп тихо ворчал, больше по привычке. — Вам двоим надо отдыхать, а не возиться со мной, — он откинулся на подушку и вытянул больную ногу. — Завтра ранний подъем. — У нас всегда ранние подъемы, — Рейн устроился рядом с ним. Орион примостился на краешке матраса. Оба сняли маски; хвост Рейна моментально обвился вокруг здоровой ноги Дьюдропа и утешающе сжал её. Пальцы Ориона, тонкие, но сильные, бережно ощупали больное колено сквозь ткань спортивных штанов. — Растяжение и ушиб, вот ты везучий, — Орион с сочувствующим видом покачал головой. — За ночь не пройдет никак, если не поторопить… Но, — он просиял, — я это могу! — Надо было сразу попросить, чтобы Орион тебя вылечил, — укоризненно заметил Рейн. Дьюдроп прижал уши. — Это долго, — пробормотал он. — Не хотелось всех задерживать. — Не долго, — возразил Орион, а Рейн закатил глаза: — Сказал бы Папе, он бы толкнул очередную речь для публики. Ты же знаешь, как он это любит, — плоский кончик его хвоста шлепнул Дьюдропа по бедру. — Как раз бы хватило времени тебя подлатать. — Дожили, теперь младший брат читает мне нотации, — проворчал Дьюдроп и получил еще один шлепок посильнее. — Должен же кто-то за тобой присматривать, а то знаю я тебя... — Эфир нас съест живьем, если ты вернешься в аббатство хромым, — добавил Орион. Дьюдроп вздохнул. Это, конечно, был весомый аргумент. — Ладно, — он шевельнул хвостом. — Залатай меня, док. Казалось, улыбнуться шире было невозможно, но Ориону это удалось. Зубы у него были белые и острые как иголки. Дьюдроп невольно напрягся; Рейн застыл рядом с ним, и его хвост сильнее сжал ногу брата. Орион смущенно прижал уши: — Простите. Можешь… эээ… снять штаны? Дьюдроп вскинул брови: — Извини, но я уже занят. К тому же, здесь Рейн. Рейн ткнул его локтем в бок. — Прямой контакт эффективнее, — пояснил Орион, ничуть не смущенный. — Но можно попробовать и так. Он покрутил запястьями, сжал и разжал пальцы, разминаясь, а потом бережно коснулся колена Дьюдропа. Магия Ориона тоже была странной, не похожей на чары других квинтэссенциевых упырей. От его прикосновения кожу начинало покалывать, словно на ней разом лопались сотни крошечных пузырьков — все равно, что подставить руку набегающей волне и всей кожей ощутить оседающую морскую пену. Но Эфир хорошо обучил его: Ориону потребовалось буквально несколько секунд, чтобы пульсирующая боль начала ослабевать. Дьюдроп не сдержал протяжный вздох облегчения. Рейн тихо усмехнулся и потрепал его по плечу. — Ну вот! — Орион с гордым видом выпрямился. — Попробуй теперь согнуть и разогнуть ногу? Дьюдроп осторожно послушался. Отек полностью сошел, нога сгибалась и разгибалась без всякой боли. Он улыбнулся и показал Ориону большие пальцы. — Эфир тебя отлично обучил, — сказал он честно и получил в ответ еще одну зубастую улыбку.