Любить тебя

      Пока ты можешь дышать ты будешь склоняться коленопреклонённо, будешь шептать благоговейно, будешь предан подобно псу. Пока тебе вскрывают грудь ты смотришь так трепетно. Ты знаешь, что под этими длинными рукавами кроется многолетняя самоненависть.       — Думаешь кому-то есть до меня дело?       Да! Есть! Пока моя грудь вздыматься, пока я могу сделать хоть один вдох, мне всегда будет дело до Вас, мой князь.       — Они ненавидят меня.       Я люблю. Слышите? Люблю... Пусть и никогда не скажу Вам этого...       — Моя сестрица будет смотреться куда лучше. Уснувшая на веки, конечно...       Но вы ведь желаете не этого...       — Знаешь, Седрик.       — Да, мой князь?       Он смотрит на бескрайнее небо, игнорируя зимний холод и одну лишь ночную рубаху. Звёзды такие яркие, такие живые, и их огромное множество. Хах, такие же звёзды с неба были обещаны и ему когда-то. Когда-то... Когда-то когда не было Элион. Дивного, маленького, хрупкого человечка, которого — даже сейчас — хочется прижать к себе и не отпускать. Фобос был тварью, тираном, эгоистом, жестоким, однако... даже для него тепло братских чувств не чуждо. Он действительно любил сестру когда та должна была родиться, он даже ждал того момента, хоть его мысли невольно и занимал мрак, за который он в юности корил себя. "Наконец-то всё перейдёт на её плечи, не будет пресловутых намёков на мою никчёмность!"        Он знал: борьба за любовь матери заведома проиграна. Есть сестра или нет её. Не имеет значения. Там где неравная любовь имеет ядовитую основу, бабочки в животе способны оказаться жгучим спазмом внутренней боли. Как когда трепетная радость , оказывается липким страхом. Фобос облачил ту немного любовь к близкому по крови человеку в шипастый комок ненависти и гнева, и пронёс его сквозь года.       — Как я хочу всё бросить.       Он не князь. Он лишь принц. Неудачная замена. И он понимает это куда лучше жителей или советников, и прочих, прочих, прочих. Ах, если бы он только родился девочкой! Как это облегчило бы ему жизнь!       — Извините, господин, я никудышный слуга, если не способен избавить Вас хотя бы от одной головной боли, мне жаль.       Седрик ясно помнил о своей змеиной сущности. Однако, он также помнил о том кто дал ему кров, пищу и саму жизнь. Если бы не Фобос и его любовь сбегать с занятий одной конкретной особы, он бы и до пяти лет не дожил. Если бы не любовь Фобоса к экспериментам, он бы тут и не стоял, одоленный виной за собственную никчёмность.       — Не в этом дело. Ты, конечно, подводил меня в последнее время всё чаще, однако здесь вообще ничего из этого не причем. Ты же знаешь — это не мой трон и не моё право...       Он задумывается. Скорее даже обдумывает стоит ли говорить Седрику. Змей предан, но это лишь пока он князь, пусть и самопровозглашённый, а что будет когда это прекратится? Фобос не движется в общей сложности минут десять и его тело бьёт дрожь от зимнего холода. Седрик хотел бы отлучиться в княжьи покои, принести мантию или одеяло — в идеале Седрик бы завернул его во всё, разогрел бы травяного, успокаивающего чая, разжёг посильнее камин и скрутился кольцами вокруг замерзшего правителя, но субординация ему не позволяла, точно как и смертельная кара самого князя.       — Хочу отречься от трона, отдать его Элион. Просто жить. Я устал.       — Конечно устали, Вам бы в кровать, выпить чаю, да у камина погреться, Ваше... Стоп, Вы хотите что?       Седрик глупо хлопает светло-сиреневыми глазами-блюдцами и смотрит, пытаясь убедить себя, что ему послышалось. Нет, Фобос — принц, который за трон глотки рвал, не мог такое сказать. Не после того что было, поэтому полузмей замер в ожидании чужих слов и взгляда.       — Ты правильно услышал.       — Господин... Но как же... как же Ваши многолетние труды!       Фобос зло бьёт под перилу ладонью и гневно отходит, отворачиваясь от змея.       — Это труды? Ты видишь, что творится? Видишь счастье на чужих лицах? Они только спят и видят как моя сестра взойдет на трон, да сошлёт меня в темницу, чтобы я там сгнил. Вот она — истина.       Фобос активно жестикулирует. Показывает пальцами — точёными, аристократичными, как бы сказали на Земле, пальцы пианиста — в сторону крестьянских домов, видных с балкона. Седрик смотрит на осунувшиеся плечи, помня насколько те, на самом деле, хрупки; помнит чужой мутный от усталости взгляд; помнит бледные, от недостатка солнечного света, тонкие губы, кривящиеся в плотоядную фальшивую ухмылку. Длинные пепельные пряди колышет легкий ветер, заставляя серебряную россыпь блестеть под лунным светом.       — Мой принц, Вы устали, Вам нужен отдых. Пойдёмте, я уложу Вас.       Он едва касается чужих дрожащих плеч и накидывает свою темную, с малахитовыми узорами мантию, пряча князя от буйства погоды, действительно уводя в покои.       Фобос редко спит нормально — то есть 4 часа без перерыва —; Фобос пьёт травяные отвары, больше не надеясь как в детстве отогнать кошмары, хотя бы подремать; Фобос не одет по регламенту и этикету, вместо трехслойных нарядов оставаясь в одной накидке; Фобос не держит лицо, когда в радиусе километра ни одной живой души; Фобос читает много и на первый взгляд это заумные, сложные книги, но нет, это обычные сказки, да легенды. Фобосу хочется как в детстве свернуться калачиком и плакать в подушку, тихо-тихо, чтобы никто не услышал и не доложил матери, разрушая хрупкое доверие и призрачную любовь.       Фобос гладит зелёную кожу и думает о желтых лилиях, смотря в чужие глаза. Мальчик оборотень не до конца обратился, покрываясь чешуёй лишь частично, давая рассмотреть себя. Маленькие клычки забавно торчат из под детских пухлых губ.       — "Милый какой..." — думает Фобос, и прикидывает какова вероятность, что мать выгонит нага взашей, — У тебя есть дом?       Седрик отрицательно мотает головой и чувствует теплую руку на макушке, трепыхающую его пшеничные пряди.       — Ты знаешь кто я такой? — Седрик кивает, — Чудно. Пойдешь со мной?       Седрик вновь кивает и рука пропадает из волос, оставляя теплый след, который холодит ветер. Его подхватывают на руки и несут прочь из сада, в который мальк залез, надеясь спрятаться от других людей.       — Сколько тебе лет?       Фобос наивно надеялся представить ребёнка как нового слугу, но видя, что тот на пальцах показывает цифру "два", тяжко вздохнул. Два года, говорить не умеет, читать и писать, очевидно тоже. Ну, Фобос сталкивался и не с такими трудностями.       Мальчик действительно ничего не умел, однако глупым не был и к знаниям стремился. Видя такое рвение Фобос неограничивал его ни в чём, кроме свободных походов по замку, но и это длилось не долго, он нашёл как обращаться в человека и теперь его тельце выглядело ещё более хрупко, по сравнению с неполной трансформацией.       — У тебя имя-то хоть есть?       Когда мальчик смог подтянуть меридианский язык, Фобос задал, интересующий его четвёртый месяц, вопрос.       — Нэт, Хос-с-зяин..       Нечёткие согласные, шипение и заикание были верными спутниками юного нага и Фобос находил это чем-то... очаровательным. Принц задумался, смотрел на золотую косу мальчика, бледную кожу, светлые глаза и слушал тихо шипение под нос, отдалённо напоминающее мерилианскую балладу.       — Седрик. Нравится?       Наг удивлённо хлопает глазками с пушистыми ресницами и прикусывает пухлую нижнюю губу клычком, раздумывая. Он нерешительно поднимает взгляд на принца, смотря снизу вверх и, наконец-то, тихо выдаёт:       — Нравится, мой Принц.       Фобос улыбнулся довольный собой и мысленно ещё пару раз повторил его, пробуя.       Превращался он редко, боль от ломоты в теле была невыносима. Чувство ломающихся костей и перестройки тела была адовой, и лет до десяти как минимум, все его превращения были только рядом с принцем, чтобы ощущать чужие руки и впитывать чужие слова. Трансформация могла длиться около часа. С каждым годом это время сокращалось, ведь он не ребёнок, по крайней мере больше не выглядит так. У него с Фобосом была разница в одиннадцать лет, однако его организм рос слишком быстро.       Змеи вида "зеленая мамба" живут от восьми до четырнадцати лет, но в сочетании с человеческой оболочкой способны прожить больше. Для Фобоса это не было проблемой. По крайней мере в самом начале. Однако, чем дольше змей был рядом, тем сложнее принцу было. Даже эти дурацкие трансформации, Фобос попросту не мог оставить его одного. Но время прошло и прекратить хотя бы это пришлось. Седрик, сам того не ведая, отдавал голову на отсечение, когда заботливо приносил травяной чай в кабинет Фобоса далеко за полночь, потому что принц не мог уснуть. Мальчик был глубоко уверен, что это из-за травяного чая принц засыпал крепким сном и практически не просыпался, даже не подозревая, что дело был в неё самом, сложившимся на кровати калачиком на самом краю и что-то шепча на змеином. Княжна Вейра никогда неудостоивала принца своим присутствием перед сном, не дарила заботливые поцелуи в лоб, не читала сказок и не пела колыбельных. Седрик продумал целую систему для укладывания юного принца — особенно сон его ухудшился после пропажи семьи — и пусть Фобосу было почти двадцать и семья исчезла как лет пять, это ничего не меняло, по крайней мере для Седрика. Налить горячего чая, растопить посильнее камин в покоях, рассказать змеиную легенду, что-то звучно шипеть практически под нос, а когда послышится сопение поцеловать в разгладившийся от дневных морщин лоб. До фобосовых семнадцати Седрик засыпал с ним на кровати, после сидел полночи в кресле рядом, охраняя сон принца, а после двадцати Фобос не позволил появляться в его покоях позднее девяти вечера, и Седрик, часто проходивший ночью мимо княжеских покоев, почти каждую ночь видел свет, бьющий из под дубовой двери, грустно поджимал губы и не понимал, что может сделать и как помочь принцу, чувствуя себя глупым и бесполезным, когда на утро видел глубокие мешки под светлыми глазами, менявшимися от сезона года с зеленого — летом, до голубого — зимой.       И сейчас, когда Фобос не выгнал змея стоило стрелке настенных часов перевалить за десять часов, в Седрика это вселило немалую надежду. Он молчал, ожидая, что принц скажет хоть что-то, разводил травы, сыпал сахар, размешивая кипяток, смотря на струйку пара, тянущуюся вверх.       — Мой принц... Я услышал немного занимательных историй, за время... — которое вы отгоняли меня, — Кхм, может Вам будет интересно?       Фобос вздрогнул. Вот уже около шести лет они не сидели так, за чашкой чая, пока Седрик рассказывает что-то. Это вызвало волну ностальгии .       — Валяй.       Седрик поставил чашку перед принцем, а сам собирался умоститься на полу у его ног, но был остановлен мужской рукой, поднявшей и указавшей на соседнее кресло. Седрик это жест заботы расценил как желание оттолкнуть оборотня, однако в слух по этому поводу ничего не сказал.       — Вы слышали о происхождении нагов?       Фобос знал множество легенд о полузмеях из первых уст, то есть от Седрика, но о происхождении тот ни словом не обмолвился, как и своём собственном. Фобос ограничился отрицательным покачиваем головы.        — Ходят многие легенды и точно никто уже и не вспомнит, но есть максимально, как говорят другие, приближённая к действительности история.       Наги были старшими детьми Кашъяпы, внука Брахмы, были асуры и боги, рожденные его тремя старшими женами. Другие десять его жен дали жизнь различным и многообразным существам, населившим землю, и поднебесье, и подземные миры. Кадру стала матерью нагов. Наги, дети Кашьяпы и Кадру, исполинские змеи, поселились в подземном мире Патала, где они воздвигли себе великолепные дворцы, блистающие золотом и драгоценными камнями. Мудрый змей Васуки стал царем нагов и правил в их подземном городе Бхогавати, полном невиданных на земле сокровищ. Некоторые же из нагов поселились в подземных водах, в реках и на дне океана, в царстве Варуны. Наги обитают и на поверхности земли, где они стерегут сокровища и клады. Царственные змеи, трехглавые, семиглавые и десятиглавые, владеют несметными богатствами; головы их увенчаны драгоценными коронами; они могущественны и мудры; вожди великого племени нагов, они снискали милость и дружбу богов.       — Есть, конечно, сопутствующие легенды.       Седрик смотрит на принца и ему приходится прилагать титанические усилия чтобы не растечься счастливой лужицей. Фобос, потрепанный, с торчащими и неопрятно уложенными волосами, в одной ночной рубашке, не до конца застёгнутой и оголяющий молочные плечи и разлёт острых ключиц, с румяными от зимнего морозца щеками, сидел в большом кресле подогнув ноги с холодного пола, подперев щёку рукой, потихоньку отпивал чай. И пусть взгляд был его усталым, с синяками под глазами, смотрел он живо и заинтересовано, смущая этим нага.       — Расскажешь?       — Как прикажете.       — Это не приказ.       Фобос смотрит ему в самую душу и Седрик понимает, что снова умирает, как когда в юности посмел познать вкус княжьих губ.