Русская принцесса

Я ненавидела классическую музыку. От части, потому что она казалось мне скучной, устаревшей и невзрачной, но главная причина была в человеке передо мной. — Мне так нравится партитура этой композиции. Мой мучитель ласково улыбнулся и провел кончиками пальцев по медицинской пиле. Я могла только вздрогнуть от фантомного ощущения прошедшего по коже лезвия. Холод металла никак не отрезвил сознание моего мучителя. Ему наверняка уже ничего не поможет. — Ты чувствуешь гобой с его мягким теплым звучанием? — я проронила скупую слезу, понимая, что ответить на вопрос по сути значит подписать смертный приговор. — Не чувствуешь, да? А может ты смогла уловить си минор? — Ну хорошо, а как тебе сам сюжет постановки по музыке Чайковского? Мужчина разочарованно выдохнул и зарылся пальцами в копну волос. Глаза полные потусторонней ярости продолжали следить за каждым моим подёргивание, за каждым вдохом и выдохом. Взгляд неуловимо метался по обнажённому телу с повреждениями. — Молчишь? Ну, тогда, я все делаю правильно. — он кивнул самому себе и взялся крепче за медицинское оружие. Громкий вопль рассек воздух в момент немилосердного касания теплой кожи пилой. В глазах потемнело от острой боли. Лезвие впилось сильнее, разрезая кожные покровы и обрывая сосуды. — Нет, пожалуйста. Я знала, что кричать подобное бессмысленно. Он наслаждается моими мольбами. Мне приходилось часто чувствовать как мучитель проводит носом по хрящику уха и мурлычет о том как хорошо я срываю голос во время наших игр. Он мой мучитель. Он Александр Юрков. Самый ужасный мужчина на этом свете. Человек пленивший и разрушивший меня. Я ненавидела все его команды также сильно как и его самого. Но больше всего мне было отвратительно подчинение этому засранцу.Пила, кромсающая кости, была даже чуточку добрее и человечнее этого чудовища. Тем временем боль пронизывала все сознание, заставляя хвататься за прутья грязной клетки сильнее. Судорожные, тяжёлые вздохи через силу выходили из грудной клетки. Ногти скребли по металлическим балкам, собирая облезшую краску; под ними моментально стало грязно. Чужой, безумный хохот, полный сладостного наслаждения не помогал прозреть от кроваво-черной пелены. Он испустил довольный рык, будто большое животное, жаждущее крови и страданий, наконец-то поймало в свои когти жертву. Я не выдержала этой боли и отключилась вместе со своим сознанием. Как назло именно сейчас в голову пришло одно: Тот злополучный день. День, когда начались мои мучения. День, когда я познакомилась с этим мужчиной. Для меня он был таким же как и многие другие, совсем не отличался от обычного вторника. Тогда никто не мог подумать во что выльется последствия наших поступков. Моих поступков, поступков моих сестер и брата, поступков отца и матери и, конечно, поступков Александра. — Татьяна, — мне пришлось открыть глаза и приподнять солнечные очки. Я нехотя подтянулась на импровизированной лежанке и запрокинула голову, уже ожидая увидеть обладателя голоса. Мама, склонившаяся над дочерью, ласково улыбалась, совсем не расстраиваясь от холодного поведения дочери. — Пойдем есть? — Нет, спасибо. — грустно вздохнула, отводя незаинтересованный взгляд от Алисы. Алиса Романская — моя мать. Ее мягкие кудри очерчивали прекрасное лицо с минимумом морщин. Синие глаза лучились добротой и пониманием каждую секунду. Я уверена, что она не могла бы не простить какую-то выходку Алексею или мне. Она была настолько прекрасна в глазах каждого члена семьи, что на нее никто никогда не обижался. Каждый лелеял ее и, когда она была в здравии, и,когда была в болезни. Не было ни дня, когда кто-то увидел, что она плачет или печалиться, даже, если проблема была весома: женщина только печально улыбалась и хмурилась, подзывая детей получить очередные успокаивающие объятия. — Может ты передумаешь? — теперь надо мной склонилась старшая сестра, загораживая палящие лучи. Тогда я только ныла про себя как устала загорать, не зная о том, что выйти из комнаты и сбросить ошейник в ближайшем будущем будет невозможно. — У меня солнечная ванна. Отстань. — выдернула свою руку из сильной хватки Ольги. В тот момент я даже не подозревала, что хватка может быть куда сильнее и что одно прикосновение способно сломать пару костей, лишив дееспособности. — Ну, пойдем. — старшая сестра настаивала, раздражая сильнее, чем папин старый одеколон. А самое смешное, что все его коллеги пользовались подобным ароматом. Похоже у всех военных любимый запах — это алкогольная настойка с нотками дряхлости и грязного дерева. — Давай. Меня удивляла ее настойчивость. Она не шла к ее вечно спокойному нраву. Полные мудрости глаза в моем понимании обязаны были лучиться покорностью, а не сиять от очередных манипуляций, рождающихся в голове. — Хорошо. — раздраженно выдохнула и через силу поднялась на ноги, игнорируя мать с сестрой. Взгляд быстро пробежался по зеленой местности, ища брата. Алексей должен был бегать где-то здесь. Его занятия с учителем давно закончились. Признаться честно из всех своих детей семьи Романских его я любила больше всего. Маленький, светлый мальчик, как он никому и никогда не сделал ничего плохого. Так я считала тогда и сейчас. Я любила всю свою семью, хоть и признавала их недостатки. Они были со мной в лучшие времена и в худшие. Радовались со мной из-за успехов и дней рождений, печалились из-за болезни и расставания с парнем, не прося взамен любви. Они отдавали свои чувства безвозмездно, и я ценила это. И продолжала любить. Неожиданно на глаза легли мягкие ладошки, посвящая во тьму зрение. На губах расцвела нежная улыбка. Я не могла не узнать эти руки. Руки моего любимого брата Алексея. — Угадай кто. — он хихикнул, когда получил от меня правильный ответ. Быстро убрал руки с глаз и переложил их на талию, обнимая. Его объятия наконец-то заставили мои плечи расслабиться за столько времени. Я была напряженной сколько себя помню. Вместе со мной росла и тревога с дерзостью, заполняя все сердце не любовью, а чем-то липким и по-настоящему отвратительным, как мне скажет одна тварь в будущем злобой и ненавистью. Я совсем ему не верила, но сейчас это не стало казаться таким уж странным и неправдоподобным. — Почему ты застыла, Тань? — Нет. — сиплый голос излился изо рта, подобно рвоте. Слабые ноги сделали осторожный шаг, но вестибулярный аппарат подвел меня — я рухнула, не пройдя и двух шагов. Глаза застелил туман. Уши заложило, побудив тем самым сглатывать вязкую слюну чаще, чтобы услышать хоть что-то. — Т… Звон в голове усилился, заглушив абсолютно все. Приступ лишил меня нескольких чувств одновременно. Я перестала чувствовать под собой хоть что-то. Казалось, я парила в теплых облаках, мечтая как в далекие годы. Хотелось остаться там подольше, но благодаря своевременной подоспевшей помощи этому не удалось свершиться. — Таня. — приходила я в себя тяжело. Совсем не как обычно. По щекам меня заботливо гладил отец, постоянно встревоженно оглядывая. — У тебя опять приступы? — испуганный тон совсем не шел этому грозному мужчине. Отец всегда держал все под контролем, даже эмоции. Поэтому видеть его похожим на мокрого котенка было забавно. — Танечка, с тобой все хорошо? — к отцу присоединилась средняя сестра Романовсих.На первый взгляд казалось, что Анастасия очень похожа на мать — такая же милосердная, милая и открытая, но все эти качества портила врожденная болезненность. Она часто страдала от разных недугов, заставляя почти каждый раз смещать фокус внимания с остальных детей на нее. Меня всегда это раздражало, но виду я не подавала, только сжимала кулаки и глядела исподлобья. — Да. — будничным движением оттолкнула руки, помогающие мне встать. Излишняя, показная забота раздражала. Иногда я не понимала как возможно продолжать любить этих людей, несмотря на притворство. Возможно сейчас во мне говорили отголоски приступа, а возможно я и правда так считала. Я давно запуталась в самой себе, не понимала, когда и как себя чувствую спокойно. Спокойно Сухие губы зашевелились, подробно проговаривая. Какое странное слово. Слово, которое уважают подавляющее большинство работодателей на собеседовании. Слово, которое заставляет других уважать тебя без особых усилий. Уважение, уважение, уважение… Еще одно мерзкое слово. Как же много придают значения набору звук и букв. — Встань, пожалуйста. — Анастасия не отставала, что-то мурлыча себе под нос на ее любимом языке. — Ma chérie, это необходимо. — Валяться на полу недостойно, Татьяна. — если глаза могли закатываться с шумом, то это обязательно бы произошло в данную секунду. Ведь приближающаяся девушка никак не внушала заботу и ласку. Наверное я всегда останусь с возвышенными чувствами к Алексею. — Я и без тебя это знаю, Ольга. Фраза, задуманная как обычное попрекательство, изменила всю атмосферу. Перед мной уже не стояла моя не особо горячо любимая сестра — перед мной была разъярённая, красивая шатенка, с острым носом. Она глядела на меня, будто видела впервые, будто мы не знакомы. Будто она нашла человека с улицы на кого можно было выместить весь гнев. — Когда же ты прекратишь огрызаться и начнёшь ценить нас? — Старшая сестра была ни на шутку зла. То, что было до этого лишь шутки и недовольное пыхтение, а сейчас…сейчас на меня смотрели глаза полные обиды, голос семьи, голос недовольства избрал главным рупором Ольгу Романовскую. — Ты всегда отказываешься от нашей помощи, от нашей любви и… — Оленька, — Мама закуталась в кофту плотнее — чувство холода не покидало ее, побуждая нервничать сильнее. — Зачем ты так? — Мама, вы считаете циничной меня, совсем забывая кто настоящий циник в нашей семье. К моему удивлению, сказанное сильно задело. Мои брови поднялись вверх, выражая недовольство, а губы поджались, чтобы ненароком не сказать обидные слова. — Даже сейчас ты не задумываешься над сказанным, только отрицаешь рьяно, чтобы защитить репутацию и свое эго. — Да что я сделала то? — по телу прошлась противная дрожь, показывая зачатки гнева. Я ни в чем не виновата. Абсолютно. — Ты, — она набрала в грудь воздух, желая высказать все, что у нее есть на душе, но отец не дал такой возможности — прервал, не спрашивая. — Достаточно, Оля. Ты видишь, что Танечка не в себе. Не продолжай. Ольге необходимо было выместить гнев, который я породила. Теперь ее жертвой стал отец. Я без особого интереса продолжала наблюдать за спектаклем, порожденным ни то сестрой, ни то мной. То как она махала руками, то как отец хмурился и почесывал усы, казалось забавным. Меня веселила эта агрессия. Я не могла сказать, что она так уж меня привлекала, но смешила точно. А тем временем на стычку поспешила и Алиса, пытаясь успокоить. Гляди и Анастасия подключиться, если не упадет в обморок от расстройства. — Охуеть, ты всегда такая спокойная. Оленька, что случилось? — я передразнила материнский голосок, готовясь убежать, если на меня поднимут руку. Разочарование и смирение в чужих глазах слегка расстраивали, но не заставляли совесть пробудиться. — Вон, — это было единственное, что смогла прошептать ослабшим голосом старшая сестра прежде чем ее накрыла новая волна ранее неизведанной злости. Странно, что она вообще умела злиться. Признаюсь, меня пугало это, но сердце внутри подсказывало, что бояться — лишняя мера. Анастасия все-таки упала в обморок, когда я, пошатываясь, уходила в комнату. Крики не прекратились, даже, когда я прошла на второй этаж. Я так и не поняла тогда сути проблемы. Как жаль, что только сейчас мне стало это понятно. Вся моя жизнь была удивительно красива: гул за столом во время приема пищи, поход по магазинам, учеба, вкусная еда, заботливая семья. Я и подумать не могла, что прошлое было таким прекрасным по сравнению с настоящим. Мне нужно было это ценить, но тогда, казалось, что так будет всегда. Вот, только я не учла, что все рано или поздно меняется.Сейчас мне не остаётся ничего кроме как бороться. Бороться за право выжить, за то, чтобы снять ошейник, за жизнь брата. — Папа. — я решила выйти на грохот, с опаской ступая по ступеням и оглядываясь. Я не ожидала, что около моих ног будет лежать мертвый человек, а около него по всей гостиной будет лежать вся моя семья. Я еле подошла ближе, сдерживая тошноту, рассеяно оглядела тело, ещё до конца не понимая, что происходит. Мозг не желал обрабатывать информацию, желая только уйти обратно спать. Подняв голову, именно в тот момент, я впервые увидела Александра. Впервые встретилась со своим неприглядным будущем. Все счастья и надежда просочилось сквозь пальцы, подобно песку, когда мои глаза узнали труп под ногами. Мертвый отец лежал неподвижно, утыкаясь стеклянными шарами в Юркова. Он сохранял самообладание до последнего, даже умер, глядя врагу в глаза. — Папа. — я заторможено присела рядом, надеясь что он задышит вновь, надеясь, что все это большая несмешная шутка. Не может быть подобного. Они так хотят проучить меня. Наказать за дерзость. — Пуля угодила прямиком в сердце. — пока я пыталась нащупать пульс и поверить в факт смерти, надо мной склонился незнакомец, настойчиво дыша в шею и оглядывая меня. — Эта мразь держалась молодцом. Вот, только его гордыня и куриные мозги погубили. Первые пару секунд я сжималась будучи напуганной под его легкими прикосновениями. Он не прекращал меня трогать, даже, когда я стала вырываться. Только сжал в руках сильнее и вдохнул запах волос. Но теперь рассудок стал медленно приходить в норму и прикосновения уже раздражали. Мозг все еще тупил, но не настолько, чтобы не почувствовать холодное дуло пистолета, утыкающееся в бедро. Мне стоило расплакаться и просить его не убивать меня, как это сделала бы любой нормальный человек, но у меня не получилось — я закричала, вырываясь и отползая подальше. — Тварь. Какого хуя? — Мужчина обольстительно улыбнулся, стирая пальцами кровь со своей щеки. В светлого оттенка глазах не было ни капли сочувствия или страха. Никакой злости, только интерес как к новой зверушке. — Красть чужое не хорошо. Я просто возвращаю свое. — ему по видимому не хотелось оставлять меня. Он все продолжал и продолжал лапать и осматривать мое тело, будто оценивая. — Все. В его взгляде блеснуло довольство. Казалось, его не смущала ни то, что мы были не знакомы, ни то, что у него был пистолет в левой руке. Если бы кто-то знал как сильно меня задело его самодовольство. Я уже пожалела, что дала отпор, тем самым заинтересовав его. Если бы можно было отмотать время назад, то я обязательно сделала бы это. — Пошел ты, — я изо всех сил замахнулась, уже не пытаясь совладать с яростью. — А вот это зря. — надменный взгляд причинял мне боли не меньше, чем его хватка или труп отца около моих ног. — Запомни: куклы никогда не перечат хозяину. Меня оглушили. Совершенно точно. Не дали даже попрощаться с семьёй. На последок поцеловать их холодные лбы и хорошенько всплакнуть. Я могла ненавидеть его хотя бы за это. Ох, если бы была только одна причина. Я никогда не была домашним ребенком в отличие от той же Анастасии. Постоянно пропадала часами вне дома: школа, друзья, парки, чужие руки — любое место, лишь бы возвратиться к семьей позже. Значило ли это что моя любовь была направлена на всех кроме моей семьи? Определенно да, ведь я никак не восполняла потерю этого времени для них — могла только улыбаться и через силу делать вещи о которых меня просят. Причину своего поведения искать не хотелось, поэтому она каждый раз была благополучно проигнорирована мной и запита новым стаканом алкоголя. Она была выкуплена с помощью новой дорогой шмотки или задушена в кровати вместе с незнакомцем. Сейчас, чувствуя в себе чужие пальцы, я не могла не вспоминать все свои проебы. Эти проебы давно засели глубоко в груди, оскверняя все пространство внутри, но меня опять же это не волновало — я знала, что от этого не сбежать, не вырвать бешено бьющееся сердце. Именно в данный момент, когда он входит в меня, я начинаю понимать как все это уже неважно. Он не делает ничего кроме того, что проталкивает смазанные вязкой слюной фаланги внутрь вульвы, заставляя мои бедра подрагивать при каждом соприкосновении подстриженных ногтей с стенками плевы, но я уже ощущаю как сгораю внутри. Перед глазами настойчиво мелькают стеклянные пустые взгляды и небольшие пулевые отверстия, оставленные новым моим знакомым. По спине прошелся холодок похуже, чем от дула пистолета. У меня получалось лишь ныть и отстраняться вперед до тех пор пока рука не пришпилит обратно, побуждая уткнуться мягким прямым носом в жесткие ворсинки. — Это только осмотр, не переживай. — он улыбнулся также сладко как в доме после убийства всей моей семьи. Я не могла выкинуть эту мысль из голову. Я не хотела подчиняться, не хотела его пальцев во мне. Впервые в голову пришла мысль о доме, как о чем-то теплом, как о защите. Голова шла кругом от всех событий, я еще не понимала отпустит меня этот человек, представиться ли. Где мой брат, где моя гордость, где чувство привычной отрешенности от таких мразей как человек, трахающий меня в этот миг? — Было столько вопросов, но ни одного ответа. — Как тебе первый опыт с пальчиками в таком месте? — Отвратительно, как и ты. — прошипела в ковер без сожалений, показывая свою натуру. Он должен помнить, что со мной нельзя так обращаться. Я заложница его игр только на краткое время. Потому мне нет нужды ублажать его. Я с легкостью сбегу, когда он отвернется и уйду на свободу — искать брата. Сказав эту фразу, я все-таки покривила душой. Помимо обычного отвращения и испуга, внутри сердца ощущалось что-то сладкое, но не менее странное. Нечто шептало на ухо, что надо расслабиться. Может это был мой мучитель, а может и правда невообразимое существо. Пальцы без остановки двигались внутри, пытаясь растянуть плеву. Меня удивляло его знание анатомии. Мне казалось таким может похвастаться симпатичный парень моей возраста, в милых очках, с горящими глазами и вечно поправляющий мягкую челку, убирая таким образом за ухо, но никак не этот жесткий, опасный мужчина. После пробуждения из маленького обморока я оказалась в совершенно незнакомой комнате. Руки дрожали, ужас поглощал меня до тех пор пока я не увидела его. Первый миг и ощущаю как бросаюсь с места, еще не знаю, что ошейник на мне сцеплен с разрезами в спинке кровати. Это был первый раз, когда я попробовала удушье, хоть и не по своей воле. Металл вцепился и придавил артерии на шее, ошейник смял кожу до посинения. Я молилась, чтобы хруст, который я услышала лишь результат шока и галлюцинаций. — Хороший инстинкт для такой зверушки. Ну что такое? Обрадовалась мне? — он издевался. Я собрала последние силы, чтобы начать дышать нормально, адекватными порциями воздуха, а не впускать крохи раз в пол минуты. Его совсем не смущало мое состояние, он только смотрел пустыми глазницами за тем как я пытаюсь отдышаться. Если бы я увидела его на улице, в отдалении, мимоходом, то даже не заподозрила бы его во всех грехах — посчитала бы просто уставшим, заебанным человеком, коих вокруг было полно. Ничем не отличающийся от учителей в школе, от взрослых продавцов, от родителей моих друзей. — Пошел ты. Он рассмеялся на мои хрипы. Натурально и издевательски. Глаза неотрывно следили за моими потугами, пока ему они не надоели. Лицо вмиг изменилось из измученного и уставшего в яростное. От его прикосновений отдавало холодом, лютым морозом, от которого обязательно останется ожог. Теперь мужчина не касался меня осторожно и бережно как некоторое время назад — теперь он не исследовал тело, а просто мял, оставляю небольшие удары. Наслаждался — это было ясно по ненавистному мне взгляду. Он еще не изнасиловал меня, но я понимала, что скоро все изменится. Еще чуть-чуть и брюнет вцепиться зубами в загривок или даст смачную пощечину. — Зачем ты это делаешь? — я не выдержала еще одного удара по ребрам и беспомощно заскулила. Бил он метко, а главное больно. Наверняка он не пришел в восторг от моего уклонения и пожелал наказать. — Глупый вопрос. — он оттер губы от жидкости, вытекающей изо рта и зачесал волосы назад. Его рука дергала цепь, заставляя меня давиться слюной. Мне было отвратительно ощущать его запах, улавливать все удары. Единственное, что проскользнуло мимо меня так это его эмоции. Я не могла понять что он чувствует в данный момент. — Ты мне не нужна. — Ну так опусти. Зачем тебе все это? — Ты не дрожишь. — казалось, что он меня совсем не слышал. Повторял одни и те же фразы, смурнея с каждой минутой. К удивлению все, что я чувствовала к нему так это отвращение и злость. Эти два чувства сравнялись и затмили все, даже ненадолго то мерзкое чувство услады, зарождающееся внутри меня. — Не боишься. — он покачал головой и смерил меня отвратительно злым взглядом. Сплюнул на руку, размазывая жидкость по длине пальцев. — Своего первого мужчины не надо бояться. Правильно. Из меня вырвался задушенный писк, когда его рука отодвинула белье и проскользнула внутрь вагины. Я могла только морщиться и пытаться вяло отодвигаться от пальцев — понимала, что, несмотря на затуманенность собственного сознания, ошейник и временная асфиксия показали, что сбежать мне сейчас не удастся. — Если будешь хорошим питомцем, то я сниму ошейник. Наверняка он видел как хитро загорелись мои глаза, но я предпочитала думать иначе. Любой хищник занят собой настолько, что не видит ничего кроме себя и тела своей жертвы. Все мужчины достаточно глупы, чтобы не прислушиваться к чувствам женщин, — так всегда говорила Оксана — моя старая подруга, до того как умерла от рук очередного взрослого любовника. Пальцы порвали плеву в какой-то момент и это заставило сойти меня с ума в первый раз. Я взвыла, утыкаясь лицом в пол. Его такой расклад не устраивал — он вытянул меня на ноги, заставив контролировать разъезжающиеся ноги. Поставил раком и ухватился за мои длинные волосы. — Все не могу решить, будешь ты моим домашним питомцем или куклой. Ты слишком дикая для прекрасного пьедестала куклы. — я не хотела видеть его загадочную улыбку в этот момент, хотелось лишь содрать кожу на его лице и наблюдать со смехом за чужим истошным ором боли. Перед глазами встал образ растерзанного Александра, но увы он не успел прорисоваться дальше черт жестокости, так как немолодой человек позволил себе уткнуться в нежные тонкие места на шее. Острие зубов прошлись в опасной близости от сонной артерии, побуждая дрожа завалиться на бок. Пальцы внутри продолжали двигаться, погружаясь с каждым толчком глубже. Казалось с каждым новым движением внутри моя уверенность убавлялась, мое убеждение в отвращении рассыпалось перед удовольствием. В этот момент смешалось все: моя гордость, моя боль, мое наслаждение. Чужие островатые зубы заводили каждый раз, проходясь и оцарапывая кожу. Внизу животу уже не ныло, а натурально кололо. Хотелось разрыдаться как маленькому ребенку и выпросить смертельный поцелуй в шею. — Чувствуешь это? — мне было все равно на его нечленораздельное бормотание. Я не могла и не хотела пытаться разбирать все его слова, поэтому просто додумывала окончания фраз. Мужчина разошелся еще сильнее, видя как ослабевшее тело перестало сопротивляться. От неожиданного укуса в шею ток прошелся от головы до кончиков пальцев, заставляя угнетенно задышать и свалиться на пол окончательно. — Тапрмсар этмау блоер, это у д е Отманикюренные ногти во всю скребли пол. Я выгибалась сама того, не замечая. С такой силой, что практически билась головой о бетонное покрытие. Он все не унимался. Я ждала, высчитывала минуты, до конца, ещё совсем не представляя, что пальцы не апогей того, что случиться со мной сегодня. — Я перевоспитаю тебя. — в районе лопатки начало жечь. Боль танцевала по мышцам, изредка целуясь с огнем, исходящим от тела. Пот стекал крупными каплями, падая в ямку на пояснице. — Я заставлю тебя понять кто ты. Ты такая бедная. — конечности устали выдерживать вес тела. Я неумолимо падала на пол и была также быстро вздернута пальцами на вверх. Мужчина только ускорял темп, не давая передышки. — Совсем не понимаешь как тебе повезло, что ты здесь. Ну ничего. Ты наконец-то найдешь свое счастье. Меня практически оглушил звук расстегиваемого ремня. Нега мигом сошла, рождая вместо себя страх. Липкий и тягучий, он был как сперма, которая скоро окажется во мне. — Нет, нет, нет — судорожный лепет вырывался из больного горла. — Да, — его довольное тихое восхищение смогло перекрыть мой омерзительный вой. Он раздвинул своим членом стенки вульвы, продолжая судорожно выдыхать. Было видно, что мужчина сразу вошёл во вкус — двигался небрежно и размашисто, достигая головкой шейку матки. — Понимаю, что в первый раз глубокое проникновение не очень хорошая идея, но — он тяжело сглотнул и из-за очередного спазма влагалища натянул волосы сильнее, заставив запрокидывать голову. Мужчина возвратил закатанные в удовольствии глаза на мое тело. Вбился глубоко ещё раз, шлепая бедрами о ягодицы и наклонился до упора, чтобы лечь на мою спину. — мне так охуенно. Ты не представляешь на сколько это прекрасно: быть в тебе, ебать тебя, насиловать, люб Я дернулась, стискивая кожу на ладонях. Рассудок давно помутнел. Я не различала ни времени, ни цвета. Единственное, что было сейчас важно — это чувство наполненности. Остальное не нужное, остальное странное и глупое. Но я продолжала слушать все что он говорит. Мозг не мог обработать половины слов, но это было неважным. Слова сами по себе укладывались в голове, сами себя анализировали. Я почти рыдала от частых, сильных толчков, а он продолжал говорить: — Ты понимаешь меня? Принимаешь? Да-да, ты такая умница. Чем больше будешь меня слушаться, тем быстрее ты станешь собой. А это важно. Важно? Мужчина шептал прерывисто, отвлекаясь на частое дыхание. Он не просил меня слушать его — он разговаривал сам с собой. — Я так счастлив увидеть тебя сно Я чуть не захлебнулась воздухом, когда он отпустил руку с моей талии на живот, прощупывая контур члена через кожу. Сдержать себя в тот момент не получилось. Мои зубы вцепились в руку, пытаясь заглушить крик и наконец-то сосредоточиться на дыхании. — О да, — он стал вбиваться сильнее, почти не выходя наружу. — съешь себя. Сожри. Прокуси мясо, дойди до артерий. Не знаю шутил он или нет, но я бездумно продолжила пялиться в стену, задыхаясь и кусая руку. Уши подводили меня, как и мозг — они давали какие-то странные сигналы в виде хрипов и смеха со стонами. — Откуси плоть, прочувствуй вкус горячей крови, кипящей в твоих жилах. Насладись ей. Он говорил чушь, но она подействовала на меня как наркотик. Слова выедали нервные связи, разрывая те. Внутренний хруст был слышен приглушеннее, чем его голос, но этого было достаточно для того, чтобы прекратить думать о грязной реальности. Об отвратительном мире в котором я проживаю. Мои зубы сильнее сомкнулись около запястья в попытках прокусить эпидермис. Крики ликования прозвучавшие надо мной только воодушевляли сильнее повреждать себя. Не было ни времени, ни желания, ни возможности думать над адекватностью ситуации. Тело само действовало, давно отделившись от мозга. Не знаю что стало для него последней каплей, но в следующий миг он затрясся, кончая в меня. Семя выплеснулось, заставляя очнуться от тени безумного наслаждения. Глаза снова стали видеть отчетливо, а уши улавливать звуки чисто. Мужчина не успел отдышаться как я начала уползать от него в сторону. Не знаю на что я надеялась, так как меня сразу же повалили на бок, прижимая к полу голой спиной. — Я был сегодня довольно нежен, но это была одноразовая акция. Больше такого не повторится. — шипение раздражало и так возбужденные нервы. Он хлестнул меня по поджатым губам, показывая свое превосходство в этой ситуации. — Поняла? — Да — тяжело сглотнув, через силу, ответила все еще побаиваясь за свои зубы и язык. — Не слышу. — грозно повторил мужчина. Ох, лучше бы он слышал, тогда бы этот кошмар не продолжался. Мой новый хозяин вспомнил про раненную лопатку, присасываясь к ней опять. Сладостная нега сошла и мозг начал обрабатывать сигналы тела. Боль только усилилась, когда острые зубы вцепились прокусывая нежный слой бежевого покрывала кожи. Я думала, что могу сдерживать себя, но он показал как сильно я ошибалась. Спину залило теплом. Помимо моего истошного крика от которого темнело в глазах не хуже, чем от нынешней процедуры отрывания кусочков плоти, я чувствовала будто острие ножниц входило в меня, разрезая изнутри. Он с довольным мычанием продолжал терзать чешуйки кожи и набирать малые порции крови, смакуя и полоская горло. Я не понимала как он может приносить мне столько боли, если…у него обычные зубы? Мысль была не менее мерзкая и больная, чем этот человек. Она не могла в полной мере развиться из-за обстоятельств в которых я находилась, но у меня все еще была надежда поскорее сбежать отсюда, не проверив догадку. К черту догадку, к черту звуки разрывания плоти, к черту эти мучения. К черту Его. Боль все нарастала и нарастала. Я пыталась отползти, пыталась спрятаться в свои мечты, но все было тщетно. Болезненные ощущения и кровь, стекающая потоком, разорванный эпидермис с частично цельным мясом — от всего этого в глазах опять начало темнеть. Я чувствовала, что мне осталось совсем немного до очередного приступа, но даже тут он поступил как мразь. Мужчина не дал спокойно упасть в обморок, оборвал кульминационный момент и завалился на бок, чтобы быть ближе. — И все-таки ты моя куколка. — он вытер руки от крови и приласкал забытую им грудь. Я недовольно выгнулась, отстраняясь от рук и продолжая дрожать от боли — дыхание сперло от нее, пронзило грудную клетку от нечаянного движения. — не переживай, я научу тебя как надо себя вести. Я заплакала. Чувствовала как слезы катятся по моим щекам с бешенной скоростью. Спина выгибалась, избегая обманчиво нежных прикосновений, но это продолжалось до первого укуса в лопатку. Изо рта вырвался всхлип. — Молодец, — он вслушался в мое надрывное дыхание, продолжая не контролировать свою слюну. От капель шел холод и чувствовалось отвращение. Его руки продолжили сжимать трясущиеся тело. — Моя любимая кукла. Перед глазами поплыло уже не от слез. К горлу подступила тошнота, сдавливая ранимые стенки гортани. — Не н… — всхлип оглушил, — ижу. — Все хорошо, поспи. Ты такая молодец, моя девочка. Все выдержала и заслужила награду. Я продолжала всхлипывать, лишь изредка позволяя прикрывать ресницами свои глаза. Не знаю, когда я затихла, но счастливая пустота приняла меня безвозмездно и подарила время, чтобы успокоиться. — Человек — это болезнь земли. — девушка пренебрежительно фыркнула и нахмурилась, с надменностью поглядывая на испачканные чернилами страницы. — Тань, ты слышала когда-нибудь что-то глупее? — Ага. — я вяло отвечала, отвлекаясь на свой телефон и не слушала старшую сестру. Мы сидели вдвоем, занимаясь своими делами и скупо перекидываясь фразами. Мать просиживала свое время в комнате младшей сестры, так как Анастасия снова слегла с нервным расстройством. По видимому ее не устроил мой ответ. Она поджала губы и бросила быструю фразу, не отвлекаясь в этот раз от строчек: — Ну скажи хоть что-то на это. Она буквально молила меня ответить ту отвратительную правду, которую все мы скрываем глубоко в себе. Это не моя вина, что следующие слова не пришлись по вкусу ее молодым сладким устам. — Иногда мне кажется, что мы все страдаем. — тихо призналась я, отводя глаза от телефона и опуская его на диван. Сделала глубокий вздох под недоуменным взглядом и пояснила: — Люди вокруг больны. Своей личной грязью мы заставляем страдать всех вокруг и от этого в итоге страдаем мы сами. — С чего бы мы были больны? Да и страдаем мы не из-за сво Я перебила ее, не желая тратить свое время впустую. А объяснение примитивных вещей считалось таковым. — Ты спрашивала меня не об этом. Не так ли? — Да. И — она замолчала под натиском моих речей. Слова лились сами собой. Я бездумно выливала свою повседневную злость и не жалела об этом. — Да хватит уже. Ты просто несёшь чушь. Мы все не сделаны из сладкой ваты. Окей? Поджатые губы напротив ещё сильнее раздражали и провоцировали повествовать дальше. Смрад души выливался за пределы, оставляя за собой зловонный запах. И хрен кто от него избавится. — Мы не можем говорить всегда о том, о чем хотелось бы только тебе. — глаза распахнулись в изумлении. Забрала телефон и с силой сжала, вымещая на нем все эмоции, бушующие сейчас внутри тела. — Но ты сейчас поступаешь также. — я не справилась с эмоциями. Поддалась им. Отец всегда говорил, что я слишком падкая на удовлетворение своих желаний. В чем-то он был прав, ведь я действительно обожала потакать собственным порокам. Но что в этом плохого? Как говорила мать это «плохое» присутствует, правда мне так и не удалось этого понять. — Потому что я начала разговор и я предложила тему. — Ольга сложила руки на груди, отпустив книгу. На первый взгляд жест значил превосходство и твердость в намерениях, но я видела какая дрожь ее взяла, когда я бросила гаджет на пол. — Да мне все равно. Это была моя любимая игра. Игра, в которую могла выиграть только я. Другого было не дано. Для этого правила не нужно было исключений — они просто не предполагались здесь. Сестра тяжело сглотнула и пошла на встречу. Ровно как и всегда. От нее не ожидалось ничего иного. — Ты считаешь, что страдание это неотъемлемый атрибут нашей реальности? — возможно ей казалось, что она начала осторожно, но вопрос поверг меня в шок. — Чего? — я рассеяно скользнула глазами по разбитому телефону. Его не было жалко. Все равно семья купит новый уже через час. Было ясно как день, что меня не оставят без игрушек. — То есть страдания будут присутствовать всегда? — она попыталась объяснить по другому, но от этого не стало яснее. Наверняка она смотрела на меня как на ребенка, смотрящего на все со стороны морали. Не хотелось ее разочаровывать своим отношением к морали, поэтому…пусть считает так. — Да. Сестра только покачала головой и коротко прокомментировала с болью в глазах: — Очень пессимистично. — Зато правда. Я видела как ее рука инстинктивно потянулась ко мне, но продлилось это каких-то жалких пару секунд, так как она быстро одернула себя. — Я так не считаю… — Я пытаюсь донести свое мнение. Вот и все. Если тебе оно не нравится — это не значит, что я не права. — Ольга стушевалась и вся сжалась, что было для нее не свойственно. Видимо не сильно задели мои мысли. — Но ты ведь не права, а — Закончим на этом. Я желала молчать, всем видом пыталась подать сестре пример сейчас, ведь имела огромное желание, чтобы она заткнулась. Ольга и правда на какое-то время замолчала, но в итоге все равно заговорила. Правда сейчас был слышен только ее шепот. — То есть наше существование уже утверждает наш паразитизм по отношению к планете. Тогда ты одобряешь наши действия, если уж продолжаешь жить. Я ничего ей не ответила в тот день — только проигнорировала. Сестра могла счесть мой ответ за да, а могла наоборот. Не знаю какие выводы она сделала, но посмотрела на меня странным взглядом. Именно странным — у меня не получилось идентифицировать ее чувства плескающиеся в глазах. Я не находила в своих рассуждениях ничего отвратительного или странного. Они казались мне максимально логичными, не имели для меня никаких странностей, коими были наполнены чужие глаза сейчас. — Вставай, — неожиданный удар шокировал и заставил быстрее открыть глаза. Белки напротив уже не были такими красными, а слюна не капала изо рта. То, что я отшатнулась было само собой разумеющимся. Мышцы спины напряглись, а руки сжали подушку, чтобы в дальнейшем бросить ее в противника. — Не напрягайся, — ласковый шепот совсем не успокоил, только заставил насторожиться ещё больше. Ногти уже «съедали» подушку не останавливаясь. — Я очень соскучился по тебе. — Что-то я не вижу по тебе подобного. Я нахмурилась, стараясь отползти подальше и при этом делать минимум усилий. Сонная нега проходила постепенно, но мышцы все ещё слушались с трудом. — Куколка — Не называй меня так — Хорошо. — он поморщился на удар по щеке, но нехотя кивнул, соглашаясь. — Тогда, принцесса моя капризная, послушай меня. Я — мужчина начал торжественно, но подушка, прилетевшая ему в лицо, остановила его. — Ты совсем головой поехала? — я вжалась в спинку кровати, собираясь в маленький клубок от резко накатившего страха. Я действовала машинально, когда агрессия переполняла меня, не могла не выплеснуть ее. Вот только мне всегда прощали бездумное деструктивное поведение, но станет ли этот мужчина исключением? Его глаза говорили, что да. И это было самое пугающее. Ноздри раздувались, лицо покрывала тень ожесточенности. Все изменила одна подушка, кинутая без раздумья. Отчётливей это стало ясно, когда в следующее мгновение меня взяли за горло и просипели в лицо: — Я сказал, что поблажек больше не будет, сучка. Ранее это было объявлено. Это твоя проблема, что ты не услышала или не поняла. Мои глаза испуганно заозирались по его бледному лицу. Я не понимала нужно ли искать сочувствия в двух бездонных дырах. Воздух медленно стал покидать организм. Я поздно начала цепляться за руки. Моей задержки в решении было достаточно для того, чтобы уже почувствовать жжение в лёгких. — Ты меня поняла? Сейчас я скажу тебе правила, а ты запомнишь каждое и перескажешь его слово в слово. В ином случае — он обнажил зубы и провел языком под подпиленным концам резцов. — я буду бить тебя этой тростью на протяжении часа. ТЫ ПОНЯЛА МЕНЯ? Он перешёл на крик и замахнулся мной как обычной тряпичной куклой, заставив столкнуться затылок со стеной. Тупая боль прошила затылок. В висках запульсировало. Горло сжалось в судорогах, боясь очередных испражнений рвоты. — П, — тело мелко затрясло. Мне с трудом удавалось выдавить что-то кроме жалких всхлипов дрожащими иссохшими губами. — н…а Он дождался пока я не произнесла полностью слово, которое требовалось сказать. Мерзкая улыбочка расползлась по бледным травмированным губам, а дыхание, наклонившегося до упора ко мне мужчины лизнуло лицо. — Моя куколка. — он пробежался двумя безжизненными точками глаз по щекам с такой любовью, что стало тошно. — Запоминай: ты обязана мне не перечить — это первое и самое главное правило. Далее ты обязана будешь называть себя только как «это» или «она». Отныне у тебя нет имени до тех пор пока я не скажу, что оно может у тебя появиться на какое-то время. Еще Мужчина пустился в монолог, совсем не замечая разглядываний с моей стороны. Иронично, но в такой ответственный для моей жизни момент мозг будто отключился. Произошло тоже, что и при том, когда в меня засовывали пальцы. Чувство похоти нахлынуло, заглушая абсолютно все. Я желала получить все эти чувства заново — еще больше, еще сильнее, еще больн… — Татьяна, — он раздраженно повел шеей, почти выкручивая ее на бок и поджал губы, когда шея приняла свое обычное положение. Его рука сжалась на горле также быстро как и расслабилась. Теперь он смотрел на меня более осмысленно. Взгляд был практически чистым и уже не таким сложно узнаваемым, можно было даже увидеть каплю разочарования. — Ты и правда похожа на тех глупых людей, кто смотрит на внешность. Что скажешь? Нравится моя мордашка или — горячий выдох поймал мой открывающийся от обилия чувств рот, — член? — Просто отвратительно. — я заткнула его смешок своим языком, оглаживая кончикам небо. Чужие глаза все продолжали неотрывно следить за моими действиями. Он будто ждал, когда я осмелею и ослушаюсь его правил. — Не сомневаюсь. — он оторвал себя от меня и спустился одной рукой на бедро, поглаживая. Пальцы пробежались по коже и легко ущипнули. Мой вскрик его только повеселил. — Тебе стоит есть поменьше, а то ты перестанешь походить на куклу и станешь моим столиком для бумаги. — он провел прямым носом по отметинам на шее. Его глаза загорелись при виде отметин ошейника, который был снят скорее всего пока я спала, и стальной хватки его руки. Я только фыркнула и повинуясь минутному порыву прильнула к его губам снова, позволяя сильной мышце скользнуть внутрь. Пальцы мужчины вошли не менее резко, чем в прошлый раз. Он пользовался моей податливостью, зародившеюся от усталости и чего-то иного — нездорового. Внутри живота вырисовывались непохожие ни на что узоры. Они тянулись, пробираясь по каждому сантиметра живого организма. Микрофлора была отравлена его прикосновениями подушечками пальцев внутри, но с этой же отравой поднималось нечто теплое и важное для меня. — Умничка, тварь. Ты такая молодец. — звук хлюпающей смазки меня совсем не смущал. Я лишь раскрывала глупо рот в попытках не задохнуться от тепла удовольствия. Мужчина дышал прерывисто, продолжая рассматривать восторженно мое лицо. Не знаю, что он нашел любопытного в моей реакции, но пальцы задвигались резче, причиняя некий дискомфорт. — Твоя семья сдохла не напрасно. Он шептал гадости снова, но я пропускала их до фразы про семью. Тело подбросило, будто невидимая сила сгребла меня в охапку. Несмотря на дрожь и протест, мучитель вернул на место свою игрушку, этУ куклу в лице меня. — Т Щека покраснела от легкого удара, а зубы щелкнули. В глазах начали скапливаться слезы, но его это не волновало. — Кукла не имеет право проявлять неуважение к хозяину. В неуважение также входит обращение возмущенным тоном и неформальные местоимения. — безэмоционально отчеканил. В глазах пропали эмоции — они стали опять обычными темными дырами. Я опять сделала что-то не так? Быстро одернула себя. Он не имеет надо мной столько власти сколько рассказывает и показывает. Не может же быть таких людей… Нет такой реальности… Нет же? — Если еще раз, — он вогнал пальцы, утыкаясь в боковую стенку специально, — еще хоть раз, я услышу что-то что нарушит правило ты сдохнешь в муках, сучка, и твой драгоценный брат тоже. — надавил ногтем и со злой гримасой закончил: — Хочешь видеть как я разорву твоего любимого Алешеньку? Как вырву его сердце и скормлю тебе? Мучитель откровенно издевательски расхохотался при виде того как я замотала головой и вцепилась в его черную рубашку. Вспотевшие ладони соскальзывали с хлопка, заставляя мужчину напротив бешено улыбаться. — Нет? Не слышу Чужая улыбка сошла с губ после того как сквозь всхлип донеслось тихое: — Я Пощечина не заставила себя долго ждать. Сгусток ярости обрушился не только на щеку, но и немного на нос. Я судорожно дотронулась до свербящего носа. До того как он ударил меня в следующий раз мне удалось вовремя крикнуть: — Эта кукла больше не будет вам докучать — И? — мужчина поджал губы и приблизился к моему лицу, одновременно загоняя пальцы глубже. — И не слушаться — Хорошая шлюха. В тот миг глаза закатились, мышцы живота напряглись, а звездное небо поселилось на сетчатке. Хотелось кричать от нахлынувших эмоций, но медленно поднимающееся чувство тревоги расползалось по телу все сильней. Задыхалась, я задыхалась, дрожа от разрядки, смотря в шерлы высшей пробы. Эти камни успокаивали в данный момент, вселяли какую-то надежду и любовь, так, что мне не оставалось ничего кроме того, чтобы закрыть глаза и прислониться к его лбу, пока он возится внутри меня. Не знаю сколько мы просидели так, — я в полузабытье, откинувшись на него, а он с пальцами внутри вульвы — но в один момент в губы выдохнули. — Ты и правда глупая, но так даже легче. Оргазм разморил меня. Глаза слипались от перегрузки чувств за сегодняшний день. Мне не хотелось думать, что все эмоции испытанные рядом с этим мучителем были фальшивыми. Я никогда не признаюсь себе, что мне нужен только телесный контакт от этого мужчины и поэтому я вынуждена терпеть его. Спать он мне не дал. Отправил зубрить правила заново, перед этим наказав сидеть смирно и ждать ошейника, который он принесет. На мои кривлянья мужчина ничего не сказал, лишь пожурил и пошутил о том, что вырвет глаза, если я ещё раз их закачу. Я не думала, что все это правда. Все происходящее со мной так и не могло уложиться в голове. Странно, странно, странно, ст… Покусанная рука заныла, напоминая о правилах и нынешней ситуации. Я всего лишь кукла и сколько это продлится? Неделю, две? Пока я окончательно не потеряю себя и правда не превращусь в куклу? Мне не давали покоя все эти назойливые мысли, подпитываемые склизким комком, ползущим по ребрам. Казалось даже дышать теперь было для меня тяжелой задачей. Правила от которых зависела моя жизнь как назло вертелись в голове, лишь слегка прикасаясь к центру ответственному за память. Сердце казалось давно остановилось в груди, когда перед размыленым взором появился ошейник. Руки нервно прошлись по новому крепкому материалу. Кожа была абсолютно новой, она скрипела под подушечками пальцев. Я провела ногтем по золотому медальончику, оцарапывая надпись. — La morte è amore, La morte non è sempre morte — мучитель обхватил меня сзади, ведя носом по шее. Я дернулась изо всех сил сдерживая чувство отвращения от этого человека, единственное, что хоть капельки успокаивало и держало в узде так это член упирающийся в промежность и остатки здравого смысла. Я расскажу правила и он сдержит общение. В душу закрадывалось подозрение, что мужчина в любом случае поступит в противовес своим словам. Сделает так как считает нужным. Но хотелось верить, что беззаботное прошлое еще не покинуло этот мир также как не покинуло мою душу. Почему то я предпочла думать наивно — это успокаивало, хоть и было очень глупо. — Что это значит? Мой мучитель тяжело выдохнул и поморщился, обращая весь гневный взгляд на вторую строчку. Латынь я не знала, но не тяжело было догадаться, что фраза раздражала его своим смыслом. Любопытство просыпалось, а страх неосмотрительно менялся с прошлым местом любопытства. Выведать больше информации из головы этого ублюдка интриговало. — Бред. Как будто кто-то согласен с этим изречением. Я еще не видел глупее афоризма. Он повторял одни и те же слова как заезженная пластинка, музыка на пластинке не менялась долгое время пока через сжатые зубы он не признался: — Она мучительна. Всегда. В ней не найти спасения, но как назло ее жаждут все. — И ты тоже? Он отточенным, слабым движением влепил пощечину, не стараясь как в прошлый раз разукрасить щеки. Это было предупреждение за оговорку. Раз мужчина не ударил меня сильно или наоборот сильнее, чем до этого, значит его задела фраза, тем более, что он столько времени ее обсуждал сам с собой. — И вы тоже? — переступая через гордость ради информации, выпустила слова с выдохом. Мой мучитель помрачнел: бледные руки в синяках и шрамах сжались в кулаки, брови встретились, мышцы лица лениво задергались, глаза же напротив наполнились непониманием вперемешку с извращенным счастьем. — Оставим это на потом. Значит да. Кивнула сама себе, не забывая запомнить строчку на иностранном языке. — Ну что ж. Будем проверять как ты усвоила правила. — мужчина сел на кровать и окинул дрожащую меня выжидающим взглядом. Пальцы мучительно медленно постучали по худощавому колену. — Ко мне. Мозг сковала судорога. Кожные покровы кололо с каждым передвижением коленей вперед. Я ползла на четвереньках, переступая через свою гордость ради?выгоды? Ползла, пряча лицо за длинными волосами — лишь бы не видеть его усмешки, лишь бы — Ну же, не заставляй меня ждать. — он приподнял мой подбородок, ласково огладил каждую родинку и наклонился к моим губам, шепотом сообщая: — Если бы шла медленнее этого времени, то я выдернул бы ногти. Кстати — мучитель забрал мою ладонь и приблизил к своему лицу, оцарапывая маникюр. — Тебе придется это сделать, либо просто спилить ногти. Что выберешь? Мужчина с такой веселой непринужденностью произнес последние слова, будто ставил выбор на равне с " съесть яблоко или банан». Тянуло расплакаться от страха и ударить в его мерзкое лицо, но все что я могла делать это терпеть и жалостливо ответить: — Спилить покрытие. — Хорошо. Я не смотрела на него, не знала что творится внутри него, что происходит с мимикой — только услышала тихое: «начинай». — Вам нельзя перечить. Я — Мужчина гладил по голове до произнесения местоимения, тогда он сжал пряди волос и готов был вздернуть меня за них, но я быстро исправилась. — Эта кукла может обращаться к себе только как «она» и «эта». И Я запнулась, понимая, что дальше попросту не помню. Глаза в ужасе заметались по комнате. Боль и агрессия захлестнули, давая мне задохнуться и начать уходить в себя. Неожиданно, но прохладное прикосновение успокоило и настроило на мыслительную деятельность. — Умница. — Не выходить за пределы назначенного места кукле. Не разговаривать ни с кем. Желательно не говорить без специальной команды, но если вас не раздражает, то можно. Заткнуться, когда просят. — Молодчинка. Почти все. — в голосе незаметно скрылось издевательство. Теперь теплый тембр ласкал не хуже рук. Он подбадривал меня, а я даже не хотела отвечать взаимностью на ласку. Одно лишь желание мнимого удовольствия застилало глаза. Мне было все равно на его чувства, только бы получить наслаждение. — Допускаются три минуса, при превышении минусов следует наказание. Хотя это на ваше усмотрение. Зависит от настроения. — И еще? — Всегда отдаваться вам. Я сжалась. Волнение накрыло с головой, спрятало меня под собой от спокойствия. Гладящие руки только сильнее заставляли нервничать. Мне не было понятно справилась я с поставленной задачей или нет. — Ты сдала все правила. — он поднял меня на руки и обласкал шею зубами. Островатые концы неожиданно взбудоражили, заставляя температуру подняться. — Моя Амазонка. Моя принцесса. Я млела под нежными касаниями. Больше не было никакой грубости и жестокости в его руках. Можно было сказать, что любовь пронизывала мои и его кожные покровы, но это было бы смешно. Такого как мой мучитель никто не любит, они не заслуживают этого чувства. Гребаные бастарды, глупые мерзкие ублюдки. Таким нужно перерезать горло, когда они выходят из-под контроля. Чувство восторга забилось в груди. Неспокойными руками я взяла его с одной стороны в ладонь, прерывая поцелуи. Он смотрел в мои глаза, излучая восторг. Мужчина походил на щенка, пока не обнажил подпиленные зубы и не начал говорить: — Хочешь удовлетвориться? — тошнота подкатила к горлу. Зачем вообще было так издеваться над своим телом? Не удивлюсь, если все эти шрамы на руках он нанес себе сам. Больной. — А если хочу? Во взгляде заиграли искры, не предвещающие по личным ощущениям ничего хорошего. Он погубит меня. Разрушит это мгновение, но мне все равно. Слюна капала не только изо рта мучителя. В этот момент единственное чем я отличалась от него это более трезвым рассудком, но смысла от этого было немного. — Хорошо, дорогая. Это были поцелуи мягкости и поощрения. Полные фальши. Как я и как он. Только я все равно была лучше его, даже будучи фальшивой. Градиент боли. Его прикосновения перешли от нежных к грубым так резко. Мужчина разорвал футболку в миг, останавливаясь на плечах. Маниакальный взгляд заметался по груди и раненной шее, вводя в возбуждение не только насильника. Меня мелко подбрасывало от каждого движения, направленного на кусок плоти в лице этой куклы. Никогда не думала, что чужое восхищение телом будоражит больше, чем душевная близость. Я слышала совсем другое, слышала, слышала… Чужие пальцы пробрались к малым половым губам, собирая неподалеку от них смазку. Мое горячее дыхание опалило все что угодно, но не его губы. — Ты такая любвеобильная. Посмотри как течешь. — мучитель поднял руку, показывая испачканные пальцы. Щеки опалило жаром, будто мне стало стыдно, но на деле меня это лишь сильнее завело. — Тебе нравится быть грязной девочкой, не так ли? Я отвела глаза, сражаясь с собственными голосами в голове. Гордость давала совет ударить этого несносного наглеца, душа подсказала приласкать его, а мозг и вовсе бежать. В этой битве никто не выиграл кроме Александра. — Нравится быть отвратительной для меня. Да, умничка. Все правильно. Такая мерзкая. Я начала приходить в себя и это радовало. Слова теперь вызывали отторжение, а не радость. Теперь возбуждение было механическим и не исходило из души. Он заметил мою холодность. Глаза переменились, злость вспыхнула в его огромных зрачках. Все шло совсем не так как он хотел, что меня смешило. — Ну что ты? Устала что ли? Непривычно, дорогая? — он погрузил испачканные пальцы себе в рот. Клянусь, я не видела ещё, чтобы человек так жадно сжимал свой пах от одного моего вкуса. Он боготворил меня в постели, но ненавидел за ее пределами. — Ты все так правильно рассказала. Хорошая девочка. Прекрасно. Он проводил руками по моей груди, уделяя внимание соскам. Я выгибалась под его руками, не замечая никаких странностей. Я всегда недоверчива, но не в момент, когда люди купают меня в восхищении. — Видишь? Ты все сделала правильно. Ты достойна восхищения. Заслужила похвалы, потому что послушалась меня. — в противовес милому шепоту на ухо и ласкающим рукам он подтаскивал под себя трость, чтобы в последующую секунду замахнуться и оставить удар по середине двух ягодиц. — только мне нужно верить, не так ли? Он обрушил на меня не просто серию ударов — он обрушил всю мою уверенность в себе и своих действиях. Опаленные участки эпидермиса зудели, выдавливая из меня всю злость. Удовольствие не приходило. Стыд начал жечь в груди. Я и правда забыла одно правило, но мучитель сказал иное. Забыл? — Моя принцесса, тебе предстоит ещё столько узнать об этом мире. Ты жила в фальшивом обществе, с фальшивыми улыбками и действиями. Тебе придется познать все суть нашего существования. Я вжалась в подушку и беспомощно заскулила. Мужчина судорожно выдыхал, будто все происходящее сейчас его будоражило до жути. Полосы, оставленные тростью налились кровью и стали ярче. Росчерки его губительного влечения не давали покоя ни кому из нас. — Этот мир отвратителен и тем наиболее прекрасен. Он больной. Он неправильный. Единственное, что может быть правильным это королева кукол. Оно прекрасно. Я вобрала воздух через боль, собрала все силы ради того, чтобы не зажать себе нос насильно и не перестать дышать. — Когда это закончится? — я пересохшими губами промолвила, сквозь слезы. Мне не было понятно ничего: услышал он меня или нет, зачем все это и где я. Как его зовут? Что происходит? — Никогда, милая. — он мягко выдохнул на ухо, убирая трость резким движением. Хоть пытка и закончилась плакать хотелось ещё сильнее. Я сжимала пряди волос, пока он спускался поцелуями вниз — к ранам. Язык прошёлся по отметинам, надавливая и причиняя больше неудобств, чем до этого. — Вечность. Вечность для тебя это я. Я никогда ещё так не благодарила приступ. Глаза закатились, а тело застыло. Теперь, в полной темноте, я не чувствовала ничего. Время отдохнуть…как хорошо. К удивлению, было не трудно просыпаться. Я вообще не хотела бы этого делать, но раз уж все получилось без особых усилий, то …ладно. Мне просто нечего было сказать самой себе. Вопросы и проблемы застилали глаза, вырывали язык, лишая способности проговаривать в слух хоть что-то. Говорят, чтобы не сойти с ума — это необходимая мера, но я не могла заставить себя произнести даже один звук. Мозг давно перегрузился и теперь отказывался хорошо работать. Глаза бегали по комнате, желая понять каждый объект, но все было бессмысленным. Единственно, что порадовало в этой ситуации это отсутствие мучителя. Я была одна в комнате. Все также обнажена и унижена, но выбор был невелик: либо так, либо сердце перестанет биться в груди по настоящему. Я оглядела комнату ещё раз, уже вбирая постепенно какие-то детали. В углу стояло много пустых бутылок водки, видимо он любит алкоголь, но от мужчины им не пахло, значит либо употреблял не он, либо они здесь уже давно лежат. Тот самой ковер, в который я утыкалась носом ранее, был огромен, практически на всю комнату раскинулся и даже пролег под кроватью. Как ни странно, а полотно напоминало какие-то старые модели ковров — такие ещё в 90-х висели у каждого необеспеченного человека, как рассказывала Оксана, услышавшая это от других на пьянках. Зачем здесь был такой хлам не ясно. Память? Разве такой мужчина будет заморачиваться на счёт такой мелочи? Картины… Я ничего не смыслила в них, но очевидно, что они были дорогими — золотая рама, обилие мазков и сам размер холста. Меня пробирало на смех оттого, что такая мразь как он обожает искусство и даёт дань уважения памяти (но это не точно). Просто смешно, что ему действительно важны такие вещи. Смогу ли где-то найти винила? Вообще вся комната была минималистична, даже с учётом некоторых моментов. — Воронёнок привел хорошую птицу. Я отскочила на другой край комнаты. Чуть не упала, цепляясь за острые углы тумбочки — как назло ноготь угодил в глубокую царапину деревянного покрытия, заставив морщиться от боли. Вперила испуганный взгляд в незнакомку, проходящую ко мне настолько бесшумно, что это пугало. — Тебе не стоит переживать, дорогая. Все хорошо. Я не причиню тебе вреда. Обещаю. — я тяжело сглотнула и с трудом выдохнула, осматривая женщину. Мне надо ей верить? С чего бы? Все, живущие здесь, должны быть такими же больными. Невозможно терпеть монстра, не являясь им самим. — Я ничего не скажу и делать ничего не буду. Пусть он идёт к черту. Ясно? Она усмехнулась, наблюдая за тем как я аккуратно достаю ноготь. Ее милое личико слишком сильно напоминало мамины черты — от этого хотелось закрыть глаза и разрыдаться, ведь в голове все ещё всплывали воспоминания об их бездыханных телах. — Александр просто попросил меня спилить тебе покрытие. Ничего особенного. Я не буду причинять боль. Я недоверчиво «обласкала» ее взглядом и отошла к кровати. Опустилась на запачканные перина с осторожностью, морщась от боли в разукрашенных ягодицах. — Его зовут Александр? — она пялилась на меня ужасно долго, нервируя. Даже схожесть с матерью не значила, что я буду прощать такие качества как медлительность и лень. — Да. Александр. — женщина кивнула и вытащила руки изо спины. В изящных конечностях была небольшая сумочка, при взгляде на которую меня пробрало холодом. Да, это маникюрный набор, но почему он новый? С боку свисала этикетка, подтверждая, что мягкую коробочку ещё не распечатывали. Никто им не пользовался, но при этом он оказался здесь сразу после того как — Садись. Будем убирать с помощью пилочки, а не машинки или водки. — на последнем слове ее покоробило. Черты лица исказились в грусти, а глаза потускнели. Она молча доставала нужные предметы и пыталась образовывать себе рабочее место на кровати. Я не стала поддерживать тишину ради «комфорта», который был мне заботливо представлен гостьей. Мой голос разнёсся так громко, что глаза округлились не только у незнакомки: — И много вас здесь таких? Она вздохнула обречённо, будто ждала этого вопроса, но отвечать так и не хотела. Взяла в руки пилочку и оглядела мои ногти. — Высокопоставленных лиц только трое. Лёгкими движениями здешняя обитательница стала спиливать гель лак — неспеша, не причиняя боль, но и не сильно утруждаясь — пропуская пару мелочей по бокам ногтевой пластины и подрезание кутикулы. — Кто они? — Любопытный воронёнок. — ухмылка женщины легла на губы так легко и беспечно, что заставило меня усомниться в адекватности новой знакомой. — Я не — Не обижайся, дорогая, но я не могу сказать. Александр не простит этого. Ее выражение лица не изменилось, даже глаза не наполнялись слезами, но рука, орудующая уже брифом по ногтю, слегка дрогнула. Черная перчатка пропиталась потом и теперь тепло пальцев чувствовалось яснее. Я рвано выдохнула, отводя глаза от чужих рук и работой, которой были заняты эти руки на обстановку комнаты. — Он же главный? Правда? — поворачивая голову в разные стороны, бродя взглядом по помещению, я чётче улавливала как становилось легче от хоть какого-то понимания окружающей обстановки. Как минимум эта комната была покорена моим сознанием. Сейчас она вытягивала меня со дна беспокойства, даже если не исцеляла душу. — Очевидно, — лёгкий наклон головы и сильная хватка на моих пальцах. Все это контрастировало. Ее образ это женственность, но с таким холодным налетом. Это главная фея, спустившаяся к людям лишь, чтобы подарить свою красоту грязному скоту. Это принцесса, дарующая подданным надежду на излечение их больных душ по средством своих ледяных игл разума. Она холодна, но так красива. — А — Ты очень любопытная. Думаю, что ты успела нарваться на неприятности. — забавно, то как она завуалировала насилие от этого мудака. По поджатым губам было видно, что ей самой не особо приятно говорить на подобные темы, а может женщина просто не считала правильными действия своего… а кого? Кто он ей? Мерзкие вопросы опять закрались в голову. — Вы его жена? Она застыла на мгновение, но мне уже хватило этого, чтобы прекратить дышать в ожидании. Если предположение будет правдивым, то это может обернуться в отвратительные вещи. Муж и жена одна сатана. Разве нет? К счастью, женщина рассмеялась, ласково оглаживая мои пальцы. Мокрые руки в перчатках пробегались по коже, будто что-то ища, но быстро остановились, не стараясь над поставленной задачей. — Совсем нет. Она не упоминала что-то по типу слава богу, поэтому не было ясно ее отношения к Александру. По отдельным фразам можно было бы судить, что женщина не одобряет его действия, но зачем она здесь тогда? Это просто смешно. — Расскажите мне хоть что-нибудь. Не томите. Я не понимаю зачем я здесь. Я устала. Мне хотелось спать. Одновременно хотелось и не хотелось покинуть эту комнату. Я успела привыкнуть к чувству неприкосновенности и тишине здесь, но все это не давало мне спокойствия — мне нужно было понять что со мной будет дальше. Пускай и рискнуть. — Дорогая, я понимаю, что ты чувствуешь, — она горячо зашептала, хватаясь за мои щеки. Смотрела с такой теплотой, что хотелось прильнуть к ее груди и остаться с ней рядом навсегда. — но я могу дать ответы тебе только позже. — Почему? Она почти провела своим носом по моему и открыта рот для объяснения как дверь с тихим скрипом и пустившим холодном ветра зашёл мой мучитель. Александр. — Ну что? Вы все? — Александр сложил руки на груди и посмотрел с высока. Он не выглядел так плохо как это было до моего приступа. Мужчина очевидно сделал что-то, чтобы прийти в сознание и четко оценивать ситуацию. — Мы закончили. Лицо женщины помрачнело, веки опустились в расстройстве, руки сжали инструменты почти собранные в коробочку. Значит она все же не относится ко всей этой ситуации хорошо? Или это распространяется только на самого Александра? — Пойдем, — он подозвал мою незнакомку, бросая быстрый изучающий взгляд на ногти без покрытия. Когда женщина вышла за дверь после безмолвных переглядок с моим мучителем, я прильнула к незакрытой двери. Голова тихо высунулась наружу, наблюдая за двумя фигурами. В глаза бросилось раздражение Александра и холодное безразличие новой знакомой. Мужчина не пытался сдерживать свою громкость голоса и недовольство проскользнувшее в нем: — Я не хочу, чтобы ты держала с ней близкие контакты. Ясно? Общайся с ней как со всеми. — Я нежна со всеми, ты знаешь. — милая дежурная улыбка почти скрылась вместе с глазами под фатой шляпки. Я была уверенна, что она сейчас спокойна и уверенна намного в большей степени, чем мой мучитель. Тот почти брызгал слюной и сжимал руки в кулаки. Он выглядел по сравнению с женской фигурой как маленький капризный ребенок, но очевидно, что этот ребенок не мог быть таким простым, если подобная шикарная особа подчинялась ему. — Говори об этом Петру, а не мне. Такой ответ не принимается, когда ты общаешься со своим хозяином, Мария. — меня пробрало до мурашек, когда его лицо приблизилось к лицу Марии. Они сравнялись глазами, но разница социального статуса была видна куда лучше различий духовного превосходства. Мария стиснула в руках маникюрный набор и задрала голову, но ни одно слово не вылетело из ее уст. Пышные губы открылись в попытке забрать воздуха, не возразить. Хотя, в любом случае он бы не стал ее слушать, даже при возражениях. — Ты не х — Ты поняла меня. Ровно, четко, бескомпромиссно — Александр заставил замолчать Марию и уйти. В момент последних трех слов он больше не походил на глупого малыша, теперь это был угрожающе-холодный мужчина. Статуя покой, которой поколебать невозможно из-за мертвости сущности. — Не обижай ее. Ну что ты? Улыбающийся мужчина с редкой сединой в густой копне волос появился неожиданно, подхватывая рукав пышной белоснежной рубашки Марии. Он привнес вкус винтажа, которого и так хватало с головой в комнате наказания. — Мальчишка просто глупый еще. — Петр, — предостерегающе произнес и одернул грубого представителя мужского пола мой мучитель. Небрежность в его взгляде усилилась при Петре. Казалось, Александр ненавидит всех своих подчиненных, тогда как может делить власть с тремя людьми? Или двумя? Кто его знает… — Вот настанет день Лилит и ты сразу успокоишься. Нрав остынет, нервы придут в норму. Увидишь. Обещаю. — Я не спрашивал. Петр ласково огладил руки в перчатках и с обожанием смотрел на реакцию Марии, не слушая что дальше говорит его начальник. Кроткая и благодарная женщина склонила голову и поглядывала лукаво на Александра, пышущего злобой. — Вы, — мужчина выплюнул, показывая всей своей натурой отвращение — его тело напряглось, лицо скривилось. — Я закончил с поручением. Юлия поговорит с банком и деньги перенесутся на счёт в Доминике, поэтому расслабься. Александр передёрнул плечами и коротко выдохнул, скрывая облегченный взгляд от подчинённых. Почти смотря в мою сторону? Я почти рухнула, понимая, что взгляд из-под коротких волос устремлён на меня. Мужчина приятно улыбнулся, наклоняя голову сильнее в сторону и облизываясь при виде моего ступора. — Минус номер один — почти неслышно, одними губами, прошелестел он и отвёл взгляд. Я не осталась слушать дальнейший диалог — мне хватило предупреждения, чтобы понять, что убегать надо прямо сейчас, поэтому не теряя времени я завалилась обратно, практически падая на пол от скорости действия. Голоса утонули за дубовыми дверями также как тонули здравые мысли в моей голове на данный момент. Выжить — это главная задача — проговаривала я, двигаясь вперед по комнате на не гнущихся ногах. Колени сгибались с трудом. В носу еще щипало от непрошеных слез, а глаза пекло. Переживания о будущем донимали сильнее всяких бывших. Конечно, смерть близких и пропажа брата шептали мне опустить руки и в дань уважения сдаться и умереть, но это будет попросту несправедливо. В противовес своей совести различные извращённые желания с прикрепленными на маленькие веточки-сенсоры разрастались в огромное древо, заполняющее всю пустоту внутри. Оно оплетало органы, сжимало шею, крошило ребра и издевалось над моими извилинами, играя и щупая серое вещество. Я нашла в себе силы после визита Марии шептать про себя вопросы, чтобы не сойти с ума и не потерять мотивацию, но древо вмешивалось в каждый мой ответ, тягая самые рельефные складки мозга. Чего я хочу? Сбежать и найти брата. Чего я хочу? Я же сказала чего… Чего я хочу? Сбежать … И найти брата Или я не хочу этого? Меня подбросило на месте, конечности похолодели. Я резко повернула голову, оглядывая обстановку в попытке найти источник голоса, но никого поблизости не оказалось. Злость на себя так неожиданно обуяла душу, что я незамедлительно вскочила, чтобы хоть немного отвлечься ходьбой по комнате. Всюду мое существо натыкалось на бутылки расположенные по периметру комнаты. Под ноги попалась одна бутылка, затем вторая и третья. На четвертой, когда осколок порезал мне косточку на ноге, я не выдержала — схватилась за горлышко бутылки и швырнула ее в стену. Бросок как никогда вселил силу и раздражил эго. Я бросала одну бутылку за другой, не стесняясь, не думая о последствиях. Все эти мысли должны уйти, оставить меня в покое. Все они должны уйти. Все должны оставить в покое. — Что ты делаешь? — с порога раздался неожиданно голос. Я вздрогнула на автомате, перехватывая бутылку крепче и поворачиваясь к незнакомцу, чтобы ударить, но в каком же я изумлении оказалась, когда увидела того самого веселого мужчину, который ранее утер нос Александру. Теперь Петр не был так весел, но и смешинки из глаз не ушли полностью, просто эмоция смятения застыла на лице. Непонимание и смех боролись в этом человеке. — Что? — я отвела руку и помялась на месте. Бедра потерлись друг о друга, напоминая о наготе. Я стыдливо попыталась прикрыть пах скрепленными руками с бутылкой, что только повеселило ещё сильнее мужчину. Он прошел ко мне, останавливаясь прямо перед лицом, чтобы заглянуть прямо в глаза и выдохнуть: — Я первый раз вижу разъяренную голую особу, метающую бутылки в стену. Вот что. Морщинки на его лицо забавно дергались, когда он улыбался. Я нашла милым его ауру и поведение, но легкомыслие и попытка унижение сыграли с ним плохую шутку. — А я первый раз вижу мужчину с такими отвратительными манерами. — А я думал первый был Александр. — он растянул губы в гордой ухмылке, довольствуясь гениальностью своей шутки, но я совсем ее не оценила. Они тут все ублюдки, любящие потешаться над людьми? — Ну ладно. Спокойно. Я просто пришел помочь. — Все вы приходите помочь только никто ничего не делает. Это пустые слова. Петр поднял брови в изумлении, собирая бутылки с пола. Он прекратил сбор стеклянных ёмкостей и остановился расфокусированным взглядом на девичьем лице. — Я пришел помочь Александру. Точнее убрать все это. — мужчина показал на бардак вокруг. Теперь усмешка спала с моих губ. Я медленно почувствовала как тело начало слабеть и практически заваливаться на бок. Глаза закрывались, а голова откидывалась. — Чш, что дурная что-ли? А ну вставай. — краем ещё не закатившихся глаз увидела как чужие руки подняли мое тело и прижали к себе. Он не стеснялся моей наготы и прижимал к себе одной рукой, а другой пытался привести в чувство, хлопая по щекам. Я слышала как крики становились громче вокруг. С каждым шагом во тьму лицо в ней приближалось и приближалось. Пугающе холодные и безразличные глаза заглядывали прямо в зрачки, будто пытаясь добраться до мозга и перерыть все там, соперничая с деревом или это и было древо? Я не чувствовала опоры, и в момент, когда это стало ясно, мне оставалось только провалиться в невесомость, но на запястьях и лодыжках затянулись веревки-лески, удерживая на весу. Мраморная кожа предстала перед взором, закрывая пустоту, попадающую в кадр. — Пожалуйста, не бойтесь меня. Я безобразна, но не страшна. Тихий, разбитый голос пронесся по ушам как лезвие по коже. Стало так больно от фантомных кровоточащих ушных раковин. — Почему вы…? — я замялась, стараясь не смотреть на не зрелищную картину. Ее взгляд должен был быть глубоким как у каждой куклы, но вместо этого большие глазницы с трудом двигающимися шарами глаз являлись противоположностью эталона. — Такая? — грусть с нотками отвращения пустила волну по сердцу. Я сжалась под натиском совести и дернулась в путах, не нарочно делая себе ещё больней. Незнакомка не высказывала своих негативных чувств, а говорила так будто смирение оказалось ее единственность участью на все века. — Да — Фарфор очень хрупкий материал. Изделия из него надо беречь, но люди не знают как это сделать. Они создают вещи и сразу же ломают, потому что не способны на поддержание жизни слабым существам. Создать и умертвить легко, а осуществить что-то, чтобы сохранить? — Не рационально создавать и ломать. Зачем оно создавалось, если это не приносит пользу? — все это будто говорила не я. Мне не приходилось читать статьи. Я не интересовалась книгами. Даже домашнюю работу за меня делали другие люди, оставляя «хорошенькой Танечке» время на кутёж. Я не знала этих слов, но будто понимала их значение. — А каждый должен приносить пользу? Разве мы живём не ради чувств? — она игралась с клубком лезвий в руках, оставляя черные царапины на себе — они доходили до такой глубины, что почти разбивали хрупкий материал. — Ради страданий и все. Не иначе. — я с ужасом и каким-то трепетом наблюдала за тем как ее руки раскалываются. — А он говорил ради удовольствия. Треск разнесся вместе с осколками, попал по щекам и шее. Один маленький осколок вонзился в роговицу глаза. Чувство инородной заполненности и острая боль от соприкосновения с краями остатка фарфорового изделия вынудило истошно закричать и задергаться. Я плакала и видела неповрежденным глазом как кукла наблюдает за моими страданиями. Она не наслаждалась этим, но и не сочувствовала как настоящая кукла. Королева кукол Прикосновение полное холода к кровоточащему глазу — все на что была способна кукла, это ее механика, ее природа. Она не вытащит этот осколок, не извинится, не почувствует вину. Абсолютно ничего. Она привыкнет и примет свою роль Где-то рядом пронеслись все чувства и голоса. Они затихли и разразились с новой силой одновременно. Громкие в своей тишине, тихие в своей громкости. Меня вырвало на пол. Рвотные массы вырывались с утробным звуком, пугая наверное всех присутствующих в комнате. Глаза, уже здоровые и со своей прямой функцией остановились на лакированных ботинках. Две пары. Две. И одни ботинки казались смутно знакомыми, но я все равно подняла голову, утирая рот рукой. Глаз было четыре штуки, но волновали меня только, смотрящие на рвоту. Александр переводил взгляд с нее на мое лицо, так несколько раз, очень долго, настолько, что я незаметно попятилась назад. Его руки дрожали. Он делал один шаг за другим, пытаясь достать мое уползающее тело. Мы играли в незамысловатую игру «Кто убежит, а кто догонит», но все здесь было против меня. Место, куда можно было отодвигаться закончилось и спина врезалась в холодную стену. Я замерла, когда мужчина склонился к моему лицу, выпуская легкий смешок: — Минус второй. Несмотря на то, что мучитель смеялся, злость нагревала его уродливые руки. Александр схватился за волосы, будто готовясь протащить меня по полу и ткнуть в желтую массу, полную желчи. Не удивилась бы, если он сказал, что этой желчи во мне достаточно, чтобы блевать каждый день. В голове еще не уложилось все, но объектом моего внимания была она или точнее говоря оно: рвота. Ее желтый оттенок бросался в глаза. Плотная, густая кашица, состоящая из различных переваренных продуктов была ярким пятном на глазу. Краем глаза, я видела как завороженно смотрит Александр на эти отходы. И все-таки я была права. Он заметил мой испуганный взгляд и безмолвно стал дергать за волосы и тащить меня сродни игрушки — так дети тащат свои игрушки, валяя и заставляя ударяться о углы и препятствия. С каждым движением отвратительная на вид масса приближалась к лицу, отдавая часть запаха. Я упиралась в его колени, не давая ему согнуть их и продвинуться дальше — Александр только молчал и двигал вперед тело. Оставалось совсем немного до места назначения — руки с бедрами уже не тряслись, так как ослабели от напора, глаза уже не смотрели на последствия тошноты, мне было так противно от кисло запаха, что ощущала подступающий приступ блевотни, — но в последний момент Петр подскочил к моему мучителю и что-то зашептал. По видимому мужчина вступился за меня, мучитель отпустил волосы и оставил эту куклу наедине с …фу. В носу защипало от странного запаха лекарств. Помимо кислого остатка в массе вылезли белые крошки и обрывки оболочки странного происхождения. Пока мозг анализировал и пытался не израсходовать последнюю энергию, Петр с Александром шептались неподалеку. — Уйдешь? — с раздражением спросил мужчина, небрежно проходясь по волосам. Петр пожал плечами и, с чужого позволения, держа руки в карманы удалился. Не удержалась от того, чтобы сглотнуть вязкую слюну, когда дверь закрылась, оставляя меня наедине с мучителем. Он протянул руку и я сжалась, ожидая удара и напрягая кулаки, но он лишь поправил ошейник и потянул за него. — Чтобы ты что-то не натворила сегодня поспишь в шкафу. Я ожидала огромной тирады или монолога, но он молчал и помогал мне залезть в шкаф. Молча, бесстрастно, холодно — как всегда. Он медленно, но верно становился символом холодного безумия в моих глазах. Когда дверь закрылась, я впервые чувствовало то давление стен, то как шурупчики, маленькие незаметные, поддразнивали раны. Впервые я чувствовала обстановку так остро. Темнота усилила и так ранее проявившиеся ощущения. Лак шкафа натирал спину, когда я ворочалась в попытке найти хорошее положение для сна. Казалось будто я возилась очень громко, долго, так, что Александр мог не выдержать и наказать меня, но никто не выдернул меня оттуда. Дотошно вслушивалась в мертвую тишину, но не уловила ни одного звука. Только тогда я смогла успокоиться и свернуться в клубок. Тонкий, одинокий вопль выскользнул изо рта. Не кстати пришло осознание, что все и правда реально. Мужчина не играет роль, а я и правда нахожусь в опасности и не имею как таковых прав. Он уничтожит меня, если захочет. Укус заныл с новой силой. Мне всего лишь семнадцать. Я хотела жить и веселиться, а не засыпать в шкафу с массивным ошейником. Чертов Александр, чертов папаша, чертова судьба…