История о том, как сильная любовь слаба перед убитой душой

Хёнджин уже устал от вечных «у тебя милая мордашка», «можешь не стараться, все равно вижуалом вывозишь» и подобных фраз. Ему хотелось, чтобы люди наконец-то заметили, сколько он работает, сколько времени тратит на танцы. Эта боль съедала его изнутри, ему все время казалось, что он делает недостаточно. Да, другие парни поддерживали его, всегда были рядом. Особенно Феликс. Знаете, он даже и не скрывал особо своей влюбленности в Хёнджина, да и не было смысла: его взгляд слишком читаем. Конечно, много поддержки поступало от фанатов, но там, где фанаты, там и хейтеры, бьющие по всем соцсетям. Нужно обязательно сказать, что Хёнджин потолстеет, станет страшным, чтобы он не делал то, не был с тем то. И это угнетало. Это убивало. Это было причиной слез ночью, когда все спят. Хван не мог показать слабость. Он не хотел, чтобы его видели разбитым, он не хотел снова реста. Он лишь хотел, чтобы это все закончилось.

*** Это был очередной день. Если честно, Хёнджин уже запутался в днях неделях, ибо сейчас единственное, что он делал, — это танцевал. Бесконечно. Долго. С утра и до вечера. Он оттачивал и без того идеальные движения, придумывал новые комбинации, вкладывал все силы, эмоции и себя. Танцы оставались его отдушиной, его зоной комфорта, частью его души. Он действительно безумно любил выражать свои чувства в такт музыки, наполнять каждое движение смыслом, он разговаривал на языке танца. Но и этого было мало. Но только для Хвана и хейтеров. Их комментарии уничтожали морально айдола, разбивали на мелкие осколки его душу, пережимали артерию его сердца, перекрывали доступ кислорода. Ему было тяжело. А Феликс был рядом. Феликс обнимал, зарывался руками в волосы, ночами сидел с Хенджином, которого трясло от этих замечаний, защищал, носил еду, когда Хван часами не вылезал из зала, тренировался с ним. Феликс слишком любил Хенджина, но эта любовь была не читаема для хена. Он был настолько в себе разочарован, настолько избит фразами недоброжелателей, которые в какой-то момент стали будто выжжены на подкорке. Хван не мог поверить, что его любят, Хван считал, что он не достоин любви. И это его разрушало еще больше. Он и сам не мог ответить Феликсу. Он был ему безмерно благодарен, всегда тянулся к этому лучику солнца, старался не нагружать его своей болью, но полюбить в ответ не мог, ведь так и не полюбил себя… «Принимая, делаешь больно. Закаменев это принятие, закрываешь на ключ. Надеешься, что само пройдёт, зная, что нет. Попытка пытка». Хенджин завел дневник. Где-то прочитал, что это помогает, некий способ выговориться. Вот он и стал писать свои мысли. Он даже не пытался разбираться в хаосе своих рассуждений, перетекавших из головы на лист бумаги, ему хотелось свободы, душевной свободы, хотелось, чтобы стало легче. И, знаете, это помогало. Не сильно, но было лучше, чем до этого. Феликс не знал об этом дневнике, да и, наверное, к лучшему, ведь Хван правда не хотел разбивать сердце единственному солнцу в его жизни. «Непонимание, слезы, горечь, конформизм, истерика, попытки уйти, забыть, зачеркнуть, сжечь, убить, стереть. Себя, память, жизнь — неважно. Все одно. И все в тебе. Ты — узел, попробуй распутать. Распутаешь — гений, оставишь так — глупый, попытки не оставишь — посредственность, забудешь — недальновидный. И все ты. Или не ты? Не мне судить уж подавно». Эта вереница мыслей была бесконечной, но вскоре Хван приноровился выражать свои мысли, чувства и эмоции, стал выкладывать все, что накопилось в его душе. Изувеченной и потерянной душе… «Чувствую себя плохо. Сплошные нервы, бесконечное самокопание и желание исчезнуть. Не умереть, а именно исчезнуть». Именно так начиналась почти каждая его запись. Хван прекрасно понимал, что он банально боится. Думал, что видимо ему недостаточно больно, чтобы решить это здесь и сейчас. А может думал, что еще есть шанс все изменить, что все закончится и все будет хорошо. «Я обесцениваю свои результаты в принципе… все за последние года. Я чувствую себя ничтожным человеком, у которого ничего не получится, ничего не выйдет». Безусловно, парни были рядом, предлагали взять рест, джуп тоже без дела не сидел, но всем казалось, что компания ничего не делает. Хёнджин же утверждал, что совсем справится, он же сильный… только вот он сам себе не верил. «Я никчемен. Я бессилен. Я слаб. Я никто». А Феликс без устали кружил над хеном. Не давал ему голодать, даже на всякий случай забрал все острые предметы в комнате, покупал краски, кисти, фломастеры, полотна, альбомы. Конечно, ему хотелось быть музой этого угасающего художника, хотелось, чтобы Хван начал расцветать благодаря нему, но хен угасал…