Stray cats and the way they help each other

Шота переворачивается на бок, сворачивается и пытается максимально отгородиться от окружающего мира. На полу жестко, из-под двери поддувает, студенты шуршат листками контрольной. Он не пойдет в учительскую, там Ямада, который опять будет громко призывать к порядку и напоминать, что на уроках нельзя спать, да и сил на переезд в соседний кабинет у Шоты нет. Нужно поспать, или хотя бы подремать, потому что голова немилосердно раскалывается, но он уже принял приличное количество анальгина и неприличное — кофе. — Шота, ты здесь? — Судя по тишине в аудитории, конец урока он благополучно проспал. — Немури, — Шота высовывается из собственного кокона достаточно, чтобы его голос было слышно, но не слишком сильно, чтобы не замерзнуть, и старается не совершать лишних движений. Ему не нужно еще больше головной боли, той, которая есть, вполне достаточно. — Подойди ближе, пожалуйста. Аромат Полночи действует на него безотказно — он всегда вырубается и спит несколько часов. Может, этих нескольких часов хватит, и мигрень сойдет на нет. А может и нет, но от горечи спазмолитиков уже выворачивает. Голова все так же раскалывается, потому что двадцати минут, на которые он вырубился, не хватило, чтобы боль прошла. — Мне приятно, что ты наконец-то смог оценить меня по достоинству, но… Опять? Дорогой, что происходит? Шота молчит, в глубине души надеясь, что отвечать не придется, и Полночь тактично промолчит. Но Полночь молчит бестактно, так что приходится запихнуть свои желания подальше: — Не выспался. — И давно ты не высыпаешься? — Куда? — Со сна или от его недостатка вялые, тяжелые мысли слишком медленно ворочаются в голове, и поддерживать диалог становится все труднее. — Господи, Шота. — Она вздыхает, правда не томно, как обычно, а устало. — Ну почему ты не можешь поспать? Это ведь… — Потому что нельзя просто взять и уснуть. — Извини. — Все в порядке. — Конечно. Если тебе что-то нужно… — Угу. — Он не хочет быть грубым, он просто хочет спать. Кроме этого он больше ничего не хочет. Ну, еще сжечь контрольные, которые придется проверять ночью, и пожизненную подписку на кофе. И в отпуск. Желательно с возможностью не возвращаться на работу. Но дети, блять, — оставишь на минуту, и кто-то попытается умереть, а кто-то совершить убийство. Так что спать, потом кофе, и за проверку. — Может, сходишь ко врачу? Если бы врачи делали его ученикам прививки от идиотизма, он бы давно это сделал. Шота делает вид, что он уже уснул, надеясь обмануть свой организм и Полночь заодно. Он слышит легкий шорох, когда Немури опускается на корточки, чтобы убедиться в том, что он только притворяется спящим, но он убедительно посапывает, и ей ничего не остается, кроме как вздохнуть. Полночь слегка звенит наручниками, когда поднимается, и он слышит, как затихает стук ее каблуков. Ну и что врач ему посоветует? Дышать под счет? Говорят, где-то на двухсотом счете мозг осознает бесполезность этой работы и отключается. Что же, Шота пробовал. Но он так привык к бесполезной работе благодаря круговороту макулатуры, что в тот раз досчитал до тысячи. Еще раз делать это он не будет. Или может быть надо просто проветривать комнату перед сном? Следовать расписанию? Не пить кофе после трех, не есть за четыре часа до сна (в таком случае ему вообще придется отказаться от еды), регулярно отдыхать? Это все не совместимо с жизнью. По крайней мере — не в его случае. Может просто его случай не совместим с жизнью. В попытках уснуть проходит около часа, прежде чем Шота сдается. За это время солнце успевает спуститься к горизонту. Теперь белые стены аудитории оранжево-красные, так что глаза режет, слишком ярко. В воздухе зависло несколько пылинок, прямо у его лица. Скоро надо будет уходить, чтобы уборщица могла помыть пол. Но у него есть еще часа два, чтобы разобраться с некоторыми документами и не тащить их домой. Может быть благодаря тому, что он не уснул сейчас, получится уснуть ночью. Хоть какие-то плюсы. Хотя ночью надо будет начать готовить учебный план на следующий триместр. И проверять контрольные другого класса. И домашки. Он лениво размышляет о способах избавиться от работы — самоубийство не пойдет, его и на том свете достанут. Душу продать, что ли? Ну, может, часам к трем он закончит, а завтра, в субботу, он просто не выйдет из дома. И в воскресенье. Не то что не выйдет из дома, даже из спальника не вылезет. Проспит сорок часов, и пусть хоть четыре всадника апокалипсиса во главе с директором явятся к его порогу — он не встанет. Ни за что. Ну может только за кофе. *** Шинсо еще раз оглядывает опустевшую комнату. Все взял. Ничего не забыл. А если все же забыл, то конкретно сейчас ему похуй — он может опоздать на последний поезд, так что не до того. Да и матери уже написал, что вышел, чтоб та не переживала. Бля, зубная щетка — Хитоши перетряхивает прикроватную тумбочку и торопливо запихивает искомый предмет в один из десятка карманов большого рюкзака. Главное — не забыть аптечку, технику и чемоданчик с геройским костюмом. Надо идти, у него не так много времени и совсем нет желания встретить кого-нибудь по пути. Он последний раз окидывает взглядом обезличенные белые стены, с которых пришлось убрать все плакаты. Чертова дезинсекция. Никто не удосужился предупредить учеников о временном выселении заранее — несколько часов назад их просто поставили перед фактом, что на выходные из общежития надо убраться, дабы руководство академии разобралось с насекомыми (которых, кстати, никто не видел) в личных комнатах. Пришлось торопливо собирать вещи, и в то же время листать сайт в поисках билетов домой, которых, естественно, уже не было. Еще и мать успокаивать, говоря, что он без проблем переночует в хостеле, и нет, не надо звонить Айзаве-сэнсэю, чтобы тот присмотрел за ним! Хитоши выскальзывает в узкий светлый коридор и крадется к выходу. Спасибо тренировкам с сэнсэем, он может пройти незамеченным мимо самого дьявола, да и дорога до контрольно-пропускного пункта ему хорошо знакома. На улице прохладно, ветер разошелся, шелестит листвой и приминает мягкую низкую траву. Свежий влажный воздух пахнет чуть сладко из-за недавнего дождя — Шинсо тихо ругается, чувствуя, как стремительно мокнет ботинок, которым он угодил в лужу. Темно, вот он и не заметил. Надо было внимательнее под ноги смотреть, но он слишком устал — днем были тренировки, вечером — дополнительные занятия, вещи он как всегда собирал в последний момент. Еще и не выспался накануне из-за работы, тьфу. Хорошо хоть голова уже не так сильно болит, еще бы не видеть никого час-другой, может, получится подремать в метро, благо народу будет мало. Главное — успеть до закрытия станции. — Добрый вечер? — Он нетерпеливо постукивает пальцами по турникету. Да, это не очень вежливо — будить людей таким образом, с другой стороны, охрана не должна спать на рабочем месте. Хотя он прекрасно может их понять, сам бы сейчас не отказался бы. Ему приходится еще несколько раз постучать в окно, прежде чем полный охранник лениво приоткрывает один глаз. Приоткрывает, смотрит на него, и больше ничего делать не собирается. — Можно выйти? Шинсо старается быть вежливым. Ему не нужны проблемы, ему нужно покинуть территорию Академии. И он заебался стоять на одном месте с рюкзаком, тяжело вообще-то. — Пропуск. — Так уже одиннадцать. — Хитоши кивает на часы, которые висят на стене по ту сторону турникета. Охранник по ту сторону стекла с недовольным кряхтением принимает сидячее положение — о, да ладно, кто из них двоих сейчас имеет более веское основание, чтобы быть недовольным? — и начинает копаться в журнале. Демонстративная усталость мужчины почему-то не мешает ему бухтеть: — И что с того? Нет бы как все люди до девяти выходить… — Так тренировки в девять только кончаются. — Шинсо улыбается. Доброжелательно улыбается. С такой доброжелательной улыбкой убийцы обычно осведомляются, успела ли их жертва застраховать свою жизнь. — Ну и шли бы в девять домой, нет же… Твой преподаватель еще тут. Вот скажет тебя выпустить — пойдешь. Шинсо делает глубокий медленный вдох. И выдох. У него не болит голова. Его никто не бесит. Он просто сейчас возьмет этого охранника на прицел своей причуды и спокойно уйдет. «Фу, Хитоши, фу!» — Окей, он не будет так поступать, ладно. Выдох. Снова вдох. Чтоб ты сдох. — А кто из моих преподавателей еще не покинул территорию Академии? — Он выстраивает подчеркнуто вежливое предложение, загоняя себя в привычные рамки того поведения, которого от него ждут. Так надо, он знает. — Айзава-сэнсэй, кто ж еще. О, это хорошо, Айзава ему обязательно поможет. Это примиряет с окружающей его действительностью: и с холодным вечером, и с мокрым ботинком, и с ворчливым охранником. Хитоши достает телефон, вводит пару символов, и вскоре остается единственный контакт — сэнсэй. Несмотря на все эти логичные объяснения и общую невинность действия, ему почему-то неловко. Охранник еще этот… Хитоши начинает постукивать по турникету пальцами. Айзава не берет трубку несколько мучительных гудков, но как только все-таки отвечает — Шинсо различает в хорошо знакомом и слегка хриплом со сна голосе усталость — говорит, что подойдет через несколько минут и отключается. Под неодобрительный взгляд охранника Шинсо пристраивает тяжелый рюкзак на подоконник. Снимать и потом снова надевать слишком лень, а так спина немного отдохнет. Все-таки его чертовски бесит вся эта бюрократия, слепое и дотошное следование всем правилам и необходимость постоянно соблюдать все социальные условности, быть вежливым. Он научился это делать, конечно, однако меньше раздражать его это не стало. Ну например — и ему, и охраннику, очевидно, что Шинсо нужно покинуть территорию академии, равно как и всем студентам сегодня, потому что общежитие закрывается на неопределенный срок. Но почему-то они все еще здесь. Отвратительно. — О, добрый вечер, Айзава-сэнсэй! — Вот же, как заговорил сразу. Бесит. — Это с Вами, да? Айзава кивает, кутаясь в объемный черный шарф, которым обычно заменяет свои ленты в неофициальной обстановке. Выглядит еще более уставшим, чем был во время их контрольной, это не радует. Шинсо скользит взглядом по слегка растрепанным волосам, которые, как всегда, скрывают часть лица сэнсэя — почему-то именно волосы всегда привлекают внимание. Черт возьми, от него всегда сложно отвести глаза, и хотя Хитоши честно старается, у него все равно не получается. К счастью, сейчас они не на тренировке и можно не переживать о том, что он скоро окажется связанным на полу. — Айзава-сэнсэй, время уже позднее, я не могу отпустить его просто так. — Тон охранника становится серьезным. — Вы сопроводите юношу до дома? — Да ладно, он что, принцесса из сказок? Он почти дипломированный герой, он может добраться сам, черт возьми. Айзава кидает на него нечитаемый взгляд, — молчи, Хитоши, молчи, — и кивает. Кажется, пронесло. Индикатор на ненавистном турникете загорается зеленым и Шинсо вслед за сэнсэем покидает контрольно-пропускной пункт, только едва заметно склоняет голову вместо вербального прощания с охраной. — Спасибо. — Он кивает в знак благодарности. Если бы не Айзава, черт знает, на какие ухищрения ему пришлось бы пойти, чтобы улизнуть оттуда до закрытия станции. Лишь бы метро еще работало, он абсолютно не хочет тратиться на такси. Тут еще и идти полчаса… Отстой. — Ну, куда тебя везти? — Я сам доеду, — Шинсо пытается отмахнуться. — Я не спросил, доедешь ли ты, я спросил, куда тебя везти. В целом он сразу понимал, что спорить бессмысленно. У него теплилась робкая надежда, что сэнсэй будет слишком сонным, чтобы обратить внимание на то, с чем соглашается, но пора бы привыкнуть, что так не бывает. И от этой заботы в груди теплеет — Шинсо старается это как всегда игнорировать, но как всегда не получается, до сих пор непривычно. — В Накано. — Ну хоть не в Санья. — Айзава вздыхает, и Шинсо понимает, что сэнсэю абсолютно не улыбается тащиться с ним на окраину Токио. — Давай так. Кто-то сильно расстроится, если ты не приедешь туда сегодня? Шинсо отрицательно качает головой. Администратор хостела уж точно грустить не будет. — Тогда тебе сегодня в Кото. Кото? — Если ты не против кошки и дивана. Время позднее, одному правда ходить не стоит. И нет, я не сомневаюсь, что ты можешь за себя постоять. — Шота слегка потягивается, наклоняя голову. — Но вот комендантский час для несовершеннолетних никто не отменял, а торчать утром в детской комнате полиции мне не улыбается. Шинсо требуется несколько мгновений, чтобы сообразить что к чему. Айзава зовет его к себе. Домой. С одной стороны он хочет отказаться, потому что не маленький, помощь ему не нужна, сам справится. С другой стороны — и эти доводы куда весомее, — *сэнсэй зовет его к себе.* Это осознание вызывает ворох других мыслей, на которые Шинсо старательно не обращает внимания. В конце концов, это просто одна ночь у сэнсэя. Не больше, но и не меньше. И еще он кажется сказал что-то про кошку? — А что за кошка? *** Дорогу до дома Айзавы он почти не запоминает, хотя обычно все происходит наоборот — ему важно помнить где он и как добраться до нужного места, чтобы не заблудиться. Он только прикрыл глаза в вагоне, и вот уже сэнсэй легко касается его плеча, потому что пора выходить. Если бы не сонливость, он бы мучался от своих догадок, а так только от желания закрыть глаза и привалиться к любой поверхности. На улице сыро, но теперь еще и прохладно. Серое небо, серый асфальт, туман тоже серый, поэтому эта улица кажется такой же, как и любая другая. Они идут, кажется, минут десять, пока не сворачивают в уютный переулок — узкий, невысокие здания увиты виноградом, тут и там горят тусклые вывески. Шинсо пытается не уснуть на ходу и старательно огибает лужи, в которых отражается теплый свет фонарей. Тихо шелестит почти незаметный дождь, уже не слышно шума машин. Прохожих тоже нет. Спокойно. Сэнсэй останавливается у аккуратного подъезда, вода едва слышно стучит по козырьку. В темноте они поднимаются на второй этаж, и Айзава быстро щелкает замком, отпирая дверь, из-за которой веет теплом. Щелкает выключатель, Шинсо рефлекторно прикрывает глаза, но свет не слишком яркий, так что он даже не зажмуривается. Конкретно сейчас он очень благодарен сонливости за то, что его мозг работает не так же продуктивно, как и всегда, и у него просто нет энергии на то, чтобы нервничать из-за пребывания в доме сэнсэя. Нервных клеток потом бы у него не осталось, а они вообще-то не восстанавливаются. — Хм. — Айзава окидывает его оценивающим взглядом. — Сушилка для обуви на тумбочке, ванна слева, кухня прямо по коридору. Бери все, что тебе нужно. Полотенце дать? — Не, у меня есть свое. Как же приятно скинуть тяжелый рюкзак и мокрую обувь, восхитительное чувство. Вытащив предусмотрительно уложенные сверху сменные вещи, Шинсо шлепает в ванную. Он тихо мечтает о горячем душе и теплой постели, до остального ему пока дела нет. Слишком хочется спать. Большая — для Японии — ванна сразу привлекает внимание. И, черт, как же он скучал по ванне, словами не передать. В общежитии стоят душевые кабины, в Токио квартиры с ванной — редкость, а дома он не был очень давно. Здесь довольно просторно — насколько это понятие вообще применимо к японским квартирам. Только оказавшись под горячей водой Шинсо понимает, что немного, — ладно, сильно — замерз. Гель для душа пахнет чем-то вроде… Цветов? Фруктов? Трав? Шинсо без понятия, потому что аромат слабый, но приятный, свежий и главное так хорошо знакомый. Сколько раз он чувствовал этот запах, когда Айзава притягивал его к себе/ронял на пол/вжимал в стену — не счесть. Горячие струи воды омывают тело, он постепенно согревается — правда, сначала только снаружи, приходится подождать несколько минут, прежде чем кожа становится теплой. Постепенно он оттаивает, расслабляется, тепло наконец поселяется и внутри. Из-за жара Шинсо размякает в ванне, растекается по стенкам, чувствуя как тело наливается свинцом и как мысль о том, чтобы вылезти из ванны, с каждой секундой становится все менее привлекательной. Может, в душе он сирена? А что, голос у него хороший, да и в воде он чувствует себя прекрасно… — Не усни там. — Даже не думал. — Хитоши неохотно открывает глаза и вылезает из ванной, чувствуя себя еще более сонным, чем когда зашел в квартиру. Стараясь не оставлять мокрых следов, он быстро вытирается и надевает привычный спальный костюм, который вообще-то выглядит немного по-дурацки. Черт, надо было захватить более приличную футболку, а не короткий легкий халат с мультяшными котиками. Хорошо хоть широкие фиолетовые штаны его не компрометируют и не выдают любовь к кошкам. Ну да ладно, сейчас вариантов у него не так уж много. На раковине ютится большое количество всевозможных пузырьков, капель и медикаментов. Шинсо догадывается, что это все для ухода за поврежденным глазом. Хотя вещей в ванной не так уж много, они все в таком беспорядке, что создается ощущение бардака. Серьезно, детская паста с дракончиком? Он думал, что будет мятная, впрочем, детская тоже ничего. Оставляя свою зубную щетку рядом с щеткой Айзавы он чувствует себя немного странно. Взгляд падает на два банных полотенца на крючках. Хорошо знакомы запах Айзавы щекочет нос, и Шинсо понимает, что сам является источником этого запаха. Он старается об этом не думать. На всякий случай окидывает взглядом свое отражение в зеркале. Волосы влажные и тяжелые, поэтому не топорщатся как обычно, а спадают вниз. Выглядит непривычно, и Хитоши проводит по волосам рукой, зачесывая их назад. Теперь это выглядит еще более странно. Холодная капля воды, упавшая на шею, заставляет вздрогнуть и приводит в чувства — серьезно, он прихорашивается? Нет-нет-нет. От сонливости и флегматичности не остается ни следа. Сэнсэй ждет его на кухне, оперевшись на высокую барную стойку и сонливость сразу уходит на второй план, потому что Шинсо никогда не видел Айзаву таким — в растянутой футболке (тоже любит старые мягкие вещи?), с небрежным пучком, ему так идет, к тому же без прядей, которые вечно скрывают его лицо. В кои-то веки сэнсэй не хмурится, хотя и левый глаз полуприкрыт, но смотрит он расслабленно. Правое же веко надежно скрыто под черным протезом. Умопомрачительно пахнет кофе. Шинсо чувствует себя так же, как когда впервые взлетаешь на самолете — дыхание перехватило, слегка подташнивает и кажется, что сейчас или умрешь, или постигнешь смысл всего сущего. Хитоши требуется несколько мгновений, чтобы перестать пытаться постигнуть этот смысл, пялясь на Айзаву. — Что, не дали в ванне поспать, так хоть стоя поспишь? — Сэнсэй едва заметно улыбается, замечая одежду Шинсо. — Я по крайней мере сплю в отличие от тебя. — О, так вот на кого ты равняешься. Ну-ну. — А что, есть кандидаты получше? — С искренним недоумением спрашивает он. — Зависит от того, чего ты хочешь добиться. — В бессоннице тебе нет равных. — Бессонница учителя его действительно беспокоит. Потому что нельзя получать восьмичасовую норму сна за трое суток, и то урывками, во время контрольных и жертвуя приемами пищи. Что только Шинсо не пытался сделать — и будильники Айзавы отключал (потому что заводить будильник ради того, чтобы проследить за тем, как Бакуго убирается в качестве наказания за очередную драку — ужасное расточительство. Кацуки того не стоит, да и Хитоши сам за ним присмотрит), и предлагал свою помощь — вроде в шутку, но вообще-то серьезно. Как-то раз он почти заставил сэнсэя уснуть, но тот отменил его причуду. Да, это неправильно, а спать по паре часов в сутки что, правильно что ли? — Такими темпами ученик превзойдет учителя. — Шота едва заметно кивает, намекая на его мешки под глазами. Хитоши закатывает глаза, признавая поражение. Как хорошо, когда можно отвлечься на вот эту удобную манеру общения, черта с два это прокатит с кем-то еще. С учениками вряд ли, когда Шинсо присоединился к классу, все кружки по интересам уже сформировались, а тратить силы на то, чтобы стать частью какого-то из них… Было еще личное общение, которое давалось Шинсо куда легче. Но как побороть привычку и сделать шаг навстречу как это делают нормальные люди и завязать обычный приятельский разговор? Ответить не так, чтобы от тебя навсегда отстали и начали огибать по большой дуге? Сказать легче, чем сделать. С преподавателями еще сложнее — условности, гребанные условности, уважение, а под всем этим — пофигизм, даром что учителям академии на них не плевать. Но с Айзавой с самого вступительного испытания все пошло не так. На подкол тот ответил подколом, на атаку — защитился, причем так же как и от любой другой, не ментальной атаки. Не испугался, не стал давать поблажек, не стал соблюдать привычную дистанцию, и вот так они и пришли к тому, что есть сейчас. Что у Шинсо есть наставник/друг/поддержка/идеал — нужное подчеркнуть, а у Айзавы есть, ну… Шинсо. Довольно наглый и в меру беспринципный. Старается соответствовать. — Я постелил тебе на диване. Если что-то понадобится, я в соседней комнате. Доброй ночи, Хитоши. И уходит. А Шинсо так и стоит в центре кухни, пока из раздумий его не выдергивает тихий хлопок закрывшейся двери. В квартире Айзавы он чувствует себя на удивление комфортно. Здесь не холодно, нет никакого странного запаха, он не чувствует неловкости и ему не требуется много времени, чтобы найти розетку рядом с диваном. Айзава не зачитал ему длинный список правил, которые часто присутствуют в чужих квартирах. В чужой квартире вообще сложно почувствовать себя расслабленно — лежишь и думаешь, как бы поскорее настало утро и можно было уйти, или насколько странно будет сейчас пойти на кухню и попить воды. Стараешься не шуметь, чтобы случайно не разбудить хозяев, не забыть весь тот перечень правил, который тебе зачитали на входе. А у Айзавы хорошо. Спокойно. Можно расслабиться. Он засыпает очень быстро, чувствуя приятную теплую тяжесть в груди. *** Первое, что он чувствует, это тяжесть. Что-то давит на грудь, сделать вдох становится почти невозможно, сердце стучит все быстрее. Он задыхается. Дышать не получается, потому что нос что-то закрывает, мешает, щекочет… Шинсо громко чихает и тяжесть исчезает почти сразу: отталкивается от него четырьмя лапами и спрыгивает на пол. Невинно смотрит на него большими желтыми глазами и ей — он по глазам видит — даже не стыдно. Шинсо требуется несколько секунд, чтобы восстановить события вчерашнего вечера и успокоить дыхание. Он дома у Айзавы. У Айзавы есть кошка. Ну конечно. Кошка широко открывает рот, зевает, демонстрируя яркий розовый язычок и острые белые зубы. И начинает мяукать. — Тише-тише, — Шинсо инстинктивно пытается утихомирить животное — нельзя, чтобы кошка разбудила Айзаву, тот наверняка опять поздно лег из-за работы, пусть спит, сколько нужно. Животное, к слову, довольно упитанное, трусит к холодильнику, крутится возле него и призывно смотрит на Шинсо. Открывает рот, готовая снова прибегнуть к своему оружию и юноша сдается, вылезая из-под теплого одеяла в прохладную реальность. Впрочем, он не неженка и для него покинуть постель — не трагедия, к тому же в квартире тепло. — Я тебя покормлю, а ты не будешь мяукать, ок? Кошка смотрит на него предельно честно и даже немного обижено — ну конечно она не будет, она бы и не мяукала, ее просто морят голодом и она скоро умрет без еды и только поэтому решилась на такой отчаянный шаг как мяуканье. Кошачьи захватили мир, — думает Шинсо, разглядывая содержимое холодильника. Еда есть, причем хорошая, но только для кошек — тут и паштет, и влажный корм в маленьких порционных пакетиках, и нераспечатанная пачка сухого. Против воли губы растягиваются в улыбке. Ну кто же знал, что на самом деле сердце Айзавы принадлежит кошкам. — Ешь уж. Наблюдать за завтракающей кошкой приятно, так что Шинсо сидит рядом с ней на корточках и слушает довольное утробное мурчание. Еда в миске исчезает довольно быстро, и упитанная кошка начинает тереться о ноги. — Какая же ты тяжелая… — Шинсо послушно берет животное на руки. — Такая упитанная, не кошка, а никуман*. Чистить зубы с кошкой на руках ему приходится впервые, но Хитоши не против. Кошка, зараза, тяжелая, даром, что мурчит. Отражение в зеркале над раковиной выглядит выспавшимся, и Шинсо несколько секунд разглядывает его, пытаясь понять, действительно ли извечные круги под глазами стали меньше. По крайней мере, он чувствует себя выспавшимся, а с ним такое случается нечасто. Правда волосы, как всегда, торчат в разные стороны, пытаться приглаживать их бесполезно, но Шинсо все равно проводит по ним влажной рукой, придавая прическе приличный вид хотя бы на следующие полчаса. Непривычно мягкие и послушные, они ложатся ровной волной и рассыпаются на две стороны. Надо будет подкрасить, корни уже отросли… Кошка просится на пол и трусит обратно на кухню, снова начинает виться у холодильника, как будто это не она позавтракала несколько минут назад. — Тихо. — Шинсо говорит негромким, низким голосом, пропуская рычащие нотки. — Ты уже ела. Никуман отвечает обиженным взглядом, но молчит. Так-то лучше. — В отличие от меня, кстати. Все это кажется немного нереальным — может, из-за серого света за окном, может, из-за отсутствия ставшей родной сонливости — Шинсо не чувствует себя бодрым, но и спать он сейчас не хочет. Надо собрать вещи, наверное, поблагодарить за гостеприимство и свалить в закат. Или в рассвет, все одно, на улице только серый туман. А который собственно час? Телефон оказывается разряжен — ну естественно он вчера забыл поставить его на зарядку, кто бы сомневался. Ладно, как только наберется процентов двадцать, можно будет идти. Ему не остается ничего кроме как продолжить препираться с кошкой, потому что та слишком громко мяукает и может разбудить Айзаву. Не самое привычное положение вещей, конечно. Но неправильным оно не ощущается. Ничего, еще минут двадцать, и можно будет идти, хотя идти совсем не хочется. Но надо, он и так доставил много неудобств — это раздражает. Сэнсэю пришлось возиться с ним, как с маленьким. С одной стороны хорошо, что это был Айзава, окажись вчера ночью на проходной любой другой учитель, вряд ли бы все так легко решилось, да и видеть кого-то другого не хотелось. С другой — это же был сэнсэй. Не так уж важно, какого мнения о нем другие учителя, ученики, герои, но вот тот факт, что Айзаве пришлось с ним возиться и вытаскивать его задницу из неприятностей (пусть и мелких), раздражает. Он, блин, должен справляться с подобными вещами сам, ему не семь лет, как той же Эри, чтобы сэнсэй с ним нянчился. Его отвлекает топот кошки — та трусит к выходу, подбегает к двери в комнату и ставит на нее лапы. Только не это. Никуман смотрит Шинсо прямо в глаза: «Открой дверь, или я открою ее сама, но тебе точно не понравится то, как я это сделаю.» Шинсо стоит на своем до последнего до последнего, не отводя взгляд и не моргая, но кошка выпускает когти и начинает быстро-быстро царапать дверь, так что он срывается с места и подхватывает ее на руки. Но кошка сразу понимает, к чему все идет. Она выворачивается из его хватки и грациозно спрыгивает на пол. В руки животное больше не дается, и загнать себя на кухню не позволяет, только снова и снова шмыгает у двери, в итоге производя не меньше шума с помощью Хитоши, который все пытается ее поймать и при этом боится ей навредить. — Ладно, твоя взяла. Но попытаешься его разбудить — Шинмо переходит на шипение, которое кошке, судя по ее взгляду, понятно, — запру на балконе. Животное понимающе мяукает, но почему-то Шинсо ей не верит. Вдвоем они проскальзывают в комнату, потому что Хитоши не собирается позволить чему угодно помешать сэнсэю выспаться. Даже его кошке. Пахнет свежестью, воздух холодный и влажный, табачный запах тяжестью оседает в легких. Шинсо сразу замечает открытое окно и торопится его закрыть — видимо, все эти запахи проникли с улицы. За окном небольшой балкон, на котором стоит промокшее насквозь тканевое кресло и цветок — искусственный, судя по всему, какой еще может быть у Айзавы. Пару секунд Шинсо, как зачарованный, наблюдает за дождевыми каплями, которые набухают и затем срываются вниз. Его отвлекает шорох — Никуман забралась на желтый спальный мешок на полу и теперь топчется по нему, и судя по треску ткани, она даже не удосужилась спрятать когти. — Нет-нет-нет, — бесшумно благодаря толстому мягкому ковру он проскальзывает к кошке и пытается отодрать ее от спальника, но та сопротивляется и цепляется за ткань. — Не смей его будить, даже не думай, — шипит он. — Мхм. — Звук доносится из глубин спального мешка, Шинсо и кошка на секунду замирают, в ожидании чего-то ужасного. Но мешок не двигается, и борьба между Никуман и Хитоши становится только ожесточенней. — Ты, наглая, пушистая!.. — он шепотом пытается подобрать правильное ругательство, но возмущение слишком велико и найти подходящее слово не получается. Оскорбленная кошка громко мяукает, и Шинсо понимает, что столкнулся со вторым живым существом, которое может противостоять его причуде. Он уже готовится признать поражение, потому что черт возьми, ладно, препираться с кошкой на кухне еще куда ни шло, но драться с ней над своим спящим учителем это чертовски странно, когда животное, наконец удовлетворенное, спрыгивает на пол. Шинсо ее проклянет. Потому что в этот самый момент он оказывается сидящим возле сэнсэя, который наконец вылезает из своего желтого кокона. Черт-черт-черт. — Айзава?.. — Собственный голос звучит хрипло, потому что вся ситуация и так максимально абсурдная и он не представляет, что будет делать, когда учитель очнется. — Я допишу… — Хрипло бормочет сэнсэй. Серьезно, он об отчетах? Сейчас? Хитоши отстраненно пытается просчитать, не разбудит ли он Айзаву грохотом собственного сердца, потому что сам он, кажется, может оглохнуть. И тут у него появляется *идея.* — Засыпай. — Лишь бы сердцебиение не заглушило голос. Он готов к тому, что сейчас его пригвоздят к полу взглядом, и что по позвоночнику снова продерет мороз от ощущения причуды стирания. Но этого не происходит. Хитоши все так же сидит в тишине, нарушаемой только грохотом его сердца. Впрочем, к этому Хитоши почти привык — сколько раз уже ему ни с того ни с сего становилось неловко рядом с сэнсэем? А сколько раз он не мог пошевелиться под его взглядом? И сколько часов в день он думает об Айзаве? Странно, что только с ним такое происходит, потому что это ведь *Айзава, * о нем нельзя не думать. Но он рад, что фанатов у сэнсэя не так много. Возможно, задумчивость Хитоши это следствие прошедшего недосыпа, он без понятия. Но пока он витал в облаках, часть желтого мешка оказалась у него на коленях и теперь Шинсо не то что пошевелиться — вдохнуть боится, хотя это ему и не грозит — выдох замер где-то в горле. Сэнсэй. Лежит. У него. На коленях. Возможно, когда Айзава проснется, он убьет его за это. Хотя вряд ли, скорее всего его ждет что-нибудь похуже. Но сейчас Хитоши только чувствует, как замедляется и становится глубже дыхание сэнсэя. Эти мысли абсолютно не помогают успокоиться, так что он принимается разглядывать комнату, пытаясь отвлечься. Книжные шкафы вдоль трех из четырех стен заполнены сочинениями, некоторые из них Хитоши знакомы — Шота одалживал. Несколько фотографий занимают отдельную полку, которая выглядит куда аккуратнее, чем другие, но с большого расстояния разглядеть их не получается. Даже полка под зеркалом, которая вроде как предназначена для резинок и расчесок занята книгами и тетрадями. Впрочем, Шинсо замечает там ленты, но не те, которые Айзава использует в бою, а обычные, шелковые, которыми перевязывают подарки и которые вплетают в волосы. А еще длинные серебряные шпильки. Почему-то Хитоши уверен, что все эти аксессуары можно применить в битве. Там же на полке ютятся несколько больших кружек с коричневыми потеками, как только не падают. Шота определенно функционирует за счет кофе. Возле одного из шкафов примостилась кушетка, на ней даже подушки нет, только плед. Ну да, зачем сэнсэю нормальная кровать, если он не спит, не отдыхает и еще много «не». Шинсо осознает, что он не чувствует собственную спину слишком поздно — он уже сполз на пол, и теперь упирается взглядом в стол, под которым уснул Айзава. Хотя конкретно сейчас Айзава спит скорее под *Шинсо* — каким-то чудом Хитоши умудрился улечься не то рядом с Шотой, не то на него, так что любое движение неизбежно разбудит его. И как он дошел до жизни такой? Шота пахнет дождем, горечью кофейных зерен и полевыми травами. Вскоре Хитоши расслабляется и обмякает. Веки становятся тяжелыми, из-за тепло чужого тела неотвратимо клонит в сон. Во сне, правда, он нагло отвоевывает часть спальника, потому что кто-то заснул, так и не удосужившись застегнуть молнию. Никуман довольна — ей нравится этот наглый юноша. Ну да, она с ним чуть не подралась, зато он ее покормил. Один раз правда, но это только пока.