***
Было нечто, что покусывало уголки его мыслей — украдкой и с нежностью, лишь где-то на периферии осознаваемого. Плывущее и нечёткое у краёв точёных зубов — оно алкало внимание, хотя тот не хотел его отдавать. Оно боялось его не столь сильно — сколь он его. И ему не удавалось спугнуть то прочь. Но он всегда мог отвернуться и держать его подле себя, на грани зрения, за изломом уголка своего глаза — там, где он уже не мог его видеть. Где он мог притворяться, что его нет. По крайней мере, оно было тихим. Но то просто проявление завидного терпения. Оно рыскало, следуя за ним по пятам, уподобляясь верному псу, пока он спускался по склону, покидая дом дока Митчелла и направляясь в Гудспрингс. Оно восседало на задних лапах и пристально следило, как тот, убивая час за часом, стрелял по бутылкам сарсапариллы вместе с Санни Смайлс, стараясь унять дрожь в ставшей неуклюжей правой руке. Как горгулья — оно стояло на страже у изножья видавшего виды матраса, на котором он находил свой приют под обломками старого кемпинга, заместо просьбы у Митчелла об одолжении в крове. Его нигде не отыскать в миг прихода в город Джо Кобба со своей шайкой — потому как Эзра делал тогда то, что должен, а его это устраивало. И именно потому, насытившись, оно не давало знать о себе ещё какое-то время — оставив его в покое сидеть в баре Труди, прихлёбывая бесплатный виски в качестве награды. В отсутствие этого он по своей воле принимал болтливое общество, стискивая в улыбчивом скрипе зубы. Хотя их голоса и музыка — стеклянные сколы в пульсации его непрекращающейся мигрени. К счастью, грызущее чувство исчезло, когда Виктор отнёс его обмякшее от усталости тело в нормальную кровать, уложив отдохнуть. Но оно снова поджидало его у дверей, когда Эзра проснулся на рассвете. С ясным пониманием. И оно не медлило, когда он уходил.***
Эзра стыдился того, как он был рад, потеряв из виду за вереницей горных хребтов водонапорную башню Гудспрингс. К нему отнеслись там добрее, чем он мог ожидать или просить. Просто его могила довлела на плечи, куда бы он не направился в этом городе. И тогда оно вгрызлось в его мысли навязчивым чувством осознания, миг за мигом, не давая забыть. Оно — натиск плотоядных глаз по его спине, зубов на горле. Прийти в себя удалось только тогда, когда сердце замедлило свой ритм где-то к югу от парашютной школы Джин, хотя ему и было недоступно воспоминание о том, в какой момент то начало учащаться. Но ему также на некоторое время показалось, что он сумел стряхнуть с себя когти чего-то ужасного. И он уверенно продолжил идти южнее. И хотя чувствовал себя лучше — чуть-чуть, — через каждые несколько километров его головокружительно начинало заносить в бок, и приходилось совершать остановки, дабы унять боли. С каждым днём пустошь вокруг него кренилась всё меньше и меньше, а дурнота попеременно сменялась чувством голода, пока он медленно жевал юкку, лист за плодом. Отвратительное и напрасное «почему?» на отшибе разума толкало вперёд, позвякивая в такт двумя стрелянным гильзам в кармане. К моменту, когда Примм остался за спиной, он окончательно избавился от сомнений в том, что ему по силам решить эту апорему.***
На мохавском аванпосте он с безуспешно-успокаивающим старанием попытался уговорить майора Найта прогнать пугливых мурашек с кожи. Повязки на лице Эзры — зрелище гораздо менее гадкое, чем то, что они скрывали, но, если на него когда-нибудь и было приятно смотреть, — а он не думал, что был красив, — уж точно не сейчас. Он также с горечью раздумывал, что, возможно, майор был достаточно долго одинок, чтобы закрыть глаза на этот факт. Большое скопление солдат, должно быть, порядочно устрашило тварь, что всю дорогу ступала за ним след в след, но заместо сего она только пробралась к нему в постель, в казармы, чтобы он не околел той ночью. Тихое псевдосонное попискивание ЭД-Э, зависшего чуть поодаль, — было единственным утешением.***
Эта изголодавшаяся мысль, эта зияющая яма, в конце концов настигла его в Ниптоне.***
Платка едва ли достаточно, чтобы сберечься от вони сгорающей резины и плавленого человеческого жира с плотью, но это лучше, чем ничего. У Эзры вновь голова отплясывала кругом, пока он, спотыкаясь, шагал по главной улице. Неведомо, от испарений или поскольку он довольно много прошёл, а последний приём пищи был так давно. А может, это просто из-за дыр в его черепе. Оба его глаза силились расшириться: правый отлично справлялся с этим, но левый — разрывал часть лица под повязками нестерпимой болью, где швы в напряжении стягивали её участки с упорядоченной аккуратностью. Как крестовины распятий, воткнутые в измождённый асфальт разбитой авеню. Он вжался плечом в одну из стен ближайшего дома — в тень человека, в котором осталось ровно столько жизни, чтобы заходиться в рыдании. Эзра тоже всхлипнул. Его мутило, хотя в нём не плескалось ничего, окромя воды и желчи. Расползаясь по его искалеченному лицу, гримаса боли становилась влажной из-за разошедшегося шва. По щеке потекла струйка крови. — Кто ты? — спросил человек в капюшоне из обезглавленного койота. Голос у него певучий, смешливый — с едким привкусом — и достаточно резкий для того, чтобы проложить себе путь сквозь гул в ушах Эзры. — Скажи мне, ради чего ты здесь, что так смело идёшь на смерть. Он оттолкнулся от стены и снова споткнулся. Кто-то посторонний подхватил его, но без любезности. Другой мужчина, не похожий на ранее говорившего, — в матерчатой накидке; который не смог бы и разглядеть Эзру через плечо, стой бы тот прямо, — грубо придерживал его за бицепс, несмотря на их неловкую разницу в росте. Однако этого достаточно, чтобы удерживать Эзру в положении вертикали. Это вызвало у него новый приступ тошноты. И он смекал, что сей жест — ему не на руку. Тот слишком напоминал крепкие верёвки на запястьях. Не встречаясь с глазами за чёрными очками, разглядывающими его, он всё равно шепнул нетвёрдое «спасибо», потому что не знал, что ещё делать. Человек в собачьем капюшоне, вожак, не повторил своего вопроса. Во всём его виде прослеживалось выжидание, невероятное терпение, наводящее на заключение: он не склонен просить дважды. Он подстерегал со слабой улыбкой, пока Эзра содрогался. В горле пересохло, а язык слился с верхним нёбом, но он обрёл дар речи, когда ЭД-Э постарался вклиниться между Эзрой и легионером, всё ещё впившимся в него. Влекомый жестом своего командира, неизвестный солдат подчинился и отпустил его. Глазобот прижался к лопатке, помогая удерживать равновесие. — Курьер. Только курьер. Он малость выпрямился в спине, но не сумев встретиться с их лидером взглядом, — даже если б тот этого хотел, он не поднял головы, — Эзра лишь отрывисто пересёкся с пустыми глазницами койота и начал смотреть на носки своих запылённых ботинок. — Я ношу, — выпалил он тревожно, чтобы нарушить тишину. — Я доставляю — я возвращаюсь. — Мне знакомы такие, как ты. Твой вид, — признался их командующий, и в этом был свой юмор. — Сродни преданнейшему из псов. Мой любимый из инструментов, знаешь ли. — Собаки? Или курьеры? Смешок служил Эзре единственным ответом. Он понял. — Не волнуйся, — успокоили его. И от дальнейших слов колени грозились стать подкошенными — под тяжестью волнений, когда их признали во всеуслышание. — Я не собираюсь поднимать тебя на крест, как этих дегенератов. Очень хорошо, что дороги привели тебя сюда, Курьер. Эзра вздрогнул, но слегка кивнул. Скорее пальцам своих ног, чем тому, кто рядом. — Мне необходим свидетель участи, которая постигла город Ниптон, тот, кто запомнил бы всё до мельчайших деталей. И ты спросишь: «Зачем? Что дальше?», — предводитель Легиона лениво переступил с ноги на ногу, ненадолго подняв голову, а затем снова опустив взор, словно ему совсем не было нужно смотреть на Эзру — всё перед ним. — Я желаю, чтобы ты рассказал об уроках, которые преподал здесь людям Легион Цезаря — всем, кого встретишь. В особенности любым бойцам НКР, с которыми тебе доведётся столкнуться. Он механически согласился — одно быстрое мановение подбородка, — прежде чем уловить смысл движения и оборвать его, осторожно покачав головой. — Я не… — Разве ты не лучше всех подходишь, чтобы доставить то, чего я хочу? Послание, — вожак улыбнулся — тонкая линия, маска незримого оскала. Ему не нужно обнажать зубов — он уже держал Эзру за горло в своей хватке. Пламя пылало сильнее и сильнее. Чёрный маслянистый дым забивал его голову, он чуял, как внутри что-то забилось в мучении. — Какое сообщение? — он возненавидел себя в миг собственного отзвука, точно это нытьё. Его голос сорвался, став шорохом. — Я не понимаю, что ты имеешь в виду… — С чего начать? Они слабы — мы сильны? Ему продолжали рассказывать о преступлениях Ниптона. Эзра пытался слушать так, вровень тому, что — правда, — от этого зависела его жизнь, но нечто неизменно прохладное проводило по его шее сзади. Что-то, ставшее невыносимо студёным, полнило его пустоты, оставленные тем, что обгладывало его изнутри, будто треснувший сосуд головы напитывался не через горлышко, а края. Мужчина, пригвождённый к пропятию позади Эзры, взывал в бреду к своей матери. Жар кострищ колол человеческую кость с мелодичным хрустом. Южный ветерок облетал ратушу, неся в своём саване-подоле запахи мяса и смерти. Он маняще обволакивал его. Гончая предвкушающе расхаживала левее — по остаткам его зрительной возможности. Легионер справа от него делал то же самое. — Это был город шлюх… — Вы пленили всех?.. Он не должен перебивать — его воспитывали лучше, — но эта необходимость, как и неизвестно что колотившееся в его рёбрах, вырвала нечто пытающееся угнездиться на этом освободившемся местечке. Оно такое… Такое мёрзлое — как могила, — и оно пресекло всякую дрожь в конечностях. — Да, и согнали их в центр города, — спокойно ответили ему. Не критиковали за избыток в вопросах — учёт окружающей действительности. Излишнее довольство в её описании. — Я поведал им об их грехах, главный из которых… — А дети? — очередной вопрос, уже прозвучавший как предупреждающий брех. Губы Эзры немного оголили зубы. — Что ты сделал с детьми? Человек напротив лишь ухмыльнулся при их виде. И ближайший к нему легионер сделал шаг, предупреждая любую из дерзостей. Шавка слева повторила движение, ответив на напряжение. Он опять удивился, сколь они похожи, задаваясь вопросом, на кого, в свою очередь, похож он. ЭД-Э бессмысленно пиликнул рядом с его ухом. — Дети? — повторил мужчина с ироничным удивлением. — С рождения воспитанные в разврате — ты ожидаешь, что они могут заслуживать искупления? Зло, взращиваемое с младенчества, можно вытравить не кровью? Командующий смерил Эзру взглядом исподлобья, полным фальшивой жалости. — В каком декадансе ты, должно быть, вырос, курьер, раз так и не познал горькой правды об устройстве настоящего. Гораздо лучше, — он изрекал медленно, навроде учителя, предоставляющего время сделать заметки, — чтобы они погибли прежде, чем вскормленное в них зло успеет прорасти. Эзра вглядывался в своё отражение на отблесках чужих линз. Он похож на бешеного пса. Он хотел закричать. Но у него не получалось. Мертвенная дрянь лениво вилась меж лёгких, раззявя прикус в искривлённом самодовольстве, — из дыры, которую прогрызла, жаждав устремиться в него. Он расправил плечи и размял шею, верно готовился приступить к какой-то работе. — Я собираюсь носить твою голову, как ты носишь голову этой псины, — произнесло оно устами Эзры. Такое спокойное. Как ничто другое. Он сумел увидеть — лишь на долю секунды, — как существо напротив бросило в озноб. — Легионеры! У нас проблема! Он понял, что должен делать, быстрее, чем здраво смог всё взвесить. Он достал пистолет, но всё происходило слишком медленно, тягуче. Его руки тверды, какими, наверное, должны были быть руки дока Митчелла, покуда старик вытащил бы из него пулю за пулей. И ему нужно куда больше времени, чтоб найти мушку прицела одним глазом. Не тем. Командир, совершая бросок, выставил вперёд дребезжащий ненасытный клинок, и палец Эзры инстинктивно прожал крючок, не сумев наметиться. Прошив на клочки, с одной стороны, шкуру койота, пуля на волосок от цели замерла. Так мало для раскроя скальпа. Лазерный сполох ЭД-Э — внезапный, палящий в паре сантиметров от его челюсти, — с шипением метнулся вниз, в корпус брони лидера легионеров. В стремлении прожечь того насквозь, отбросив назад. Это дало Эзре передышку в долю секунды — прыжок от клацнувших зубов гончей, вновь пытающейся вцепиться в его сапог. Он всадил одну из пуль в неё же. Поворот, скользящий удар мачете по руке. В ответ: выпадом ствола пистолета по голове противника — раз, другой, третий, — и затем, сжав изо всех сил, спустил курок. Он подхватил с земли выпавший тесачный меч, пока тело падало. Всего несколько промедлений. И ещё. По сути, он всегда знал, как причинить боль человеку. Ранить, убить — легко, стоило только войти во вкус. Просто раньше у него никогда не хватало духу — ненависти в сердце — на это. Захотеть. (Иное ворочалось от чего-то — треплющего, стылого. Пули попали в него? Или это просто стук?) (Выследи того, кто это учинил. Возьми этот пистолет и засунь ему в глотку — заставь подавиться им). Вторая зверюга бросилась, взяв на заготовленный роковой манёвр-намерение шею. Он, подняв остриё, кромкой разрубил ту движением сверху вниз. Легионер удостоился того же. По его джинсам стекали внутренности человека и пса. Он не зрел разницы, ему всё равно. Пули впечатались в последнего из них до того, как их вожак снова загорелся желанием попытать счастья. Он проворен, мастерски пробрался сквозь линию алого огня за областью поражения ЭД-Э, чтоб постараться искусать Эзру. «Потрошитель», сцепившись с длинным ножом, заскрежетал — его клыки столкнулись с плоским лезвием, и Эзра попытался вскинуть свою вторую руку, чтобы выстрелить. Слишком много времени: из этого положения ему необходимо крутануться, чтобы навести мушку здоровым глазом, а не вновь больным по ошибке. Это дало мужчине напротив ценные крупицы времени, чтобы свободным хватом направить залп резко ввысь. Пуля, потраченная впустую, на Бога. Их клинки разошлись, и Эзре нужно было снова отвести руку назад, чтобы приложить силу, но легионеру со своим порыкивающим оружием этого не нужно. Он просто, подловив момент, перенёс свой вес, совершив тычок, и теперь всё хорошо. (Это прекрасно). Он с готовностью принял удар на рёбра, под них — с болезненным стоном. Зубы изнутри и снаружи вонзились в его кости. Его грызли и похуже в последнее время. Жалящая агония воззвала к нервному шоку в локте, но затем его запястье, у самой гарды, соприкоснулось с телом на противоположной стороне, завершив раннее движение. Чужая голова медленно отделилась от тела, впоследствии куда-то откатившись. Но всё же ему была нужна ещё минута, чтобы окончательно осмыслить, — всё закончилось. (Он ещё не закончил). И его вывернуло. Эзра упал на колени и заплакал — громко и искренне.***
Что касалось ЭД-Э, то глазобот остался наедине с мыслью, коя преследовала его от могилы и вплоть до сего места. У неё были оттенки и тона, ряды и плеяды пик, которые заострялись с каждым разом всё хлеще и пуще. Она перекусила ему грудину, перемолола позвонки — осела в рассудке, торжествуя. Её радение в ожидании в конце концов оправдало себя. — Реально ли что-нибудь из этого? — спрашивало оно его. — Ты не знаешь? Возможно, он сейчас в земле. Истекал кровью, задыхаясь во тьме, а Джун никогда не узнала бы, почему папа всё не возвратился домой. Или, может быть, это просто долгий сон за сколько-то времени до остановки его сердца. — Реально, по-настоящему. Но таково ли на самом деле? — интересовалось оно вновь. — Ты знаешь? Если бы тот самый ласковый мальчишка умер в этой скудельне, и в его шкуре перевоплотился, придя, дьявол... Узнали бы его? — Ты таков, каков есть. Но был ли ты им с самого начала? — полюбопытствовало оно напоследок. — Тебе известно? Скорее всего, демон был у истока, а теперь он просто вырвался наружу. Может, ещё отец подсадил его туда. И тогда он услыхал, как его мать сказала: «Когда-то он был добрым мальчиком. Щадящим, как вода небесная. Но те пули вырезали в нём каньон подлостей глубиной в километры». Сможет ли он когда-нибудь вернуться домой?***
Целый день ушёл у него на это. Он начал с того, что, взяв копьё, колол и колол — каждого человека на крестах. Суки и кобели в ратуше сначала зарычали, огрызаясь на него, но в таком склепе, как этот, он почти не задавался вопросом, чувствовали ли они кровь, омывшую его, — как и откуда та взялась. Он слишком устал для борьбы. Посему только стоял, смотря на них свысока. И они пропустили его, разрешив забрать тела. Среди них было ещё одно — слишком маленькое в сравнении с теми, что рядом. Оно такого размера, что ощущение в его руках до ядовитого позыва знакомо. Её головка прижималась к его плечу, — она могла бы мирно спать, если бы не красное пятно цветка, который распустился на груди, — пока он выносил её наружу. Бережно опустил её, словно стеклянную, в небольшую выкопанную ямку. В самый раз. И больше, чем то, что сотворили они. Он снимал людей с распятий, предавая их земле, — не деля по положению и происхождению. Вытащил какого-то парня из магазинчика, когда тот принял летальную дозу мед-х, отданную ему Эзрой, и похоронил его рядом с товарищами. Вся эта работа — продолжительна и на жаре. Солнце истязало его нагую спину, но он копал и влачил, и раньше он редко занимался захоронением и бездыханными телами, но работа невольно знакома. ЭД-Э парил вдогонку, попискивая, оказывая посильную помощь — через определённые промежутки подталкивал в тень трейлера, напоминал ему о фляге. Прежде чем он упал бы в обморок. Ныне же отдыхал, глядя, как солнце катилось за скалы. Ему чудилось движение, там, наверху: койоты или ночные охотники, полагал он, подумывая о своих шансах на ужин. Почти закончил. Осталась лишь последняя деталь. Он разжёг костры во мраке и насадил-повязал их одного за другим — выше места, где их увидел впервые, — выше ступеней. Голова их военачальника казалась до гротескного заурядной без своего капюшона. Он поставил её под нежно покачивающийся на ветру труп. Шапку же свернул, засунув ту в походный мешок. Немного отошёл назад, взирая на свою работу с мрачным удовлетворением. И с уверенностью — это лишило его сна. — Давай, приятель. Передадим новости и отправимся в путь.***
Он уготовил ещё одно послание — начертал его на дверях главного здания Ниптона. Другой курьер вчитался со своего места, укрытый от посторонних глаз.УОКЕР — ЦЕЗАРЮ, S.P.D. CAVE CANEM