Достаточные извинения

Алу Луару снятся кошмары. Болезненные, как безответная любовь, и липкие, как пот, они проникают в его голову с шепотом, слышимым лишь ему одному. Он хорошо знает того, кто шепчет. Того, а не что. Эта сущность… этот древесный дух или демон, не важно… Он кое-что говорит, иногда требуя, иногда уговаривая, но Ал Луар всегда отказывает, он пока не готов. Порой ему кажется, что никогда не будет готов. Уж лучше снова терпеть кошмары, чем увидеть разочарование в глазах человека, который столько ему простил. Но потом наступает ночь и кошмары возвращаются… *** Ал уже пытался его уничтожить однажды, тогда росток с нежно розовыми цветками еще был мал, юноша ненавидел это деревце лишь за то, что его любил Шен. Если бы у ростка спросили, он бы ответил, что тоже любит Шена. И пусть разум и душа деревца были малы, тело его питала огромная сила вкусной земли, а потому он запомнил странного разбитого человека, причинившего ему боль и поделившегося своим отчаянием. А после, пришел Шен, ему было очень больно, он плакал и звал маленькую сущность, он думал, что его «цветок» умер. Деревце спешило со всех сил: утешить, защитить. И пусть оно отчаянно опаздывало, Шен все равно был рад, когда ствол наконец преодолел грань сна и воздушной яви. Приятное бархатное тепло разлилось вокруг, оно было куда нежнее и питательнее солнца, оно исходило от Шена. Тогда-то маленький дух, ставший большим деревом, пообещал защищать теплого человека и давать ему свое тепло в ответ. А еще поклялся наказать разбитого человека за боль, которую тот принес ему и его Шену. После произошло много всякого, Шен тоже сделал дереву больно, дух внутри плакал от отчаяния и обиды, жилы разрывало множество чувств, и маленький дух в непомерно большом теле не знал, как они называются. Но потом Шен ушел и вернулся другим, не таким… Дух не знал такого слова, но, что бы ни было внутри Шена, это было хорошо. Намного лучше того, что он носил в себе ранее, поневоле разделяя это с деревцем. Он извинился, и внутри стало не так больно. Шен снова ушел, его не было мучительно долго. А потом пик заполнили звуки людей, среди них был Шен, и сила его чувствовалась…правильно. *** Это была неожиданно легкая победа, душа админа горела не хуже остальных. И пусть его уход означал, что Шен никогда не узнает, какого черта этому демону нужно было от него, пожалуй, это небольшая цена за то, чтобы вновь дышать полной грудью и не чувствовать боль, за то, чтобы вновь обнять живого Муана. Ошалевшие и оттого очень недоверчивые к своему счастью, они возвращались домой, не позволяя себе расслабиться до конца. Но все было ровно так, как выглядело: Админ был повержен. Настала спокойная жизнь, и далеко не всем удавалось в ней ужиться. Ал Луар вернувшийся в ученичество к своему первому учителю и поначалу этому очень радовавшийся, вдруг стал чахнуть на глазах. Раздражительный и вечно уставший он грубил другим ученикам, Аннис, учителям, быстро уставал на тренировках, а, находясь рядом с Шеном, прятал глаза и находил нелепые предлоги, чтобы скрыться. Отношения у них все еще восстанавливались, они оба, сами того не замечая, старались лишний раз не провоцировать былые обиды. Ал был вежлив, соблюдал все приличия, кланялся, вернулось даже уважительное «Вы». Впрочем, последнее действовало ровно до тех пор, пока они не оставались наедине. Шен не возражал. Но время шло, а тревожность в глазах ученика лишь росла, мешаясь с усталостью и оттеняя темные круги под глазами. Тогда Шен наконец решил действовать. Упиваясь своим счастьем с Муаном, он, конечно, видел терзания Ала, но предпочитал не замечать, надеялся, что все как-нибудь рассосется. Похоже, ничего в этом мире больше не рассосется без нового главного героя. Признаться, Шен был почти уверен, что все дело в детской влюбленности Ала, которую тот до сих пор не перерос. Каково же было его удивление, когда он узнал правду… *** Ал стоит у дерева целый час и чувствует себя полным дураком. Поздний вечер грозится перейти в ночь, и Ал очень не хочет возвращаться в прилипчивые объятия кошмаров. Он пришел договориться, уговорить оставить его в покое, если не получится, угрожать. С другой стороны, и он, и дух в дереве знают, что последнее — откровенный блеф: как бы ни хотелось Алу уничтожить источник своих страданий, он не может позволить себе подобного, не может сделать Шену больно. Снова. Сзади раздаются шаги, и Ал оборачивается резко, так, словно его застали за чем-то непозволительным. Шен, ну, конечно, это Шен. Как же ему «везет»… — Ал, — Шен говорит мягко, даже немного просяще, — давай поговорим? Что с тобой происходит? Алые одежды разливаются по земле, когда их хозяин присаживается у корней и выжидательно смотрит. Алу очень хочется просто уйти, жаль, что он не может. Он обещал себе и Шену быть хорошим учеником, быть хорошим другом, так что будет невежливо просто сбежать, на самом деле, даже непозволительно, если согласовываться с орденскими правилами. Ал вдыхает прохладный воздух и садится напротив, одна из вечно цветущих ветвей опускается прямо на плечи. Юноша не вздрагивает, но Шену хорошо видно, как напрягаются плечи ученика. Шен видит, но ничего не говорит, просто смотрит лукаво, мол, что это вы двое тут устроили? — Вы хотели поговорить, учитель? Ал знает, что плохо играет невинность. Доселе нелюбимые им формальности не спасут его от «душевного разговора», на который явно настроен Шен. — Да, хотел. С тобой что-то происходит, это что-то беспокоит тебя настолько, что ты сам не свой в последнее время. Признаться, я давал тебе время разобраться со всем самостоятельно, но, — во взгляде Шена мелькает сила и строгость, — ты не разобрался. Так что давай разбираться вместе. Лоза на плече приходит в движение, она толкает Ала снова и снова, не сильно, но капризно и навязчиво, словно маленький ребенок. Шен выразительно смотрит на эту картину. Через древесную плоть льются все те же голоса, но теперь намного громче, чем во снах. И Ал сдается, он так устал от капризов духа, от недосыпания, даже настойчивое внимание Шена сейчас кажется ему раздражающим. Янтарные глаза встречаются с золотыми всполохами черных, Алу думается, что, возможно, он видит Шена таким близким в последний раз. Гной и грязь старого себя, которым он уже не является, но за грехи которого приходится платить, вот-вот выйдут наружу, и тогда их увидит Шен… Ему безумно хочется выть. *** Условия древесного духа обманчиво невинны — он хочет, чтобы Ал признался в совершенном. Просто, не так ли? Сказать Шену о том, что это он, Ал, сломал его драгоценный и невинный (нет) «цветок», символ их с Муаном любви, прямо перед тем как собирался убить Шена, а перед этим поспорил с его главным чокнутым врагом, который к тому же украл мастера Муана, кто первым прикончит его… Да нихрена это не просто, ясно?! И за что ему все это? Он ведь просто хотел оставить всю боль позади, жить и радоваться, как все, этой внезапно свалившейся свободе. Иногда обида и усталость берут над ним верх, в такие моменты он очень жалеет, что все-таки не уничтожил цветок. В конце концов, это честно, проклятый дух и сам поначалу хотел убить Ала, он простодушно признал это, насылая очередные кошмары. Что же его остановило? Конечно, Шен, точнее его отношение к Алу Луару. Дух тоже любит хозяина пика Черного Лотоса и не хочет причинять ему боль, он знает, что разбитый человек с золотыми глазами важен для него, потому и решил оставить все на суд заклинателя. Вот только виновник не согласился признаться, словно взаправду не понимает, что только так и правильно… *** Ал склоняет голову ниже, голос духа в голове звучит непривычно доброжелательно и подбадривающе, он говорит, что Ал поступает правильно, что он молодец. Как наивно… Но Ал не может не признать, что как бы глубоко он не прятал колкое чувство вины за многие и многие вещи, что он делал, оно все равно противно сжимает разум, особенно наедине. И, быть может, не будь этих кошмаров, Ала бы терзала по ночам своя собственная совесть. — Помнишь, твой цветок был поломан? Это был я, — просто говорит Ал, не поднимая головы. Ему не видно, как лицо Шена вытягивается от удивления, а в глазах мелькает тень гнева и обиды. — И это не все, — Ал опережает Шена, опасаясь того, что может услышать. — Я тогда поспорил с Демна… Админом, кто первым убьет тебя, вот. Но я, конечно, шел убивать тебя не поэтому, мне было все равно, что сказал этот псих. Тогда я думал, что нас ничего не связывало, что все, что было — обман. Конечно, это не так, я… — голос Ала, до этого сдерживаемый волей хозяина, все же сорвался. — Мне очень жаль, я… — сбившись единожды, голос его уже не мог вернуться в норму, он дрожал, то совсем не мужественно возвышаясь, то затихая до шепота. — Я сожалею Шен, мне… мне… Не ненавидь м-меня, я изменился, уже измени-и-ился. Я н-никогда… Шен был ошеломлен внезапным признанием, воскресившим былые недоговорки и подозрения. Но, как бы не был похож сейчас нынешний Ал на того мальчишку, которого Шен встретил однажды, он прекрасно знал, чувствовал и видел, что Ал изменился и изменился к лучшему. Это внезапное изменение произошло почти что не заметно для старейшины, он был слишком занят ну… спасением Муана и заодно всех остальных. А Ал просто был рядом, молчаливой и — О, чудо! — послушной поддержкой. Шен был очень благодарен ему за понимание и за все… Наказывать за настолько просроченное преступление казалось немного странным, хотя жутко хотелось, стоило лишь вспомнить, как глубоко отчаяние пробралось в его сердце, и сама жизнь вдруг стала равнодушной и бессмысленной. С другой стороны, самым пострадавшим в этой истории был сам цветок, который, справедливости ради, и не цветок вовсе, а целое дерево, но Шен так привык называть его первым именем, что никак не мог переучится… так что, если и просить у кого-то прощения, так это у древесного духа. А, впрочем, само взаимоотношение этих двоих довольно подозрительно, в груди лениво разворачивается исследовательский интерес, а учительские инстинкты бьют тревогу во все колокола. Что же произошло между этими двумя? Что собирался сделать Ал у деревца и почему так просто признался в том, что скорее унес бы с собой в могилу? — Извинись перед ним, — говорит Шен и, поймав непонимающий взгляд, на удивление, сухих глаз, кивает на все еще покоящуюся на плече Ала ветвь. Ал выдыхает и начинает: — Послушай, дух, мне правда жаль, что я навредил тебе. Я был безосновательно зол на Шена, — он виновато скосил глаза на учителя, — тогда я стремился уничтожить все, что могло мне напомнить о нем. Я не ненавидел конкретно тебя, я просто… тогда я был просто разрушителен для всего вокруг себя, и мне действительно стыдно. Я никогда не поступлю так снова, и, пожалуйста, давай не будем больше вредить друг другу. Впервые собирался быть предельно честным, слова лились без расчета, без подтекста, но все равно его извращенный разум извернулся даже похлеще, чем если бы он специально хотел подставить своего мучителя. Какая тонкая игра, какой красивый расчет в собственном покаянии еще и успеть пожаловаться учителю на деревце. Что подумает Шен? Он ведь тоже наверняка устал от подлостей и двойной игры своего ученика. Ал обернулся с круглыми полными умоляющего ужаса глазами на Шена, намереваясь клясться в чистоте своих намерений, просить о доверии, прекрасно зная, что давно исчерпал его лимит. Но Шен не смотрел на него, казалось, он поверил в случайность сказанных слов. Нахмурившись, он вглядывался куда-то в центр ствола и видел что-то большее. Мгновения повисли в тишине, но Ал догадывается, что между ними происходит безмолвный диалог. Он молчит и ждет, пытаясь не давать недостойному злорадству волю. — Что ты сделал? — наконец спрашивает Шен, и это звучит так, словно он уже узнал ответ, но не в силах в него поверить. Снова наступает тишина, Шен слушает безмолвный шелест и хмурится. — Вот что, — его глаза гневно сверкают, а несколько ветвей, подрагивая, все же обвивают его плечи и виновато поглаживают, — я запрещаю тебе поступать так с обитателями этого замка. Каждый человек, которого я пускаю сюда в качестве домочадца — мой друг и союзник. Ты можешь защищаться, если тебе пытаются навредить, и ты должен сообщить мне о том, что кого-то терзают подобные чувства, если считаешь нужным, но ты не будешь никого ни к чему принуждать. Никаких кошмаров и видений. — И-и подножек корнями — не удерживается Ал, о чем сразу же сожалеет, когда Шен направляет на него взгляд «А с тобой мы еще разберемся». Шен снова молчит, выслушивая что-то на духовно-древесном. Потом кивает и вновь поворачивается к Алу. Какое-то время Шен беззвучно шевелит губами, перебирая слова. Наконец, он что-то решает и смотрит Алу прямо в глаза. — Знаешь, когда я увидел его мертвым, как я думал, мне вдруг показалось, что этот прекрасный мир, в котором я не так давно, словно ответил на мою любовь отказом. Будто, что бы я не сделал, как бы не боролся — все будет напрасно. У меня просто опустились руки. Я был готов сдаться тогда. Ал поник, он опустил голову, низко кланяясь и не говоря ни слова. Шен мягко улыбнулся и положил ладонь на пушистую макушку — жест, который он давно не позволял себе по причине «взрослости» главного героя. Впрочем, в действительности вырос Ал не так давно, ну или, по крайней мере, подрос. — Я говорю это тебе не для того чтобы обвинить или пожаловаться. Я почти не злюсь на тебя. Точнее, как бы так сказать… я разочарован, но разочарован прошлым тобой. Я знаю, что ты давно перерос подобное. Ал резко вскинул голову, он и надеется не мог, что Шен отнесется к этому так… спокойно? Своим движением он скинул с себя руку Шена, но не успел огорчиться этому факту, как та вернулась, мягко поддев подбородок. — Мне просто хочется, чтобы ты понял насколько рискованно разрушение, которое мы несем. Ты очень могущественный юноша, ты многое можешь как создать, так и разрушить. И я очень, — Шен слегка надавил большим пальцем под челюсть, мягко требуя поднять глаза, — хочу, чтобы ты не сделал то, что не сможешь исправить и о чем будешь потом жалеть. Шен внимательно всматривается в глаза, которые с каждым словом все больше наполняются слезами. Наверное, неправильно, что его успокаивает тот факт, что он довел ребенка до слез. Но видеть пусть и болезненное понимание, слезы со знанием урока, который не хочется повторить, намного более обнадеживающе, чем вечные крикливые клятвы, что он видел раньше. Не выдержав, Шен протянул навстречу руки, призывая в объятия. Ал незамедлительно прижался к нему и оставался так достаточно долго, чтобы влага из верхних одежд на плече проникла в нижние и стала холодить кожу. Казалось, его рыдания только усиливались, Шену оставалось лишь качать его в объятьях и осторожно поглаживать спину. В какой-то момент Ал заворочался и забормотал что-то сквозь слезы, Шену даже подумалось, что он уснул и говорит во сне, но тот внезапно произнес довольно четко. Насколько, конечно, возможно говорить с заложенным носом. — Э-это еще не все, — осторожно начал Ал. — Не все? — Ты убьешь меня. — О, едва ли можно переплюнуть твои прошлые заслуги, — Шен пытался подшутить, но прозвучало слишком обвиняюще, особенно вкупе с лицом Ала, вытягивающимся от ужаса. — Что. Ты. Сделал? Голос Шена звучал с намеком на терпение. Лишь с намеком. — Я пойму, если ты прогонишь меня после этого. — Ал, я не стану повторять свои ошибки. Уж лучше наделаю новых, — Шен неуверенно улыбнулся. — Мне жаль, что я зародил в тебе такие сомнения, не хочу, чтобы ты и дальше считал, что твое место рядом с близкими нужно заслужить и можно потерять, если ошибешься. В прошлом я пытался совладать с тобой, когда ты бунтовал, но, наверное, делал это неправильно. Нет, я абсолютно точно ошибался, когда прогонял тебя. Больше такого не повторится. Я не могу изменить прошлое, но я хочу, чтобы ты знал, я сожалею, что не взял ответственности тогда, когда стоило просто взять да выдрать тебя. Многое стало бы куда проще… Ал потрясенно выпутался из объятий и неверяще уставился на Шена. Но тот лишь виновато улыбнулся и произнес: — Не собирался тебя пугать, просто вот так коряво извиняюсь. Ал молчаливо потянулся навстречу, но замер, когда его губы оказались слишком близко к лицу Шена. — А, эм… ну, вообще-то я пойму, если ты меня побьешь после того, что я тебе сказал и еще собираюсь сказать. — Я бы предпочел все же никого не бить, — уклончиво ответил Шен. — Ну, так что там у тебя? — Ну, в общем, помнишь, когда Муан стал маленьким? Шен тут же нахмурил брови, и Ал исправился: — Мастер Муан. Так вот, когда мы с тобой поругались… — Мы поругались? — требовательно повторил Шен. — Ты отчитал меня! — обиженно уточнил Ал, прекрасно понимая, что использует неуместный ситуации тон. Тот факт, что про себя он много чего наговорил и про Шена, и про мастера Муана действительно не делает ту трепку равноценным диалогом. Какой уж «ругались»? Это его ругали, как нашкодившего мальчишку, которым он, если честно, и являлся. — Так вот, — начал Ал и замолчал, обдумывая свои следующие слова, на которых его мог бы подловить Шен, но не найдя таковых, продолжил, — после я отправился на рынок и взял одну пилюлю. — Пилюлю? — тут же насторожился Шен. Ал очень, очень-очень жалел, что решился продолжать этот диалог, но сворачивать было уже поздно. И чем он думал? Совестью? Больше никогда не прислушается к этой сволочи! — Я подложил ее Муану, она должна была ослабить его, — от нахлынувших эмоций Шен попытался встать, но Ал, совсем как маленький схватил того за рукав и затараторил. — Но позже я узнал, она оказалась пустышкой! Она ничего не сделала! Я лишь попусту обменял свою заколку! Помедлив, Шен грозно посмотрел на Ала и потянул на себя рукав. Не смея настаивать, ученик отпустил его. Старейшина поднялся, возвышаясь гнетущей грозовой тучей над Алом. — Ты пытался его убить? — Нет, только показать тебе насколько он жалок, лишь позже я понял, что ты без него… — Молчи, — прошипел Шен, сдерживая силу, что с готовностью откликалась внутри. Ветви деревца отпрянули подальше и настороженно застыли в воздухе в ожидании возможности вернуться. — Ты хоть представляешь, что бы было если б я об этом тогда узнал? — Ты бы оторвал мне голову, — со знанием дела ответил Ал, но Шен отмахнулся. — Это само собой! А еще мы бы пошли по ложному следу, пытаясь исцелить его от действия пилюли, и потеряли бы время! А если бы она и правда работала? Что тогда? Ал в который раз за этот вечер опустил глаза. — У меня нет ответов на твои вопросы. Учитель, ты знаешь, каким я был тогда упрямым. Я не могу изменить своих поступков. Но я прошу тебя поверить, что больше никогда не совершу такого. Непослушные руки сами потянулись к подолу одежд Шена, но Ал вовремя отдернул их. Шен повернулся спиной, его голос звучал сухо: — Что-нибудь еще? Подумав, что самый страшный рубеж уже пройден, Ал заговорил. Он говорил долго, неприкрыто выкладывая все, что только мог припомнить, то и дело путаясь, смущаясь и совсем не заморачиваясь с тем, чтобы излагать все это в хронологическом порядке. Он рассказал, как подкидывал змею, чтобы потом «защитить» Шена, как согласился с Аннис отправить его вслед за Риту при помощи печати, как притворялся замерзшим, чтобы Шен позаботился о нем и о много чем еще. Сам же старейшина все это время стоял неподвижно, никак не выказав эмоций ровно до тех пор, пока Ал не дошел до того, как пытался стать сильнее при помощи печати по совету таинственного голоса, который, — Кто бы мог подумать?! — в итоге оказался Админом. При упоминании своего ненавистного врага Шен все же обернулся, наклонился и отвесил Алу оплеуху, потом задумчиво замер на мгновение и, после коротких раздумий, отвесил еще одну. Ал попытался протестовать, но Шен схватил его за щеку и потянул вверх, вынуждая подняться. Как только ученик выровнялся, Шен начал свою тираду: — Да ты хоть знаешь, как интересно мне было, когда я спросил у системы, где ты, а она мне ответила, что ты в процессе не то подрыва школы, не то самовыпила?! Я думал, это вы с Риту развлекаетесь! Поутаскивали из песенника печати в поисках быстрой силы! — Ну, этфа мне и обефали, — смущенно буркнул Ал. Щека, все еще зажатая в тисках, не позволяла нормально говорить. — Вот как? — с деланным добродушием спросил Шен и потянул уже за обе щеки. — Сильным стать, как же. А то, что он тебя в процессе из тела выселит, он не упоминал? Что бы я делал, если бы он захватил твое тело, а ты бы стал бесплотным духом? Копившееся прежде в груди раздражение давит на разум, Шен очень старается не давать ему выход, но перед глазами тут же предстают все ужасающие сценарии, что он рисовал в голове прежде. Осознание того, что из-за одной единственной глупости, невнимательности все, чего они добились могло рухнуть так просто. Странное чувство охватило его, чувство вслепую пройденного мостика над бездной. Система была права, он действительно везучий. А он, дурак, не верил, ворчал и жаловался. Руки ослабли, и он отпустил раскрасневшиеся щеки Ала. В голове закружилось, он даже пошатнулся и был пойман под локоть услужливой рукой. Пелена гнева спала с глаз, стоило ему вновь увидеть зареванное раскрасневшееся лицо. Ал Луар подрос за время их приключений, он стал настоящим красавцем, чего таить, но в глазах Шена сейчас отчетливо стоял образ мальчишки, что забрался на дерево, скрываясь от тигра. Его хотелось обнять и защитить, но вместе с тем Шен больше не испытывал той вечной недоверчивой настороженности, которую всегда ощущал рядом с ним: «что на этот раз выкинет?», теперь он мог положиться на этого раненного им самим, еще только подрастающего, но уже во многом взрослого человека. Старейшина извернулся, чтобы заключить ученика в объятья. — Я прощаю. Пусть это больше не гложет тебя. А ты простишь меня? Ал облегченно выдохнул, а после отстранился и как-то слишком возмущенно произнес: — Прощать? Тебя? Да ты смеешься надо мной! Мне не за что тебя прощать! Это должно было обнадеживать, но на деле это просто смутило Шена. Было бы проще, если бы Ал просто сказал «прощаю», не заставляя его перечислять, за что именно он собственно прощает, но, видимо, это была ночь откровений. И так, наверное, было честнее. — Да неужели, — Шен позволил проникнуть в голос непринужденному лукавству, — раньше мне казалось, что у ученика достаточно претензий к этому мастеру. Ал упрямо потупился, всем своим видом выражая раскаяние. — И ты был прав, — Ал недоверчиво поднял глаза, словно спрашивая Шена, что он, черт возьми, несет. — Прав отчасти, ты во многом вел себя неподобающе, но это я — тот, кто тебе это позволял. Все время сбивал тебя с толку, не подавая пример, не объяснял, что правильно, а что нет. Отталкивал от себя, если ты ошибался. — Вместо того, чтобы выдрать? — попытался пошутить Ал, но вышло как-то не очень. Его стыдил тот факт, что он был согласен с теми обвинениями, что приписал себе Шен, прекрасно понимая, любой другой учитель не счел бы даже нужным волноваться о таких мелочах. В глубине души он испытывал обиду даже несмотря на то, что любил, и вместе с тем чувствовал себя не в праве ни на привязанность, ни на детские обиды. — Да, — подозрительно серьезно ответил Шен, и, если бы не озорство в глубине сияющих глаз, Ал бы поверил. — И вообще, не перебивай, я тут каюсь, вообще-то! О чем я? Ах, да, я позволял тебе рисковать жизнью! — Ал попытался возразить, но старейшина предупредительно поднял палец. — Временами я делал так, потому что знал, что с тобой не могло произойти ничего опасного. Потому и позволил тебе пройти сквозь в огонь в гробнице и много чего еще. Я не мог сказать тогда и не все смогу объяснить теперь. Но из-за этого ты решил, что это нормально, вот так подставляться, и я потерял контроль над этим… Шен подхватил одну из ладоней Ала, где навсегда отпечатался след непробиваемого упрямства и бесконечной преданности. Этот глупый ребенок тянулся к нему, даже когда сам старейшина был слеп и опасен, когда он был равнодушен и груб, Ал Луар просто всегда продолжал следовать за ним, ошибаться и обжигаться об ошибки самого Шена. Большой палец аккуратно повторил узор шрама. Ал смотрел на учителя в немом обожании, он много раз твердил себе, что готов рисковать за него, хаотично бросал в огонь своей юношеской любви все новые и новые клятвы, пока не стал неспособным расплатиться. Обещал принижаться и потом оскорблялся этим, готов был умереть на этой выдуманной войне и жаждал, чтобы хоть кто-то дорожил его жизнью, словно она драгоценность. Как же он был слеп, у него уже очень давно был человек, который любил его, пусть даже не так, как желал бы Ал, и всегда пытался беречь. Вот только кое-что в словах Шена зацепило былые подозрения, раньше Ал собирался дождаться подходящего момента, чтобы спросить, но тот все никак не наступал, а предположения кормились обрывками необдуманных фраз и уж слишком неслучайных случайностей. Но обстановка все накалялась и накалялась, и Ал не осмелился тревожить Шена, но теперь другое время и раз уж тот сам обмолвился… — Шен, что значит «главный герой»? И почему вы с Админом так называли меня? Это ведь значит что-то важное, я прав? Шен устало выдохнул: — Ал, скажу честно, сейчас я не потяну этот разговор, но, если кратко, то да, ты прав, статус главного героя давал тебе некоторый запас везения. Поэтому, собственно, Админ и пытался захватить твое тело. Но я все равно не должен был позволять тебе рисковать собой под этим предлогом. Как показала жизнь, не так уж ты и неуязвим. Так что не вздумай аргументировать этим любые выходки, связанные с риском… — Но я не… — Ты не закрывал меня от стрел? Не лез один в гробницу, в которую даже старейшины ходят по трое? Так, ладно, я не собираюсь тебя винить, просто говорю, чтобы ты был осторожней. И, вообще, я извиняюсь тут как бы. Ты меня простишь уже или нет? Ал, от чувств забывший, как дышать, только кивнул, но потом, спохватившись, выдавил: — Да. Шен облегченно выдохнул, как будто на этот вопрос мог существовать другой ответ. Как будто не они все время так тянулись к примирению, но все равно избегали разговора о ранах, что нанесли друг другу. Он сам давно простил Ала за все, что знал и о чем догадывался, и надеялся, что тот поступит также, но только слова расставили все по местам. Предрассветное зарево стало неожиданностью. Надо же, они проговорили целую ночь. И если Шен хоть что-то понимал в хороших приметах, зарево на горизонте было одним из них. Он наконец отпустил Ала Луара из объятий, и в этом не было ни капли былой неловкости, лишь облегчение. — Мы так много говорили друг другу раньше, — проговорил Шен в своей философской манере, — но только этих извинений оказалось достаточно.