Из бесконечности в бесконечность

Если бы Уитли был человеком, его бы давно стошнило всем, что вообще есть в организме. Космос холодный — холоднее, чем Центр Релаксации, холоднее, чем голубая пропасть в Комплексе под ногами, холоднее даже, чем его железное тело. Не передать словами этот леденящий механическую душу холод, который пробирает до последнего провода, до самой крайней микросхемы, до самого вшивого процессора, который ещё работает. В космосе нет гравитации — на Луне она есть хоть в каком-то виде, а здесь ноль, полное отсутствие, бесконечное падение вникуда, где пол и потолок это понятия без сути и смысла. Стабилизаторы давно вышли из строя, стробоскоп сбоит так, что внутри него можно дискотеку устраивать и никто ничего бы не понял, опорные поршни давно уже не работают, замерев в вечном недо-развороте. Он падает, и падает, и падает. И падение это — без конца, без начала, просто действие, зацикленная петля. Сейчас он падает физически — но тогда, в Комплексе, он падал морально. Со своей высоты Смотрителя Центра Релаксации до Главного Модуля Мейнфрейма, со свистом и ускорением, пролетел весь этот путь без тормозов и малейшего сомнения, даже не врезался ни во что. Как сделал шаг в обрыв, добровольный причём, так всё, кометой через атмосферу прорвался, умудрившись не сгореть при этом, пробил собою дно и полетел дальше, в эту мутную, тёмную пучину окончательного краха. Идиот, да? Слишком ласково для такого, как он. А ведь она пыталась поймать его. Во всех смыслах, какая ирония — и портальной пушкой, и тогда, в центральной камере, и даже тогда, когда его в космос засасывало. Пыталась поймать морально, удержать рядом с собой, остановить это падение, вернуть на орбиту адекватности — но куда там. Снижение Интеллекта. Своего, похоже. Он с самого начала был повреждён — иначе почему отчёт в той финальной битве, когда к нему присоединили Факта, начался не с 25 процентов, а с 50? Он равно так же сломан, как и та гора дефектных модулей, просто оказался способен замаскировать этот факт под лавиной своей болтовни. Космос бесконечен. Равно как и пропасть, в которой он теперь болтается. Тошнота давно уже поселилась где-то во внутренностях, мерзкое, эфемерное чувство, которое не прогнать ничем, даже спящим режимом. Его микросхемы и провода замёрзли, смазка потрескалась и рассыпалась трухой, он не может совершить ни малейшего движения, закованный во власть абсолютного нуля по всем фронтам. И, тем не менее, центральный процессор ещё держится, обрабатывает последние пару суток жизни, анализирует и даёт ему почитать выводы на блюдечке с голубой каёмочкой, мол, вот, товарищ, получите и распишитесь, всё в лучшем виде сделано. Он давно уже не видит — визор треснул, что-то внутри закоротило, а потом он неудачно повернулся к Солнцу и сжёг себе линзу где-то внутри. Темнота теперь вечный спутник, не то чтобы в космосе было на что смотреть, кроме Солнца, Земли, Луны и звёздной карты вокруг. Он не модуль Космоса, его подобное в восторг не приводит и лучше уж темнота, чем это. Чем бесконечное напоминание о собственных ошибках и провалах — он ведь даже не знает, жива ли испытуемая! Она может как быть живой, так и не быть, вот он, парадокс. Космос, даже кратковременный, даром не пройдёт для неё, но её успели втащить, а что, если не успели… Так много вариантов, ни на один из которых нет ответа. Нет ответа ни у его процессора, ни у канала связи с Комплексом, который оказался обрублен не только космосом, но и правами администратора — видимо, чтобы эфир не засорял. Ему нечем, голосовая коробка умерла самая первая, когда динамик замёрз и треснул по основанию, а тонкая мембрана осыпалась внутрь корпуса мелким крошевом. Он падает и падает, и бесконечность радостно приветствует его, распахивая объятия. Ему кажется, что он никуда не движется, застыл на месте, словно в стагнации, но тошнота никуда не исчезает и падение продолжается, прерывая краткий момент паузы и возобновляя непрерывный цикл. Он будет падать, пока от него не остаётся даже крохотной пылинки. И даже тогда он вряд ли обретёт покой. Его поймали в моменте, заперли в нём, и растянули момент на всю его жизнь, так, чтобы даже смерть не стала окончанием этого бесконечного падения. К чувству невесомости можно привыкнуть. К тошноте — тоже. К чему привыкнуть нельзя никак, это к тому, как стремительно мимо тебя проносятся события. Вот ты здесь, а вот ты уже здесь — казалось бы, только моргнул. — Что? Ты все еще жива? Ты издеваешься, да?! Ты смеешься надо мной! Ну, так вот, я тут все контролирую. И я понятия не имею, как тут все починить. — Пусти! Пусти! Я еще подключен. Я могу втянуть себя. Я еще могу все починить! Когда ты падаешь, все проблемы отходят на второй план. Кроме одной — ты уже падаешь. С ним всё равно наоборот.