Ночью здесь холодно, да?

      Он снова вернулся в Поэну. Именно здесь ему было лучше, ведь это место стало чуть ли не единственным пристанищем, где можно было прилично, даже более чем, существовать, если бы не несколько, то ли живых, то ли мёртвых, то ли находящихся между двух миров обстоятельств - Тени. Смутного контура силуэты, мелькающие во взгляде, замечаемые лишь периферическим зрением в тёмных уголках зданий, в отражении глаз других людей, даже в зеркальном отражающем стекле порой проскальзывает чья-то кристально белая, нездорово-хищная улыбка. Вылазка в Эрессию не то, что не дала плодов, она их принесла даже в большем количестве, только нежеланные, скорее те, что задают множество вопросов, а ответов словно и не дают они вовсе; голову заполняет недопонимание, даже своеобразный страх. Навязчивые мысли стали с завидной регулярностью посещать его голову: «А человек ли я вообще? Почему мой мозг мёртв, я же жив, вроде...» — смотря растерянным, почти по-детски напуганным взглядом в зеркало, пронизывающим душу сквозь чёрные линзы очков. Притрагиваясь к собственному лицу, сострагивая грустную гримасу и находя в себе всё больше и больше каких-то абстрактных, невесомых настолько, что бросались в глаза исключительно при рассмотрении в лупу, отличий от обычного человека. Порой, просто полупрозрачное отражение в окне, что появляется из-за игры света, является толчком к нервному тику и неловкому, даже в каком-то смысле наполненному звериным страхом, движению взгляда в другую сторону, лишь бы не смотреть в перспективу невозможности собственной жизни.       С концентрацией внимания Эо был неотъемлемо прав — после похода Ло правда ловил за собой некое апатичное поведение во всяком любом движении и даже в полном состоянии спокойствия существовали свои изъяны: пропуск отдельных фраз сквозь слух, стеклянно-пустой взгляд в некую точку, которой не существует. Иногда он игнорировал прямой, лёгкий вопрос, задумывался над ним, будто это был не рутинный, повседневный интерес, а величайший, требующий продуманного ответа.       — Я в норме, — приговаривал себе под нос мироходец, поглаживая рукой мех, пришитый к кожаной куртке, отсвечивающий светлым, но удивительно грязным жёлтым, или поправляя сползшие от пота очки. Иной раз мелко, болезненно царапая себя за шею короткими ноготками — просто плохо сплю последнее время, ничего такого особенного. ***       Формально, ночи здесь не существует как таковой, но правда есть тот отрезок здешнего времени, когда шум с площади как ветром сдувает, фонарный свет схож с лунным, а тишина накрывает оглушительным звоном. Давит, не очень приятно.       Скромная комната вполне мило, уютно обставлена. Недурно обшиты золотыми кружевами ткани штор. Тумбы, забитые под завязку таким образом, что не закрываются без лишних манипуляций с содержимым. Книжные полки, забитые разной литературой — мечта любого любителя тайников, покуда между ними можно было спрятать любой, не нужный для публики документ, пока кто-либо не решит заглянуть, лишний раз покритиковать. Несколько подтёкших восковых свечей стояли на столе, освещая уголки, обдавая каждый изгиб пространства слабым, тусклым, в какой-то степени приносящим боль мерцающим светом. Какая это ночь...       — Как же я устал... — с малой долей раздражения в голосе он перевернулся на спину. Руки сами потянулись протереть глаза, что навешивались неведомым грузом на тело вместе с усталостью, сонливостью. Он не хочет видеть эти кошмары, невероятно тошнит от них. Надавив фалангами на закрытые веки, медленно протёр их. Который час он пытается во сне увидеть хоть что-то, кроме этой проклятой башни? Положив на лицо руку, погрузился в мнимую темноту. Ничего не видно, пока что и не слышно — благодать, дарованная явно чем-то свыше, раз в эту ночь он имеет возможность просто полежать в тишине, улавливая краем уха треск свечи, своё сердцебиение, дыхание и лёгкие постукивания о деревянную кровать костяшками пальцев. Сейчас он не был ничем занят, просто отключив голову, мысли, восприятие окружения в целом: коли пока есть возможность — почему не воспользоваться и перестать воспринимать действительность? Это приятно. Это радует душу. Такое невесомое эйфорическое ощущение было только при виде его улыбки. Как же хотелось в некоторые моменты заплести ему волосы, ведь те иногда небрежно торчали прядями поверх резинок, запутываясь в маленькие узелки, а с передних они часто сползали. Ах, а их цвет! Чего только стоит свет, теплотой своей способный заставить растаять даже самого холодного на характер человека, падающий на них, показывающий по-новому играющий оттенок белого, радующий глаз и "чувство прекрасного". Они казались такими тусклыми на фоне его резинок, сменявшихся на пару с его образом.       Рука переместилась на грудь. Полный спокойствием, почти умиротворённо-пустой взгляд тёмно-карих глаз сверлил потолок. Перед каким-то импульсивным поступком не помешало бы и подумать немного, верно? Зажав между пальцами шнурок, чуть выше узла, раздумья с головой накрыли, давая волю воображению.       — Надеюсь, он ещё в «Искре». — вставая с кровати, сипло, по-старчески, прохрипел мироходец, выискивая куртку. Прокашлявшись в кулак, Ло накинул её на свои плечи. Тихонько выйдя на улицу, быстро осмотревшись по сторонам, парень вставил ключ в скважину.       — Ты не смог тогда, думаешь, что сможешь всё исправить сейчас? Будучи мёртвым. — противный, скрипящий, до жути навязчивый, манящий согласиться голос прозвучал будто за спиной. Словно голыми костяшками пальцев провели по позвоночнику сквозь кожу, создавая неприятный звук, обдавая скорбящим из-за безнадёжности морозом.       — Уйди... — выразил тихий-тихий протест. Быть пленником собственного сознания — прискорбное зрелище.       — Ты их бро-о-осил. Ты оставил их умира-ать... — подхватил мысль другой, рокочущий, сладко-приторный звериный рык. В один момент случился гул из сливающихся в невыносимую какофонию усмешек, упрёков, смеха. Будто простых напоминаний было мало.       — Прекратите... — бесполезно. Рука всё ещё лежала на ключе, медленно поворачивая, противясь желанию всё бросить, пытаясь сохранить остатки рассудка.       — Так не лучше будет умереть?       Больно ударившись об угол, он сорвался с места, словно рычаг потянули и ноги с цепей слетели. Лололошка бежал, запыхаясь, ударяясь о всевозможные преграды почти каждой стороной тела. Он совершал побег от собственных навязчивых мыслей, от теней. Не слышать их проклятый зов. Зрение не успевало сфокусироваться на одном, как уже виднелось другое. Отвратительно мутило, всё кружилось, вертелось ворохом. Он не успел подстроиться под ступеньки лестницы. Громкий вскрик сменился ярым шипением.       — Как больно... — резко закрыв глаза, Ло валялся на асфальте, потирая голову. Приложился он хорошо, конечно. В видимой темноте гуляли разноцветные пятна, искорки. Приоткрыв веки, юноша огляделся — он почти в нужном месте. Резкая боль пронзила плечо с коленом, будто вот только сейчас мозг очнулся и согнал адреналин с крови, возвращая ощущение реального мира и времени. Нервно вздохнув, голос перешёл в безмолвный скулёж. Сделав такой же прерывистый выдох, слух уловил скрип металлических петель.        — Твою ж!.. — мужчина настолько резко отреагировал, что дверь стукнула прилежащую стену с громким стуком — Лололошка, всё нормально?        — Не очень, я бы сказал. — поднимая голову выше, проговорил парень, как вдруг его подхватили чужие руки. Вышло так, что вторая оказалась на талии, сжав её. Встав на колени, Ло медленно поднялся, хоть и хромая, но стараясь держаться ногами на асфальте.        — Ло, мать твою, кто тебя так? Почему не звал никого? — засыпал вопросами, Сан-Фран старался удержать крепко-сложенного юношу — Какого чёрта ты ночером вообще гуляешь?       — Здесь нет ночи, Сан-Фран. — пропустив мимо ушей остальные вопросы, он усмехнулся, выдавив лёгкую улыбку.       — Ты хоть понимаешь, что сейчас с тобой? Я уверен, что помимо разбитых в кровь колена и плеча — ты и головой знатно ударился! — причитал Фран, пока затаскивал друга в магазин, закрывая его — Тебе повезло, что я крик услышал, а то валялся бы ты...       — Сан-Фран, у Вас есть чай? — перебив собеседника, контрабандист с долей надежды в голосе — травяной желательно...       — Вы посмотрите на него! Приложился головой, разбил колено в кровь, где-то ещё умудрился расцарапать плечо, но при этом думает исключительно о том, чтобы выпить! — восклицал торговец, агрессивно закрывая дверь на ключ. В ответ послышалась лишь сдавленная усмешка.       — Ты так говоришь, будто я с порога прошу у тебя что-то спиртное, а не простой чай, — приложив руку к горящему плечу, она тут же одёрнулась. Подцепив мех вместе с кожаной подкладкой, юноша почти женскою изящностью аккуратно стягивал с себя куртку, покуда не одно ранение было на руках, колющее при прикосновении. Контрабандист тише добавил, пока складывал её — ну или немного иную траву.       — Тебя только чай сейчас интересует? — с неким упрёком выкрикнул Фран, приближаясь к стойке.       — Нет, мне ещё нужна, как минимум, аптечка и твои восклицания насчёт моей лояльности к своему здоровью. — он положил на рядом стоящий стол куртку, по-прежнему стоя рядом, легко пошатываясь. Всякому известно, что юмор помогает справляться с ситуацией лучше, хоть и не всегда уместно. Так было, однако, со всем к чему Лололошка как-либо относился напрямую как действующее лицо и при этом присутствовал кто-то иной рядом: друг, близкий, просто незнакомец — это приносит лёгкое облегчение. Маг начал театрально, драматично, вздыхать от нахлынувшего возмущения, не имея воли что-то сказать против, ведь ударили по самому больному — по правде. Глаз стал немного подёргиваться.       — Всё же, есть у Вас чай?       — Да есть-есть, падальщик. — выдавил с себя некое оскорбление более тихим тоном. Торговец бегом подошёл ко входу для сотрудников, выискивая нужный ключ в связке. Стукнув дверью о стену, он с некой агрессивностью поставил со скрипом стул — Усаживайся, сейчас всё принесу. Могу угадать, тебе ромашковый?       — Мысли читаете, Сан-Фран. — располагая его под себя, Лололошка положил разбитую ногу на вторую, затягивая ткань выше кровавых ошмётков кожи. Тихо шикнув, юноша убрал руки — Всё же, лучше сначала аптечку принести бы...       — Да-да, секунду. — с сарказмом выпалил Сан, быстро вбежав в служебное помещение.       Ноющая боль пылала в разных местах, будто изнутри. Голова вовсе казалась полым бруском дерева на тонкой палке-шее. Впивалась она иголками; толстыми, специально заточенными, железными. Положив руку на неё, пальцами массировал висок, подбирая пряди. Стараясь особо не двигаться. Скрип двери и на прилавок, с неким лёгким стуком, приземлился белый чемоданчик на пластиковых застёжках. Протянув руку, подцепив фалангами аптечку, парень с неимоверным усилием открыл обе. Выглядев оттуда мутный, по большей части наполненный пузырёк, начиная рассматривать, вертеть его в покалывающих руках. Из открытого проёма выглянула часть чужого лица, а белые волосы сползли на лицо со спешки.       — Тебе чай с чем? Сколько чего? — быстро протараторив, мужчина посмотрел в чужие глаза. Чернушно пустые, будто они существовали отдельно от сознания, затягиваясь полупрозрачной пеленой поверх.       — Ромашковый бы... — тихо, по слогам, не раскрывая губ проговорил себе под нос.       — Если найду. Только тебе бы покрепче чего, не согласен? — стоя в проходе, заправив руки за спину. Засмеявшись, контрабандист с перерывом ответил.       — Ну, если есть коньяк, то можешь на глазок пару капель налить, я особо против не буду.       — О, Святые, в моём магазине алкоголик! — драматично вскинул руки к верху, большими двумя шагами зашёл в своеобразную кладовку, шумя стуком стёкол, дерева, может там лежало и что-то металлическое.       — Хэй! Я бы поспорил, кто есть, кто! — выкрикнув на «веселе», сквозь смех, Ло достал из маленького пластикового отсека аптечки сложенный моток марли, отмотав небольшой кусочек и положил рядом с чемоданчиком. Вынув оттуда же кусок ватки, оторвав небольшую часть, он приложил к открытому пузырьку, понемногу переворачивая его. Легко, изящно и бесшумно поставил маленький бутыль со спиртом на прилавок. Тонкой невидной, будто возвышающиеся струёй, запах всё гуще ощущался в носу едким, сладко-приятным ощущением больничного кабинета, такого, что врезался в память своим спокойствием.       Что-то вонзилось в сердце тонкой иглой, таким же едким ощущением. Словно этот запах, почти как по сигналу, спровоцировал утерянное в самых страшных тёмных углах памяти. По всей разумной логике, боль должна быть больше моральной, но всегда отражается и на физическом состоянии. Разъярённый зверь, поглощённый тьмой, мраморными, заточенными опытом клыками вгрызался в мозг, в «Искру». Сжав в области груди белую кофту, Ло, болезненно дёргаясь, медленно складываясь карточным домиком, как плохо работающий механизм. Делая по одному маленькому, неощущаемому вдоху, не позволяя себе выдохнуть, ступенчато беря в лёгкие больше воздуха. Эта игла начала постепенно выходить, уступая место лёгкому покалыванию рук, более ровному дыханию, хоть и с явно заметно-слышимой дрожью. Его ОМП в последнее время доставляла ему только неприятности: благодаря прерванному процессу калькуляции Эрессия поддалась через ментальную боль, косые взгляды за спину и недопонимающим взглядом, когда чужая, внятная речь превращалась в неразборчивые буквы, непонятный бред. Конечно, это не первый раз, когда он бросал нервный взгляд в невнятную точку: шорох лежащей листвы, колыхающиеся травы, хруст лёгких ветвей, позади лежащих или кто-то иногда словно специально сзади подкрадётся и крикнет его имя, а если уж так случилось, что назвали полную его форму — быстробегающие мурашки проходились табуном по спине, выпирающим плечам, да порой и на глазах одни виднелись бы, если бы не покрывающие их очки, казалось что специально не дыша для проявления особого какого-то эффекта неловкости, насторожённости.       Дыхание вошло в приемлемую норму, хотя и общее состояние оставляло желать гораздо более лучшего представления. Что-то внутри не позволяло рассказать о том, какое зрелище предстало в Видомнии, какое знание получил о себе от Седрика. Возможно, он боялся недопонимания, как и любой неуверенный человек, которое возникло сразу в начале познания сути этого общества: Эо изначально даже не воспринял в нём человека…Да и сам Лололошка, пожалуй, не знал, как с точной определённостью к этому факту относиться, ведь это напрямую и непосредственно касается его, потому что благодаря этому он живёт на этом свете, (не особо белом, по всей сути). Мозг уловил звук — свист воздуха, выходящий из чайника. Он слышался приглушённо за закрытой дверью, поэтому, наверно, не с первого раза удалось различить источник, в относительно большей мере, особенно на фоне происходящего ранее, облегчающего звука из реальной жизни. Настолько облегчающего, обнадёживающего по той части, которая своей сутью является окончанием бури, что мозг отчаянно хватался за него, считая умиротворяющим, как любое щебетание птиц по утрам, что рука, откровенно, зажила собственной жизнью. Последствия этой жизни были замечены почти сразу, как взор обратился на фаланги пальцев: кровь стекала тёмными алыми струями по ним, по ладони, а скорее всего уже и на полу образовалось несколько влажных капель. На тыльной стороне отчётливо виднелись бордовые разводы. На краю образовался сгусток.       — Чёрт… — осматривая стол в поисках заранее подготовленных предметов — найден был только моток мягкой ваты и брошенная связка марли, хотя, та была уже обнаружена на полу по которой растеклась одна из капель, словно как прекрасная медовая акварель от большого количества воды растекается по плотному, художественному холсту. Мысленно корить самого себя за определённую неряшливость после своеобразного «прихода» — порядком надоело, поэтому сдерживая почти отчаянный порыв что-то прорычать себе под нос, юноша нагнулся. Боковым зрением, он подметил своё разодранное, кровоточащее колено. Хотя, если не во всю, длину текла скудными раздельными ручейками. Вытянув ногу таким образом, чтобы можно было спокойно, сгорбившись конечно, можно было совершить несколько оборотов вокруг колена, испачканный конец приложил к задней стороне, чтобы видно не было, и начал покрывать рану слоями марли, пачкая почти каждый из них. Дверь слабо приоткрылась, поскрипывая петлями. Подтолкнув дверь вперёд носком ноги, Сан-Фран медленно, по-кошачьи крадучись вошёл в комнату, держа в обеих руках кружки, с которых густоватым столбом, рассеиваясь, сгибаясь против направления шага. Поставив рядом с Ло обе кружки, Фран трусцой вбежал обратно. Из прохода он взял ещё один стул и со скрипом поставил его спинкой к лику юноши. Сев лицом к контрабандисту, положив руки на верхнюю деревянную перекладину, после на них же уложив свою голову.       — Ну-с, рассказывай, — немного громким голосом начал маг — как тебя угораздило так пораниться — продолжил он малость тише, вытянув ладонь из-под головы и показал на собеседника — ещё и знатно приложился головой. — Лололошка, будто его заставили это сделать, провёл кончиками пальцев вокруг веска.       — Ничего особенного… — полушёпотом пробубнил себе под нос юноша, рассматривая кровавые разводы — наверно, кошмары мучают…       — Вместе с травмоопасным лунатизмом? — саркастично добавил торговец, немного кивнув, указав глазами на перебинтованное колено — Я подозревал, что явление это опасное, но не до такой же степени! — Фран резко выпрямился, всплеснув руками вверх, чуть задев склянку на полке.       — Вроде, тут жаловаться должен я… — с улыбкой добавил Ло, сложив брови домиком. На пару мгновений повисла неловкая тишина. Мужчина как статуя застыл в небольшом смятении, казалось, даже не дыша. Возможно, мысленно он жаловался, бранился от небольшой, но уместной наглости. Контрабандист также сидел смирно, иногда поглядывая на кружки с остывающим чаем. Хочется на это смотреть вечно. Маг опустил руки, глубоко выдохнув, прикрыв глаза.       — Ло, слушай, — тихо начал он — я не особо силён в словесной поддержке, но выслушать могу ведь. — театрально приложив руку к груди, торговец сродню тихому, материнскому тону так и уверял всем своим видом о желании помочь своим способом. Он состроил такую гримасу, что у любого человека бы, наверно, сердце сжалось. Кажется, как такому, с виду, хорошему мужчине не поплакаться в плечо, если же он сам просит?       — Это слишком личное… — отвернув голову в сторону полок с различным товаром: банки, наполненные травами различных сортов. Рядом лежало что-то металлическое, похожее на изящное украшение, что следовало бы держать явно непросто на полке, где пыль собиралась — он их рассматривал так, будто каждый тёплого цвета блик смог дать ему точный ответ для собеседника — Хотел бы просто посидеть с тобой в тишине.       — Я не очень люблю настаивать, знаешь, но я же вижу, что с тобой не всё в порядке. — смотря молящим взглядом, вылавливая те мгновения первого рычага, который мог бы заставить говорить итак достаточно молчаливого контрабандиста. Взгляд паренька метался то на Франа, то снова на полки, то опускал взгляд в пол, прикрывая веки — и я постараюсь помочь.       — Если действительно хочешь помочь, то просто замолчи! — он почти готов наброситься, если ещё одно малое движение будет произведено, клыки те чешутся, меч в грудь будет обеспечен.       — Хей-хей, тише, Ло… — показав тыльную сторону ладоней, показывая всем видом, что беспомощен, оступился, признал свою ошибку и желает помилования. Немного вжав голову в тело, маг заметно (что закономерно в данной ситуации, по факту, возникшей по абсолютному недопонимаю) начинал нервничать, отдаляясь не только физически — как пожелаешь, я замолчу.       — И-извините, Сан-Фран… — оторопев от собственных слов, от необоснованного гнева, даже пустотный взгляд переменился на беспокойство, какое только может появиться только при помощи неподдельного страха — я зря накричал, извините…       — Да ладно, — с нервным смешком начал торговец — мне тоже не следовало как-то вмешиваться в твою личную жизнь… — тихо пробубнив, он немного повернул голову, скрывая волосами часть шеи. Положив руку на неё, она скрылась под волосами. Словно в раздумьях он провёл пальцами по задней её стороне — справедливости ради, ты ведь про мою тоже ничего не знаешь…       Молчание нависло то ли грузом, то ли неким облегчением для них обоих. Никто ничего не говорил лишнего, хотя, в том числе, наверно, и нужного, пожалуй, в одинаковой мере. Фран, слегка шумно выдохнув, с плавной элегантностью встал со стула, расположил его так, что теперь спинка упиралась в полку, а сидя прямо, было видно всё остальное помещение. Выходило так, что Лололошка смотрел ему в плечо. Первую кружку он выпил чуть больше чем за один залп и просто вертел её в руках. По какой-то причине стало то ли зябко, то ли холодно, а может это накладывалось друг на друга, создавая противное, неприятное ощущение окружающей действительности.       — Вторую кружку я тоже тебе налил, Ло. — прямого ответа не последовало от юноши: он просто смотрел тёмное дно стакана.       — Ночью здесь холодно, да?       — Что? — на краткое время оторопев, кажется прекратив дышать мгновение, Фран резко повернул голову в сторону парня, маг с нескрываемым удивлением вскинул брови, малость оставшись в небольшом напряжении от внезапно заданного вопроса. Посмотрел он таким взглядом, каким смотрят исключительно на что-то диковинное. Нервно усмехнувшись, мужчина как-то громко ответил — ну ты и актёр, Ло.       — Ну, Фран, — голосе чувствовалась зажатость, стеснение — давай на секунду представим, что это обыкновенный мир, который точно не существует меж двух огней — такая лёгкая и непринуждённая улыбка, какая возникает, когда осознанно человек говорит, разъясняет какую-нибудь абсолютно абсурдную вещь, пытаясь сохранять невозмутимое лицо: создать впечатление прекрасной уверенности, что придаёт ещё большей комичности ситуации — ха, но на самом деле мне правда холодновато. — почти с щенячьими глазами украдкой посматривал на сложенную куртку. Хотелось бы надеть её, да только там, где ткань прилегала к локтям, порвана была. Впрочем, такой же примерно разрыв лоскутов присутствовал около колен.       — Твою куртку зашивать надо. Давай пока чай налью. — выпрямив спину, словно прилежный слушатель, сложив ладони друг на друга.       — Если ещё есть. — приняв просьбу, маг молча встал, отодвинул стул спинкой в упор к полкам. Нагнувшись над юношей, вышло так, что его грудь оказалась почти перед лицом контрабандиста.       — Сан-Фран, можете чуть ниже нагнуться? — и вот он снова обращается на «вы». Наверняка, для большинства такая склонность к столь неопределённому обращению тождественно проявлению уважения, но чаще оказывается, что это обращение ставит в оцепенение от своеобразной неловкости. Особенно это остро ощущается, когда вы, вроде как, давние знакомые, друзья почти. Собственно, как и сейчас, Сан-Фран сначала еле-видимо вздрогнул, прежде чем неосознанно и правда нагнуться. В самом деле, как кто-то смел отказывать такому миловидному мальчику, тем более в том случае, когда он так вежливо, ласково просит…       Поставив кружки, мужчина завёл одну из рук за спину, а вторым локтем опёрся на стол, чтобы сильно не трястись на весу.       — Ну, а тебе, собственно, зачем… — В этот момент, прервав весь рой мыслей в голове, все предположения о том, по какой причине он попросил его сделать это, Лололошка быстро, но с относительной нежностью, взял за волосы и прильнул губами к нему, затянув растерявшегося в поцелуй. С небольшим напором, он проник языком, лизнул нёбо, воспользовавшись тем, что он начал разговаривать. Сильно опешив от такого действия, даже дёрнувшись, Фран не заметил, как положил руку на бедро собеседника, прижав к стулу. Почти всем весом навалившись на контрабандиста, маг явно вошёл во вкус: положил вторую руку, обвив её вокруг шеи юноши; поставил ногу на край стула, взяв себе своеобразный контроль над движениями оппонента. Мужчина опустил руку с бедра к ягодицам, немного сжав их. Холод ушёл, остался от этого чувства только смутно-различимый призрак, заставляющий Ло по-собственнически вцепляться в талию. Обоим стало достаточно жарко, а чувствительности не занимать, каждое движение языком больше не приносило какой-либо неловкости – исключительно теплеющую чувственность. Отстранившись от лица, Сан-Фран криво выпрямился, ощутив мёртвую хватку чуть ли не на бёдрах. Пальцы впились не то что в одежду, а будто в кожу. Контрабандист сейчас выглядел похожим на маленького котёнка, который вцепиться во всё что угодно, лишь бы не перестать чувствовать тепло чужого тела.       — Сан-Фран, пусть это останется между мной и вами. — хрипловатым голосом прошептал Лололошка, ещё сильнее сжав ткань его мантии, как и его тело, еле слышимо шмыгнув носом. Это прозвучало больше как скромный чих всё того же кота.       — Ха-х, — бросив краткий смешок, почти не слышимый — как скажешь, новичок.