Как только он вернется

Светские разговоры расползались по одному из фешенебельных ресторанов Стамбульского исторического центра буквально ежесекундно. Девушки в вечерних нарядах, мужчины в тяжелых, хорошо стканных костюмах проходили в услужливо открытые двери, скидывали верхнюю одежду и ожидали, пока хостес оценит их своим надменным взглядом, и наконец проводит за столик, балуя своей улыбкой в надежде на хороший чек. В такие места редко заходят случайные люди. Обычно, большинство из них богатеи, так или иначе имеющие дела в высших кругах и знающие в лицо звезд глянца. У некоторых из них, как говорится, золотая ложечка во рту появилась с рождения. У других — тяжко нажитое состояние, по крайней мере, все его так описывают, и никогда не раскрывают своих темных дел. Здесь непременно подадут изысканное вино, а стейк точно прожарят до нужного уровня. Вы найдете в таких местах все: от устриц и крабов до батата уложенного на одну тарелку со спаржей. Впрочем, ровно так же вы сыщите здесь и людей, что ведут разговоры личные, незатейливо житейские, обсуждая свои обиды и проблемы, но надеясь, что место столь приватное, что слух не пойдет дальше официанта, который обязательно захочет погреть уши, когда принесет ведерко с сухим или полусухим или лишний раз подойдет спросить нужно ли что-то ещё. Так, опустив бокал с шампанским, сложив руки локтями на стол, она излишне вычурно улыбнулась своему собеседнику, уже заканчивая трапезу и надеясь закончить разговор. — Позволь напомнить мне о нашем уговоре. Мы не оформляем официальный развод, но более никогда не появляемся в жизни друг друга. Ты дальше живешь с накопленными долгами, я не даю твоей фамилии потонуть в грязи и мирно существую в своем кругу. Чернобровый мужчина расположился поудобней, косо ухмыляясь на одну щеку. — Ровно так, жизнь моя, если бы не одно «но»! Недолго думая, он достал из кармана телефон, на котором зорко красовался скриншот одной из желтушных статей. — Моя фамилия запятнана, да и надо же, запятнана примерным семьянином, который оставил свою интрижку с чадом на руках и пустыми ожиданиями! Нервы брали верх, а обстановка накалялась. Пресытость колкими диалогами сидела в горле и уже грозила обернуться воплем. Сглотнув слюну и выпрямившись, прикрывая глаза с присущей ей актерской игрой, Аланур следом нагнулась поближе к своему собеседнику, некоторое время любуясь фото. В голове успела проскользнуть и мысль о соблазне в ту ночь, и красоте выбранного кадра. Все при ней, все при ней: и образ, играющий под светом вспышек, и прическа, уложенная волосок к волоску, и главное — завороженный взгляд Зии, что не смог скрыться от камер. Да, авантюра удалась на славу! Итак, резко отодвигаясь назад, вновь в её руках оказался уже пустой фужер, что игриво прокручивался меж пальцев, а голос теперь гласил надменно, уверенно в своей правоте: — А ты всегда был ловок наводить справки, хорошая работа. Примчаться ко мне, — задумалась, — не знаю, уж, из какого пепелища ты взялся, — в ответ его улыбка стала шире, даже его смогла пробрать тоска по тонкому сарказму бывшей супруги, — только ради того, чтобы в очередной раз доказать, как сильно я могу ранить твое непомерное эго. — Кто бы говорил, жизнь моя. Могу просветить твою память ещё в нескольких моментах, — женщина опешила, на что он вытянул руку, манерно ей встряхнув. — Ничего-ничего, понимаю, тридцать лет прошло, разум нет-нет, да подводит. Этот мужчина, если так его можно назвать, захотел потешиться перед свадьбой, выбрав тебя, настолько вольную, что надеялся, ты не будешь сожалеть о паре месяцев в его объятиях. А когда подошло время — испарился, даже не задумываясь, что надо бы предохраняться, если не желаешь жить на две семьи. Что же случилось с тобой — юной и наивной? Ты пошла к его дому, просить милости и любви? Сама узнала, что он помолвлен? Ах, как жаль, что нет. Все твои капризы исполнил старый друг Орхан Талун. — Ох, да, что-то припоминается… Как жаль, что более другого я помню Орхана Талуна, что имел наглость взболтнуть моему любезному папочке о грядущем пополнении, и напеть песню, что ребенок от него. Может быть, и ты вспомнишь, почему дочери носят не твою фамилию? Я помогу. Отец не больно-то и хотел, чтобы я выходила за тебя замуж, как и нянчить внуков, но сильно желал, чтобы на старости его имя оставалось на слуху, а наследство миновало тебя или прочих мужчин, которые будут в моей жизни. Так что ещё раз скажу — не знаю, откуда ты такой прекрасный вывалился, может, с луны упал, но Орхан, жизнь моя, денег ты не получишь, ни от меня, ни от детей, которых оставил. — Кто сказал, что я здесь ради денег? Разве не может быть иных причин. — Окей, тогда и за счет платишь ты, — взяв клатч, она поднялась из-за стола, громкий щелчок пальцев обратил внимание официанта, а женщина лишь засверкала глазами, — Бай! — растянув гласную. Накидывая плащ, она вышла на улицу, что не была сегодня завалена людьми, толпами, мимо которых нет прохода. Только лишь морось служила этим блеклым переулкам? Отнюдь нет. — Спустя столько лет, откуда ты взялся?! Откуда ты взялся?! — проговорила, уже садясь в свою машину, громко хлопая дверцей. Как бы Аслы и Бесте не винили свою мать в распаде семьи, всей правды они никогда не знали, да и не должны были, как и присуще любым детям. Лишь к наступлению взрослой жизни, когда собственный дом ещё не кажется родным, а в родительском ребенок становится желанным гостем — тогда и подступаются к умам отроков всевозможные тайны, сплетни и истории, которые детский разум попросту предпочел исказить или забыть. Таков закон нынешней жизни, и в этот раз, вероятно, его не удастся переменить. Поэтому женщина с яростным сожалением ударяет кистями об руль, и посматривает на свое нахмуренное лицо в отражение зеркала заднего вида. И находя позади себя бывшего мужа, поворачивает ключ зажигания и нажимает на педаль газа. Наверное, джаз Америки шестидесятых — не лучший саундтрек к рассказу о столь бурной семейной жизни, но именно он играет в машине, что плавно встраивается в трафик стамбульских эстакад. Да и если начинать с первых нот их бытия, возможно, получится не столь плохо, как кажется. Пожалуй, это была одна из самых благополучных семей светского круга в начале нулевых годов. Аланур, уже начавшая свой путь в индустрии современного искусства, всегда сопровождалась своим благосклонным супругом, что прерывал важные совещания, срывал крупные сделки, только бы поприсутствовать на очередной выставке в недавно открывшейся галерее. Только начавший существование небоскреб «Каньон» притягивал к себе внимание всякого рода гостей, завлекая своими премиальными магазинами, дорогими ресторанами с кухней родом из Европы, но меж тем, приукрашивал свое звание изысканной галереей, собирающей в себе высшие сливки общества, в которых и выросли эти двое. Орхан — наследник одной из крупных фирм, занимающейся торговлей оборудования для звукозаписи и развитием собственного лейбла. Тогда, казалось, этого молодого человека, обладающего эффектной внешностью, непременно ждет успех. Контора подписывала один контракт за другим, выводя на сцену достойных артистов. А лицо бизнесмена теперь красовалось на множестве желтушных страниц с яркими заголовками, как юный продюсер умело захватывает в свои руки всю новейшую эстраду. Его всегда сопровождала жена: яркая, красивая, статная. Аланур выросла в семье, где не существовало понимания сватовства, не было традиции снимать обувь у входа. На стенах везде висели картины, играли дорогие пластинки на виниловом проигрывателе, а отец занимался, не сказать, что искусством, скорее — его торгом. Выставляя найденные роскоши, получал много денег, славившись своими домашними аукционами и изысканными произведениями, которые, впрочем, не всегда слыли оригиналами и подолгу пылились в старом подвале без какой-либо заботы. Так или иначе, люди эти были приближены к светской жизни. Повзрослев до того возраста, когда родители с гордостью представляют своих чад на собственных мероприятиях, они стали облачаться в изделия из дорогих тканей, укладывать волосы по последней моде и аристократично, насколько возможно для их возраста и воспитания, проплывать меж рядов шумно болтающих дам и кавалеров, что пришли в очередной раз побренчать бриллиантами и уставиться на скучнейшее представление в их жизни: как опять кто-то сорвет большой куш, или подумает так, урывая картину в стиле «Барокко» из-под носа другого толстосума. Или же на очередном органном концерте, где на сцену поднимается его организатор, поднимающий бокал игристого за благополучие собственной фирмы. Именно в подобной обстановке произошла их первая встреча. На очередном светском рауте, что проходил в арендованном зале на левом берегу Босфора, тогда показывали удивительную выставку, сопровождающуюся легким сплетением с музыкальным миром. Повсюду бродили напудренные утонченные женщины средних лет, статусным взглядом окидывая полотна, полные мужчины в строгих костюмах, с точно такой же скукой рассуждая о деталях созерцаемого. Среди всех посетителей было мало настоящих ценителей искусства, единицы только могли отличить оригинал, но значение это мало имело. Аланур, едва достигшая возраста совершеннолетия, мало разделяла все эти натянутые улыбки, приветствия с причмокиваем и предпочитала останавливаться подальше от столпотворений кошельков своего отца. — Вам тоже утончено скучно проводить вечер в подобной обстановке, мадам? — прозвучал голос позади нее. — Невероятно, вы правы, но ваш акцент выдает, что знаете вы только турецкий, да и маловероятно, что хорошо, — даже не обернулась на высокого, галантного молодого человека, что назойливо делал разбавить тоску её дня. — Вряд ли вы сможете меня развлечь. И все сегодня было не так: отец узнал о намерении остаться в танцевальной академии, учиться похабному, по его меркам, не то балету, не то канкану. Она же не желала становиться скучным экскурсоводом, что водит от одной статуэтки к другой, и не видела ничего прекрасного в ажурных золотых рамах, в которых висели изумительные истории ископаемой эпохи, и потому не видела своей учебы, как теперь не смешно, во Франции. Но сейчас она вынуждена стоять у одной из таких окантовок и ждать, пока родитель объявит о начале своего благотворительного аукциона. — Ох, как же вы поняли этого, даже не поворачиваясь ко мне лицом? Аланур развернулась в три четверти, слегка косясь на фигуру мужчины. — Ваши золотые часы — подделка, оригинальные стоят для вас достаточно заоблачную сумму, если судить по ткани костюма. Вы не пьете, значит или чей-то телохранитель, или ещё слишком малы, что годитесь мне в ровесники и младше, — показавшись лицом, пристально пригляделась, — гладко выбриты, несмотря на толстые брови и плотные волосы — да, вам очень мало лет. Мужчины редко заботятся в таком возрасте о чем-то, кроме ужасно пахнущего парфюма. Вы относитесь к числу таких. А значит в ваших заботах нет лингвистики или попытки изучить хоть что-то, кроме устройства женского тела. — Браво, честное слово, браво. Ещё никто не ошибался так сильно, как вы! — уже распахнул ладоши, дабы раздать аплодисментов, но тут же сложил их спереди, покосившись на сторону сцены. К ним приближались двое мужчин, что последнее время часто показывались вместе. Оба уже были седы, но горды в своей уверенной походке. Вот именно они и одевались у лучших портных, носили золотые часы и знали французский. Их еще изредка печатали в газетах, только лишь потому, что они были известны в узких кругах. Вряд ли, встретив их на улице, вы бы вспомнили их имена. В старости нет ничего привлекательного, но оно тут же находится, как только узнается статус. Им они и обладали, как и деньгами. Это не были публичные персоны, они уже давно потеряли былую популярность. Это были люди глубоко уважаемые, богатые и знатные. Те, кому дамы улыбаются из лести, зная их одинокое положение и желая заполучить хотя бы бриллиантовую пыль от их нажитых драгоценностей. — Как славно, что вы уже здесь. Это мой давний партнер, Альп. Он собственно и помог нам организовать это мероприятие, — Аланур взглянула на отца, что вовсю указывал на своего товарища. — А этот отпрыск, — потрепал молодого человека по голове, — его сын — Орхан. Я нянчил его ещё до твоего рождения, пока их милая семья не уехала в Анкару. — Аланур, — неловко девушка протянула руку своему недавнему собеседнику. Пожав кисть, он наконец смог разглядеть всю красоту девушки, что так безжалостно его растоптала несколько минут назад. — tu as un super sourire, garde-le! — вылетело из его уст, на что девушка чуть больше подняла уголки губ, отпуская рукопожатие. — Юноша, не стоит смущать даму, тем более в присутствии отца! — Mille pardons!, но девушка настолько ослепительно улыбалась, что я не мог упустить возможности. — Лавелас у меня растет, лавелас… — его отец посмеялся, перед тем как распрощаться и спешно удалиться, прихватив товарища. Начинался аукцион, посреди зала стали толпиться люди, озвучиваться неприличные цифры, а те двое юных созданий все ещё стояли позади, неспешно окидывая друг друга взглядами. Не сказать, чтобы девушка была безума от оказанного внимания, но такая компания была ей всяко больше по душе, чем все остальные создания, находящиеся здесь. В их руках красовались ловко сворованные бокалы, а меж тучных разговоров со сцены иногда пробегали неловкие смешки. На его щеках выступал румянец, краснели уши от какой-то неожиданной шутки, молодой человек любовался нежной красотой, что сумела скрасить вечер вечной тоски. — Давай сбежим? — Аланур исказилась в лице в ответ на предложение. — Правда, зачем нам оставаться здесь с этими фыркающими стариками? Тебе, вправду, скучно. А мне будет интереснее с тобой. Пойдем к Босфору, посмотрим на город, как раз закат уже скоро, — глянул на часы. — А давай! И когда дождь накрапывал, кажется, им было все равно. Она получила так давно желаемую свободу, что позволяла себе думать об обучении не как о отбывании наказания. Свободно болтала на французском, смеялась, пачкала полы длинного платья и без зазрения совести любовалась видом города. А он, похоже, что любовался исключительно ей, пока на него не падал взгляд изумрудных глаз. Если бы он знал тогда, как трудна будет их семейная жизнь, не позволял бы себе влюбиться, а так бы и оставался знакомым с того самого благотворительного вечера, что когда-то ещё позвонит на домашний телефон и предложит очередную авантюру. Опуская все бурные любовные события, что между ними произошли за следующий год, да и за последующие несколько лет, можно переключить радиостанцию, находя ту, на которой крутятся топ-чарты знаменитостей мирового масштаба, когда музыка зажигательна, а текст не так уж важен, если в него не вслушиваться. Может быть, там поют о жизни и смерти, а может, о страданиях души, но все действие происходит под незатейливые резкие ноты, что делает концерты поп-див самым запоминающимся моментом из всех множеств фестивалей. Эти люди делают шоу ничем не хуже, что разыгралось спустя несколько лет со дня, когда старый друг Орхан предложил наиболее глупую авантюру из всех, что были до этого — брак. Возвращаясь к моменту их успеха, можно по кругу пустить одну пластинку. Вот, Аланур представляет новую картину, смысл который не поймет бесчувственный мужчина. Действительно, она отвернется, закатит глаза и позовет к себе старого друга Мелиха, чтобы рассказать, как у нее уже трясутся руки от всех этих невеж, что накопили деньги на самое дешевое полотно в «модерне» и собираются повесить его над диваном в своем семейном захолустье. Под звуки проходящего дождя, помощник ответит нечто приободряющее, так и оставшись стоять в позади на два шага. Тогда в галерею задует северный ветер и двери распахнутся, показывая всеобщему взору рослого, широкоплечего мужчину, что одет в дорогое пальто и широкополую шляпу. Скинув их ближайшей ассистентке, рукой растреплет свои волосы и подойдет ближе к жене. — Шоу начинается, — притянет её к себе за талию одной рукой, а второй вытянет с подноса бокал и громогласно поднимет его к потолку. — Как будто тебя хоть кто-то ждал, — шепнет она ему на ухо, когда потянется приветственно поцеловать в щеку. — Жизнь моя, La moutarde me monte au nez, — прикоснулся носом к ее волосам, вдыхая их запах и причмокивая щеку в ответ. Галерея вновь заживет бурным говором, вокруг будут коллеги, друзья, новые знакомства. Муж, выглядящий не менее достойно своей жены, будет протягивать руку каждому человеку, что выглядит достаточно презентабельно. В бокалы будет разливаться дорогое вино, вдалеке заиграет рояль, а милые помощницы будут выписывать чеки на картины, которые до попадания в это место не стоили и трех курушей. Именно острый язык хозяйки сделал их ценными. Каждая подобная выставка заканчивалась невероятным успехом. Фото появлялись на глянцевых обложках. Современная живопись привлекала внимание всех, кто устал от аляпистых восточных мотивов и отчаянно стремился закрепиться на уровне западных соседей. Влиятельные гости: актеры, искусствоведы, ректоры кафедр самых дорогих вузов, европейцы с платиновыми картами, все они находили себя вечером в одном из арт-музеев Стамбула, где наконец-то представляют никому неизвестного художника, что сделался вмиг знаменитостью на уровне Микеланджело де Караваджо. Когда музыка стихала, а в помещении становилось прохладно, женщина ударяла стопкой документов по столу, ровняя на один уровень и убирала их в шкафчик. Уборщица выходила убрать многочисленный мусор и ждала, пока господа наконец разойдутся. А они не спешили. Орхан располагался в кресле, широко расставив ноги и откинувшись телом на спинку, а Аланур недовольно вздыхала, покручивая на пальце обручальное кольцо, пока разбирала записи в ноутбуке. — Ты скоро? — раздастся от скучающего мужа. — Не жди меня, я сама доеду. — Брось, Аланур, мы оба выпили, водитель уже ждет. — Тебе никогда не мешало сесть за руль, даже если выпил несколько больше своей нормы, — закатила глаза, говоря монотонно. — А тебе никогда не мешало пить больше нормы настолько, чтобы потом засыпать в душе, — ухмыльнулся. Уже поднявшись, она сняла с вешалки тренч, плотно в него закутываясь. В этом году зима вышла теплой, но дождливой. Снега почти не было, только сейчас, кажется, когда на город ложился новый день, лишь немного припорошило улицы после дневного града. Обернувшись на календарь, передвинет флажок на двадцать седьмое февраля и опустит взгляд в пол. Подходя к машине, Орхан услужливо откроет дверь и подождет, пока жена закинет сумку между их сиденьями и усядется сама. Они тронутся в полной тишине, кажется, не сказав и слова друг другу. Не будут обсуждать, как прошел их день, не справятся об успехах дочери, даже не будут спорить. Он уставится в газету, читая о собственном успехе на поприще музыкальных дисков. А она будет пожирать взглядом улицу, нехотя задумываясь о дате. — Я хочу развод, — произнесет, когда машина остановится около современного особняка. Её фигура быстро скроется за дверью дома, где не разуваясь, а только скидывая верхнюю одежду, она изволит подняться в свою спальню и мирно перечитать письмо, что не оставляет её уже десять лет, каждый раз терзая душу в предпоследний день февраля. Он схватит её за локоть уже на лестнице и повернет к себе с такой силой, что едва ли не треснет тонкая шпилька. — Ты перехочешь, жизнь моя. Эта тема закроется, как и каждый год. — Отпусти и больше никогда не прикасайся ко мне! — отдернет его, и проследует дальше. Уже подходя к комнате, он встанет перед ней, не давая ступить шагу. — Я прекрасно знаю, кем надоумлены эти мысли. Неужели он оставил семью и перебежал к тебе? Вы видитесь? — она поморщилась. — Отвечай! — прикрикнул. Аланур ступала медленно назад, надеясь скрыться в ванной. — Что ты думаешь, разведешься со мной и он сразу примет вас в распростертые объятия? У него ничего нет! Он живет в доме жены, о чем ты говоришь вообще, какой развод? Неужели ты все ещё его любишь? — нагнетал, подходя за ней. Взгляд его был настолько безумен, что дрожь пробегала по телу. Сильнее пятившись назад, она гордо держала спину, истошно желая нанести ответный удар. Её глаза наполнились злобой, брови скривились, а рот застыл в изумлении. Их кассета всегда застревала на одном и том же моменте. И песня двадцать седьмого февраля играла вновь и вновь. — Мама, папа! — из комнаты выглянула маленькая девочка уже приготовленная ко сну. Лицо её было измазано в шоколаде, а волосы растрепаны, но при этом сияла улыбка, в которой уже не хватало нескольких молочных зубов. Она ждала прихода родителей, что по рассказам прислуги должны были приехать сильно радостный, потому как подписали очередные контракты. — Бесте, мы с отцом разговориваем, не мешай! — девочка развернулась, поворачиваясь к двери, уголки губ тут же опустились — и заканчивай с ночными перееданиями, скоро в дверь не пролезешь, — тихо раздался детский всхлип. Пока Орхан смотрел, как дочь пропадает в детской, Аланур ступила ещё несколько шагов назад, наконец уперевшись в ручку двери. — Я не люблю тебя и это главное! — шепотом произнеся, захлопнула за собой дверь, быстро проворачивая замок. — А я тебя ненавижу! — прозвучало так громко, что заболело в ушах. Он ударил кулаком о дверь и спешно удалился. — Дрянь! — послышалось вдалеке. Только когда шум утих, женщина включила воду и взглянула на себя в зеркало. Побрякушки полетели на тумбу, туфли упали с ног, и вот она, ростом меньше на десять сантиметров, без гордой осанки, без бриллиантов, без всякой огранки, смотрит на свое отражение, что жалостливо поджимает губы и изредко моргает, спуская по щекам черные слезы, с которыми стекает и весь ее макияж. И так заканчивался каждый день пары, на которую смотрели с восхищением. Где она, с горящим взглядом от своего дела, целует любимого при встрече, а он, в ответ, гладит её по волосам, нежно согревая своей улыбкой. Где весь раут они держат друг друга рядом, громко смеются и рассказывают нелепые случаи из жизни. Это день пары, про которых говорят, что оба оказались на своих местах. Пары, о которой шепчутся девушки, как и кому повезло, а молоденькие наследники крупных фирм оценивают женщину взглядом, находя уйму восхищения в её фигуре и поведении. День, что заканчивает вином выше меры и блюзом, что включается на следующей радиостанции, когда женщина уже подъезжает к своему дому. У порога её встречает Кэти, что в любом настроении примет госпожу. Сегодня она взволнована сильнее обычного и сразу заговорит со своим акцентом, из-за которого речь звучит то ли невнятно-боязненно, то ли грубо. — Не тарахти, скажи лучше четко. Аланур скинет верхнюю одежду и пройдет на кухню, обводя взглядом наведенную чистоту. Потянется наверх, за бутылкой спиртного и бокалом, не особо слушая прислугу. Наполнив до половины, женщина проследует в гостиную, где возьмется за пульт от телевизора, и только тогда попытается разобрать, что же такого неожиданного тараторит девушка. —… Там, по всем каналам… Господин Орхан… Женщина включит экран и сразу же попадает на интервью бывшего мужа. С пристальным прищуром она будет рассматривать его довольное лицо. Он что-то громко будет говорить, а потом его язык окончательно развяжется и выплеснет лишнего яду: — Да, действительно, моя компания вновь одержала победу на музыкальном рынке, скоро мы привезем вам мировую сенсацию! Звезду! Субтитры вылезут на экране, камера в руках репортера затрясется: «Что скажите насчет недавних фотографий вашей супруги?» — Мы теперь чужие друг другу люди. Наши дети выросли, правда, я воспитал двух прекрасных дочерей. Но теперь я вынужден подать на развод по причине супружеской измены. Но пусть она будет счастлива с теми мужчинами. Спасибо. Гневно зажав кнопку выключения, Аланур дождется, пока картинка с экрана пропадет. Пульт ударится о дверь к выходу на террасу и батарейки раскатятся по полу в разные стороны. Бокал в её руке треснет и осколки вопьются в руку, а красное вино брызнет на светлые одежды и навсегда оставит след на ковре под ногами. — Идиот! Будь ты проклят! — швырнет с журнального столика все на нем находящееся. — Идиот! Мои дочери не имеют к тебе никакого отношения! Ни грамма от тебя не взяли! Ты не видел их столько лет! Я пятнадцать лет жила без тебя, я своими руками построила то, что сейчас умею. Ты и палец о палец не ударил, чтобы денег заработать. Я годами пахала, чтобы у них было все самое лучшее, а ты, оказывается, их вырастил? — кинула что-то без разбора в экран телевизора и тут же расставила руки по бокам, желая отдышаться. — Госпожа Аланур, пожалуйста, успокойтесь, я принесу вам ромашковый чай. — К черту твой чай, — отмахнулась от служанки. — Я не отдам ему ничего из того, что заработала, пусть не рассчитывает погасить свои миллионы за мой счет! Неожиданно зазвенел телефон, уцелевший при крушении волей случая, будучи благополучно оставленным на кухне. — Мы можем поговорить? — прозвучал голос в трубке.