Передай сигарету покойнику

Феликс никогда не принимал участия во вписках, или, как их называл Беннетт, культурных вечерах. Культурные вечера в основном устраивались несколько раз в месяц в чьих-нибудь квартирах, и на многие из них Феликс получал регулярные приглашения от своего пере-друга, по совместительству соседа, но никогда не соглашался. Предпочитал вкладываться в карьеру и в собственные знания. Потому что насчёт Беннетта нельзя было не питать сомнений. –Фе-еликс, ты зря сегодня не пришёл!— Беннетт вваливается в комнату общежития, хватается за косяк двери и съезжает по нему на пол. Там пьяно и громко смеётся и остаётся сидеть, привалившись к стене. Он говорил так каждый раз, как будто Хонникер не попойку на съёмной квартирушке пропустил, а что-то невероятное. Как будто завтра не у этих, хорошенько отдохнувших ребят будет раскалываться голова, и не они проведут весь день в общаге, помирая от жажды. –Да ну. Я посмотрю на тебя с утра, когда ты подыхать тут будешь,— Феликс со вздохом открывает шкаф, достает из него обезбол и снотворное для себя, а потом и таблетки для Беннетта.— Ты сам до кровати доберешься, или тебя понести? –А ты можешь?— Беннетт выразительно изгибает бровь, чуть ли не в искреннем интересе, Феликс только тихо вздыхает и устало трёт виски. –Беннетт, ты забыл свои ключи, припёрся в четыре утра и своими воплями перебудил всех кого можно, даже мертвых тараканов в кухне, а завтра будешь ебать мне мозг, так что пожалуйста, управься с дорогой к кровати самостоятельно. –Эх, как ты жесток и страшен,— Не смотря на опьянение блондин кое-как встаёт и, пройдя несколько шагов падает на свое законное место, Феликс кладёт на тумбочку рядом таблетки и бутылку воды, сам принимает снотворное для того, чтобы проспать хоть пару часов перед тем, как его разбудит будильник и предсмертные хрипы. Сон долго не идёт, а из-за таблеток он впадает в неприятное оцепенение, когда и пошевелиться сил нет, и спину отлежал, и вообще в голову лезет всякая дурь, в которую вплетаются и формулы, и уравнения, и сосед по комнате. В таком безрадостном полу-живом состоянии он и начал новый день, единственной радостью представлялось то, что не один он сейчас похож на ходячий труп. *** –Фел, ты бессердечен как робот пылесос!— Беннетт заламывает руки так, что слышно неприятный хруст, Феликс от него не отстаёт и закатывает глаза так, что это практически слышно, а он сам слепнет на пару секунд.— У твоего дражайшего друга день рождения, а ты даже не заглянешь его поздравить? –Хватит ломать трагедию, я же не против отметить его как-нибудь по-другому!— они сидят в комнате общежития, пьют чай и едят подаренные Беннетту конфеты с коньяком, те немного горчат, а чай остывает в геометрической прогрессии и делается менее вкусным с каждой секундой. Заданную домашку делать не хотелось никому, даже прилежному Феликсу, хотелось сидеть на полу в окружении кружек и трепаться на какие-нибудь незначительные темы. Блондин курил, чем до невозможного раздражал своего соседа, хотя у последнего не осталось сил на возмущение, и он только демонстративно вздыхал, каждый раз как Беннетт выдыхал в форточку дым или рассыпал пепел в конфеты. На улице морозно, через открытое окно сквозит, но жаловаться на это тоже как-то неохота, хотя по полу и проносится холодный ветер. –Я тебя как человека прошу, ну хоть раз сходи с нами,— Беннетт жуёт конфету и морщится.— Прогорклая она какая-то, хоть на помойку выноси, ей богу. Вспомнить бы, кто их подарил.. –Неа, даже не проси, я не собираюсь принимать в этом никакого участия..— в лицо ему выдыхают клуб сигаретного дыма, и он кашляет.— Фу блять! Ещё раз так сделаешь—будешь ночевать под дверью! Беннетт заливисто смеётся и выглядит в глазах Феликса как последний придурок, потому что слишком доволен собой и своим идиотским поступком. Спасибо, хоть комнату старается не прокурить, знает, что в таком случае точно отправится ночевать на лестницу. Конечно, есть шанс что кто-нибудь из друзей сможет его приютить, но всё равно старается сверх меры не доставать. За это его и поблагодарить можно. Но только про себя, чтоб не зазнавался. –Ладно. Всего один раз и больше ты меня на эти пьянки не затянешь, даже не надейся.— вздыхает он и пьёт уже совершенно холодный чай, он к тому же вышел ужасно некрепким, потому что кое-кто даже самогон сварганил бы лучше, чем просто блять чая заварить на двоих. Жаловаться на все промахи его соседа—ни слов не хватит, ни времени. Заваливаться в комнату в три часа ночи, устраивать вечный бардак, который уже стал перманентным элементом декора, воровать из кухни чужую еду, открывать окна нараспашку, терять ключи и вытворять разные по степени странности безумства, как то; залазить к ним через окно по пожарной лестнице, скупать в секонде и на барахолках разнообразный хлам и складировать его под кроватью, притаскивать котят и потом сплавлять их в добрые руки. Последнее скорее плюс, чем минус, но в общий список дел входит неплохо. Если хвалить (опять-таки про себя), то наверное за то что он никогда не приводил к ним девушек или прочих гостей, не прокуривал помещение и не спивался прямо тут, за что Феликс был благодарен. Хотя смотря на его хитрую рожу с очередной сигаретой в зубах, становится слегка не по себе. Взгляд цепляется за красные пятна и мелкие шрамики вокруг левого глаза. Возможно, он уже стал параноиком в этом отношении, но ему казалось, что они постепенно расползаются по щеке и лбу. Вот эта красная точка разве была тут позавчера? –М? Что-то на лице?— Беннетт поднимает голову и вопросительно таращится, пепел снова осыпается в конфеты. –Ничего,— Феликс отворачивается, ему в такие моменты сильно хочется отобрать у этого придурка и сигареты, и дешёвую выпивку, заставить убраться и лечь спать как положено, а не в завалах хлама или вовсе на чужой кровати. Но у него не получится. Это не его жизнь, не его здоровье и не его дело, так что он только протяжно вздыхает и грызет конфету, игнорируя ужасный привкус. –Вижу же, что что-то не так,— Он опирается рукой о колено и кладёт на неё голову, изучающе разглядывает сидящего напротив, от скрещенных ног до хмурого выражения лица и следа шоколада на правой щеке и сгибе руки.— Рассказывай уж. –Бесишь ты меня, вот и всё.— Феликс думает немного, опустив голову на плечо и прислушиваясь к собственным ощущениям. Шея и руки опять покрываются мурашками из-за сквозняка.— Своим курением, бардаком и халатностью. –Спасибо, всегда рад слышать комплименты от друга.— Он то ли иронизирует, то ли говорит всерьёз, угадать наверняка тут невозможно. Однако сигарету тушит о край конфетной коробки и выкидывает окурок в окно. Феликс только фыркает, если бы это удержало его от курения дольше чем на остаток дня. *** Манера Беннетта засыпать где попало никогда не переставала удивлять. В его части комнаты просто не хватало места на то чтобы расположиться по-человечески, она постепенно зарастала мусором и превращалась в клоповник, так что как он там умещался оставалось загадкой. В прочем как-то Беннетт обнаружился под столом в кухне, так что очевидно он мог разложиться где угодно, да и заснуть потом за рекордно короткий срок (и весь следующий день ныть что болит спина). Спившийся, он становился ещё менее предпочтительным и мог заснуть на полу, на подоконнике или вообще на кровати Феликса, откуда его потом невозможно было вытравить и оставалось только ютиться рядом. После первых пяти раз это перестало выглядеть ненавязчиво, однако блондин считал что стыд это что-то совершенно излишнее, и вообще у людей не было стыда до грехопадения, и так далее, и так далее, и так далее.. Сегодня Беннетт обнаружился, что удивительно, на кровати. Он лежал среди железок непонятного назначения и вида, банок, пустых и не очень, рядом валялся знак запрещающий проезд, ржавая птичья клетка и пара пластиковых пакетов. Феликс кое-как растолкал его. Ну как растолкал. Стоял над душой со стаканом воды и на протяжении семи минут угрожал его облить кипятком, а когда угрозы не подействовали, Беннетта спихнули на пол, на какие-то винтажные книги, где он окончательно пришел в себя. –И тебе доброе утро. У нас с утра уже три пары прошли, а ты до сих пор спишь.— Феликс скрещивает руки на груди и прожигает глазами дыры в черепе непутёвого соседа. Тот чертыхается, вынимает из под спины книги и остаётся лежать на полу, заложив руки под голову. Феликс знает что с утра он может быть несговорчивым и даже агрессивным, сам не раз с этом сталкивался и слышал от других людей. Однако сегодня курильщик выглядит вполне отдохнувшим, ясен пень, спал пятнадцать часов подряд. Злиться на него толком не получается, каждый день по сто раз беситься никаких сил не хватит.— С днём рождения, идиот. –Оригинальный способ поздравления. Во всяком случае лучше чем в прошлом году, так что спасибо.— Феликс фыркает и отворачивается от этого довольного лица, в прошлом году он про этот день рождения забыл напрочь, готовился весь день к экзамену. Так что в некоторой степени так правда лучше, может лет через десять он даже не будет ругаться с утра пораньше. –Я долго думал что тебе можно пожелать, помимо "не спиться", ничего дельного так и не придумал. Правда.— Он поворачивается на смех, Беннетт смеётся до слёз, с каким-то ужасными завываниями и всхлипами, что хочется принять за хороший знак, но все равно фоном идут какие-то ассоциации с пытками и вырыванием ногтей или глаз.— Но у меня есть подарок, над ним правда тоже поломать голову пришлось. Феликс расстилает свою кровать и достает достаточно обьёмную коробку и небольшой свёрток, протягивает их блондину, который уже успел сесть на кровать и теперь чинно-благородно ждал обещанных подарков как ребёнок на рождество, эта сцена почти умилила бы человека который увидит её без контекста, не зная ни одного ни другого слишком близко. –Спасибо, очень мило с твоей стороны!— Беннетт крутит в руках, взвешивает и вслушивается, открывает свёрток.— Кастет? Слушай классно! Реально прикольный!— Он крутит кастет в руках, предмет поблёскивает и идеально ложится в руку и очевидно очень нравится получателю, что Феликса до неожиданного радует. Беннетту требуется несколько минут чтобы вспомнить о том что ему подарили ещё и коробку, к которой он приступает с довольной улыбкой.— Набор чая! Фел, я тебя обожаю, честное слово. Он улыбается, копошится в коробках, крутит в руках оба подарка и выискивает в этом бардаке хоть какое-то пространство чтобы сложить туда чай. Кастет отправляется в карман, откуда раз в несколько минут регулярно извлекается и рассматривается с невероятно довольным выражением лица, такая радость крайне заразительна. –Фел, можно тебя обнять?— Он так светится от счастья, как будто сейчас что-то гениальное выдал, хотя сам прекрасно знает что Феликс не тактильный, аж до странного. Объятия, рукопожатия и прочее для него скорее неестественны чем приятны. Все он знает, по глазам видно, а глаза у Беннетта хитрые, с лисьим прищуром. –Только в честь твоего дня рождения...— Хонникер замирает и ждёт, Беннетт, надо отдать должное, не обнимает его через чур долго, всего несколько секунд, но за это время успевает сжать так, что ребра начинают подозрительно трещать, а воздух из лёгких выходит разово. Так и задохнуться недолго. –Ита-ак, Фел, вот по твоим словам у нас уже три пары прошло, сейчас должна идти четвёртая, а ты прогуливаешь?— Голос у Беннетта через чур комично-осуждающий и деловитый, он курит уже вторую сигарету за утро, с распахнутым настежь окном, и строит из себя ответственного человека, который вообще то собирается сегодня идти доучиваться. –Там философия, а эти занудства про грехопадение я могу и от бухого тебя послушать.— Беннетт смеётся в который раз за утро, от этих звуков постепенно начинают болеть уши и голова, как будто ему только этого в жизни и не хватало. Как будто не было в привычках его соседа посреди ночи припираться в комнату и смеяться там до потери пульса, или, как вариант, выбешивать друга. С горящими глазами, в пьяном бреду, с крайне воодушевленным видом рассказывать о том что на самом деле мир создан не богом, а дьяволом с желтыми глазами, о том что он этого дьявола очень хорошо знает и вообще у тебя, Феликс, волосы чуть рыжие, значит ты сатанинский посланник. С ним никакое снотворное не помогает, единственное что оно даёт это ночные кошмары с какой-то чушью на отдаленно церковные темы.— Беннетт, если не прекратишь то к нам придет вахтерша и обвинит нас в живодерстве, потому что ты звучишь так будто мы тут реально сову мучаем. –Уж и посмеяться нельзя.— Он фыркает, деланно громко, и заваривает чай из подаренного набора. *** На "великосветский прием" по случаю для рождения Беннетта Феликс собирается основательно, берет целую кучу разнообразных таблеток и перочинный нож, в то время как сам виновник торжества идёт практически налегке. Это тоже в какой-то мере раздражает, но он так устал от этого всего беситься, что даже почти не делает замечаний. Всего-то раз пять. Беннетт заверяет что всегда будет в шаговой доступности, смеётся и хлопает его по плечу, Феликс скрипит зубами и на каждый такой хлопок угрожает укусить его за руку. Вполне серьезно угрожает, потому что действовать надо на опережение, пока он ещё не лишился плеча. На место они добираются пешком, кто-то курит и ругается на чем свет стоит когда порывы ветра гасят зажигалку, кто-то просто ругается, в свое удовольствие, и вообще чтоб жизнь малиной не казалась. А то ишь, комфортно расположился, и день рождения у него, и праздник, и новая пачка с изображением мучительной смерти, как он давно хотел. Он видите ли, коллекционер. А вот сам праздник Феликсу ожидаемо не понравился. Сначала их на входе оглушили хлопушками, они предназначалась именно для именинника так что его спутник просто неловко стоял рядом и хлопал в ладоши, делая вид что понимает какого черта вообще тут забыл. Ему не нравились ни мигающие огни, ни музыка, ни алкоголь, ничего из того что Беннетт рекомендовал как прекрасное времяпровождение. Все что ему осталось это сидеть в дальнем углу кухни, там где музыка раздавалась тише всего и время от времени беседовать с сомнительными личностями, которых Беннетт называл друзьями. Некоторые из них были пьяны, некоторые в слезах, а один похоже вообще угашеный. Феликс сидел, терпеливо слушая их трепню ни о чём, выслушал рыдающую девушку с зелёными волосами, парень которой при ней целовался с кем-то другим. Кем именно, узнать не вышло, девушка всхлипывала слишком часто, хотя под конец она даже поблагодарила его за уделённое внимание. Подошёл Беннетт. –Та-ак и знал что ты тут, зря тебя вытащил, да?— На ногах он держался весьма твёрдо, но его выдавала манера речи. Ему не чужда была привычка бессмысленно растягивать гласные в словах, но чаще всего в состоянии опьянения, что не подозревать было невозможно. –Верно подмечено. А ты неплохо проводишь время?— От Феликса разило плохо скрытым скепсисом, но блондин это либо не заметил, либо проигнорировал. Он пододвигает стул и садится к нему, что удивительно выглядит вполне осознанным, видимо был трезвее чем предполагалось изначально. –На твой день рождения пойдем в музей, я тебе обещаю.— Он достал из кармана сигареты и повертел пачку в руках.— Не против если я покурю? –Ты удивительно вежлив в споенном состоянии, всегда бы так. Кури уж, это не мой дом. Только не в мою сторону, пожалуйста.— Феликс подпирает губы рукой и наблюдает за тем как на кончике сигареты появляется слабое пламя. Беннетт затягивается и выдыхает дым в сторону потолка, потом тихо смеётся без видимых причин. Глаза сверкают, в них отражается тусклое пламя, а губы растянуты в улыбке.— Что случилось? –Спасибо что пришёл, я знаю что тебе такое не нравится.— Феликс несколько секунд ищет подвох в сказанном, но не находит, как будто ему только что, честно и без увиливаний, озвучили что-то настоящее. Нет он положительно его споит, только чтобы Беннетт был поспокойнее. Может стоит купить ещё конфет с коньяком? –Пожалуйста. К твоему сведению, в музей я не хочу, лучше в кино.— Блондин затягивается ещё раз, стучит по плечу Феликса и снова улыбается:— „Замётано!” После чего встаёт, тушит сигарету и не попрощавшись выходит из кухни вон, чтобы вернуться в сердце квартиры, где сейчас собралась основная масса людей. Даже обидно становится. Столько всего можно было обсудить, пока он тут не спился в конец, но теперь за ним он точно не пойдет, не выносит громких звуков. Он сидит там ещё минут десять, когда к нему подходит молодой человек возможно чуть старше, пьяный вдрызг. Он хотел что-то сказать, бурно жестикулируя, но слова не вяжутся, а язык явно не поддается владельцу, тогда он со злости ударяет кулаком по столу и в этот момент Феликса посещает нехорошее предчувствие. Нарвался он все таки на неприятности, да? Парень выхватывает со стола пустую бутылку, Феликс тянется к карману с ножем, но рука молодого человека оказывается остановлена. Теперь за его спиной в тусклом свете видно Беннетта, серые глаза выглядят злыми, губы плотно поджаты, другой рукой он шарит по поверхности кухонной стойки, в поисках любого острого предмета. Конечно, в сравнении с бутылкой такая угроза ничего не стоит, и выглядит скорее опрометчиво чем смело, но неизвестный останавливается, его пугает взгляд. Запястье сжимают сильнее, оно странно хрустит и человек роняет свое импровизированное оружие, бутылка вдребезги разбивается о кафель, оставаясь там осколками зелёного стекла, которое крошится под подошвами неизвестного парня, когда он в спешке покидает кухню. Напуганы все, от случайных зрителей, среди которых и заплаканная девушка с зелёными волосами, и другие сомнительные личности, пришедшие сегодня на день рождения. Феликс тоже напуган, не столь дракой, которой так и не случилось, скорее лёгкостью с которой Беннетт остановил человека с бутылкой. И серыми глазами. Сами глаза видно плохо, но их обладатель выглядит протрезвевшим и даже опасным, шрамы на щеке дополняют картину человека который только что возможно сломал кому-то запястье. И мог бы сломать. И не только запястье. Здесь и сейчас по неизвестной причине Беннетт вызвался его, Феликса, защищать. Он мог бы драться тут, мог бы выбить этому человеку зубы или вырвать волосы, но не стал, хватило одной тяжёлой ауры, расходящейся от него волнами. Это пуга́ло. –Порядок?— Сухо интересуется он. В глазах все ещё горит огонь, но постепенно угасает, возвращая толпе полюбившегося им весельчака и беззаботного парня, который пришел сюда хорошенько выпить и провести свой день рождения в пьяном угаре. Толпа разделяется во мнениях, но в большинстве случаев это удивление без осуждения, хотя, скорее всего они забудут это завтра с утра. –Да, спасибо.— Феликс придает себе уверенный вид и пытается как-то невербально успокоить Беннетта, одними глазами и одними губами произнося что-то, наверное успокаивающее. В любом случае это работает.— Знаешь, я наверное пойду, прости. –Какова жа-алость.. Не задержишься ещё немного?— Такой Беннетт почему то пугает даже сильнее. Ноги подкашиваются, но показывать это нельзя, а то непонятно к чему это приведёт. Он так быстро сменил облик, что это не уловили люди у него за спиной, Феликс тоже не уловил бы, так это быстро произошло, это заняло несколько секунд, за время которых он стал совершенно другим человеком. Такое только мотивирует его поскорее смотаться и он кивает.— Очень жаль. Тогда до завтра. –До завтра.— Феликс спускается по лестнице, постепенно музыка стихает и теперь он слышит свои гулкие шаги. Сердце перестает колотиться в бешеном ритме, руки перестают дрожать, а грохот отдаваться в ушах и висках. Становится спокойнее. Он выходит на улице и смотрит на гололёд, жёлтые фонари, тёмное небо, на котором почти не было видно звёзд. Только луна, как бледное пятно, висела где-то рядом с антеннами, да редкие машины мелькали на дороге, их было слышно издали, а свет от фар бил в глаза, но приятно, а не так как эти идиотские гирлянды и лампы. Он стоит так до странного долго, ни о чем особом и не размышляя, просто рассматривая покрытый снегом дворик и вслушиваясь в отзвуки грохочущий музыки, шестью этажами выше. Когда он берет в руки телефон то видит на часах достаточно поздное время и медленно начинает двигаться в сторону общежития, скользя и хватаясь руками за всё вокруг, распугивая редких прохожих. Наверное и без алкоголя он напоминал одного из тех самых друзей Беннетта. –Погоди!— Феликс оборачивается, в конце улицы он кое-как видит хрупкую фигурку в пальто и на каблуках, какая-то девушка. В любом случае он устремляется ей на встречу, чтобы облегчить ей путь, а то на шпильках она не дай бог поскользнется и попадет под машину, а то и голову разобьёт об бордюр.— Ты, Феликс, верно? –Да, а что случилось?— Он узнает в ней Зеленоволосую. Девушка тяжело дышит, её лицо сильно покраснело в области щёк, то ли от алкоголя, то ли от мороза, глаза все ещё выглядят опухшими, но по крайней мере она перестала рыдать. –Я хотела поговорить.. То есть, о том что было на кухне. –Твой парень? Какие-то новости?— Феликс интересуется с искренним любопытством, ему немного жаль девушку которая около часа назад рыдала навзрыд. –А? Нет, нет, я пока не знаю как быть с нашими отношениями, но я не об этом. Я о парне который хотел устроить драку,— Она поправляет чёлку и пару секунд думает прежде чем продолжить предложение.— Я о том что Беннетт вызвался тебя защищать. Обычно он... Смотрит или инициирует, я никогда не видела ничего подобного в его исполнении. Вы близки? –Если это гейская шутка то мне лучше сказать нет.— Он наклоняет голову и рассматривает дом от которого они не так и далеко отошли.— Мы соседи по комнате и я понятия не имею что его дёрнуло на это. Думаю он очень помог мне.. –Выглядело и пугающе и красиво, если хочешь знать.— Девушка улыбается и тихо смеётся, а Феликс все ещё чувствует что она просто стебётся над ним, используя замешательство и непредсказуемость его друга. В прочем, это всё равно в какой-то степени весело.— Я кстати Флоренс. Тебе в какую сторону идти? –Мне ещё минут двадцать идти, а тебе?— Неожиданно для себя он обнаруживает в словах девушки подтекст. Если это попытка познакомиться и прогуляться вместе.. Скорее всего так и есть, но надеяться на это не стоит. Флоренс слегка пьяна и расстроена, можно ли счесть это за попытку сблизиться с человеком который её выслушал? –Аа, мне сейчас на метро садиться надо...— Она разочарованно вздыхает, но быстро оправляется и достает из кармана телефон.— Запиши пожалуйста мой номер, может ещё увидимся в более нормальных обстоятельствах. Феликс кивает, забивает девушку в контакты и попрощавшись идёт дальше, чувствуя что у него постепенно отмерзает нос. *** Беннетта надо из комнаты уже давно выселить. А лучше сразу из всего общежития. А ещё лучше из города, но это уже погоды не сделает для его конкретного соседа, который уже замучился по сто раз на дню выговаривать по поводу чистоты. Надо признать, поворчать он любил и без особых на то причин, хотя живя с этим в высшей степени несносным придурком поводы находились всегда. Например то что мусор не мог складироваться исключительно вокруг самого Беннетта, он, конечно же, заползал и к Феликсу, который чуть ли не каждый день проводил тотальную уборку чтобы вымести каждый клочок этой гадости обратно в родной хламовник. Помогало это не до конца, бумажки и осколки в большинстве своём так и оставались где-нибудь по углам, откуда доставать их сил уже не хватало. Не говоря уже о количестве бесполезных вещей, которые обычно занимали большую часть свободного места. Вот зачем человеку без единой свечи бронзовый подсвечник с блошки? Зачем ему руки от манекена из магазина? Зачем куча непонятной обуви, которую он никогда не собирался носить? Зачем цепочки, абажуры, деревянные прутья, резные фигурки, цветные камни, битые зеркала, сломанные бритвы, детские игрушки, книги почти без страниц и граммофонные пластинки без граммофона? И конечно же все это выкидывать было никак нельзя, потому что «Это фен-шуй такой, ты просто не въезжаешь.» Да. Феликс категорически не въезжает, потому что зачем, как, где жить и кучи других вопросов, задавать которые он не устает. Вот и сегодня, прекрасный «фен-шуй» играет против них обоих. –Фел, можно у тебя переночевать?— Беннетт поднимает брови и улыбается во все тридцать два, видимо по его мнению это придаст ему каких-то жизненных баллов, хотя на деле это скорее пугает. Феликс задыхается от такой бескомпромиссной наглости, да так что слов на банальное возмущение не хватает, остаётся только передавать все свои эмоции выражением лица. А выражение лица у него говорящее, оно буквально кричит; сил-моих-это-терпеть-больше-нет. –А не пойти ли тебе нахуй?— Слова формируются в грамотную и структурированную русскую речь, ибо русский—невероятно богатый язык, используя которым писались великие стихи и книги, язык, способный передать самые яркие эмоции и самые сильные чувства благодаря словам. Лучший язык на свете, если сравнивать ругательный лексикон. –Пожалуйста! Это самый распоследний раз!— Чтобы произвести ещё лучшее впечатление он даже вынимает изо рта сигарету и тушит её о тумбочку, выкидывает в окно и смотрит, заискивающе. –Распоследний раз был три недели назад, когда ты обещал что больше никогда не будешь пить и наконец уберешься. А это, если хочешь знать, восьмой раз, когда тебе негде спать из-за бардака и ты просишься ко мне. –Фел, кроме шуток. Правда последний.— Беннетт как-то неуловимо меняется в лице, глаза темнеет и напоминают тёмные грозовые облака. Верить ему не хочется категорически, где гарантия, что он говорит правду? Где гарантия что он не врёт и не давит на Феликса из-за банальной лени?— Я не вру. Если мне придётся, то я уберусь, но сегодня мне нужно остаться с тобой. –Так и собираешься говорить загадками?— А он вообще то любит загадки, особенно с подвохом, такие где большинство людей путается, а он их отгадывает. Честолюбие, это между прочим смертный грех, хотя по большей части плевать. Всё бы ничего, но Беннетт выглядит таким же как в ту ночь когда он чуть не сломал человеку запястье. Серьёзным и удивительно трезвым. Плечи снова сковывает страх, он давит на грудь куда сильнее чем за последнее время. Феликс с возмущением понимает что ему почти не приходилось испытывать подобного до заселения сюда и встречи с Беннеттом. Они оба молчат ещё с минуту, фоном то и дело хлопает окно и доносятся чьи-то разговоры. Очевидно привычка прогуливать философию давно просочилась и в других людей, просто Феликс никогда этого не замечал. Он был занят, ходил на уроки, а потом и пары, сохраняя идеальную успеваемость, а Беннетт... Действовал ровно противоположным образом. Он успел увидеть и почувствовать куда больше его. Да, пускай он абсолютно никчёмно разбирается в том что им преподают, и даже не до конца уверен куда именно поступил и зачем, но он успел прожить свои девятнадцать лет так, что это наводило ужас на извечного отличника. Его безрассудства, гулянки, прогулы. Вероятно он учился здесь только затем чтобы его отчислили, эдакая жизненная ачивка. И ведь отчислят, рано или поздно. –Последний раз.— Феликс закрывает глаза и качает головой чтобы не видеть радости на лице Беннетта, но когда наконец смотрит, радости там не видно вовсе. Он вообще ничего не выражает, только кивает, в благодарность, и вынимает из пачки очередную сигарету. С одной стороны его конечно хочется спросить, а что собственно случилось и почему это так важно, но страшно до безумия. Потому что Беннетта невозможно "прочитать", невозможно предсказать реакцию на те или иные слова, он порой совершенно иррационален, порой жесток, порой ведёт себя опрометчиво или глупо, порой наоборот и предугадать его просто невозможно. Было бы смешно если не так жутко. Время до ночи проходит достаточно медленно, Феликс штудирует толстенную медицинскую книгу, делая на полях заметки и постепенно отжимая у Беннетта зелёный чай, на его счастье Беннетт любит черный. Сам же блондин курит как паровоз и занимается реорганизацией своего склада, подклеивает корешки книг. Потом пытается зашить рукав куртки и для этого даже одалживает у кого-то иглу (Феликс мрачно шутит про наркотики) и нитки, но шить у него выходит едва ли лучше чем готовить, поэтому куртка отдаётся девушкам из соседнего корпуса. В половине десятого книга отправляется в тумбочку, в конец она надоела. Феликс какое-то время рассеянно наблюдает за Беннеттом, который пытается собрать что-то из запчастей от игрушечных поездов, а после ещё с полчаса общается с Флоренс. Она, как выяснилось, снова сошлась со своим парнем, видимо простила (это было более чем странно, хотя в конце концов кто он чтобы осуждать), но была бы рада остаться друзьями. Чуть после десяти часов Феликс переодевается и ложится спать, его сосед некоторое время ещё копошится, и почему-то без конца что-то роняет. И это что-то обязательно гремит, перекатывается по полу, и за этим чем-то обязательно нужно постоянно ходить, ругая все вокруг последними словами и спотыкаясь об собственные ноги. Мечта. После наконец успокаивается, пьет чай (чайник шумит так что слышно во всех комнатах коридора, а Беннетт ещё и кипяток разлил). Переодеваться видимо не считает нужным, так что как был в футболке и шортах, так и мастится к Феликсу. Несколько раз толкается, на что Хонникер раздражённо шипит и матерится сквозь зубы, потом наконец затихает. Как выяснилось, не на долго. –Фел, у меня важный разговор.— Он пару раз тычет в него пальцем, пока Феликс не поворачивается к нему лицом. В темноте не видно, но замечательно слышно лёгкие истерические нотки в голосе. А может ему и кажется, слишком много в последнее время ложных выводов, которые основаных на вроде как здравых фактах.— Вот что бы ты сделал, если бы я завтра отъехал? –Обрадовался бы, что больше некому будет посреди ночи будить меня и дышать перегаром в лицо. А что?— Он несколько секунд ищет на лице напротив серые глаза, и не находит, света из окна слишком мало, да и находится оно под неподходящим углом. Вообще ему следовало бы звучать увереннее если он хочет что-то доказать, остатки сна окончательно выветриваются и теперь он постепенно начинает различать в темноте хоть какие-то черты. Вот это огромное темное пятно, очевидно, Беннетт, за ним сереет стена и на ней, едва различимый шкаф. –Ооо, тогда тебе повезло!— Пятно звучит радостно, почти искренне, почти. А может это все один большой обман слуха. В любом случае ситуация начинает выглядеть подозрительно и Феликс с удивлением замечает в себе волнение. Причем настоящее. Странно. С чего бы ему волноваться за него. Беннетт сам выбрал свой жизненный путь, почти отказаться от учебы и посвящать себя праздному образу жизни вместо того чтобы саморазвиваться и готовиться к предстоящему будущему. Теперь он видимо планирует свою смерть. Может знал о том что так будет с самого начала? В конце концов он никогда не говорил о будущем конкретно, дальше ближайшей недели. Он никогда не смеялся над Феликсом, который свою судьбу распланировал чуть ли не в девятом классе и теперь учился для достижения своих целей и стабильной жизни в будущем, он просто никогда не думал, не спрашивал, не интересовался тем что ждёт его дальше. Беннетт двести раз мог умереть в каких-нибудь подворотнях или пьяных разборках, и даже тогда наверняка не расстроился бы. Жил сегодняшним днём. Возможно теперь обстоятельства сложились так, что будущее давило на него и заставляло принимать решения, которые ему не нравились. Или он просто устал. В груди растет чувство переживания, оно эхом отдается, и в голове, и в руках, колышет и тревожит своей остротой. Тошно. –Ладно, ладно. Я не знаю. Просто это сложно представить. Что у меня будет сосед, который точно не завалится в комнату с утра пораньше, пьяный вдрызг, или не притащит орущее животное чтобы бинтовать его, не будет курить в комнате, петь, приносить с собой пакет снега чтоб показать его мне, готовить кофе на найденном примусе, читать мне вслух какой-то бред на латыни... Тут будет скучно. –Странно. Я думал ты меня терпеть не можешь, раз помнишь все что я делал и не устаешь мне об этом напоминать.— Либо это шорох одежды, либо смех, настолько тихий и неуловимый. Хочется вот так вот дальше лежать и припоминать Беннетту все его проступки, которые он запоминал с маниакальным интересом. Слушать проезжающие машины, голоса людей за стенкой, то как ветер стучит в окно и шелестит страницами книг. –Ага, размечтался. Почему ты говоришь о своей смерти так серьезно? Я вижу что что-то случилось, так поведай уже.— Блондин пару секунд сверлит потолок глазами, потом вздыхает и подкладывает руки под голову. –Вот эта хуета у меня на лице. Эта сыпь один из симптомов серьезного заболевания. Завтра с утра операция, но шанс что я её переживу низкий пиздец, да и я не переношу большинство препаратов которые мне прописывают.— Он переворачивается на спину и выдерживает через чур длинную драматическую паузу. Или просто не хочет говорить. Феликс даже не сразу понимает что ему сказали, раскладывает предложения на слова, слоги, но их общий смысл все равно остаётся каким-то далёким. Слишком ужасным для осознания и слишком неизбежный чтобы о нем забыть, как маячащий на лбу лазерный прицел, слишком близкая опасность.— Я думал что был достаточно невыносим чтоб ты меня ненавидел. Так нам обоим было бы легче. Они молчат ещё какое-то время, начинает казаться что заснули, но глаза уже достаточно привыкли к темноте, и видят, что на самом деле они скорее оглушены. Это слишком много для одного вечера. Такое просто не вываливают на других за один раз. Особенно когда прошлой ночью этот же человек смеялся и играл в элиас и мафию, а потом спился под шумок. Как будто это два разных человека, потому что не бывает так. Феликс не знает никого похожего на Беннетта, другие слишком.. Нормальные, обычные, понятные. Другие, хоть и с серьезными отличиями, но в глубине души такие же как Хонникер. Если постараться, очень сильно, можно понять что у этих людей на душе, но вот с Беннеттом.. Это какая-то пропасть без дна. Падать в эту пропасть, очень и очень не хочется, в конце концов он все же считает себя здравомыслящим человеком, но ему как будто не оставляют выбора. В нем слишком много исследовательского любопытства, слишком много огня и интереса, который не удается потушить никаким отвращением или страхом. Он ведь никогда себе не простит излишней осторожности, никогда не простит если больше не увидит его. Это глупо просто до обидного, осознание того что терять этого наглеца ему вовсе не хочется раздражает. Это раздражение накапливается и в конце концов он взрывается, как это всегда и происходит. –Если тебя не укокошил алкоголь и сигареты, то я не знаю что на это вообще способно! Ты блять бессмертный, если сейчас, после всего что пережил, валяешься тут и заливаешь про то что мы с тобой больше не увидимся! Ни за что на свете я не поверю в то что такого придурка как тебя что-то вообще способно убить, черта с два!— Феликс взмахивает рукой и Беннетту прилетает слабая пощёчина, она видимо и приводит последнего в чувство. Он хихикает (возможно чуть истерично) и отбирает у Феликса подушку, потом водружает её ему на лицо и душит, пока Хонникер не начинает размахивать руками и ногами как перевернувшийся жук. Тогда он убирает подушку и смеётся уже более естественно. Феликс некоторое время дышит, пытаясь восстановить деятельность организма, потом громким шепотом начинает на чем свет стоит поносить своего душителя.— Ты собака некрещеная, гнида блять, сука ты меня заебал, хуйло ебаное... Беннетт его не слушает, ему даже относительно весело, так что он приподнимается на локтях и борется с желанием закурить, потому что в таком случае его точно прогонят, а даже с его инстинктом самосохранения интуиция подсказывала что идея хуйня. –Москва, как много в этом звуке для сердца русского слилось, как много в нем отозвалось...— Тихо начинает он известный отрывок из Сергея Онегина, но его встречают угрозами выселить нахуй, так что продолжает он ещё тише чем до этого.— Вот, окружён своей дубравной Петровский замок... А на этом моменте ему прилетело. Не сильно правда, потому что у Феликса рука затекла, но достаточно чтобы он заткнулся, или по крайней мере притих на некоторое время. Полежал чуток, даже относительно спокойно и не крутясь вокруг своей оси. Хотел начать ещё и "Мороз и солнце..", но строчки, дальше первой, бескомпромиссно вылетели из головы. –Если хочешь снова читать Онегина пол ночи, то я не знаю что с тобой сделаю.— Феликс шипит, возможно слишком злобно как пассивно агрессивная змея.— Я скоро этот роман наизусть выучу. На встречу северной Авроре, или как там, я не знаю! –Открой сомкнуты негой взоры, на встречу северной Авроры, звездою севера явись!— Строчки всплывают в голове сами по себе, но так же легко и улетучиваются, после неплохого такого подзатыльника. Ладно, ладно, в конце концов можно придумать и другой способ провести время с пользой. Например, как насчёт латинских восклицаний? *** Феликс просыпается с тяжёлой головой и неприлично поздно. Аж в десять утра. Предыдущая ночь, как ни странно, помнится очень даже неплохо, они с Беннеттом на протяжении нескольких часов обсуждали всякий бред, даже без уклона в религиозную тематику. В голове всплывает какая-то латынь, которая совершенно точно не относится к той что он учил для экзамена по терминологии, цитаты, если хорошенько к ним присмотреться и вдуматься в слова, то очевидно что их придумал сам Беннетт, а заодно придумал и людей которые якобы изрекли эти высказывания. Кстати, а где сам виновник торжества? В груди разом холодеет, а из лёгких выходит весь воздух. Операция. Дата которую Беннетт почти гарантированно не переживёт. Вчера они забыли об этом, не до того было. И вроде не было в той беседе ничего необычного, не было подтекста, не было ужасной мысли. Это наш последний разговор. Следующего такого может не быть уже никогда. Только если ты, Феликс, навестишь могилку и передашь сигаретку покойнику. Комната пуста. Не смотря на весь тот хлам, который тут скопился, он кажется каким-то безжизненным. В нём нет души, которую в него вкладывал Беннетт, это обычный мусор. Окно закрыто, кровать забита какой-то рухлядью, на полу кое-где остался пепел и следы от ботинок. А человека как будто никогда и не было. Сердце колотится так сильно, что Феликс не слышит ничего вокруг, руки трясутся и он с трудом понимает что даже не попрощался. Просто сказал вчера:—„Пожалуйста, выключись уже!” Ничего на самом деле не было сказано, ничего из того что сейчас кажется таким важным и первостепенным. Ни один вопрос не задан, ни один ответ не получен, а теперь Этот Человек будет похоронен в сырой земле, или вовсе сожжён? Он даже не говорил о том что делать с его телом после смерти, его никогда это не интересовало и даже не волновало кажется, он просто был. Всегда рядом. Порой слегка назойливый, порой и вовсе невыносимый, но он всегда был здесь, в этой комнате, курил, читал стихи, возился с антиквариатом, играл в карты и учил играть в покер. "Феликс, с твоим безжизненным лицом тебе только в покер и дорога, сейчас объясню!" "Феликс, я не могу втащить наверх фикус, будь добр, окажи услугу." "Фел, а мы завтра учимся? Никак не привыкну что у нас нет каникул." Как может такой человек исчезнуть? Феликс отвлекается на телефонный звонок, автоматическим движением отвечает на входящий вызов и подносит трубку к уху, даже не посмотрев кто звонит. –Алло, Фел? Фел нарисовалась проблема,— Из телефона через слабые помехи продирается голос Беннетта, Хонникер далеко не сразу понимает что это значит. Что всё пока хорошо. Он сжимает телефон крепче и по возможности твердым голосом интересуется о том что произошло.— Я забыл в комнате сигареты! –И?— Феликс шарит глазами по комнате, бело-крассная пачка бросается в глаза почти сразу, она валяется на тумбочке и кажется единственная по-настоящему является вещью Беннетта.— Мне принести её к тебе? –Да нет, тут нельзя курить, так что просто себе оставь. Я когда вернусь стрельну у тебя парочку. Феликс смеётся как-то слишком безрадостно и натянуто. Этот придурок даже в такой ситуации намеревается шутить? Очень на него похоже, и это... Да это бесит блять. Ничего не меняется. Почему все так обычно в такой необычной ситуации? Всё настолько привычно что даже тревога улетучивается и это в какой-то мере обидно. Это последний разговор? Второй последний что ли? Феликс трёт глаза и вздыхает. С этим придурком ни черта как обычно не понятно. И с каких пор это радует? –Договорились. Только возвращайся скорее. –Обязательно.