Oh Me, Oh My.

      Три часа ночи. Мы сидим в моей комнате, и как параноики проверяем оружие в очередной раз. Количество пуль ровно то же, что мы и планировали изначально. Мы молчим, хотя не привыкли находиться друг с другом в тишине. Не хочется случайно разбудить родителей. Это подорвёт мои изначальные планы.       — Я как-то боюсь… — я улавливаю тихий голос и хмыкаю.       — Мы планировали это очень давно. Ты что, правда хочешь бросить всё прямо сейчас? Оставить меня одного справляться с этим дерьмом? Не смей говорить, что ты струсил. Я надеялся, ты не такой.       В отличие от Дилана, я знаю, на какие точки надо надавить, и знаю когда надо это делать.       Я слышу как он делает дрожащий шумный вдох и поднимаю глаза.       — Может, к чертям это всё? Выбросим оружие в реку, выпустимся, и продолжим учёбу. Пусть ни тебя, ни меня не возьмут в Гарвард или Массачусетс, но я не уверен…       Я знаю, что он чувствует мой обычный холодный взгляд, пусть и боится смотреть мне в глаза. Мне нечего ответить на это. Мы оба знаем, что пути назад уже никогда не будет.       Я тянусь к тумбочке и глотаю еще один лювокс, ничем не запивая. Таблетка проскальзывает в моё горло, доставляя не самые приятные ощущения. Мне никогда не становилось легче от всяких препаратов, но сегодня первый и последний раз в моей жизни, когда я приму его не по расписанию. Накатывает сонливость и усталость, но моя душа бодра.       Идея бьёт мне в голову совершенно случайно.       Я кладу свой дробовик на столик перед собой и поворачиваюсь к Дилану. Его почти заплаканные глаза ошеломлённо останавливаются на мне, и он просто наблюдает за тем, как я поваливаю его к себе на кровать. Но вообще, он просто поддаётся.       Я задираю его футболку с ярко-красным и броским словом «WRATH», в которой он и хотел пойти на наше завтрашнее (уже давно сегодняшнее) мероприятие, и он не сопротивляется. Наоборот, послушно лежит, и я слышу, как тяжело и глубоко он дышит, как тихо глухим стуком бьётся его сердце, мне даже кажется, что отдаётся оно не в клетке рёбер, а в вакууме. Лицо Дилана привычно для его застенчивости краснеет. Только тогда я уже перевожу взгляд на то, что обнажил.       Его худое тело дрожит под моими руками, его бледная кожа туго натянута на хрупкие выпирающие рёбра, и вдоль костей идут шрамы от царапин, очевидно чем-то более острым, чем кошачьими когтями. Некоторые раны совершенно новые, я бы предположил, что им меньше двадцати четырёх часов. Белые и красные вздувшиеся полосы. Меня манит прикоснуться к ним, и я не стесняясь и не задумываясь делаю это. Дилан тихо стонет от боли и пытается дёргаться, но я более настойчив. Своей левой рукой я хватаю его за оба запястья и сжимаю их у него над головой, правой рукой продолжая исследовать его грудь и плоский живот. Во мне просыпается нечеловеческая похоть, и всё канет в небытие.       Я не отдаю отсчёта своим действиям. Делаю то, что хочу. Провожу указательным пальцем вниз вдоль живота, его штаны спускаю до уровня его колен, и его нижнее бельё тоже. Моему взгляду предстаёт его уже эрегированный орган. Я чувствую, как в паху становится жарко, и знаю, что наша последняя ночь станет самой лучшей.       Я принимаюсь снимать с себя свои брюки и трусы, уже провожу по своему члену несколько движений рукой, приводя его в ещё более «готовое» состояние. Дилан наблюдает за мной с жалобным молящим взглядом.       — Эрик, что ты…       — Заткнись и наслаждайся.       Я надвисаю над ним, кусаю его в шею, отпуская запястья, и удерживаю его голову в максимально удобном для меня положении, чтобы я мог полностью ощутить вкус его кожи, плоти и мяса. Сначала, предварительно облизнув свои собственные губы, целую его в сонную артерию. Его тело вздрагивает подо мной, и я выжидаю несколько секунд, и когда он затихает, кусаю его чуть выше ключицы. Я не стремлюсь прокусить его кожу, нет, я не жажду крови сейчас. Я кусаю, и некоторое время обсасываю этот участок кожи, облизываю, и не стесняюсь своих слюней. Дилан хныкает, но мы оба знаем, как он это любит. Этот придурок тащится от боли, а я тащусь от этих грязных звуков. Наконец, я отстраняюсь и шумно глубоко вдыхаю, молча смотрю, как выглядит моё творение. На коже остались глубокие следы зубов, засос медленно багровел. Влажность от моих губ и слюней переливалась в холодно-белый от освещения в моей комнате. Только тогда я заметил, что Дилан всё это время смотрел на меня, с полу-прикрытыми глазами и растрёпанными волосами, ожидая моих следующих действий. В таком виде он мне чертовски нравится.       Я не знаю, почему, но с моих губ сорвалось тихое:       — Я хочу…       Я даже не стал продолжать фразу. Дилан меня понял, да и в целом не понять ситуацию тут невозможно. Очевидная животная блядская жажда страсти. Я чувствую, как ухмылка неосознанно трогает мои губы, и моё зрение расслабляется, всё вокруг расплывается и меркнет. Я на долю секунды поворачиваю голову заглянуть в окно. Там всё ещё темно, хотя по сути первые отголоски рассвета должны были коснуться неба и слиться в самый красивый градиент, а заря должна была остаться полосой на уходящей в никуда мгле, и медленно поглощать небо там, на горизонте, расползаться нежно, даже можно сказать «течь», как течёт кровь из головы мёртвого в первые несколько секунд после выстрела в голову. На часах четыре утра.       Этой ночью боги только мы.       — Ты можешь… Я не против.       Я снова поворачиваю голову на Дилана, и снова осматриваю картину перед глазами ещё раз. Снова мой взгляд останавливается на порезах на его теле, снова я смотрю вниз, туда, и с новой силой на меня накатывает холодная волна, заставляющая меня снова «проснуться», очнуться от очередной дереализации, и возбудиться по новой. Я вспоминаю, что я голый.       Я молча слезаю с кровати и достаю из той самой заветной тумбочки тюбик дешёвой смазки и два презерватива: один кидаю Дилану, другой сразу же рву и растягиваю, после чего осторожно надеваю на свой член. Тесный контакт с резиновым материалам меня забавляет, и от этих случайных прикосновений я невольно чувствую невыносимое желание обкончаться. Тем не менее, оставить свою кровать грязной и перепачканной спермой я не хочу. Дилан повторяет за мной и надрывает блестящую упаковочку презерватива, по комнате раздаётся тихий звук тресканья полиэтилена.

***

      — О мой Бог... — шепчет Дилан, когда я прикасаюсь к его члену.       Четыре часа утра. Но мы всё ещё здесь.       Это наша последняя ночь.