Маленький гнусный принц

Я в этих чертовых стенах загнанный в угол, исповедуюсь перед снова лежащей грудой. Облик не скрыть не изгнать из темени. Мне легче жить пока ты спишь со мною обок, слушаешь, что я кричу из-за видений. Когда прислоняешь к груди как ребенка беззащитного, малого; гладишь по волосам тминовым ёжиком. Не люби меня, милая. Я не умею врать – значит говорю правду. Я не умею танцевать и придавать людям смысл. Все, что ты слышишь – это всего лишь вымысел. Я налью виски с колой, чтобы жизнь казалась яркой, но напиток не будет вкусен если его разбавить жижей. С льдом – самое то! Холодный, чистый и крепкий. Жаль, что только напиток. Я кланяюсь при особых случаях, верю в самое худшее и порой – ставновлюсь на ноги, чтобы высказать миру: я гнусный маленький принц! Я жаден, голоден и порой не хватает сердца. Сьем и выкину не подумав о выражении твоей мины. Развяжи эти узы, сделай, чтобы мне было легче. Не кричи о попытках согреться. Есть лишь я и мои игрища; выдержка белого-красного, в муках написаны письма о той самой, которая довела меня до эгоизма. Разрываюсь, молю, погибаю! Вытяни душу, порежь её намертво; отдай женщине в которой утопал весело. Мне не счесть сотни душ, которых взял, истязал до неприязни. Лишь её я любил и хранил в своем таинственном месте. Два года меня грели её вести, а я улыбался и говорил как здорово будь мы сейчас вместе. Белые волосы – шелк и моя бестия; губы налиты медом; глаза океанов чистых у побережья осенью. Величу имя срывающееся с уст! Ты так – третий сорт, пережить холодную зиму, отвлечься от мыслей – возникающий шторм. Лучше танцуй для меня игриво, поверни стрелки вспять и повтори по новой. Скользну по коже и разойдусь шелестом у твоего уха. Волнами окачу каждый сантиметр тела. Долой сентиментальные речи. Закрой за мной двери. Меня завтра не будет здесь. Осколки разлетались вокруг, словно ослепительные звезды, и рассекали пространство со сверкающей динамикой. Одна за другой, белые освещенные полосы мелькали в эмблематическом порыве, словно неуловимые фрагменты памяти, которые мечутся в безумии. Пульсирующие вибрации проникали сквозь воздух, создавая напряжение, которое заставляло сердце колотиться с исступленной силой. С лица капали струйки пота, смешиваясь с немного слез, которые безмолвно катились по изможденным щекам. Горечь прощания и сокрушение расцветали в глазах, гася искру надежды, затмевая ее под ливнем невыразимой печали. Одушевленные душички проникали в пустоту, оставляя там только безмолвие и тяжесть горя. Руки, которые когда-то были искусно слеплены и наполнены жизненной энергией, теперь вжимались в оббитое кожей железо. Отверстия и раны на руках становились символом борьбы и стойкости, свидетельствуя о непримиримом сопротивлении. Но силы истощались, пульсацией боли, олицетворяющей уязвимость, которая каплями окрашивала смятые пальцы в красноватый оттенок. Не мало, но так много кричащих грез вокруг одного человека, который лежал у самых бело-красных полос. Мечты и стремления, пламя страсти и дерзкое желание, все это вихрем закружило вокруг его обессилевшего тела. Каждый протяжный вздох был последним аккордом в его симфонии жизни, отзывающимся эхом в пустоте, наполненной непостижимой тоской. И в конечном итоге, он исчезал, становясь тенью на фоне смутно вырисовывающихся бело-красных полос. Его судьба утрачивала свою форму и смысл, растворяясь в непостижимом величии бесконечности. Лишь где-то вдалеке замигали звезды, исполненные утешения, будто бы обещая, что в других мирах, в других историях, он продолжит свое существование, живя в сердцах тех, кто никогда не забудет.