Хватит!

      За окном шёл дождь, по подоконнику все стучали и стучали капельки. Лучи света отскакивали от яркой луны, освещая всё вокруг тусклым белым светом. Вот лучик попадает на глобус, на котором яркими пометками отмечены места, где хотелось бы побывать; вот лучи падают на выстроенные на полке в ряд игрушки, а там, в углу, видны детские рисунки… Но где-то в темноте стоит семейная фотография, на которой запечатлены две женщины с их сыном. Фотокарточка будто сама запряталась в темноте, будто специально кто-то поставил её туда для того, чтобы никто на неё не смотрел. Словно кто-то знал, что этой семьи больше нет, что эти улыбки на фото — всего-то жалкая иллюзия.       В комнате было до неприличия холодно, как и на детской душе; её терзало и терзало, убивало изнутри. Под тёплым одеялом сидел маленький мальчик, накрывшись с головой. Он прижимал ручонки к ушам, лелея надежды, что вот-вот они замолчат. Его мучал один вопрос: почему это происходит? Почему некогда любящие мамы вот так вот резко стали ненавидеть друг друга? Почему они так громко кричат, что происходит там, у них?       Его зовут Кадзуха и ему скоро исполнится восемь. И в скорости его родители разведутся, оставив десятилетнюю историю любви позади, как ненужный саквояж на пароме.       Все началось около полугода назад, когда его вторая мама, Бэй Доу, которую он всегда называл просто ма, перестала ночевать дома, оставаясь во второй квартире, что находилась совершенно в другой части города. Спрашивая первую маму, Нин Гуан, мальчик всегда получал одинаковые и односложные ответы: «Так нужно, сынок», «Ма приедет через пару дней», «У неё срочные дела». Кадзухе казалось, что всё это скоро закончится, ма разберётся со своими делами, вернувшись домой окончательно. Но когда она возвращалась, повисала неловкая тишина, сквозь которую можно было уловить некое напряжение. Нин Гуан старалась избегать любого контакта со своей супругой, выгоняла из супружеской спальни, не говорила «Доброе утро» и «Спокойной ночи». А Бэй Доу, в свою очередь, в своей привычной манере находила за что можно бы зацепиться, разжигая конфликт.       Так продолжалось несколько месяцев, пока в порывах страсти Нин Гуан не потребовала от жены немедленного развода. Мальчишка ещё не совсем понимал, что значит это странное слово, однако он предполагал, что развод — это просто когда взрослые начинают ругаться, а затем перестают любить друг друга. В целом, суть Кадзуха уловил, ведь так и случилось с его любящими мамами — они перестали друг друга любить и это было заметно. Особенно это было ощущаемо в те моменты, когда семейство собиралось ужинать; Кадзуха весело рассказывал родителям про свой день в школе, пока те иногда холодно глядели друг на друга, пытаясь ради сына делать вид, что всё в полном порядке и ничего не поменялось. Но Кадзуха не глупый, а просто маленький, и полагать, что он ничего в силу возраста не соображает, было решением попросту глупым. Всё мальчик понимал, пускай и дошло не сразу… Он чувствовал себя виноватым в ссорах мам, а иногда корил себя за то, что не может их помирить, дабы всё было нормально, как когда-то.       Ребёнку не понять причины, по которым его любящее родители вдруг резко изменились, как и всё вокруг. Кадзуха не понимал, почему ма теперь ночует в гостевой спальне, и почему они больше не ходят вдвоём гулять, как раньше. Почему они не держатся за руки… Почему мама не целует щёчку ма на прощание, вытирая большим пальцем пятно от помады. Почему они ругаются и отчего обзываются такими грязными словами, которыми самому Кадзухе строго-настрого было запрещено пользоваться. И почему сейчас стоит вопрос опеки над самим Кадзухой… Вопросов чересчур много, однако даже о них нет возможности задуматься, потому как кажется, что стены вот-вот рухнут от криков.       И если раньше ругань женщин была схожа на ворчание пожилой парочки, то сейчас эти ссоры напоминали ураган или же начало бури; без битой посуды, без швыряний мебелью, но всё же. И если раньше они заботились о том, чтобы сынишка был на прогулке или у друзей в гостях во время очередного громкого скандала, то сейчас ни Нин Гуан, ни Бэй Доу это не заботило. Они наивно полагали, что их слышно в другой части громадных апартаментов не будет. Но как же они ошибались…       Мальчик резко вжался головой в подушку, крепко сжимая ушки в который раз. Он не хотел вслушиваться в то, что кричит мама и почему она так громко плачет. Но он неоднократно слышал своё имя посреди разговоров дам.       — Я ТЕБЕ НЕ ПОЗВОЛЮ СЫНА У МЕНЯ ОТОБРАТЬ, БЭЙ ДОУ! — орет на супругу пронзительным криком Нин Гуан. — НЕ ПОЗВОЛЮ!       — Осмелюсь напомнить, что он и мой сын тоже! — огрызнулась в ответ Бэй; Кадзуха от крика матерей вжался в подушку сильнее, ручонкой стараясь нащупать своего верного друга — мягкого динозаврика, который несчастным образом оказался слишком далеко.       — ОН НИКОГДА НЕ БЫЛ ТВОИМ СЫНОМ! — вдруг выпалила блондинка.       — НИН ГУАН, ЧТО ТЫ ТАКОЕ ГОВОРИШЬ?! КАК СМЕЕШЬ ТЫ ТАКОЕ ГОВОРИТЬ?!       — А ВОТ ТАК! НЕ ТЫ ЕГО РОДИЛА, НЕ ТЫ НЕ СПАЛА НОЧАМИ! — кричит Нин, злостно пытаясь доказать свою правоту. — ТЕБЯ НЕ БЫЛО РЯДОМ И ТОГДА, КОГДА ОН СДЕЛАЛ ПЕРВЫЕ ШАГИ! ГДЕ ТЫ БЫЛА В ТОТ ДЕНЬ, КОГДА КАДЗУХА ПОШЁЛ В ПЕРВЫЙ КЛАСС?! ДА ТЫ ХОТЬ ЗНАЕШЬ КАКОЙ У НЕГО ЛЮБИМЫЙ ЦВЕТ?! ИЛИ, БЫТЬ МОЖЕТ, НАЗОВЁШЬ ИМЕНА ЕГО ДРУЗЕЙ?! — наконец высказавши всё, что было на душе, Нин Гуан обессилено упала на диван, рукой прикрывая своё заплаканное лицо.       — С меня хватит! НЕ Я РОДИЛА ЕГО, ВЕДЬ МАТЬ НЕ ТА, КТО ДАРОВАЛА ЖИЗНЬ. А ТА, КТО ВОСПИТАЛА! ЭТО РАЗ! — обычно Бэй Доу не кричит, а спокойно объясняет, в то время как Нин Гуан командным тоном строит всех вокруг, однако сейчас, видимо, у шатенки попросту не выдерживают нервы. — Да, не было меня рядом в тот момент! Будто ты тогда была с ним, а не няня! ЭТО ДВА! И его любимый цвет зелёный, черт его дери! — женщина, скривившись, потерла переносицу. — ОХ ПРОШУ ПРОЩЕНИЯ ЗА ТО, ЧТО НЕ МОГУ НАЗВАТЬ ИМЕНА ЕГО ДРУЗЕЙ! — развела она руками. — НЕУЖЕЛИ ИЗ-ЗА ЭТОГО ТЫ СЕЙЧАС ОРЕШЬ НА МЕНЯ, БУДТО БЕССЕРДЕЧНАЯ СУКА?!       — АХ, ТАК ЭТО Я СУКА?! — блондинка встала с дивана, взмахнув руками. Она медленно шагнула навстречу злой супруге, которая готова была сейчас что-то сломать от напряжения. — Не ты ли хочешь забрать у меня моего сына, не давая права видеться с ним даже по выходным?!       — А как я могу оставить нашего, прошу заметить, мальчика с такой ебаной эгоисткой и истеричкой?! — брюнетка, не выдержавши, стукнула рукой по стенке, к которой отошла для того, чтобы отдышаться; Нин Гуан раньше чувствовала себя в безопасности, находясь рядом с женой, однако сейчас ей что-то подсказывает, что вот-вот и рассвирепевшая баба замахнётся и пропишет Нин по лицу.       — ЭГОИСТКА?! Я?! — Нин Гуан, взмахнув руками, выпятила глаза так, что те будто норовили выскочить из орбит. — ТЫ СЕБЯ ВООБЩЕ СЛЫШИШЬ, БЭЙ ДОУ?! ТЫ…       — ДА, СЛЫШУ! Ты всегда думала лишь о себе, всегда для тебя мнение других было чем-то второсортным! Даже мнение нашего сына!       — Я тебя не понимаю… НЕ ПОНИМАЮ! — Нин кричала так, что маленькому Кадзухе, который старался закрыть ушки по максимуму, на момент показалось, что мама через секунду-вторую сорвёт голос.       Ребёнок просто не мог понять, о чем говорят родители; что же значит эгоизм для маленького мальчика? Для него не существовало родителей лучше… Да, мама Нин запрещала есть сладости перед сном, да, она могла забрать игровую приставку сына после того, как узнает, что малой набедокурил в школе. Да, она хотела сделать сына идеальным, таская того по секциям и кружкам… И да, мама Бэй тоже плохой не была! Ма не такая строгая, как мама; не запрещает есть сладости, приставку возвращает, даёт возможность прогулять ненавистный мальчику волейбол и может вместо школы отвести на работу… Почему они теперь соревнуются между собой?       Кадзухе надоело слушать крики, поэтому он взял подушку и накрыл ею свою голову, пока его матери продолжали выяснять отношения. Кряхтя от раскалывающейся головы, мальчик поджал под себя ножки, пыталась найти позу, в которой он сможет почувствовать себя хорошо, а тем временем в огромном зале продолжался ночной концерт.       — ВОТ! ТЫ НИКОГО НЕ ПОНИМАЕШЬ, НИКОГДА НЕ ПОНИМАЛА И НИ ВО ЧТО НЕ СТАВИЛА! — Бэй Доу, приближаясь к своей супруге, выставила на неё указательный палец, с каждым словом будто тыча им в блондинку. — И КАДЗУХУ В ТОМ ЧИСЛЕ!       — ГОСПОДИ, Я ЕГО МАТЬ, — Нин Гуан руками убрала волосы с лица, тяжело дыша; Бэй казалось, что жена убого ломает комедию, поэтому слёзы Нин Гуан для неё были ничем. — Я ЖЕЛАЮ ЕМУ ВСЕГО САМОГО ЛУЧШЕГО, ПОКА ТЫ БЕССОВЕСТНО ПРОСИЖИВАЕШЬ СВОЮ ЗАДНИЦУ НА РАБОТЕ, ВООБЩЕ ЗАБЫВ, ЧТО У ТЕБЯ ЕСТЬ РЕБЁНОК!       — Да ты специально прибедняешься или как?! Ты нарочно стараешься выставить меня в худшем свете и даже этого не замечаешь! — Бэй метнулась в другую часть комнаты, свирепо глядя на всё; каждая деталь дома ей казалась ненавистной; шаги её отдавали грохотом, доходящим и до спальни Кадзухи.       — А РАЗВЕ Я НЕ ПРАВА?! — блондинка развернулась, продолжив кричать на свою горе-женушку.       — НЕ ПРАВА, НИН ГУАН! ТЫ НЕ ТО ЧТОБЫ НЕ ПРАВА, ТЫ ПРОСТО ПИЗДЕЦ КАК ЗАБЛУЖДАЕШЬСЯ! ТВОЙ ЭГОИЗМ У МЕНЯ УЖЕ ВОТ ТУТ СТОИТ, — брюнетка показала двумя пальцами на свою глотку, таким образом стараясь донести до Нин, что она её просто достала. — В ПЕЧЕНКАХ НЕНАВИСТЬ ТВОЯ СИДИТ!       — ТАК ВАЛИ ОТСЮДА, РАЗ УЖ Я ТАК ТЕБЕ ОТВРАТНА! — крикнула Нин Гуан, наблюдая за тем, как злая Бэй Доу судорожно ищет в своих штанах пачку сигарет.       — НЕТ УЖ, С ТОБОЙ Я КАДЗУХУ НЕ ОСТАВЛЮ! — пока Нин Гуан отвернулась, прикрыв рот рукой, Бэй достала сигарету в зубах, дрожащими руками пытаясь её зажечь. — Не хотелось бы, чтобы из него выросла такая же лицемерная блядь и в добавок неврастеник, как сама ты… — фыркнула брюнетка сквозь зубы, чиркая кремниевой зажигалкой.       Последних слов Кадзуха не слышал, потому что у него наконец-то вышло сделать так, чтобы крик казался более глухим. Да и не нужно было ему этого слышать, ведь так бы он только разочаровался в своей ма. Это она учила его всегда уважать всех, не спускаясь до уровня бесконечных матов и ругательств. Он не простил бы ей эдакие оскорбления в сторону мамы.       У Нин Гуан в тот момент будто что-то умерло внутри. Развод по началу напоминал простое отдаление, но отдалившись друг от друга слишком быстро и слишком сильно, что Бэй, что Нин — обе забыли подавно, что некогда они любили друг друга. И между ними начала мелькать нотка ненависти. Обе начали подмечать только плохое, забыв о хорошем… А почему развестись решили? Так всё легко и просто — обе ведь карьеристки ещё те. Бэй Доу неделями дома не бывает, видите ли, командировки у неё, где она Бог знает чем занимается, а Нин Гуан остаётся одна в городе, из близких имея только сына. Она работает как не в себя, старается ещё и семью при этом сохранить, не развалить. Вернее, она старалась. Сейчас сохранять уже нечего, а значит, что стараться ради семьи не нужно. Куда более важно стараться ради любимого сына, которого теперь делят, будто имущество или состояние.       Он во всем похож на Нин Гуан. Её внешность полностью перешла к мальчишке — белёсые волосы, бледная кожа. У мальчика её глаза… Бэй Доу, смотря на сына, всегда в нем видела отражение души супруги. Не только он внешностью в маму удался, а и характером… Не ребёнок, а чудо какое-то. Его долго хотели, он стал чем-то вроде лучшего подарка для пары. Они обе мечтали завести семью, мечтали об этом семейном бытие, но одного не учли. Не учли, что ради ребёнка придётся пожертвовать буквально всем: рабочими часами, временем друг для друга, силами… Думая, что справятся, супруги канули в надеждах, полагая, что кроме отвественности за чью-то жизнь ничего не добавиться. Наивно и глупо.       Но это отнюдь не значило, что рождение ребёнка обернулось чем-то плачевным, вовсе нет. Да и не был мальчик виноват в разводе родителей, хоть самому ему и казалось, что мама с ма ссорятся именно из-за него. Ему было страшно слышать крики любящей и нежной мамы, ругань веселой и доброй ма… Он уже не закрывает ушки — сдался. А что толку-то? Все равно не поможет ему ничего от криков защититься. Он сжал рукой мягкого динозаврика и прижал его крепко к себе; игрушку недавно постирали, поэтому от неё пахло приятным лавандовым порошком — именно так пахло постельное белье в спальне Нин Гуан и Бэй Доу. Всякий раз, когда Кадзуха раньше приходил к ним, он утыкался носом в подушку, вдыхая этот аромат. Он представлял то, как обнимает родителей, а они его… Он видел в этой игрушке объятия и поцелуи матерей. Но мальчик все ещё слышал ругань, брань и крики…       — ТЫ СПЯТИЛА! ЧТО ТЫ ТАКОЕ ГОВОРИШЬ, ЧЕРТ ВОЗЬМИ?! — Нин Гуан от шока чуть ли не схватилась за сердце; от кого-кого, но от Бэй такого услышать она не ожидала.       — Разве я не права?! — выдыхая вонючий сигаретный дым, крикнула в ответ Бэй Доу. — Как думаешь, будет ли ребёнку хорошо с такой матерью, которая не в силах даже эмоции держать?! ПОГЛЯДИ НА СЕБЯ, БЛЯТЬ, ТЕБЕ ГОЛОВУ ЛЕЧИТЬ БЫ ПО-ХОРОШЕМУ! НЕРВНАЯ ВСЯ, ГЛЯНЬ В ЗЕРКАЛО!       — БУДЕТ ЛИ ЕМУ ХОРОШО СО МНОЙ СТАНЕТ РЕШАТЬ СУД! И ПОВЕРЬ, Я ПРИЛОЖУ КОЛОССАЛЬНЫЕ УСИЛИЯ ДЛЯ ТОГО, ЧТОБЫ ТЕБЯ В ПРАВАХ ОГРАНИЧИЛИ ПО МАКСИМУМУ! — разъярённая женщина подошла к супруге поближе, стараясь докричаться до неё, пока та невозмутимо продолжала курить своб сигарету, выдыхая едкий дым с лицо Нин Гуан. — ТЫ И НА ПУШЕЧНЫЙ ВЫСТРЕЛ НЕ ПОДОЙДЁШЬ К МОЕМУ СЫНУ, ЭТО ТЕБЕ ЯСНО?!       — ЭТО И МОЙ СЫН ТОЖЕ! — окурок полетел на пол, после чего Бэй наступила на него; Нин Гуан шагнула назад. — И МНЕ, КАК ЕГО МАТЕРИ, ЧЕТКО ПОНЯТНО, ЧТО С ТОБОЙ, ЕБАНОЙ СТЕРВОЙ, ОН ПРОСТО НЕ ВЫЖИВЕТ!       — Господи, да ты рехнулась… — Нин Гуан отошла в сторону, руками закрывая горящее лицо. Ей поистине казалось, что её жену, пускай и бывшую, кто-то подменил; как же жаль, что формально они все ещё приходятся друг другу родственниками. — Ты несёшь несусветный бред…       — Бред тут ты несёшь! Неужели нельзя просто, блять, нормально разойтись?! Но нет же, нашей Нин Гуан страсти да скандалы подавай! — разводит руками брюнетка.       — А как мне не скандалить, когда ты пытаешься отобрать моего же ребёнка?!       — Ну если хочешь сделать из него мальчика на побегушках, который из-под мамкиной юбки до тридцати не вылезет — дерзай. Только в этом случае уже мне придётся засудить тебя так, чтобы тебя родительских прав лишили в два счета!       — НА КАКИХ ОСНОВАНИЯХ?!       — ПИЗДЕЦ! ТЫ МНЕ МОЗГИ ЕБАЛА ГОДАМИ, ИЗ СЕБЯ СТРОИЛА ХЕР ПОЙМИ ЧТО! А РЕБЁНКА ПРОСТО УГРОБИШЬ!       — ТОГДА ПОЧЕМУ, ЕСЛИ Я ТАКАЯ ПЛОХАЯ, ТЫ ВСЕ ЭТИ ГОДЫ МОЛЧАЛА?! — кричит блондинка, оборачиваясь вновь к жене; глаза Нин ничего от слез не видели, в них всё плыло, а голова истошно раскалывалась от собственных же криков.       — ПОТОМУ ЧТО НЕ СЛУШАЛА ТЫ МЕНЯ! НИКОГДА! — злостно кидает Бэй, смотря на Нин Гуан в непривычной для себя надменной манере. — ТЕБЕ БЫЛО ПОХЕР ЧТО НА МЕНЯ, ЧТО НА КАДЗУХУ! ЛАДНО Я, НО НАШ СЫН В ЧЕМ ВИНОВАТ?!       — Я ОТДАЛА ВСЮ СЕБЯ ДЛЯ ТОГО, ЧТОБЫ СДЕЛАТЬ ЕГО СЧАСТЛИВЫМ! РАЗРЫВАЯСЬ МЕЖДУ РАБОТОЙ И НИМ, ДУМАЕШЬ, МНЕ НЕ БЫЛО СЛОЖНО?!       — БУДТО МНЕ ЛЕГКО!       Мальчик схватил подушку снова, накрыв свою голову. Он все ещё слышит ругань, но в снова не вникает. Когда уже казалось, что вот-вот они успокоятся, женщины начинали орать всё громче. Так что Кадзухе казалось, что он прям рядом с ними находится, а не в отдельной запертой комнате, которая, к тому же, находилась на втором этаже.       Закрывая глаза, ему было охотно вспомнить какие-то песенку, бормоча её под нос, чтобы перебить у себя в голове все те крики мама и ругательства ма. Их слова для него будто переставали что-либо значить. Но стоило перестать напевать что-то под нос, как тут же лезли воспоминания. Последнее радостное было связано с тем, как они всей семьей провели рождественскую ночь; Кадзухе мама подарила настоящий телескоп, который сейчас выглядывает в окно, а ма решила подарить сынишке костюм астронавта, который был точь в точь как у настоящих космонавтов из НАСА; Кадзуха мечтал однажды полететь в космос, когда вырастет. Мечтал попрыгать по луне, мечтал летать к далеким звёздам… А если не астронавтом, значит моряком! Будет исследовать просторы планеты, станет первооткрывателем… Скорее бы вырасти, наконец-то став тем, кем быть мечтаешь. Может тогда мамы станут им гордиться?       Но даже помечтать в такой обстановке не выходит… Кадзуха мог бы отыскать свой шлем, одев его на голову, но даже вставать с кровати не хочется, пока на первом этаже происходит что-то такое… Страшное.       И пока малыш пытался успокоить себя, внизу взаправду творилось нечто такое, чего эти стены раньше не видели. Они кричат и кричат, не собираясь искать компромисс. И в данном случае это было эгоизмом. Ведь глупо полагать, что такая ссора не выйдет за приделы наглухо закрытых дверей в зал.       — Я ПОРАЖАЮСЬ ТВОИМ УМЕНИЕМ ЗАЕБАТЬ КАЖДОГО, КТО ИМЕЕТ ЧЕСТЬ ПОГОВОРИТЬ С ТОБОЙ! — злости у некогда спокойной и рассудительной Бэй Доу в данный момент не хватает, она напряжена и готова снести всё на своём пути. Нин Гуан думала, что рано или поздно эта женщина поднимет на неё руку, однако об этом было боязно даже размышлять.       — ТАК РАЗВЕЛАСЬ БЫ СО МНОЙ РАНЬШЕ! УШЛА БЫ К ДРУГОЙ ИДИОТКЕ! — вновь вспылила блондинка, заострив свой тяжелый взгляд на Бэй, которая даже не хотела в глаза супруге смотреть — ей тошно от общества Нин Гуан.       — ЗНАЕШЬ, А ДЕЙСТВИТЕЛЬНО НАДО БЫЛО! КТО Ж ЗНАЛ, ЧТО ВСЁ ВОТ ТАК ЗАКОНЧИТСЯ?!       А на втором этаже было тихо. Только дверь маленькая скрипнула, откуда показалась маленькая детская ручка. Кадзуха решил, что ему пора положить конец этому, пора родителей мирить. Он сначала неохотно слез с кровати, схватил динозаврика, а уже потом, подумав пару секунд, решил взять ситуацию в свои руки. Мальчик открыл дверку совсем тихо, хмурясь от попадающего на его личика света. Его комната находилась рядом с лестницей, ведущей вниз, так что на неё с первого этажа всегда попадал свет. Ребенок ступил на лестницу босой ножкой, прижимая своего динозаврика к себе крепче и крепче. Но вдруг мальчик остановился, решив посидеть на лестнице, свесив ножки — он всегда так делал, когда ему нельзя было находится на первом этаже по каким-то причинам.       Ему было все равно, что матери в данный момент заняты выяснениям отношений, все равно, что он должен давным давно спать. И все равно, что подслушивать нельзя… Потирая глазки ручкой, он сел на пятую по счету сверху ступеньку, свесив одну ножку вниз.       — А НЕ ПОШЛА БЫ ТЫ КУДА ПОДАЛЬШЕ, КАК ТЫ ЭТО УМЕЕШЬ?! КАК УМЕЕШЬ СБЕЖАТЬ ОТ НАС, НЕ СКАЗАВ НИ СЛОВА! — слёзно кричит Нин Гуан, от чего Кадзухе становится не по себе ещё сильнее.       — ТЫ НЕ МОЖЕШЬ ВЫГОНЯТЬ МЕНЯ ИЗ МОЕГО СОБСТВЕННОГО ДОМА! НЕ МОЖЕШЬ! — вопит в ответ Бэй Доу, зажигая уже вторую сигарету. — Интересно, и когда же это я сбегала?!       — ТЫ ХОЧЕШЬ СКАЗАТЬ, ЧТО ТВОИ ПОХОЖДЕНИЯ ПО ПАБАМ И КЛУБАМ БУДУТ СЧИТАТЬСЯ АБСОЛЮТНО АДЕКВАТНЫМ ПОВЕДЕНИЕМ?!       — МНЕ НЕЛЬЗЯ НИ ЗА ПРЕДЕЛЫ ДОМА ВЫЙТИ, НИ ВСТРЕТИТЬСЯ СО ЗНАКОМЫМИ! ПИЗДЕЦ, ДОКАТИЛИСЬ, БЛЯТЬ! — Бэй с раздражением закатывает глаза, выдыхая сигаретный дым. — КАКОГО ХЕРА ТЫ ДЕРЖИШЬ МЕНЯ, КАК ШАВКУ НА ЦЕПИ?!       — ДА КТО ТЕБЯ ДЕРЖИТ СЕЙЧАС?! ИДИ НА ВСЕ ЧЕТЫРЕ СТОРОНЫ, МОЖЕШЬ ДАЖЕ НЕ ВОЗВРАЩАТЬСЯ!       От этих слов сидящему на лестнице Кадзухе стало плохо. Как это… Мама выгоняет ма? Нужно было срочно остановить их, пока они не натворили глупостей, поэтому мальчик быстро поднялся и начал спускаться вниз, переживая, что не успеет.       Он не хотел, чтобы ма ушла и не вернулась. Без неё будет совсем плохо — это ведь его вторая мама… Его любимая ма, которая катает Кадзуху на спине, которая играет с ним в футбол, которая любит, которая заботится… Он любит её точно так же, как любит и маму. И никогда бы между ними Кадзуха не смог выбирать.       Нин Гуан и Бэй Доу это чудесно понимали, однако ничего поделать не могли. Они друг друга больше не полюбят, не поймут, не сживутся с чувством ненависти друг к другу. Ради своего сына им стоило оставаться хотя бы друзьями, однако не в этой ситуации… С разводом они повременили, от этого и разразились страшные конфликты и всякие недопонимания. Проблема была в том, что они и не хотели понимать, они не хотели слушать друг друга, не хотели искать решение, которое было бы идеальным для каждого. И для Кадзухи в том числе.       Думая, что для мальчика они делают все самое лучшее, обе заблуждались, но при этом и Бэй Доу, и Нин Гуан были уверенны в том, что нужно обязательно друг друга засудить, лишив кого-то прав на этого мальчика. Кадзуха этого не понимал, не знал, что значит это всё. Ему просто не хотелось расставаться со своими родителями, живя как раньше.       Жаль, что будучи таким маленьким, этот ребёнок вынужден заставлять себя мирить маму с ма, когда они готовы прибить друг друга на место. Он готов был остановиться, закрыв уши, и не двигаться, однако же нет. Кадзуха был уверен, что остановит родителей, но спускаясь по лестнице, ему становилось все страшнее и страшнее: Нин Гуан продолжала кричать на Бэй Доу, а та не прекращала поливать супругу грязью. Добрые и заботливые родители словно исчезли, а им на смену пришли двое жестоких людей. Это не нежная и милая мама Нин, которая никогда не кричит, которая никогда не плачет; это не смелая и добрая мама Бэй, которая никогда не оскорбляет любимую жену и никогда не ругается матом. Это чужие люди…       Кадзуха спустился вниз, с каждым шагом лишь только осознавая серьёзность ситуации. Он шёл к залу, за которым творилось что-то страшное, откуда кричали родители. Мальчик шёл совсем тихо, его бы они не заметили вот так. Ребёнок уже было хотел развернуться и расплакаться, убежав обратно в комнату, но он лишь шмыгнул носом, собрал волю в кулак и пошёл дальше, вслушиваясь в крики матерей.       И вот остаются считанные шаги до двери в зал. Кадзуха решил на всякий случай встать на носочки, чтобы идти ещё тише. Его ручка тянется к большим стеклянным дверям, а пара глазёнок старается высмотреть там хоть кого-то, пока они кричат и кричат.       В нос ударил запах сигарет, хотя разве ни мама Нин, ни мама Бэй раньше в самом доме не курили… Открывая дверь, у мальчика сразу зазвенело в ушах, но он продолжил стоять в дверном проёме, с ужасом наблюдая за происходящим: на полу валяется разбитая пепельница, а плачущая Нин Гуан кричит на Бэй Доу, которая тоже особо эмоции не сдерживает.       — ТЫ МНЕ ОТВРАТНА! ЗНАЛА БЫ… ЗНАЛА БЫ Я, ЧТО ТЫ ТАКАЯ! — Кадзуха ужаснулся, стараясь не плакать; смотря на кричащую маму, все внутри сжалось. Он думал, что его заметят, но нет… Они продолжали. И обстановка стремительно накалялась.       — А КАКАЯ Я?! НУ ЖЕ, ГОВОРИ! — Бэй нападала в ответ, как хищница, собирающаяся выдрать глаза. Она никогда бы не опустилась до такого, чтобы бить близкого человека, однако сейчас руки сами едва ли не замахивались на блондинку.       — ТЫ ЖЕСТОКАЯ! И ЭГОИСТКА ТУТ КАК РАЗ ТАКИ ТЫ, БЭЙ ДОУ, НЕ Я, ПРОШУ ЗАМЕТИТЬ! — Нин Гуан угрожающе смотрела на Бэй Доу, которая готова была рассмеяться, стараясь быть выше того, чтобы взять да огреть эту даму по лицу так сильно, настолько это в принципе возможно; Кадзуха продолжал наблюдать, стоя в дверном проёме — его не видят.       — А ТЫ, СМОТРЮ, ЕБАТЬ СВЯТЫНЯ! ВСЕ ВОКРУГ УБЛЮДКИ, ВСЕ НИХЕРА НЕ ПОНИМАЮТ, ОДНА ТЫ ЛУЧШЕ ВСЕХ!       Они продолжали кричать друг на друга, а Кадзуха слушал, вглядываясь в детали картины. Его стало тошнить от напряжения, головка кружилась, а ручки едва удерживали в себе мягкую игрушку… Он сначала хотел крикнуть что-то, но не смог, оставаясь в тени. Мальчик думал лишь о том, что всё это ему, может быть, всего-то сниться… Что нет никакой ссоры, что его родители не выясняют отношения вот таким ужасным образом. Сглатывая комок в горле, мальчишка и сам не заметил, как с его глаз потекли слёзы. Это больно, очень больно и обидно, осознавать, что твоя семья рушится. А ещё обиднее понимать то, что ты всего ребенок, который не в силах что-то сделать. Он обижается на маму за её слёзы, на ма за её ругань. Обижается на весь мир потому, что его семью у него же забирают.       В ушах стоит звон, а рот безвольно открывается для того, чтобы наконец-то сказать всего-то одно слово, пускай и повторив его дважды:       — Хватит… — его не слышат, его не замечают. Кадзухи будто не существует, он как маленький призрак, ну или же маленькая ничего не значащая пылиночка. Мама Нин кричит, мама Бэй от злости готова кого-то придушить… — Хватит!       Мальчику потребовалось сказать это дважды, чтобы его заметили… Внезапно в комнате стало тихо — родители Кадзухи перестали кричать спустя столько часов непрерывного крика… Нин Гуан, обернувшись к сынишке, застыла на месте, побледнев в лице за считанные секунды, а Бэй Доу коснулась рукой лица, кажется, осознав, что они обе наделали.       Перед ними стоял их ни в чем неповинный сын, плачущий потому, что взрослые друг друга не понимают. Ругаются они, взрослые, а страдает ребёнок. В его глазках читается и страх, и обида, и злость… Не нужны были лишние слова для того, чтобы бывшие супруги поняли, что сотворили они нечто ужасное — они впутали в свою ссору собственного же ребёнка, пробудив в нем страшное чувство обиды на весь мир. И, кажется, прощения им за этот поступок не будет никогда.       Ему потребовалось крикнуть «Хватит!» дважды… Дважды, чтобы его наконец-то заметили. Дважды, чтобы они утихли.