Никогда

      Они познакомились случайно … Он был тогда еще совсем ребенком. Любопытный детский носик снова залез, куда не просили. В этом месте ему совсем не были рады. Он знал, знал, что увидит там, за преградой из тонкой летящей ткани. Звуки незнакомого языка вызывали любопытство. Не понимая ни слова, он, словно под гипнозом, шел, ведомый манящим женским голосом. Бессвязный лепет был преисполнен любви и ласки, такой на какую больше никто в замке не был способен — ни одна няня или кормилица. Тем более, отец. Слова сменились мелодией, безумно грустной и все еще непонятной. Ее звуки лились мягко, словно струи теплой воды в купальне, и почему-то оставляли на сердце неподъемный камень — сплав боли, печали и тоски. Жгучая зависть застилала глаза, смешиваясь с солеными слезами, которыми он едва не захлебнулся, пока бежал подальше от всех, гонимый страхом, что кто-то заметит и расскажет о его слабости отцу.       Он нашел убежище в зарослях незнакомых растений на берегу реки. Здесь было тихо, хорошо и спокойно. Растения дарили прохладу, так необходимую для того, чтобы погасить переполненное незнакомыми чувствами сердце маленького мальчика. В исступлении он опустился на землю, спрятал голову между колен, в тайне мечтая оказаться там, на месте этого маленького, противного, вечно задающего миллиард вопросов человека, получавшего столько материнской любви, сколько ему не получить никогда.       Чья-то крохотная ручонка чересчур осторожно опустилась ему на голову. Сперва он подумал, что просто уснул и навыдумывал себе во сне всякого. Но это был не сон. Липкий страх обволакивал сердце, вязкой жижей спускаясь вниз. Брат? Его заметили. Болван. Нужно было лучше прятаться. Никаур уже, было, вскочил, приготовился бежать, но рука, осмелев, чуть более настойчиво надавила, сдерживая порыв маленького принца.       — Стой, сиди. Тебе надо плакать!       Звонкий детский голос явно старался деловито подражать заботливым ноткам какого-то взрослого. Пара медовых глаз с нежностью осторожно изучала Никаура. Их обладательницей оказалась девочка, на вид младше его на пару-тройку лет — девчонки всегда растут быстрее. Он никогда не встречал ее во дворце, да и странное чувство внутри позволило ему довериться ей. В тот день они еще долго сидели вдвоем на берегу реки — маленький полный печали принц и таинственная незнакомка, первый человек, подаривший ему то, что он так давно искал — заботу.       После они встречались у той заводи тысячи тысяч раз. Она стала их секретным местом. Наима оказалась дочерью торговки. Мать любила ее, но воспитывала одна, а потому днем девочка оставалась предоставлена сама себе. Любовь к природе часто приводила ее к реке, где и произошла та судьбоносная встреча, подарившая обоим многолетнюю и такую нужную дружбу.       Все в их отношениях было легко и казалось таким естественным. Она всегда называла его только по имени, никаких званий, никаких обязанностей, никаких требований. Здесь, спрятавшись от всего мира, он по-настоящему чувствовал себя человеком, обычным, живым — из плоти и крови, как все.       Часто он приходил сюда за утешением. И этот раз не был исключением — во дворце затевали какой-то праздник, слишком масштабный чтобы не вызвать с учебы его тысячу раз идеального братца. Одна мысль о его прибытии пробуждала в наследнике престола целый спектр эмоций, преимущественно негативных. Слава о способностях юного хекау шла далеко впереди него, отголоски ее доходили до дворца уже давно. Это не могло не взбесить отца. Негоже, чтобы какой-то мальчишка завоевал больше народной любви, чем наследный принц! Обвинения в никчемности посыпались на Никаура градом острых стрел, проникающих в самое сердце, давно начавшее покрываться толстой коркой вечно не заживающих карост.       Он не любил жаловаться, а она сама считывала его настроение. Он всегда удивлялся этой ее уникальной способности.       — Что такое? Тебя снова чем-то опечалили в этом дурацком дворце? А знаешь, что? Не ходи туда сегодня больше. Пойдем, я принесла кое-что.       Девушка поманила его свертком и, задорно смеясь, упорхнула, скрылась среди высокой травы, растущей на обильно вскармливаемых рекой почвах. Место, куда она его привела, лучилось уединением и спокойствием. Или источником была сама Наима? Волосы янтарными переливами струились по плечам девушки, когда она увлеченно освобождала содержимое свертка от ткани.       — Смотри, маме привезли диковинку. Из дальних стран!       — Это еще что? Папирус?       — Нет же, это называется «холст», он чтобы делать красоту!       Она достала какой-то порошок, капнула в него воды. В емкости образовалась странная густая кашица. Из свертка показалось не менее странное орудие — лохматая палка, которую девушка погрузила в кашицу, а потом провела по ткани.       — Красиво, у тебя здорово получается…       Никаур засмотрелся. Сначала его заворожили следы пигмента, медленно распускавшиеся на гладкой поверхности, словно цветы. Сам того не заметив, он увлекся движениями рук подруги. Она и сама была, как цветок… Мягкие, но настойчивые толчки в плечо вернули его в реальность.       — Ну, пожааалуйста, ну, нарисуй тоже что-нибудь!       — Я совсем не умею. Пишу и то криво, не то, что братец.       — Я и вовсе не умею писать! Это не важно. Все равно красиво, смотри!       Он неловко взялся за рисунок. Угловатые, как сам художник, штрихи складывались во что-то непонятное. Наима в восторге захлопала в ладоши. Такая искренняя. Рука сама потянулась к волосам девушки, бережно заправила выбившийся локон за ухо. Хочется всегда видеть ее такой счастливой. В этот момент ему показалось, что он готов сделать что угодно, лишь бы почаще слышать этот смех и видеть в уголках глаз лучистые морщинки. Подобные мысли уже возникали в его голове. Не раз. Вновь испугавшись их, он отдернулся и под наспех придуманным предлогом поспешил вернуться во дворец. Только попросил забрать с собой рисунок. На память.       Добытое сокровище тут же было надежно припрятано. Настроение заметно улучшилось. Он даже смог порадоваться прибытию брата. Все же в детстве они иногда играли вместе, когда взрослые не сталкивали их лбами, надеясь добавить обоим мотивации стать еще лучше. Остаток дня был скучным.       Вечером, прогуливаясь, он услышал знакомый заливистый смех вдалеке, искристо переплетавшийся с парой других голосов. Тоже девичьих. Приглядевшись, Никаур смог разглядеть всю компанию — девушки весело плескались в воде неподалеку от их заводи. Знакомое чувство стянуло низ живота. Мокрая одежда Наимы предательски облегала, почти просвечивала. Живая фантазия молодого человека ловко дорисовывала смелые образы. Он уже был с женщинами, не раз. И опыт этот ему однозначно нравился. Почему-то мысли о Наиме в таком контексте казались ему неправильными, но и избавиться от них он больше не смог. Всю ночь ему снились ее волосы, янтарными всполохами расплескавшиеся по смятым простыням, острые плечи, изящные пальцы с маленькими острыми коготками, игриво царапающими его спину. И искрящийся смех, на грани реальности плавно переплетавшийся со стонами и рваным дыханием...       Они не виделись неделю. После своих странных снов всегда смелый с девушками Никаур стеснялся смотреть Наиме в глаза. А что, если я ей не нравлюсь? Но… Ее прикосновения всегда такие нежные и ласковые. Ни с кем больше я не чувствовал себя настолько любимым… Глупости какие. Во что ты превратился!       Дальше мыслей дело шло плохо. Голову терзали и другие условности. Кто она, а кто он. Стены дворца давили так сильно, как никогда прежде. Сравнения с братом ранили больнее. Отречься? Сбежать? Взять ее в наложницы? Жены? Мог ли он сделать хоть что-то для ее счастья? Может ли вообще в этом дворце хоть кто-то быть по-настоящему счастлив?       Решиться на встречу было сложно, но он пришел. Ожидание убивало. Наконец, в лучах закатного солнца показался ее изящный силуэт. Подсознание уже с упоением рисовало картины, как тогда на диковинных «холстах». Вот, она в его объятиях, их губы сливаются в поцелуе, янтарь струится между пальцев… Сделав над собой усилие, Никаур отогнал неприличные мысли. Не так. Не с ней. Нельзя.       В Наиме тоже что-то изменилось. Он не мог не заметить. Глаза сверкали как-то иначе, а вопрос, который она выпалила сходу, явно боясь передумать, подтвердил его подозрения, подарив надежду на лучшее:       — Никаур! Как мне… как понравиться… одному юноше?       Краска залила ее щеки, покрытые солнечными пятнышками. Он прокашлялся, пытаясь не выдать себя.       — Какому?       — Секрет, — ее лицо озарила улыбка, такая широкая, какую он не видел еще никогда.       — Как я могу тебе помочь, если совсем ничего о нем не знаю?       — Ооо, поверь, ты знаешь достаточно! Он живет во дворце. Он самый умный и самый замечательный из всех, кого я знаю. А еще… У него очень… очень грустные глаза…       Ослепленный своими чувствами, Никаур сложил мозаику так, как ему хотелось. Неужели, она решила таким странным образом признаться ему в чувствах?       — Ну, же, не молчи! Неужели, я совсем безнадежна? Он… он такой красивый. Я все время думаю о нем. И мне… мне очень нужна твоя помощь…       — Что ты такое говоришь. Глупости. Ты достойна самого лучшего. Я сделаю все, чтобы ты была счастлива, обещаю. Просто… просто скажи ему обо всем при случае. И улыбайся вот так, как улыбаешься сейчас. Обещаю, твой «замечательный» точно не останется равнодушным.       Румянец залил и его щеки. Наима же списала все на то, что задавать такие вопросы мужчине — неприлично. Особенно, когда дело касается его брата…       Получив одобрение и совет от своего лучшего друга, Наима собралась во дворец. Она давно приметила ту беседку, где младший принц, вернувшийся на время праздника, целыми днями в тени читал папирусы. В жизни он был еще прекраснее, чем в рассказах горожан и приезжих торговцев. Она никогда не видела его прежде — дворцовая жизнь интересовала ее мало, даже в разговорах с Никауром они старались избегать этой темы. Рассказы брата о Кейфле совсем ен сходились с реальностью. Она привыкла утешать его после стычек с надменным, заносчивым мальчишкой, а этот, в беседке, был совсем не таким. Он то и дело отбрасывал в сторону непослушные кудри, бормотал что-то непонятное, и так искренне и радостно подпрыгивал, когда его глаза озаряли вспышки фиолетового свечения.       Наима наблюдала за ним издали всю неделю. И только сейчас осмелилась подойти. Ну, не впервые же ей общаться с принцем!       — Что это было? Свет? Это магия, да?       Она расплылась в обезоруживающей улыбке, стараясь компенсировать ею свою навязчивость и отсутствие знаний этикета.       — Наима? Так?       Откуда он меня знает?       — Прости, я пару раз проходил мимо вас с Никауром. — Дежурная улыбка промелькнула на его лице. — Еще в детстве. А это. Да, это — хека.       На последнем слове глаза Кейфла заискрились любовью. Ах, есть ли у меня хоть малюсенький шанс, что однажды он так же будет говорить обо мне?       — Я... Я не хотела мешать… Прости, если отвлекла, просто… Просто ты скоро уедешь, а ты мне нравишься очень сильно, и я…       Она спрятала лицо в ладонях. Дура, зачем все выпалила? Дергал тебя кто за язык…       Странная полуулыбка мягко коснулась его губ. А слова, такие осторожные, ранили так больно:       — Ты, конечно, очаровательна, но влюбляться я точно не планировал.       Кровь стучала в висках, самые неприятные чувства противным звоном наполняли пространство. Захлебываясь в слезах, она тихо плакала, спрятавшись в том самом месте, где когда-то давным-давно впервые встретила Никаура…       Он все видел — заметив Наиму, старший принц набрался наглости проследить за девушкой. Разум наводнили воспоминания, словно маленькие реки сливавшиеся в одну точку. Маленький мальчик. Слезы. Мягкая детская ладошка. И снова. Снова вся любовь достаётся не ему. Тяжелое решение заранее больно ранило. Но он оставался непоколебим.       Наима сидела, поджав колени, и её плечи содрогались от всхлипов. Он сел рядом и ласково потрепал её по янтарным волосам, прижал к своей груди. На мгновение казалось, что не все потеряно, вот он — момент, когда все может стать иначе, когда зародится новая надежда. Но надежда была мертва — он будет лишь заменой. Песчаные замки рушились, прогребая под собой последние крупицы нежности, которой когда-то так полнилось и жаждало в ответ сердце оставленного всеми маленького принца. Он резко отстранился. Слова, подобно кинжалу, хладнокровно отрезали частичку его души — единственного друга, последний источник любви и заботы:       — Не приходи сюда больше. Я тоже. Тоже больше не приду. Никогда.