Вечер в старом шапито

      Был вечер, но в покинутом зрителями передвижном цирке фрик-шоу кипела работа: с металлическим лязгом складывали клетки для зверей, убирали в коробки реквизит для трюков и фокусов, аккуратно вешали на плечики сценические наряды и смывали грим, зверям давали корм в награду за хорошее выступление, убирали мусор, оставленный зрителями. Элиас, который уже убрал свои гири и штанги в специальные сундуки, проложенные соломой, сидел на ящике недалеко от шатра и наслаждался теплым летним вечером. Он любил быть один, вдали от суеты цирка. Внезапно силач услышал характерный звук. Элиас обернулся: так и есть, это Адам, еще один артист шоу и его сценический партнёр. Адам молча улыбнулся, вопросительно глядя на великана, и тот кивнул. Он аккуратно снял партнёра с небольшой платформы на колесиках, на которой тот передвигался, и посадил рядом с собой.       — Спасибо, — тихо поблагодарил его Адам.       Он помолчал немного, глядя на небо, затем прислонился к Элиасу плечом. Одна его, нормальная, рука легла на колено силача. Элиас чуть улыбнулся и обнял друга. Он легко провёл по его второй руке и, дойдя до крохотной ладони, взял её в свою. В отличие от всех остальных, он не чувствовал отвращения, когда видел или трогал эту неестественно маленькую руку, из-за которой Адам и получил свое прозвище Baby hand. И это было еще вполне милое имя, Адам получал клички гораздо хуже. В приюте его звали Обрубком, Культёй или просто уродом. Адам сморгнул, отгоняя болезненные воспоминания. Всё это было давно. Теперь у него было занятие, были выступления, был коллектив, и — самое главное — был друг. Адам любил быть рядом с Элиасом. Ему нравилось его спокойствие, его доброта, пусть она была от некоторой наивности. От Элиаса приятно пахло тальком, у него были мощные и теплые руки и широкая пушистая грудь, к которой было так приятно прижиматься, когда Элиас поддерживал его за бедра и утыкался своим смешным носом Адаму в шею. Элиас был ласковым и ненасытным. Он искренне считал Адама самым красивым, несмотря на уродливую руку и ноги, от которых были только бёдра...       А ещё он защищал Адама, не позволяя никому его обижать. Адам подавил хихиканье, когда вспомнил, как фокусник Чилтон, который попробовал было отпустить в его в адрес язвительную ремарку, потом больше недели замазывал большим количеством грима внушительный фингал под глазом. Впрочем, не все были такими гадкими.       Веселая и энергичная бородатая женщина Беверли была единственным, кроме Элиаса, другом Адама. Двуглавая гимнастка Алана-Марго относилась к силачу и его партнеру с симпатией и пониманием. Гермафродит Абель-Сьюзи смотрел на них с подозрением, но ничего не говорил. Больше всех доставляла проблем хозяйка цирка, она же дрессировщица, Беделия дю Морье. Вначале Беделия, кажется, имела виды на Элиаса, но, не получив ответа на свою симпатию, пыталась настроить силача против Адама. Видя, что её усилия рассорить друзей тщетны, дю Морье убавила старания и всё чаще топила своё разочарование и ревность в вине. Выгнать ребят у нее не было причин: у них был красивый номер, а Дю Морье не могла отказаться от прибыли. Проблем же с этим не было: куда бы ни приехал фрик-шоу, билеты раскупались за считанные часы.       Адам чуть потянулся и поцеловал Элиаса в колючую щеку, затем перевёл взгляд на небо. Был август, и небо было низким, темно-синим, бархатным. Огромные лучистые звезды сияли ярко, образуя в небе причудливые узоры.       — Элиас? — позвал друга Адам.       — Да?       — Видишь вон там, звезды образуют букву W?       — Вижу.       — Это созвездие Кассиопея.       Несмотря на физическую неполноценность, Адам много читал, интересовался всем на свете, и особенно любил старенький Атлас звёздного неба, который случайно попал ему в руки.       — Очень красивое.       — А вон там, — Адам протянул руку, указывая. — Большое, похожее на лежащую на боку букву Н. Это созвездие Быка.       — Хм, — ухмыльнулся Элиас. — Здорово. Может быть, это к счастью?       — Конечно!       Адам склонил голову на плечо друга, вернул руку под большую тёплую ладонь Элиаса, и они продолжили молча любоваться звёздами. На душе у обоих было хорошо. Пусть они были лишь нищие артисты цирка, странные люди, изгои, подкидыш и результат безумного эксперимента. Они нашли друг друга, они берегли друг друга, они отваживались строить планы на будущее (Элиас знал, что скопив достаточно денег, чтобы уйти на покой, они могли вернуться в дом его брата, Габриэля. Ведь им не нужно много: одна комната на двоих, да кусочек сада, что виден в окошко). Глядя на их переплетенные пальцы, Адам и Элиас тихо улыбались своим мыслям. Они твёрдо знали, что однажды будут счастливы. Может быть, и прямо сегодня.       Тем более, что самое страшное уже позади. Когда появился некто, терроризирующий город, похищающий и жестоко убивающий людей, их небольшой коллектив окутал ужас. Сначала пропала девушка и мальчик, затем маньяк стал подбираться к цирку... Элиас боялся за Адама больше, чем за самого себя. Маленький, беззащитный, он был бы самой лёгкой жертвой! Полиция ничего сделать не могла, и когда пропал один из их артистов, карлик Мейсон (к слову, отвратительный злобный человек), Элиас решил действовать. Он написал своему дальнему родственнику — двоюродному брату по имени Ганнибал Лектер.       Когда Элиас впервые увидел его, то был поражён. Элегантный, красивый, ухоженный, он выглядел так, как, наверное, мог выглядеть бы сам Элиас, если бы был полностью человеком... Ганнибал был, казалось, поражён не меньше, но никак не показал этого, лишь на секунду дрогнули веки мужчины. Лектер был на удивление сдержан.       Ему удалось не только быстро выследить и обезвредить маньяка, но и обставить все так, будто убийцей был полицейский, что травил и унижал артистов цирка.       В тот вечер, когда дело таинственного и жуткого убийцы было закрыто, в шапито давали представление для одного-единственного зрителя. Для Ганнибала.       А Ганнибал сидел посреди пустого шатра и с изумлением смотрел на артистов, что были так похожи на его окружение в Балтиморе. Здесь, как в кривом зеркале, они были фриками, являя миру своё нутро через несовершенство физической формы. Все такие же неразлучные Алана и Марго, такая же энергичная Беверли, и такие же отвратительные Чилтон и Мейсон Вёрджер. Лишь одна пара вызывала в груди Лектера какое-то щемящее чувство. Элиас и Адам. Его дальний родственник, нелепый вид которого сначала вызвал в Ганнибале гнев, теперь лучился уверенностью и силой. Одетый в полосатый борцовский костюм, что открывал его широкую волосатую грудь и мощные плечи, Элиас поднимал гири всевозможных размеров, крутил в воздухе небольшую штангу с двумя увесистыми блинами на концах. Затем на сцене появился Адам. Он въехал под свет софитов на специальной платформе на колёсах, и Ганнибал лишь чудом не вздрогнул, когда вновь увидел его прекрасное лицо. Лицо Уилла. Невероятно красивое лицо на маленьком, изуродованном теле. От этого Ганнибал чувствовал себя не в своей тарелке. Эта насмешка, издёвка природы, что лишила красивого юношу нормальных конечностей, обрекла на жизнь, полную насмешек, унижений и одиночества... Это было так неправильно... Впервые за много лет Лектер чувствовал жалость.       Элиас приветствовал партнёра поклоном, а тот развёл руки и поклонился публике. Элиас бросил на Адама, который был почти точной копией Уилла, взгляд, полный нежности и обожания, и Ганнибал замер. Элиас протянул ему руку, и Адам, доверчиво вложив свою здоровую руку в его большую ладонь, вдруг легко, как бабочка, взмыл в воздух, развел бедра в коротких полосатых брюках. Он улыбался Элиасу, который держал его на вытянутой руке, и воздух между ними буквально искрился. Это было прекрасно! Ганнибал жадно впитывал каждое движение артистов, каждый взгляд. В этом причудливом, гротескном мире цирка шапито они были счастливы, он видел это ясно. Лектер бережно и тщательно запечатлел выступление Элиаса и Адама в своем Дворце памяти.       После представления ребята хотели отблагодарить его за ужином, но Ганнибал лишь выпил с ними кофе и, ссылаясь на срочные дела, уехал. Он чувствовал, что был бы там третьим лишним. И ему было стыдно. Да, великий и ужасный Ганнибал Лектер стыдился того, что их с Уиллом физически неполноценные, отвергнутые миром копии смогли образовать союз, полный любви и поддержки, тогда как они сами непрестанно обманывали и мучили друг друга. Ганнибал давно пожалел о том, что манипулировал Уиллом, что скрыл от него энцефалит и упустил момент, когда они действительно могли стать друзьями. Теперь же чувство вины обострилось. Он ехал по темной ночной дороге, едва сдерживаясь, чтобы не кусать губы. Теперь, когда он воочию увидел, как они с Уиллом могли бы относиться друг к другу, ему было больно. Через пару часов он въехал в Балтимор. Остановившись у своего дома, он задумался. Было раннее утро, почти ночь, на небе едва занимался бледный рассвет. Уилл наверняка еще спит, но через пару часов встанет, чтобы накормить и выпустить на улицу собак. Ганнибал прошёл в дом, снял пиджак, обувь и тихо пройдя по коридору, открыл дверь одной из комнат. Там тихо спала Эбигейл.       Ганнибал поднялся на второй этаж и сел за стол в своем кабинете. Когда придёт время, он позвонит Грэму. Он найдёт слова. А сейчас, пока в его голове теснятся образы, он будет рисовать. Лектер склонил голову над столом, и вот на листе изящными росчерками стали появляться силуэты странных артистов: силача с усами и кудрявой головой и милого юноши с темными волосами, которого тот легко держал на руках. Ганнибал работал над рисунком и улыбался, а за окном летнее солнце набирало высоту, окрашивая деревья, дома, траву и даже асфальт тёплым золотом. Начинался новый день.