my metall affection.

Прошёл год с того момента, как я спас Оптимуса Прайма. Если честно, то за этот год очень многое изменилось. Буквально всё. Раньше я никогда не сталкивался с такими глобальными переменами в своей жизни. Хотя, первую встречу с автоботами можно же считать глобальной переменой? Наверно, да. Так или иначе, я изменился. Стал более осознанно относиться к вещам, которые требовали, хоть и небольшую, но всё же ответственность. Я чувствовал это чёртово взросление, про которое так рьяно говорил вечерами отец. Я дважды спас мир. Дважды, чёрт побери. Но я не считал себя каким-то супергероем. Отношения с Микаэлой сошли на нет. Испортились и ухудшились. Я не искал среди нас виновников, не искал причин и даже не задавал вопросов «почему?». Всё это было излишним и неуместным. Просто нужен был перерыв на неопределённое количество времени. «Мы устали друг от друга, Сэм. Я надеюсь, ты понимаешь это», — моя любовь, о которой я грезил три года, ушла. Я всё прекрасно понимал и совсем не хотел останавливать её. Какой в этом смысл? Учёба в колледже давалась мне легко. Множество преподавателей хвалили меня и мою семью. «Одарённый малый. Гений» — говорили они, «Весь в отца», — улыбалась мама. Мои успехи были видны, их также замечали мои ровесники. И, конечно, тут лучше помнить: чем бы ты не выделялся, не думай, что у тебя не будет врагов. Я не хочу говорить, что мне как-то досаждали, но мои одногруппники меня явно не любили. Поэтому друзей-то особо не было. Но зато я общался с Ленноксом, Лео и Симмонсом. Кстати, Лео и Симмонс неплохо поладили. Ну, как сказать, поладили… Их междоусобица приняла вид менее враждебный. Больше всего пролетали шутки на основе «твоей мамочки». Один раз мы решили провести дружеский ужин. — Послушай, сынок, таких как я, уже не будет. А значит, твоя задница так и останется без всего. — Я прокричу в небо «Аллилуйя!», лишь бы это случилось поскорей, — подколол агента «Сектора 7» Лео. — Засранец, — обозвался Симмонс и открыл ещё одну банку пива. — Твоя мамочка так называет тебя? — опять пошутил Лео. Он не отступал. — Эй, мы обусловились так не делать. — Сорян, бро, но ты был первым. Смотреть на это шоу было забавно. Оба приятеля были полной противоположностью друг друга, но это не мешало им так вести себя. Наоборот, это был разогрев. На самом деле, под значительным градусом каждый высказывался в адрес другого хлеще сапожника, а на следующее утро, как ни бывало, лучшие-друзья-не-разлей-вода. Уморы ещё те. Я сидел с грустным видом и думал о своём. — Эй, Сэмми, чего кислый такой? — легонько подтолкнул плечом Сеймур. — Да так, — ответил я со вздохом. — Что, в колледже какая-нибудь самочка не даёт? — начал заливисто и с издёвкой смеяться Лео, но увидев укоризненный взгляд недодруга, тут же заткнулся и принял серьёзный вид. — Уткнись там, соплячок. Не видишь, у него ситуация «SOS»? — Симмонс немного приобнял меня за плечо, тем самым оказав поддержку, но я отпрянул. — Да всё нормально у меня. Хотелось выпить и забыться. Взяв полную банку пива, я отпил половину и со стуком поставил на стол. — Я пока не ищу новых отношений и ни за кем не гонюсь, Лео, — разражённо ответил я другу. — Прости, Сэм. Это шутка, я не хотел тебя обидеть, — Лео опустил взгляд вниз, извиняясь. — Ничего, всё нормально. Казалось, я тонул в этой подавленности. Мне очень хотелось веселиться с друзьями, но на душе было печально. Чёрт. Сэм, прекрати вести себя так, будто сейчас умрёшь. — У всех бывают тяжёлые дни, Сэм. Это совершенно нормально, что ты грустишь, — я взглянул на Симмонса. Его седые виски поблёскивали от неяркого света лампочки. Он слегка улыбался, — Но, как известно, у каждой грусти есть причина. Может расскажешь свою? Я не решался. Всё-таки, это моя проблема, и именно я должен находить способы её решения. Но так хочется выговориться, поделиться своей печалью на сердце и душе. Почему печалью, а не тревожностью? Потому что была грёбанная тоска, скука, рвение. Они пожирали меня. — Я скучаю. Скучаю по ребятам из NEST, по Ленноксу, по автоботам, по… Я замолк. Говорить свою печаль было не сложно, нет, было трудно воспринять реакцию друзей, ведь не всегда высказываешь всё, что у тебя внутри. — Сэм, мы тоже скучаем, — сказал Лео, — Спокойная жизнь иногда тоже надоедает. Нет, совсем не то. Совсем-совсем. Ты высказался совсем неправильно, Сэм. Кто тебя, блин, за язык вообще тянул? — Подожди, Бамбалби разве сейчас не с тобой? — спросил Сеймур, сводя седоватые брови к морщинистой переносице. Я отрицательно помотал головой. — Три недели назад он уехал. Сказал, что есть серьёзное поручение. — И ты даже не знаешь, где он? — Я пытался связаться с ним по защищённой и незащищённой линиям, но звонок блокируется, — начал объяснять я, — Я не волнуюсь, но всё же. — Странно это, конечно. Но, может, поручение и впрямь серьёзное? — Сеймур поднёс к подбородку ладонь, проводя ею, — Знаешь, на моём-то горьком опыте таких ситуаций с поручениями — просто куча! Уезжал и на три недели, и на месяц. Мама волновалась правда, приходилось через чёрный выход домой пролезать. — Серьёзно? — Лео заметно удивился. — Серьёзно. Так что ты не думай плохого, Сэмми, — открывал уже третью банку пива опытный агент, — Всё будет нормально. Но если ты хочешь, может стоит проведать жёлтую машинку? Проведать? Но как? Такая идея не приходила ко мне в голову, но сейчас, казалось, она стала самой правильной и нужной. — Разве меня впустят на базу автоботов? — с неким подозрением спросил я. — Впустят, если ты будешь со мной, — улыбнулся Симмонс. — Ты делаешь мне одолжение, агент «Сектор 7»? — Думай, что это так, — с довольным видом Сеймур похлопал меня по плечу, — Ну что, рванём сейчас или попозже? Я решил ехать следующим утром. До базы путь не близкий, часа четыре езды, но они заметно пролетели, пока я копался в своих мыслях. Лео увязался с нами. Никто в машине не разговаривал. Сидя на заднем сидении, я думал совершенно не о Бамбалби. Да, я, конечно, хотел видеть его и хотел убедиться, что с этим говорящим радио всё в порядке, но мои мысли были о другом. Год. Прошёл чёртов год с тех пор, как я спас лидера автоботов — Оптимуса Прайма. Нет, я не хочу себя нахваливать, не хочу думать, что я суперкрутой, и мне нужна теперь медаль за этот благородный поступок, нет. Я начал чувствовать другое. Слов не хватит описать моё внутреннее состояние. И, я думаю, что больница мне не помешает в будущем. Почему не помешает? Хм, довольно интересный вопрос. А ещё интереснее ответ на этот вопрос. Кажется, я сломал самого себя, точнее мои чувства решили нанести мне удар видимо в голову, в результате которого произошла трещина. Если коротко — я влюбился в огромного железного робота, лидера автоботов. Если ещё короче — я влюбился в Оптимуса Прайма. Чёрт. Как это могло произойти? С каких это пор мне начали нравиться инопланетные железяки, отдалённо напоминающие людей? Думаю, процесс был запущен, когда в меня шмальнул Мегатрон, и я чуть не сдох. Вот, наверно, да. Но если без шуток, я не знаю, что мне делать. Не знаю, как мне быть. Как справится со всем этим чёртовым положением? Вот, увижу Оптимуса на базе, и что я ему скажу? Привет, большой робот, ты мне нравишься, давай мутить? Что?! Сэм, ты серьёзно? Тебе точно девятнадцать? Признание тянет на пятилетнего. Конец будет максимально приближен к реальности: он посмотрит на тебя как на умалишённого, ещё раз убедится в том, что люди сумасшедшие, и скорее всего, даже нет, не скорее, а точно в тебе, Сэмми, разочаруется. Но что делать? Молчать? Пустить на самотёк? Пусть идёт своим чередом? По течению. Тогда какого чёрта я сейчас еду на базу автоботов? Проверить Бамбалби? Признайся, что это был такой себе повод, и Симмонс согласился провести тебя туда лишь потому, что был под градусом. Да. Не дурно. Но зато ты наконец воспользовался им по праву, за должок. Интересно, что сейчас делает Оптимус? Возможно, как обычно, решает проблемы мирового масштаба. Он вообще отдыхает? С того момента, как я спас Прайма, я начал думать о нём слишком часто. Слишком часто. Сначала я думал, что это просто встревоженность и моральная забота о друге, но потом это стало обыденностью, которая переросла в привязанность. Да, я тоже был в шоке. Со временем, это стало привычкой: проснуться с утра и начать думать о красно-синем грузовике. И ладно, если бы мысли были приличные… Стыдно, очень стыдно, и одновременно «это» дарит ту возбуждённость, ту эмоциональность, познание новых ощущений и чувств. Моя фантазия умудрилась представить моему мозгу секс с огромным роботом. Ну, вы поняли, с Оптимусом. В первый раз, когда мне это приснилось, я испытал весь спектр человеческих эмоций. Как радуга проходило через меня множество оттенков стыда и позора. Я уж думал обратиться к совести, но и она покинула меня. Я, честно, не раз пытался забыть, но всё было попросту. Назло мне. И сейчас я еду… Сказать: на собственную погибель? Возможно. Если моё решение твёрдо, если я хочу признаться, то будем считать это именно погибелью. В ней ещё будут присутствовать пытки и неловкие ситуации для полного разнообразия. Но с другой стороны: ну что я парюсь-то так? Как девчонка, которая не может сказать «я тебя люблю» старшекласснику. Оптимус не какой-нибудь зверь, который нападёт и жестоко растерзает за одно неверное движение, а разумное существо с высшим интеллектом. Да я его даже спину прикрывал! Мы как братья! Он точно поймёт… Ну, или, в противном случае, вежливо откажет. Крыша базы автоботов уже виднелась. Мы потихоньку подъезжали. Меня хватила мелкая дрожь. А что, если?.. Так, хватит уже. Надоело. Вот придумываешь-придумываешь всякие сложности, а на деле — проще простого! Моя цель давно уже поставлена. И я выполню её, несмотря ни на что. Как бы я этого не желал, но у пропускных ворот произошла дилемма. — Как это ты меня не пропустишь, сынок! Агент «Сектор 7» — совершенно секретно!!! Ты видишь этот пропуск? Видишь? Видишь? Ты знаешь, что он значит, а, солдат? — Симмонс был в своём обычном репертуаре. А пропуск уж таскал с собой везде и совал куда не надо, хоть он был и недействителен. — Я не могу вас пропустить, сэр. Эта территория военно-стратегического значения, и она строго охраняема, — сопротивлялся охранник-солдат. — Я знаю, что это за территория! Не нужно меня учить! — К тому же никаких распоряжений от высшего руководства не приходило. — Конечно, не приходило! Потому что «Сектор 7»! Совершенно секретно! — кричал Сеймур. — Я не могу вас допустить. — Слушай, сынок, позови командира. Он точно скажет, — после этих слов солдат неохотно достал рацию, напоминавшую современный телефон, но только более уплотнённый и с антенной. — Майор Леннокс, вызывает рядовой Коучер, приём. Рация зашумела. — Рядовой Коучер, это майор Леннокс, что у тебя там? — услышав знакомый голос своего приятеля, я улыбнулся. — Сэр, здесь какой-то тип, называющий себя агентом «Сектор 7» … — Совершенно секретно!!! — рявкнул в солдата Сеймур. Солдат, сдерживаясь, вздохнул. — … и с ним ещё двое молодых людей. Вы знаете, кто это, майор? Из рации послышался тихий смешок. Конечно, Леннокс узнал. — Рядовой Коучер, пропусти их. — Есть пропустить! Солдат побежал к небольшому столбу и вёл код активации ворот. Симмонс с ветерком поехал дальше, показушно смеясь. «Загляни мне в глаза, детка, и сожми сфинктер!» — громко прокричал агент и похлопал по рулю; «О, Господи», — закатил глаза Лео. У главного здания самой базы нас ждал уже Леннокс. — Здравствуй, кричалка, — майор по-доброму улыбнулся, приветствуя Симмонса. — Негостеприимные у тебя служивые, командир, — приветствовал его также Сеймур, — Лучше исправь-ка, да поскорее. — Так точно. Я подошёл к Ленноксу. Мы не виделись месяцев пять или шесть, уже даже не помню, но он всё остался таким же: мужественным, красивым и преданным. Уильям Леннокс имел хорошую черту: он был верен своему делу и своей семье. Возможно, героизм и отвага были его родителями, а честь и искренность — сёстрами. — Привет, Сэм. Рад видеть тебя, дружище, — он крепко обнял меня. Было видно, что он действительно скучал. — Я тоже рад тебя видеть, Леннокс, — широко улыбнулся я. — Какими судьбами ты здесь? Решил навестить меня? — Можно и так сказать. Ага. Конечно. Давай, Сэм, скажи, что ты приехал к Оптимусу признаваться в любви. — Вообще, я хотел повидаться с тобой, с ребятами, со всеми автоботами. Мы давно не виделись, и я решил сделать… Какой же ты притворщик и врун, Сэмюэл Уитвики! — Всем нам сюрприз? — Леннокс продолжил за меня. — Да, можно и так сказать, — мои руки не унимала дрожь. Я не мог успокоиться, — Я ведь не помешаю, да? — Нет, что ты, конечно, нет. Все наоборот будут только рады. Наконец встрепенутся после месяца продолжительной работы. Леннокс повёл меня в главное здание. Лео хотел было пойти за нами, но Симмонс усадил его обратно. — Ты-то куда? Сиди, он скоро вернётся. База автоботов — самое важное место, основа которого — главное здание, выполняющее особое военно-стратегическое значение. Там я никогда не был, но я знал об этой конторе в целом, ну, как знал… Бамбалби рассказывал. Говорил, что там ведутся именно многочасовые переговоры между людьми и автоботами, также различные разработки большой и малой важности и всякая того рода фигня. Сейчас мне деваться некуда. Целенаправленно и твёрдой походкой Леннокс вёл меня в здание. Мне же хотелось просто остановиться. Я чувствовал, что с каждым шагом мои ноги становятся ватными и непослушными, будто вся сила из них куда-то исчезает. В моих представлениях всё совсем должно было быть по-другому. Что же я буду говорить? Какое оправдание? Сказать про Бамбалби? Так меня даже не поймут. Подумают, мол, сам больной и о каком-то железном роботе волнуется. Тогда может сказать, что я очень скучал по всем? Ну, да, пойдёт. На Ленноксе же сработало. Мгновение, и майор открыл железную дверь. — Эй, народ! Смотрите, кого я нашёл! — Уильям прокричал громко и весело, и все, кто находился в здании, разом обернулись в нашу сторону. Мы прошли дальше. Я старался улыбаться. Идя к железной лесенке, я заметил команду ребят из NEST. Так давно их не видел. Ребята, приветствовав, дружно махали мне. Высшее руководство тоже проявило ко мне внимание: поднявшись наверх, в первую очередь, ко мне подошёл глава всего этого здания, а также по совместительству — начальник Леннокса. Он легонько мне улыбнулся и протянул руку. — Здравствуйте Сэмюэл, рады вас видеть здесь, — я пожал ему руку, стараясь не смотреть подолгу в глаза, рассматривая базу, — Почему решили приехать к нам? Что-то случилось? Да, случилось. Оптимус Прайм случился. Кстати, на самой базе, я его не увидел. Возможно, он, как обычно, на задании, всё решает проблемы мирового масштаба. — Нет, нет, всё хорошо. Просто, я хотел навестить своих старых друзей. Глава широко улыбнулся. Что ж, оправдание сработало и ещё как. — Навестить нас — это неплохое решение. — К тому же, — продолжил я, — Майор Леннокс упомянул, что вся база работала целый месяц без отдыха. — Да, это правда, — начальник задумался, — Прошлый месяц не только для нас, но и для автоботов был очень сложным. Я благодарю вас, Сэмюэл, за то, что вы не забываете и заботитесь о нас. Майор Леннокс покажет вам, где можно расположиться. И всё. Руководство вернулось к своим делам, но было видно, что многие рады моему приходу. Даже оживились. — Хочешь пообщаться? — Леннокс повёл меня к автоботам. На базе были только Айронхайд, Рэтчет, Арси и Сайдсвайп. Я кивнул. Уильям оставил меня на пол пути, похлопал по плечу и ушёл по своим делам. — Кто это к нам пожаловал? — грубым голосом проговорил Айронхайд, а я помахал ему в ответ. Честно говоря, я не слишком любил Айронхайда, но он был автоботом, был на стороне добра. — Мальчишка, — Рэтчет начал принюхиваться, — Странно, твои феромоны сейчас не такие сильные и не выделяются, как в тот раз. — Мы расстались с Микаэлой, — с ходу выложил я. Для меня это не рана и небольное место, поэтому я мог говорить об этом свободно, — Как дела? Только хотел Рэтчет сказать, но… — О, Сэм! — тут же подъехала Арси, — Как это неожиданно, что ты приехал! — Ну, сейчас начнутся розовые сопли, — пробурчал Айронхайд, за что Рэтчет ткнул его под бок. — Привет, Арси. Как ты? — поинтересовался я. В последней битве в Египте Арси помогала прикрывать меня на пути к телу Оптимуса Прайма, однако она попала под обстрел десептиконов, в результате которого пострадало несколько её компонентов. Её долго восстанавливали. — Всё хорошо, Сэмми! К нашей беседе также присоединился Сайдсвайп. Его серебристый корпус мерцал от непрямого света. — Добрый день, — автобот поздоровался со мной, я ответил ему тем же, а после этого он обратился ко всем, — Сейчас Оптимус приедет. Сердце ускорило и без того быстрый ритм в два раза. Я, серьёзно, был не готов. Все автоботы повернулись к высоченной железной арке — входу только для роботов. Я не помню, сколько мы ждали. Минуту? Две? Но я помню точно, что время будто замедлилось. Я не слышал ничего, кроме стука бьющегося сердца. Меня оглушило, руки тряслись сильнее некуда. Похоже я испытывал лёгкую паническую атаку. И всё, что я себе накрутил, все плохие и хорошие мысли, всё разом пронеслось в голове, создавая сильнейший тайфун и вызывая у меня головокружение. Сэм… Ну, неужели настолько всё плохо? Но я помнил о своей цели. Ради чего я здесь. В арку въезжал красно-синий грузовик-тягач, на боковинах которого были отметины адского пламени. Чистый, блестящий, красивый. За грузовиком следовала уже знакомая мне жёлтая Сатана-камаро. Наверное, завидев в меня толпе автоботов, фары Бамбалби ярко сверкнули мне три раза, и, конечно, я ослеп. Первый преобразился из своей альт-формы Бамбалби. — Привет-привет, мой друг, мой самый лучший друг! — проиграла фраза разными голосами из радио, — Ты здесь! Ты здесь! Это круто! Этому жёлтому чуду не хватало ещё сплясать. — Привет, Бамбалби, — внутри меня трясло, внимание сосредоточилось на задний фон, на грузовике, который не хотел трансформироваться, — Ты где пропадал? Жёлтый автобот начал играть какую-то незнакомую мне романтическую песню, строчки которой объясняли мне: «…я пропадал, всю ночь напролёт. И я не знаю, кто меня ждёт, и кто меня любит, и кто меня люби-и-и-и-т…» Все начали смеяться над нами. Дружеская атмосфера немного, но всё же помогала мне прийти в норму. Правда, дрожь не унималась, она начинала мне надоедать. Мышцы сводило минимальным напряжением. Вскоре, Оптимус принял свою истинную форму и подошёл к нашей компании. Было очень неловко и даже странно стоять в середине кружка высоченных железных роботов и снизу вверх смотреть на них. Арси первая поздоровалась с лидером. — Приветствуем тебя, Оптимус Прайм. За ней все остальные. Лидер лишь только осмотрел присутствующих и кивнул. Все замолчали. Предатели. — Здравствуй, Сэм, — я услышал у себя над головой этот хриплый, мужественный, благородный голос, который снился мне по ночам. Я немного застопорился, но потом всё же ответил. — Привет. И всё? И всё, Сэм? Одно только сухое «привет»? Ты дебил, что ли? Спроси хотя бы: как он и что с ним? Идиот. — … Нет, не могу. Не могу даже посмотреть в эти чёртовы голубые окуляры. Если я взгляну — я же растаю, и все узнают, что герой Сэмюэл влюбился в огромного робота. Что мне делать? Просто стоять и ничего не говорить? Типа, само пройдёт. Неловкая ситуация, совершенно неловкая, и, можно даже сказать, глупая ситуация. Ведь именно ты, Сэм, делаешь её глупой. Спустя несколько минут продолжительной паузы, Оптимус заговорил: — Мне нужно идти на переговоры. А вам нужно отдохнуть. Все автоботы радостно побрели в разные стороны, и я уже тоже, в поникшем настроении, хотел последовать за ними, но внезапно Прайм окликнул меня. — Сэм, останься на базе до вечера. Мне нужно с тобой поговорить, — моему удивлению не было предела. Оптимус захотел со мной поговорить? Со мной? Вот это удача и какой хороший шанс! Джекпот! Нельзя его упускать! — Хорошо, я останусь. — И да, я очень рад, что ты здесь. Он посмотрел на меня, осветив голубым светом глаз, и спокойно ушёл. Что ж, осталось дождаться вечера. Солнце постепенно уходило за горизонт, освещая последними золотистыми лучами тёмное небо. Вечер шёл стремительно, и чем ближе он был, тем страшнее становилось мне. Ещё раз, внимательно я взвесил все «за» и «против». Учитывая свой внутренний страх, у меня не было надежды на то, что я хорошо и внятно признаюсь в своих чувствах Оптимусу. Вот, если посмотреть на «за»: Оптимус Прайм — великий автобот, по совместительству — мой хороший друг. Он не из тех, кто предаст и продаст. Он всегда будет защищать свой дом, своих друзей и свою семью. Он мудрый и понимающий. Конечно, он поймёт тебя, Сэм. Не сомневайся в этом. И даже, если, конечно, понадеешься на благосклонность Вселенной, то он примет тебя. Но, вот, если посмотреть на «против»: узри логику, Сэмми! Зачем ты ему нужен? Зачем ты будешь нужен роботу, у которого нет ни грамма свободного времени, который просто повяз в этих мировых человеческих проблемах и который, возможно, не знает, что такое любовь. Сложно. Очень сложно. Последние лучи светили и согревали землю. Я нашёл укромное местечко под высоким деревом, которое росло на отдалённой поляне базы. Земля была тёплая, она сохранила ту энергию солнца и теперь её медленно отдавала. Было тяжело на сердце. Куча вопросов, куча мыслей — всё это держалось у меня в голове. Размышляя о своём, я даже не заметил, что ко мне присел Оптимус. — Ещё раз, здравствуй, Сэм. Я усмехнулся. — Привет, Оптимус. Я смотрел на заходящий закат. Он был разукрашен красновато-оранжевыми оттенками. Наше молчание затянулось. Одновременно мне было спокойно и тревожно. Как называется это состояние? Я решил нарушить тишину первым. Надоело молчать. — Ты хотел о чём-то со мной поговорить. Я слышал, как тихо работала его вентсистема, и видел, как спокойно вздымалась его грудь, где находилась искра. — Мы давно не виделись. Я хотел спросить, всё ли у тебя хорошо? Поверь, Оптимус, если бы у меня всё было хорошо, то я не думал бы о тебе весь этот год, не приехал бы сюда. — У меня всё отлично. Учусь в колледже. Хвалят, — лидер автоботов продолжительно смотрел на меня, я же просто не мог взглянуть, а нужно было бы поддержать зрительный контакт. Но если я сделаю это, вся моя сдержанность тут же улетучится. — Рэтчет мне сказал, что тебя бросила девушка… Длинная глосса у Рэтчета. — Да. Микаэла. — Тебе, наверное, грустно. Я могу чем-нибудь тебе помочь? — ну, вот опять. Он берёт на себя ответственность, хочет решить чужие проблемы. Это надо прекращать. — Я признателен тебе, но я не хочу, чтобы ты думал об этом. Не переживай, мне не больно. Нам обоим это было нужно, — казалось, оптика Оптимуса засияла ещё ярче. Как же я хотел признаться, как же я хотел сказать эти тяжёлые слова, что застряли комом в горле. Почему именно он? Почему так сложно ему признаться? Да я лучше бы признался какой-нибудь девчонке из колледжа, но только не Оптимусу. Грёбанные мысли, грёбанное ожидание. — Ты чем-то расстроен, — да, по моему лицу было хорошо заметно, что я не просто расстроен, а разочарован, и, прежде всего, в себе. Давай, Сэмми! Наберись храбрости. — Я просто скучаю по всем, — я решился взглянуть на Прайма, — Особенно по тебе. — Я тоже, Сэм. Что? Ну, я не ослышался? Он тоже скучает по мне! Он тоже думает обо мне! Это было начало моего конца. И моя стратегия была кристально-чистой и без мудрёностей: сначала нужно зайти издалека и прощупать почву. Идти в бой без разведки нельзя. — Ты выглядишь очень уставшим, — я медленно провёл рукой по холодному синему металлу предплечья. Прайм окинул меня взглядом, осветил голубым светом. — Много дел навалилось в данный момент. — Да… — от меня послышался глубокий вздох, — У тебя, наверняка, нет ни свободного времени, ни личной жизни. — Сэм… — Не говори ничего. Я знаю, что значит быть по уши в проблемах. В моей несносной головушке возникло резкое желание «обнять». На уровне понимания желание являлось необходимым. Возможно, чтобы заглушить боль? Но, если я поддамся, я спугну его, собью с толку и ничего у меня не получится. Кстати, одна мысль не давала мне покоя. Ой, как не давала. Сейчас я пока «разведую местность», так сказать, но, если я потом, в будущем, захочу признаться (например, в эту минуту, ага), не будет ли это моим навязыванием проблем на Оптимуса? У него ведь и так очень много забот. Очень тупой и идиотский вопрос, я соглашусь, но мне очень нужно это размышление и эта нервотрёпка. Потому что я не хочу всё рушить! Но ты уже всё рушишь, Сэм! Да, я знаю. — Сэм, я хоте… — я перебил Прайма. — По поводу личной жизни. Оптимус, в последнее время я начал думать о тебе очень часто. Наверное, ты знаешь, что нам, людям, неподвластны наши чувства, — прекрасно держишься, Уитвики, продолжай в том же духе, — Мы можем любить кого угодно и… В общем, я хочу сказать, что я … Ну давай! Давай же! — Я… Сэм, будь мужиком! Признайся! Осталось всего чуть-чуть! — Сэм?.. — Я хочу сказать тебе спасибо, Оптимус, — трус. Сыкло. Не признался, — Спасибо за всё, что ты делаешь для человечества, для… меня. Я больше не мог сдерживаться. Ноги сами понесли меня в сторону ворот, подальше от сидящего автобота и от базы, в целом. Я ушёл, сморозил какую-то хрень, и теперь мне было тошно от самого себя. Трус! Самый настоящий. Оказалось, что признание в своих чувствах — это непосильный и тяжёлый моральный труд для души. Моё состояние было не лучшим: та гигантская ноша так и осталась лежать в моей голове. Полное разочарование, смешанное с засевшей внутри болью и пониманием того, что у меня не получилось. Я сел в машину к Симмонсу. Мы уехали, когда солнце окончательно зашло за горизонт. Прошло несколько недель. Я, признаюсь, корил и винил себя за всё. Если бы у меня была возможность отмотать время назад, я бы с удовольствием это сделал. Но её не было. Не было и надежды. Бамбалби так и не вернулся. Оптимус… Я не знаю. Что он подумал? То, что я дебил — уж точно. Ну чего мне не хватило? Возможно, смелости? Или отваги? А может ума, Сэмюэл Уитвики? Начал вроде бы неплохо, хорошо даже, но закончил просто отвратительно! Эти недели были не то, чтобы ужасные, а, скорее всего, они были лишены жизненного смысла и всякого разнообразия. Меня переполняло уныние, тоска, грусть. Было тошно и было непонятно. Не могу даже описать моё самочувствие, потому что мне хотелось вывернуться на изнанку. Всё, что я делал — это лежал, мало-мальски ел и почему-то подходил к окну. Как будто я что-то ждал. Но что? Я всё также учился, выполнял все действия на отработанном автоматизме и глядел в окно. Часто и глубоко зарывался в свои мысли, раскладывал их по полочкам, но снова они, снесённые тайфуном, создавали беспорядок, от которого так сильно гудела и болела голова. Почему всё так? Почему любовь так сложна и невыносима? От своих горьких раздумий меня отвлёк звук входящего сообщения на телефоне. Лео: Здорова! Слышал, у нас намечается крутое пати в колледже. Ты же пойдёшь со своим лучшим другом? =) Сэм: Почему я узнаю все новости последним? Лео: Даже не могу предположить. Ну так пойдёшь? Сэм: Не знаю. Мне так не хотелось куда-то идти, тем более идти в шумную обстановку. Лео: Да ладно тебе! Нам необходимо развеяться. Кстати, неплохая идея. В какой-то момент я понял, что так продолжаться больше не может. Нужно развеяться и проветрить своё «кладище» мыслей. Сэм: Ладно, я согласен. Это была роковая ночь. Громкая музыка, динамичная, наполненная бьющими по ушам басами, разноцветные световые эффекты и запах алкоголя. Весь колледж прыгал и танцевал в такт модным трекам, подняв руки. Красивые девушки в коротких ярких платьях и юбках, с блестящим макияжем манили, и я так хотел, чтобы они меня увлекали, вызывали хоть какие-нибудь чувства, а не только одно равнодушие. Чёртова привязанность. Парочки, не стесняясь, страстно целовались в тёмных углах, не обращая внимания на всё происходящее веселье. И честно, я вспомнил Микаэлу. А точнее, наши отношения. В самом начале у нас всё было именно так: страстно, разъярённо, горячо. Но при всём, при этом, я не ощущал этой особенной трепетности, тревожности, этого импульсного напряжения, что разливается по всему телу как лёгкое головокружительное наваждение, перерастающее в томительное желание. Но зато ощутил это в разговоре с Оптимусом. Лео повёл меня к барной стойке. — Думаю, тебе нужно расслабиться, — он поставил передо мной небольшой стеклянный стаканчик, наполненный темной янтарной жидкостью. — Что это? — я, напрягая связки, спросил. — Догадайся. Поднесся стаканчик к губам, в нос ударил терпкий запах виски. Поморщившись, я опустошил стеклянный сосуд. Горло обожгло, но через некоторое время приятная волна окатила меня, и я почувствовал расслабленность, которая потихоньку туманила мой разум. Лео заставил меня выпить ещё два таких стаканчика. Мне стало хорошо, будто я поймал ту самую эйфорию — представительницу блаженства. Музыка зазвучала громче, басы ударяли сильнее, меня пошатывало и расслабляло. Всё, что мне было важно, ушло на второй план, а потом и совсем скрылось в тумане, покидая голову. Мне хотелось танцевать. Толпа крутилась вокруг меня, танцуя и хлопая. Девушки, милые и красивые, вертелись и тёрлись подле меня. Я забывался и терял контроль. Грусть и тоска ушли, и на их смену пришло нарастающее возбуждение. Я не мог точно помнить, как оно начало проявляться. Возможно, этому поспособствовала хорошенькая блондинка в коротком фиолетовом платьице, которая нагло лапала меня своими ручонками, а, возможно, состояние наслаждения. Но я не мог долго терпеть. Блондинка облизывала мои губы своим розовым язычком, иногда лукаво улыбаясь, и прикрывала глаза, всем видом показывая, что я ей очень нравлюсь. Алкоголь захватил мой разум, и, естественно, мне захотелось продолжения. Девушка легонько прикоснулась своими мягкими тёплыми губами к моим, прильнула ко мне пышной грудью, и впоследствии углубила поцелуй. Её язык вытворял какие-то невообразимые действия, то и дело он проходился по моей нижней губе, дёснам, зубам. Напористо и грубо она толкнула меня к ближайшей стенке, судорожно расстёгивая мои пуговицы на рубашке. Хищница терзала меня: кусала шею, ключицы, сжимала соски. Я чувствовал себя очень хорошо, и хотелось большего, но мозг сигналил мне красным светом. Я желал этого, но не с ней. Перед глазами стоял другой. Тот, кого я любил больше всего на свете. В какой-то момент мне стало не хватать воздуха. Мысли снова заполошились в голове. Блондинка уже хотела потянуться к моей ширинке, но я поймал её руки и легонько оттолкнул, извиняясь. Её лицо скорчилось в презрении, и она ушла. Стоя у стенки, я понял, что мне нужно срочно выпить. Ещё несколько стаканов виски и какой-то розовый коктейль я залпом опрокинул в себя. Становилось жарко, душно, дурно и невыносимо. И хотелось наружу. Кое-как я прошёл через толпу к выходу. Выйдя ну улицу, я глубоко вздохнул. Людей особо не было. Свежий воздух холодил моё тело, отрезвляя и очищая, но я всё ещё шатался. Мне не хотелось тревожить Лео, тем более он, наверно, сейчас веселится. Симмонсу звонить тоже не вариант, потому что спит. Родители отпадают сразу. Придётся звонить Бамбалби и просить его, чтобы он меня забрал. Но вот вопрос: ответит ли он? Не знаю, на моей ли стороне сегодня удача, но попробовать стоит. Я уже не помнил, по какой линии звонил. Помнил, что шли гудки. И бинго! Он взял трубку. — Э-э-э, Бамбалби, ты не зан-нят? Н-наде-юсь, (ик), нет, — говорил я хрипло и развязанно, — Т-ты не мог бы (ик) з-забрать м-ме-ня? А? — Хорошо, я подъеду, Сэм, — мне показалось, или мне только что сейчас ответил Оптимус? — Ой, (ик), с-с-спаси-бо. Я не мог здраво соображать, но этот голос я узнаю из тысячи. Со мной говорил не Бамбалби. Но я же точно позвонил Камаро, наверно… Голова всё ещё кружилась, из открытых дверей нашего местного бара, где проводилось большинство так называемых «пати» колледжа, продолжала идти громкая музыка. Я стоял в одной лёгкой шёлковой рубашке; постепенно становилось холодней, нижнюю челюсть хватила мелкая дрожь, которая колотила зубы. Только сейчас я понял, что рубашка моя, которую в баре хотела сорвать незнакомая блондинка в фиолетовом коротком платье, была наполовину расстёгнута. Ночной ветер обдувал кожу на груди, развевая тонкую ткань рубашки. Я поспешил застегнуть пуговицы, но из-за моего частого пошатывания, расфокусировки в глазах и помутневшего разума я вставил некоторые пуговицы не в те петли и кое-как. — Пфф, и та-а-ак (ик) сойдёт! Я стоял минут уже… Нет, я совершенно не помню сколько минут я стоял, но в моей голове точно отложился образ полной луны, которую я увидел в ночном небе. И бесчисленноe множество ярких звёзд. Будто небо обсыпало чем-то… Простите, я совершенно никудышный романтик, и, в принципе, вовсе никогда им не являлся. Вдруг я услышал отчётливые гудки машины и повернул голову в ту сторону, откуда они доносились. Я просто не поверил своим глазам… Я, что, сплю? Или настолько уже опьянел от алколголя? Передо мной стоял красно-синий грузовик, прекрасно знакомый мне. От увиденного меня даже хорошенько так отшатнуло в сторону. Я не поверил своим глазам, решив, что это алкоголь играется с моим разумом, и потому потёр глаза ладонями. Но увиденное было самой что ни на есть реальностью: грузовик не исчезал и не испарялся. То есть… Это не глюки?! Мне захотелось это проверить (как же!), и я, всё также пошатываясь, медленно побрёл в сторону грузовика. Остановившись в паре шагов от машины, я оглядел её: искажённый блеск от рассеянного лунного света и света высоких фонарей перемещался по металлу, чистые стёкла без единых разводов от воды или грязи прям-таки услаждали глаз, казалось, что их будто вымыли совсем-совсем недавно, и, конечно же, рисунок адского пламени. Мне виделось, что пламя будто танцевало на дверцах грузовика, но, я думаю, что это был уже реальный глюк, который сотворил алкоголь. Но в то же время, я честно признаюсь, что это пламя мне нравилось до чёртиков, и я поймал себя на мысли о том, что хочу набить себе татуировку с этим пламенем. Я пощурил глаза. Спросить или не спрашивать? А может мне правда всё это чудится? Я всё-таки решил спросить. — Э-э-м, Оптимус? Послышался тихий гул и свист воздуха. — Здравствуй, Сэм, — очень ровно и спокойно ответил грузовик. Как же хорошо, что он не устраивает истерики и скандалы. Моя мать отчитала бы меня, даже не выйдя ещё из машины. — А ты (ик) чего з-здесь делаешь? А? — я правда старался говорить более внятно и понятно, но заплетающийся язык то и дело, что заплетался. А ещё в груди что-то ёкнуло. Думаю, на следующее утро мне будет очень и очень стыдно перед Оптимусом, ведь я сейчас представлен в ужаснейшем виде: стою, шатаюсь, пытаюсь что-то выговорить на человеческом. От меня воняет алкоголем и сладкими коктейлями, моя рубашка наполовину расстёгнута и грудь местами оголена. Но стыд будет завтра. Сейчас нужно собрать все свои силы в мозг и понять, что вообще сейчас происходит. — Ты позвонил и попросил забрать тебя, не помнишь? Нет, то, что я позвонил и попросил забрать себя — это я, конечно, помню, но то, что я звонил Оптимусу — совершенно нет. Ведь нажимал-то я на контакт «Бамбалби». — А-а-а, ну-у, помню, — хоть я, конечно, и дурак, но даже пьяным я соображаю, что делаю… Ну, ладно-ладно, по крайней мере, пытаюсь соображать, — У те-бя разве нет ни-никаких важных дел? — Не переживай, все дела давно сделаны. Я ненадолго впал в размышление. «Все дела» — это какие дела? Дела мирового масштаба? Военные? Или связанные с космосом… Хотя, для меня вторые и третьи тоже как мировой масштаб. Внезапно раздался глубокий голос Прайма: — Если долго будешь стоять — заболеешь. Тут же у грузовика распахнулась с моей стороны дверь в салон. И всё же автобот был прав: становилось уже до невыносимого холодно, а это ещё учитывая то, что я стоял в одной только шёлковой рубашке. Я поднялся на подножку и сел в салон. Двери захлопнулись, заревел мотор и грузовик тихонько тронулся. На удивление внутри салона было достаточно тепло. Я быстро согрелся, но кто ж знал, что это самое тепло мне назло подгадит? Возбуждение нахлынуло не в тот момент, не в то время. За окном быстро летели низенькие домишки, улочки и парки, а спустя несколько мгновений бежал уже лес. Я чувствовал томность и тянущее возбуждение. Да, пока они несильно проявлялись, но вскоре они начали нарастать, причем с интенсивной скоростью. — Куда мы едем, Оптимус? — хрипло спросил я. Меня начал беспокоить вид тёмного леса за салоном. Нет, не то, чтобы я не доверял Оптимусу, просто было интересно, куда ж он меня вёз. — В моё укромное место. Через несколько минут дорога, по которой мы ехали, стала поднимать вверх. Будто мы заезжали на гору. Томность душила меня. Мне было жарко. Казалось, атмосфера давила на меня, стараясь сильнее прижать к кожаному сиденью. Я трогал свою шею, щёки и лицо. Они были горячими. Я старался медленно дышать, шумно пропуская через себя воздух и закинув голову назад. Я не понимал, что происходит. «Что же это такое со мной?» — я пытался успокоится. Моя голова мигом стала более увесистее и тяжелее, но мыслей в ней совершенно не было. Хотя, кого я обманываю? Одна мысль всё же была. И чем сильнее накатывало на меня возбуждение, тем больше она мне нравилась. Хочу заметить, что я не вёл Оптимуса, он сам взял управление на себя. Сидя в салоне, с запрокинутой головой, я видел, как дёргался кожаный руль: то чуть влево, то чуть вправо, а иногда уходил по большим поворотам в обе стороны. И тут можно подумать: причём здесь вообще руль? Я и сам, честно, не знал, но моя больная и задурманенная алкоголем голова держала в себе уже не то, чтобы мысль, а скорее томное и пошлое желание. Мне до невыносимого хотелось облизать этот дёргающийся руль. Казалось, будто мои глаза сверкнули в темноте, я начал тихо действовать. И знаете, почему-то я не задумывался в тот момент о том: «А что же подумает Оптимус?». У меня была цель, и я пытался её достичь, поэтому, расстегнув ремни безопасности, я пододвинулся к своей «жертве». Чёрный, большой в обхвате и часто дёргающийся руль манил меня и занимал всё моё внимание. Мои действия я начал с малого: просто положил обе руки на руль. В ответ — никакой реакции. Что ж, скоро она обязательно будет. Посидев в таком положении минуту, чтоб Оптимус попривык, я продолжил дальше. Большими пальцами я начал наглаживать верхнюю поверхность руля, а потом и вовсе стал гладить по всей окружности: где-то легко и ласково проводил подушечками пальцев по грубой тёмной коже, а где-то вел чуть увереннее. Я услышал звук гула и слабого свиста, которые становились громче. И причина была, скорее всего, из-за моих похабных махинаций. Мои губы расплылись в хитрой улыбке. На поглаживаниях я не стал останавливаться слишком долго, поэтому спустя несколько минут, я перешёл к своим главным и сражающим на повал действиям. Пододвинувшись к рулю ещё ближе, я схватил его обеими руками, не сильно, давая возможность Оптимусу всё так же вести себя. Возбуждение внутри меня просто зверствовало, и я пытался его сдержать своим внутренним голосом. Ещё раз погладив ладонями поверхность, я понял, что если уж это всё началось, то значит и должно закончится, поэтому я мысленно перекрестился, попросил у Всевышнего наилучший исход и прильнул своими влажными губами к кожаной поверхности. В тот же момент, машина резко затормозила и потом будто поехала в два раза быстрей. Гул и свист, что раздавались по салону, усилились, а я пока просто целовал руль. Одаривая каждый сантиметр тёмной натянутой кожи поцелуем, мне постепенно становилось всё жарче и жарче. Я вёл за собой мокрую дорожку и в то же время поглаживал по окружности. Мой язык ощущал все неровности и бугорки грубой ткани, обводя их по несколько раз кончиком. Я менял свою тактику: то присасывался к рулю, при этом похабно причмокивая, то ласкал языком, мягко и нежно целуя. Возможно, всё это звучит полнейшим бредом, и я с вами непременно в этом соглашусь, но знаете, когда человек в одурманенном возбуждённом состоянии вытворяет всякую невообразимую всячину, ему становится плевать на то, как выглядит он сам и как выглядят его действия. Так же происходило и со мной. Я просто делал то, что желал. Целуя, облизывая и поглаживая руль, я доставлял неминуемое блаженство и наслаждение не только Оптимусу (я старался так думать), но и самому себе, потому что воплощал в реальность один из моих сладких снов. Вдруг машина резко остановилась, и я чуть не ударился. Скорее всего, этот удар вернул меня в реальность. Возбуждение чуть спало, голова начала проясняться. Всё, что я делал раннее, тайфуном пронеслось в разуме, и я понял, что при всех моих «выкрутасах», мы могли разбиться, если бы не твёрдая несопротивляемость Оптимуса. Я провёл руками по лицу, убирая выступившую на коже испарину. В это время грузовик глухо ревел, а потом резко открылись двери салона. И это действие могло означать лишь одно: всё, что я тут «вытворил», лишь только оскорбило моего друга. Но если и правда оскорбило, то почему он об этом не сказал? — Мы приехали, — глубокий, спокойный и ровный голос автобота раздался по салону. Окей, значит я себя опять просто накручиваю. Возможно, все мои непонятки он списал на пьяное состояние. Может он не понимает намёков? Бред. Он точно списал на алкоголь. Я вышел из грузовика и… обомлел. Передо мной открывался шикарный вид на ночной город. Оказывается, мы приехали на возвышенность, которая была за городом и представлялась как что-то в виде горы с высокими подножиями. И как раз сейчас мы были на таком подножии. Ночной город пестрел тысячами мелких жёлтых огонёчков, виднелись и высоченные небоскрёбы и низенькие домишки. Всё как на ладони. Пока я рассматривал ночной город, Оптимус уже успел принять свою истинную форму. Он сел на землю, освещая пространство вокруг своим светом голубых окуляр. На фоне тёмного звёздного неба и белой луны Прайм выглядел как изящное божество. Я невольно засмотрелся: как же он великолепен! Как же я хочу быть с ним! Как же мне хочется прижаться к нему, закрыть глаза и произнести чёртовы слова признания! — Сэм? — он тихо позвал меня. — Да? — Всё хорошо? Я угукнул в ответ и тоже плюхнулся на землю рядом с Оптимусом. Ну вообще-то, как бы, было не очень всё хорошо. Нужно скорее перевести тему на что-нибудь другое. — Это и есть твоё укромное (ик) местечко? — Да, — голубой свет освещал меня, и я зажмурился. — Мне нравится. Здесь красиво… тихо и спокойно. — Это место умиротворяет. Нет суеты, людей. Есть только тишина, покой, мысли… — он сделал паузу, — Сэм, весь этот год, после нашей последней битвы, я много думал о тебе… о нас. — Оптимус… — вышло забавно: в прошлый раз я перебил автобота, а в этот — тут уже перебили меня. — Сэм, прошу, дай мне сказать. Я хочу, чтобы ты знал, — в голосе Прайма прозвучала серьёзная интонация, очень тихо зашумела вентсистема, я замер, — По началу это было так странно: думать о представителе чужеродной расы. Думать о человеке. Но потом я привык, и это уже была как настоящая необходимость. Когда на меня наваливались проблемы, я думал о тебе, и мне становилось легче. Когда у меня появлялось немного свободного времени, я всё также думал о тебе, и мне хотелось тебя даже навестить. Твой образ, записанный на блок памяти, постоянно всплывал передо мной, и хоть тебя не было, этому образу я всегда радовался. Я сидел как заворожённый и слушал его речь. Только сейчас я понимал, как недооценивал Оптимуса. — Всё шло своим чередом: конференции, переговоры, дела, сражения, вылеты, выезды… и твой образ. Но потом я стал ощущать некую потребность. Некое… — Желание? — наши глаза встретились, а расстояние будто уменьшилось. — Да, желание. Я так сильно хотел увидеть тебя в живую. В реальности. Хотел коснуться тебя. Хотел поговорить с тобой… — он опустил взгляд, — Когда я увидел тебя на базе, я так был рад этому. Мне хотелось тебя обнять… — Почему же не обнял? Он снова перевёл взгляд на меня и придвинулся поближе. — Думал, что ты неправильно поймёшь меня и отстранишься, — Оптимус затих, но потом продолжил, — Я очень сильно дорожу нашей дружбой, Сэм, ведь, по сути, ты первый, кто принял автоботов такими, какие они есть. Для меня это дорого стоит… И ещё, для меня очень дорог ты. Ночь была ветренной и холодной, но сидя рядом с Оптимусом, который грел пространство вокруг, мне не было холодно. Слова его откровенности засели в глубине моей души. Я, правда, не знал, что говорить и как ответить. — Сэм? — Оптимус, я… — я тяжело вдохнул и выдохнул, — Если бы ты знал, как ты мне… не просто дорог, а… — Сэм, я люблю тебя. ЧТО? — Оптимус… Железные сине-красные манипуляторы легко, но осторожно подняли меня с земли, и я приблизился к лицу Прайма. Голубые окуляры ярко горели и моргали, полностью освещая моё лицо. Было слышно, как вентсистема начала шумно, громко циркулировать и глухо свистеть, когда я дотронулся рукой до лица автобота. Мелкие царапины на «живом» металле были чётко выраженными. По началу я гладил их, а потом решил приблизится к большим серебристым губам. Не смея больше выдерживать, я поцеловал их. Холодные, изрезанные, в царапинах, — как они могут кого-то привлечь? — но такие желанные, любимые и самые обожаемые мною губы отвечали мне взаимностью. И мне казалось, что металл становился теплее, горячее. Железные руки легонько гладили меня через рубашку, но чёрт, обычных поглаживаний и тем более через рубашку мне было мало, и я со скоростью света стянул с себя шёлковую тряпицу, оставшись в одних чёрных джинсах. — Замёрзнешь же, Сэм — сказал ровно и спокойно Оптимус. Вот как это у него получается в таких эмоциональных ситуациях оставаться абсолютно невозмутимым? — А ты согрей меня, любимый… На секунду Оптимус замер и свист шумной вент-системы пропал. Да что уж тут! Такого даже я от себя не ожидал! — Повтори, — зазвучал глубокий и серьёзный голос, который, честно признаюсь, я никогда не слышал, но он всё больше и больше возбуждал меня. — Согрей меня, любимый. Воздух вокруг нас, казалось, нагрелся до огненной температуры. Я лежал на железных руках Оптимуса и уже, кстати, без джинсов. Честно, не помню, в какой момент я остался без них, но точно помню, как длинная серебристая глосса со светло-голубым свечением, смазанная чем-то скользким, проходилась по моему телу, старательно обходя все участки и даря возбуждающее тепло. Оптимус будто игрался со мной (и это мне безумно нравилось): глосса легонько придушивала меня, и я выгибался на встречу ей, тихо пристанывая. Когда я только начал чувствовать влечение к Прайму, мне было сложно представить наши… любовные взаимодействия, так скажем. Он — огроменное роботическое существо, у которого под металлом скрыты десятки различного оружия, и я — мелкий человечишка. Но потом мой разум во снах доказал обратное: что я только не вытворял с автоботом. Вообще, я даже не думал, что после признания будет продолжение. Но если оно идёт, значит Оптимус знает, что делает. Может он готовился? Ночной город позади меня добавлял остроту и накал к происходящей ситуации. Нас, несомненно, могли увидеть, но, знаете, это понимание возбуждало меня ещё больше. Я ждал этого момента долгое время. И он случился. Всё произошло так внезапно, так быстро и порывисто, что я, закрыв глаза, воспроизводил у себя в голове слова Оптимуса. «Я люблю тебя», — нежно, трепетно, чувственно, и одновременно страстно, горячо, неудержимо. Всего три слова, но какой же усладой в воздухе они звучат… Я старался отвлечься, правда, плохо получалось. И хоть металл верхних серво, которые прикасались ко мне, был холодным, каждый сантиметр моего возбуждённого тела горел адским пламенем. Я закатывал глаза, часто дышал и никак не мог контролировать бешенный ритм своего сердца; никогда мне не было так хорошо только от одних прикосновений. Прикосновений металла. Неописуемое чувство блаженства. Подняв голову, я увидел, как окуляры Оптимуса приняли более тёмный цвет, голубое свечение стало более приглушённым. Теперь свет аккурат падал только на меня. Глосса ещё раз прошлась по разгорячённой коже. — Сэм? — услышал я голос Прайма у себя над ухом. — Мхм, да? — пытался я ответить более внятно. Голова тихонько кружилась. — Тебе нравится? — металл коснулся моей груди, легонько царапая, ведя тонкую белую полоску к животу. Как же изощрённо и мучительно. — Оптимус… — я издал глухой стон, металл прошёл дальше. Его движения вызывали дрожь, — Чёрт, да… Его длинная глосса снова прошлась по телу, немного останавливаясь на груди. — Знаешь, мне приятно слышать твои звуки… Приятно видеть тебя таким… — послышалось шуршание, серая ткань трусов слетела вниз. — Что ты хочешь сделать? — Люди, когда они влюбляются, доставляют друг другу удовольствие, ведь так? — тёмные окуляры смотрели на меня, ожидая моего ответа, я качнул головой, — Позволь же мне доставить тебе удовольствие, Сэм. Что-то мягкое, скользкое и тёплое коснулось кожи моего бедра. Я вздрогнул и закрыл глаза, полностью доверяясь Прайму. Сердце колотилось, в голове был кавардак мыслей. Нежно и осторожно это «что-то» прошлось по моему паху и остановилось в нескольких сантиметрах… А потом, как наваждение, обволокло мой колом стоящий член. Ощутимые микро-пульсации и постепенный нагрев в этом «что-то» изводили меня. В добавок к этой сладкой муке изводили меня и ласки глоссы. Я ходил по тонкому лезвию возбуждения, был на грани. Всё, что происходит сейчас, просто не сравниться с теми отстойными действиями той блондинки! Подожди, Сэм… Ты сейчас серьёзно сравниваешь Оптимуса и ту девку? Нет, не сравниваю. Лишь только её унижаю. Как по нарастающей моё тело отдавалось автоботу. Я был в плену. В плену металла и голубых окуляров. И сейчас моё тело — подобие сильно натянутой струны… Ещё одно движение, пульсация, нагрев, и оно сорвётся. И если у струны тонкий звон, то у меня — самый протяжный стон… — Мх, а-ах!.. Моя спина выгнулась, лёгкие ловили нагретый воздух, испарина каплями катилась по коже, на бёдра капнули несколько белёсых пятен. Он принял всё в себя. — Сэм? — … — Сэм, ты в порядке? — и опять ровный и спокойный голос, который был, есть и будет самым любимым и желанным, спрашивает о моём самочувствии. Что ж, у меня есть для него ответ. — Оптимус, я люблю тебя! В воздухе послышался шум вентсистемы, а металлические губы соприкоснулись с моими. С сегодняшнего дня — это моя металлическая привязанность…