Проигранное желание

Это должен быть худший день. Сперва Накахара проиграл Дазаю желание, потом этот же Дазай вытянул его на улицу прямо посреди игры с детьми. Слышали бы вы, как кричала недовольная Элис. Чуе тоже хотелось кричать от недовольства, но проигрыш есть проигрыш. Но это не утешало, ведь в завершении ко всему этому теперь он тащился вслед за Осаму по играющей пестрыми огнями улице. Небо, казалось, темнело стремительнее обычного, будто Дазай намеренно заставил солнце сесть пораньше, дабы Чуя оказался один на один с ним и тёплыми огнями ярмарки, на которую они пришли. — И что мы здесь делаем? — Накахара смущенно прячет ладонью заколки, которые забыл снять с волос из-за игры, — Ты собираешься объяснять, в чем суть твоего желания или мне уже и это знать нельзя? Осаму весело смеётся, прежде чем ответить, а после на его лице растягивается наглая улыбка. — Я как раз хотел объяснить, что сегодня проходит интересная ярмарка. И, так как я хороший хозяин, я решил прогулять здесь свою собачку. То есть тебя. Мое желание: будь весь вечер послушным и никуда не отходи от своего хозяина. Если не хочешь, чтобы я нацепил на тебя унизительный поводок. — Только не проси меня гавкать, ради всех святых.  — Нет, это уже слишком. Фу, Чуя, как ты мог о таком подумать! Идём уже! Осаму нетерпеливо хватает его за руку и тащит вглубь толпы, игнорируя желание Накахары остаться в начале аллеи лавочек. — Ах, да, ещё кое-что. Чу это твое имя на этот вечер. — Как кличка собаки? Фу. — Не рычи на хозяина, ты должен быть послушным, забыл? Погавкай два раза, если понял. — Я же просил не заставлять меня гавкать! — Ну ты сам виноват!  «Проигрыш есть проигрыш», да, Чуя? Так вот, подавись ты этими словами. Быть собакой Дазая это худшее, что может быть на свете, и теперь он бы предпочел поесть грязи, чем вновь «с честью» принимать поражение. Этот оболтус, нагло весь вечер зовущий себя «хозяином», сперва купил Чуе какие-то женские украшения, потом заставил играть в уличную игру до тех пор, пока Накахара не выиграет главный приз. Мало того, он ещё насильно вручил в его руки сладкую вату, даже не поинтересовавшись, а хочет ли его «Чу» сладкого. Какой из тебя хренов хозяин тогда? Чуя раздражённо вздыхает, переваривая эту ситуацию. Кажется, предлог прогулять своего пса для Осаму был не более чем возможностью самому повеселиться. Хотя, если подумать, то это не обошлось без плюсов. Когда еще можно будет увидеть такую его улыбку? Чуя даже не помнил, светились ли так его глаза когда-либо. Или это свет огней так играет, создавая в темных глазах мнимый восторг? Кто знает. Но это все равно было мило. О чем Чуя, естественно, никому не скажет. Следующая остановка — деревянный коридор, украшенный множеством фурин. Вечерние огоньки ярмарки заставляли их блестеть, переливаясь теплым светом и создавая непередаваемое ощущение... Сказочности? Да, пожалуй, так. Чуя не мог описать это иначе, чем как в сказке. Некоторые стеклянные фурин даже казались карамельными из-за цвета, в который их окрасил свет.  В этот момент колокольчики подхватил ветер, и они зазвенели, переливаясь разными нотами. Мелодия была столь же хаотична, сколь прекрасна. Даже показалось, природный ручей мог бы так звенеть, когда капли раз за разом бьются друг о друга, сливаясь в единый поток. Чуя прикрыл глаза, представляя эту картину. Как он стоит совсем не здесь, не в этом шумном месте. Он далеко, в лесу, а рядом с ним журчит сотнями колокольчиков ручей. — Чу, — зовет Дазай, вырывая из мечтаний. — Чего тебе? — Нравится как звучит? — И что с того. — Давай я куплю тебе такой колокольчик. Повесишь его себе куда-нибудь, и он будет звенеть, напоминая обо мне. — Ты льстишь себе, раз думаешь, что мне необходимо такое напоминание. — Не забывай, что сегодня ты мой песик. Так что принимай, пока дают. — Тебе жить надоело?             — Ещё одно слово, и я заставлю тебя повесить этот колокольчик на шею, как бубенчик. Краснея от возмущения, Накахара замолчал, а после демонстративно отвернулся, показывая свое «фи» в сторону Дазая. Тот этому неуловимо улыбнулся. Конечно, пока не видел Чуя. — Чуя. — М? — Я люблю тебя. Повисает молчание. Если бы Чуя не замер, то точно бы уронил сладкую вату на землю, потому что тело внезапно перестало его слушать. Слова сперва прошлись теплым касанием по ушам, опустились приятно давящим чувством в сердце, а теперь и вовсе будто пробудили на коже сотни мелких мурашек. Резко стало больно, и Накахаре пришлось проморгаться, прикрывая глаза рукой. — Ты плачешь?  — Нет. — Врунишки ответ. — Заткнись! — увы, вопреки ожиданиям Чуи, его просьба не звучит угрожающе. Плаксивый голос заставляет слова растерять все могущество. Осаму усмехается и невесомо похлопывает его по голове, дабы утихомирить плач. Вновь подул ветер, заставив колокольчики запеть мелодию в честь новой пары.