***
Когда он сказал, что попросит свою секретаршу позвонить секретарше Томми, он, конечно же, имел в виду то, что позвонит секретарше Томми сам. Он находится в своем доме в Лондоне вместе с Рэйчел, которая с огорченным видом бродит по пустым комнатам. Наверное, думает обо всей этой пыли. Он слушает, как по деревянным полам раздаются ее шаги, а потом спорит с секретаршей Томми по поводу того, свободен ли Томми сегодня вечером. Наконец, секретарша спрашивает Томми, и Томми берет трубку, называет его чертовым ублюдком, но любезно, и он зовет Томми к себе домой. Он немного удивлен, что Томми действительно приходит. Уже полночь. Они с Рэйчел наконец-то сумели сотворить из кухни что-то более-менее терпимое, хотя он все равно продолжает кашлять из-за всей этой пыли, а Рэйчел определенно хочет сказать ему, что он идиот, раз приперся сюда, когда у них есть совершенно прекрасное место в Маргейте. Он дает ей обещание, что завтра наймет кого-нибудь, чтобы вычистить дом целиком, и говорит, что Рэйчел полюбит Лондон, как только к нему привыкнет или хотя бы не будет так сильно его ненавидеть, а затем Томми стучится в дверь. — Не ожидал тебя здесь увидеть, — говорит он и пускает Томми внутрь. — Разве ты не должен скрываться? — спрашивает Томми, стряхивая пальто с плеч, а затем прижимает его к груди, наверное, из-за того, что вешалки покрыты пылью и чем-то похожим на плесень. — Я скрываюсь. Этот дом пустует годами. — Это твой дом. — Да, дом, принадлежащий покойнику. Пошли на кухню, Томми. Ты уже поел? — Да. Альфи закусывает губу. Он, блять, не ревнует. Это не так. — С Мосли? — Да, — говорит Томми таким голосом, который намекает на то, что ему совершенно точно известно о ревности Альфи. — Я не ревную, — говорит ему Альфи. — Конечно. — Я просто не могу вынести мысли о том, что ты проводишь с ним свое время. Томми почти что ему улыбается. — Так или иначе, хочешь чай? Потому что он у нас есть. И сэндвичи. Больше ничего нет, но тебе и не надо, ведь ты уже поел. С Освальдом Мосли. Он приятный? Потому что он не кажется приятным. Он кажется… — Привет, Рэйчел, — говорит Томми, когда они проходят гостиную, где она читает книгу, сидя в кресле, накрытым пальто Альфи. — Как дела? — Скажи ему, что нам лучше вернуться домой, — говорит она, предательница. — Это не дом, а черт-те что. И воздух смердит. — Да, согласен, — говорит Томми. — Он сюда приехал лишь потому, что скучает по тебе, — говорит Рэйчел, в ее голосе неодобрение. Томми бросает на Альфи взгляд. — Ага, спасибо большое за твое мнение, Рэйчел, — говорит Альфи, хватая плечо Томми. Томми позволяет затолкнуть себя в коридор, а затем на кухню, что оказывается приятным сюрпризом и заставляет Альфи задаться вопросом, находится ли Томми в настроении, чтобы его еще немножко потолкали, быть может, без одежды, в постели. Он просто надеется, что в спальне не слишком много пыли. — Тебе не обязательно было приезжать, — говорит Томми, когда они сидят за кухонным столом и Альфи дает ему чашку чая. В чае пыли нет. Ей пахнет сама чашка. Хотя Томми, кажется, до этого дела нет. По крайней мере, не до пыли. — Я бы сам к тебе приехал. — Уверен. — Я бы приехал. Я продолжаю возвращаться к тебе уже гребаные годы, Альфи. — Да, знаю-видел, — говорит Альфи и делает глубокий вдох. — Что случилось? Томми несколько секунд смотрит ему в глаза, а затем вздыхает. Почему-то до усрачки пугает то, что ублюдок даже не может придумать, как уйти от ответа. — Они узнали. — Они? Мосли? Тогда почему… — Нет, — говорит Томми, — нет, я не знаю. Я пытаюсь это выяснить, Альфи, я выясню. Мне лишь нужно… — Тебе нужно из этого всего валить нахуй. Значит, твой снайпер не… — Кто-то его застрелил. — Черт. — И Абераму Голда закололи. — Да, об этом слышал. Томми бросает на него взгляд. — Выглядишь дерьмово, Томми. Как будто неделю не спал. — Так и есть, — говорит Томми. — Хули ты мне не позвонил? — Зачем? Альфи прочищает горло. — Чтобы побеседовать. Томми пристально на него смотрит. Он хочет забрать свои слова обратно. Он хочет сообщить ублюдку, что приехал сюда лишь ради города, да, он приехал за тем, чтобы насладиться ресторанами и гребаным видом, и, быть может, навестить парочку старых друзей, Томми тут ни при чем, абсолютно ни при чем. Но Томми уже все понимает. Они оба все понимают, так что он держит подбородок выше и позволяет Томми, очевидно пытающемуся придумать ответ, смотреть себе в глаза. — Прости, — говорит Томми. Альфи сглатывает. — Что? — Я мог бы тебе позвонить, — говорит Томми. — Не то чтобы я думал, будто ты бы не поднял трубку. — Да? — Да. Прости. Черт. У Альфи встало что-то поперек горла, и он вполне уверен, что на этот раз это не проклятый рак. — Ладно. У Томми, кажется, гора с плеч свалилась, полнейший чертов ублюдок. — Ладно? — Ага. Я знаю, у тебя в голове путаница была. Ты, наверное, просто забыл, как пользоваться телефоном. Томми облизывает губы. — Да. — В следующий раз, — говорит Альфи, — попроси свою горничную. Попроси свою жену. Попроси кого угодно. И позвони мне. Потому что я мог выяснить, что план твой по пизде пошел, и я мог выяснить, что ты не лишился головы или вроде того, но мне нужно было знать чуточку больше. Мне нужно чуточку больше, Томми. — Понимаю, — говорит Томми, а Альфи желает только, чтобы Томми перестал так пялиться на его лицо, потому что он сейчас становится эмоциональным, так ведь, и он не хочет, чтобы Томми, блять, это видел, да? Нет, не хочет. Он, может, и сказал этому кретину Томми, что любит его, но он не хочет, чтобы Томми видел это по выражению его гребаного лица. — Мне нужно было услышать, что ты в порядке, — все равно говорит он, потому что какого черта. Он, по сути, уже сорвал все покровы, когда-либо у него имевшиеся, когда дело дошло до Томми Шелби. — Из твоих собственных уст. Мне нужно было, чтобы ты сказал мне: «Альфи, хватит вести себя как долбаеб, я в порядке». — Альфи, — нежно говорит Томми, — хватит вести себя как долбаеб. Я в порядке. Он пялится на ублюдка. — Нет, ты не в порядке. Томми не отвечает, лишь пьет чай.***
В постели могло быть и больше пыли. В шкафчике обнаружились простыни, не пахнущие четырехгодичной опустелостью дома. Альфи стелет их на кровать, а затем раздевается, взгляд Томми лежит на его спине. Ему невдомек, на что там смотрит этот кретин. Это забавно, правда, как порой в нем возникает сумасбродный порыв схватить Томми за плечи, растрясти его и потребовать ответов. Томми, сука, сказал ему, что не заинтересован, сказал Альфи, что он не такой и что Альфи может фантазировать себе все что хочет, но Томми ни за что не станет делать что-либо, кроме сидения в его кресле и питья его чая. А потом он сделал каждую чертову вещь из тех, что клялся, что делать не будет. Он даже рассказал своей жене, а это просто сумасшествие, и Альфи его об этом совершенно точно не просил. Это не такой уж и сюрприз, что Альфи оказался самым здравомыслящим из них двоих, но в этом все равно есть что-то нервирующее. Но в большинстве случаев все нормально. В большинстве случаев Альфи может, блять, принять тот факт, что не все существующее в жизни следует законам логики. В его жизни тем, что не следует законам логики, является то обстоятельство, что Томми Шелби, по-видимому, хочет быть им оттраханным на регулярной основе. Он не снимает подштанники и носки, так как, ну, пол холодный. Затем он подходит к Томми, берет лицо ублюдка в руки и дает ему предостаточно времени, чтобы запротестовать, но тот не протестует. Он даже не отводит лицо от рук Альфи, так что Альфи наклоняется вперед и целует его. — Ты переживал, — самодовольно произносит Томми возле его рта. — Ага, чертовски верно, переживал. Никогда не смогу доверить тебе сохранение твоей жизни. — Альфи… — Заткнись, — говорит он и опять целует Томми. — Альфи, — говорит Томми, возясь рукой с членом Альфи через ткань. — Тебе правда не стоит переживать из-за меня. Ты так доведешь себя до сердечного приступа. — Слишком поздно, — говорит он и пытается засунуть руку в штаны Томми, но оказывается, что Томми все еще полностью одет. И какого черта это так, вообще? Но он не спрашивает, лишь начинает расстегивать рубашку Томми. — Ничего не могу с этим поделать. Ты ебаная катастрофа. — И все же меня не убили, — говорит Томми, выглядя самодовольным и по этому поводу тоже. Или, может, он доволен собой потому, как умудряется засунуть руку в подштанники Альфи и обхватить пальцами его член. Альфи хочет его раздеть, но его пальцы приобретают неуклюжесть. Хватка Томми сегодня полна решимости. — Секундочку, — говорит он Томми. — Мы еще не в постели. — Я, блять, стоял на сцене, — говорит Томми, движения его пальцев на члене Альфи ускоряются, — и что-то пошло не так. Я не знаю что, и я ничего не мог сделать, я, блять, там стоял, когда они застрелили моего снайпера и закололи Абераму, а потом я последовал на выход вместе с Мосли. И я подумал, что он выстрелит мне в лицо или вроде того. Или он бы сделал это не сам. Он бы приказал кому-то это сделать. Но он похлопал меня по плечу и изъявил желание пропустить со мной по стаканчику за разговором, а я вообще не мог думать, я ни о чем не мог думать, будто был погружен в воду, и я не мог слышать Освальда, но я мог слышать Грейс. — Не называй его Освальдом, — говорит Альфи. — Томми, мне нужно присесть. — Он не собирается падать лицом вниз, когда ему дрочит Томми Шелби, а его колени сейчас дрожат. Томми не отпускает его член, но он не жалуется, не так ли, когда Альфи идет задом наперед к кровати и присаживается на край матраса. Это забавно, это и в самом деле забавно, как Томми Шелби следует за Альфи по пятам, обвив пальцы вокруг члена Альфи, закусывая губу так, будто единственная мысль у него на уме это как можно эффективнее дать Альфи разрядку. Это забавно, и Альфи бы рассмеялся, если бы мог хоть немного дышать. — Томми… — Можешь кончить, — говорит Томми, нависая над ним, — можешь кончить, Альфи, просто, блять, давай, я знаю, ты хочешь. Можешь разобраться со мной позднее. У нас есть время. — Только лишь то, как он это произносит, звучит так, будто времени у них нет. Альфи хватает его за локоть, но рука Томми ускоряется, и у них нет времени, потому что Томми напортачит, разве нет, он вытворит нечто непоправимо тупое, что приведет его к смерти или чему хуже, и Альфи не может с этим справиться, не может, не может… Он кончает в руку Томми со стоном, который не вызывает в нем главным образом гордости, но кому не поебать. Томми вытаскивает руку, а Альфи моргает и моргает, наблюдая за тем, как Томми, мать его, наконец-то начинает снимать свою одежду. Томми красивый, всегда таким был. Какой же красивый мужчина. Таким мужчинам никогда особо не было дела до Альфи, даже до того, как Томми отстрелил ему пол-хари к чертям собачьим и разрушил последние остатки подобия его приятной внешности. Конечно, это жалко, что сейчас, когда он об этом думает, это даже кажется чем-то милым — они одни с Томми на пляже. Как будто на свидании. С пушками. И Томми промахнулся, ведь так? Альфи никогда не был уверен точно, промазал Томми специально или нет, а спрашивать он, черт побери, не собирается. Он не жалуется, не так ли? Нет, он сидит на кровати и наблюдает за тем, как Томми снимает одежду. Он никогда не нравился красивым мужчинам, только если им от него не было нужно что-то специфическое, например, в некоторых случаях, намек на угрозу причинения боли. Поскольку они всегда считали, что он годится для этого дела. Но Томми, кажется, не имеет ни малейшего гребаного понятия, чего он хочет от Альфи, и от этого обстоятельства почему-то становится лучше. Томми продолжает к нему возвращаться, и это не из-за его внешности и не из-за его члена, ведь Томми мог бы найти себе кого-то с большей выносливостью и парой здоровых колен где угодно. Может, это из-за чая. Но ему и так сойдет. — Альфи, — хрипло говорит Томми, — ты опять так на меня смотришь. — Как? Томми фыркает. — Как? — говорит Альфи. Он только что кончил, и у него нет долбаного терпения, ладно? И Томми сейчас почти что голый, играется пальцами с поясом своих подштанников. Альфи не может отвести взгляд. Мудак, без сомнения, делает это специально. — Вот так, — говорит Томми, стягивая подштанники до колен и отшвыривая их в сторону. — Ага, верно, — говорит Альфи. Он не может, блять, с этим поспорить. Он пялится на член Томми. Не то чтобы в нем было что-то особенное, потому что в нем нет ничего особенного. Обыкновенный член. Но прикреплен он к Томми, мать его, Шелби. — Иди сюда. — Альфи, — говорит Томми и подходит к нему до тех пор, пока не оказывается так близко, что Альфи может положить руки на тыл его бедер. — Альфи, тебе стоит прекращать думать обо мне и Освальде Мосли. — Не могу, — говорит Альфи. — Подойди ближе. — Ты мог бы просто мне подрочить. — У меня в последнее время запястье побаливает, — говорит он и хватает член Томми. — И мне вполне комфортно здесь сидеть. Так что мне нужно, чтобы ты наклонился поближе. — Я бы никогда не позволил Освальду Мосли сделать что-либо из этого, — говорит Томми и делает, что ему сказали. — Лучше бы так и было. — Что-либо из этого, — говорит Томми, хватаясь за плечи Альфи для поддержки, что есть хорошо, потому что Альфи собирается сначала заставить ублюдка потерять к чертовой матери каждую сознательную мысль, а следом и равновесие. — Никогда. — Ладно, — говорит Альфи, а затем оказывается вынужден перестать болтать, потому что теперь у него во рту член Томми. Но Томми тоже затыкается, так что Альфи не приходится кусать мудаку член или что-нибудь еще. Томми ничего не говорит про Освальда Мосли, лишь крепче держится за плечи Альфи и медленно теряет контроль, и это самая лучшая часть, потому что Томми так очевидно пытается за него цепляться. Недоумок несчастный выглядит таким всем из себя крутым в своих модных костюмах, но не может справиться с желанием, чтобы его член был во рту Альфи. А эти стоны, эти чертовы стоны, да, с ними полный порядок. Полный порядок.***
— Ты должен мне доверять, — позже говорит Томми, когда они в постели. На этот раз полноценно. На спине. С одеялом. И Альфи наконец-то раздобыл пару чистых подштанников. Он фыркает. — Альфи, — чуть ли не неодобрительно говорит Томми. — Доверять тебе? Доверять тебе? — Да. Альфи открывает рот, а затем закрывает чертов рот, поскольку, ну что он может сказать? Что он может сделать? — Я переживаю. — Я знаю. — Если тебя убьют, я тебя убью. И это будет неприятно. Я подойду к этому изобретательно. Куда более изобретательно, чем подошел ты. — Я знаю, — говорит Томми, а после перекатывается на его половину кровати лицом к Альфи. — Не волнуйся. У меня есть план. Альфи таращится на него. — Правда, — говорит Томми с намеком на улыбку, которая исчезает, когда Альфи прижимает большой палец к сомкнутым губам Томми. — Правда, — говорит Томми еще раз, и Альфи почти позволяет своему пальцу проскользнуть в рот ублюдка. Почти. Потому что есть то, что он может делать, а есть то, что он делать не может, и ему нравится думать, что он вполне хорошо справляется с тем, чтобы отличить их друг от друга, уж спасибо. В большинстве случаев, так и есть. Могло произойти несколько допущений в суждениях, например, когда он сказал этому кретину Томми, что любит его. Должны быть последствия. Последствия есть всегда. Но пока ему неизвестно какие. Может, последствием является полуголый Томми в его постели. Или, может, последствием является Томми, вторящий чушь Мосли. Может, чертовым последствием является необходимость доверять Томми. — Я собираюсь кое-что у тебя спросить. — Что? — спрашивает Томми, отводя плечи назад. Идиот думает, что Альфи собирается спросить его о Мосли или о плане. — Можешь меня поцеловать? Томми несколько секунд смотрит на него. — Да. — Ага, ладно, — медленно произносит Альфи, — но станешь ли? Томми быстро моргает, не отводя от него глаз. Блять, он любит этого ублюдка. — А ты хочешь? — А что, если, нахуй, хочу? Что тогда? — Я могу тебя поцеловать, — говорит Томми и наклоняется поближе. Его дыхание отдает табаком и чесноком. Отвратительно. Альфи кладет ладонь на его щеку. — Хорошо. — Хорошо, — говорит Томми. Звучит как вопрос. — Хорошо, потому что я хочу, чтобы ты сейчас меня поцеловал. — Ты проклятый дурак, Альфи Соломонс, — говорит Томми, и это, наверное, самое близкое к признанию в любви, что он когда-либо от него получит, так что, да, в нем ноет боль, о которой он предпочел бы не говорить, но во всем остальном — все в порядке. Томми согласился его поцеловать. Все в порядке. — Нет смысла отрицать, — говорит он и, когда Томми целует его, закрывает глаза.***
Он говорит Томми, что собирается вернуться в Маргейт и ждать там, как чертова домохозяйка. Он это всерьез. На минут пять. Но через пять минут после ухода Томми, Альфи говорит Рэйчел найти кого-нибудь для уборки дома, а Рэйчел пристально смотрит на него до тех пор, пока он не говорит, что займется этим самостоятельно. Он много кого знает в Лондоне, в конце концов. Рэйчел не знает никого. Итак, он находит уборщицу и показывает ей дом, пока Рэйчел сидит в гостиной, читая книгу. Он не планировал возвращаться в Лондон, нет, он был совершенно счастлив в своем славном домике у моря, но такова уж ситуация. Не то чтобы он не доверяет Томми, не то чтобы. Но он не доверяет Томми. И он в этом не виноват, да? У него нет ни одной гребаной причины доверять Томми. Он бы позволил Томми приставить нож себе к горлу, ладно, но он не может доверять Томми с тем, чтобы тот не угодил в какую-нибудь смертельно опасную заваруху, потому что, как ни странно, это у Томми получается лучше всего. Так что он посылает Рэйчел купить еду и другие припасы, которые им понадобятся, если они останутся в Лондоне. Он не знает, что это за припасы, но Рэйчел, конечно же, знает. Затем он сидит какое-то время в своем старом кресле. Он, черт побери, не намеревался сюда приезжать. Но для него не является таким уж и открытием, что, когда он совершает идиотские поступки, совершает он их ради Томми Шелби. Оказывается очень просто разузнать, чем Томми занимается этим вечером. Все, что ему нужно было сделать, это чуть-чуть поболтать по телефону с секретаршей Томми, и после этого он берет свое пальто и трость и просит водителя подвезти его к очень приличному ресторану, где он обнаруживает Томми сидящим за угловым столиком в компании Освальда Мосли. Он проходит прямо мимо них, позволяя своей трости стучать по полу с каждым шагом. Затем он присаживается за ближайшим свободным столиком, кладет ногу на ногу и дарит Томми улыбку, а тот пялится на него широкими глазами. — Кто это? — спрашивает Мосли, наклоняясь к Томми поближе. Альфи надеется, что Томми вонзит нож ублюдку в лицо, но Томми этого почему-то не делает. Альфи даже не может услышать последующие слова Томми, что разочаровывает, поскольку раньше у него был превосходный слух. До войны. И до того, как Томми выстрелил ему в лицо. Он склоняет голову набок и наблюдает за тем, как явно Томми пытается убедить Мосли в том, что Альфи — никто. Господи, он любит этого мужчину. Официант приходит и уходит. Ему приносят еду. Томми и Мосли разговаривают достаточно тихо, так что Альфи не может их слышать, и в моменты, когда Мосли наклоняется к Томми, Томми ничего не предпринимает по этому поводу. Это сводит с ума. Это болезненное зрелище, но Альфи не может оторвать глаз. Затем наконец-то, наконец-то, Томми поднимается из-за стола, кивает Мосли и идет к двери, держа коробок сигарет. Альфи выжидает, наверное, секунды три. Он не хочет быть очевидным. Он встает и покидает столик. Он старается изо всех сил не выглядеть так, будто хочет прикончить Мосли, когда проходит мимо него. Правда. Он находит Томми снаружи курящим сигарету под моросящим дождем. — Какого черта? — спрашивает Томми, не обращая на Альфи взгляд. Он донельзя прекрасен, когда злится. — Короче, я остался в Лондоне, — говорит Альфи. — Ты не можешь, Альфи. — Насколько я помню, весь город не находится в твоем владении. — Он поворачивается к Томми. — Не находится ведь? Томми бросает на него сердитый взгляд, что, очевидно, является победой. — Я ревную, — говорит он. Томми вздыхает. — Чертов… — Знаю, я кретин. Но я ревную. И я переживаю. — Черт, — говорит Томми, слегка сотрясая головой. Его волосы мокнут от дождя. Лицо Альфи тоже намокло. Они гребаные идиоты, раз стоят вот так на улице. Когда они вернутся вовнутрь, Мосли подумает, что Томми потерял рассудок, и тогда больше не захочет держать Томми при себе, и это просто великолепно, поскольку так Альфи будет знать, что у Томми в жизни стало одним ублюдком меньше. — Слушай, Альфи, — говорит Томми, — я не слишком хорошо… Я не хочу, чтобы кто-либо обо мне переживал. Альфи открывает рот. — Кто-либо, кто мне небезразличен. О, твою ж мать. Он закрывает рот. Как жаль, что они на улице и он не может поцеловать Томми. — Но у меня плохо получается, — говорит Томми. Он кажется немного расстроенным. — Я попытаюсь. Ладно? — Ты попытаешься что. — Я попытаюсь, чтобы меня не убили. — Правда? Томми кивает, затем поворачивается к нему. — А сейчас, уебывай. Мосли будет меня о тебе расспрашивать. Наверное, лучше мне к этому перейти. — Ты будешь краснеть? — Да, — говорит Томми и тушит сигарету. — Позже? — Что? — Ты будешь дома? — Да, — говорит Альфи. — Зачем спрашиваешь? — Просто так, — говорит Томми, поворачивается к нему спиной и идет прямиком обратно в ресторан.***
Двумя часами позднее раздается стук в дверь. Рэйчел занята, так что Альфи сам подходит к двери, и, кроме того, если там кто-то, кто помнит его по его прежним дням, он определенно не хочет, чтобы тем, кого застрелят, была Рэйчел. Но там не оказывается никого из его старых заклятых врагов, там всего лишь мокрый от дождя и слегка раскрасневшийся Томми Шелби. — Ты пешком сюда шел, что ли? — спрашивает он, пряча пистолет и отступая от двери. — Отъебись, — говорит Томми и заходит, только вот когда Альфи закрывает дверь, Томми оказывается стоящим прямо рядом, едва ли в тридцати сантиметрах от него. Он может учуять запах табака и виски, и, если немного пораскинет мозгами, он думает, что может учуять запах чертового одеколона Мосли. Томми никогда не пользуется одеколоном, а когда пользуется, то всегда наносит слишком много. Это, блять, очаровательно. — Так что, ты покраснел? — спрашивает он. — Когда Мосли спросил тебя, кто я? — Да, — говорит Томми. — И что ты ему сказал? — спрашивает Альфи, подходя к ублюдку ближе до тех пор, пока подойти еще ближе уже нельзя. Он кладет руки на бедра Томми и оставляет их там. — Я сказал ему, что даю тебе себя трахать, — говорит Томми. — Он не был доволен. — Не был? — говорит Альфи. По его голосу кажется, будто у него перехватило дыхание, но какого черта он может поделать с этим, ну правда? Он не собирается отпускать Томми. — Нет, — говорит Томми, а затем внезапно появляется какая-то серьезность в его уже и без того серьезном лице. — Я сказал ему, что мы совместно вели бизнес. — Он меня не знал, да? — Нет. Полагаю, ты хочешь остаться умершим. — Так кажется проще, — говорит Альфи и кладет руку на нижнюю часть спины Томми, притягивая его поближе. Томми с легкостью следует. Твою мать. — И не то чтобы я тебе нужен, чтобы брать меня с собой на званые ужины. У тебя для этого уже есть жена. — Правда, — говорит Томми. — Хотя, полагаю, Лиззи была бы не против, если бы ты позволил ей ускользнуть от парочки таких событий. Заменил бы ее на каком-то из скучных мероприятий. — Не думаю, что ты знаешь, как быть скучным. — Не флиртуй со мной, — флиртующим тоном говорит Томми. Альфи вытягивает кромку его рубашки из брюк и просовывает руку между тканью и теплой кожей Томми. Раньше он сходил с ума, во времена, когда он не мог понять, чего Томми от него хочет. Иногда Томми появлялся в его доме в Маргейте с таким выражением лица, что казалось, будто он хотел, чтобы Альфи его трахнул или вроде того, или поцеловал его, или погладил по волосам. Потом он начал задавать дурацкие вопросы о предпочтениях Альфи и множество раз сказал Альфи, что не заинтересован. И это было просто тупо, потому что Альфи всегда было известно о его незаинтересованности, только лишь в тот момент он начал подозревать, что Томми на самом деле был заинтересован, просто сам он об этом еще не знал. Какие ужасные времена. Какое бремя. В некоторые из ночей он не мог сомкнуть глаз, поскольку не мог перестать задаваться вопросом, чего Томми Шелби от него хочет. Но это, наверное, также поддерживало в нем жизнь, когда ему надоели книги и когда он надоел Рэйчел и она перестала слушать его бредни. — Где Рэйчел? — теперь спрашивает Томми. — Не знаю. В гостиной. — Она может нас услышать. — Сомневаюсь, что ей не похуй. — Я ничего не сказал Мосли, — говорит Томми, затем кладет руку на затылок Альфи. — Очевидно. Но я не знаю, что бы я ему сказал, если бы хотел. Альфи облизывает губы. У них вкус чая. Томми, наверное, будет на вкус как виски, гребаный ужас. — Что мы старые друзья. — Нет, — медленно произносит Томми, его пальцы смелеют на шее Альфи. Он знает, что мог бы сделать с Альфи что угодно и что Альфи бы ему это позволил. — Ну, — говорит Альфи и вздыхает. Вздох отчасти искренний, а отчасти показной. Но он считает, таково все. В жизни. — Полагаю, я твой любовник. — Да, — с крошечной улыбкой говорит Томми. — Чертовски хороший любовник. — Я таким не выгляжу, впрочем. Что целиком и полностью является твоей виной. — Альфи… — Ага, знаю, нам полагается уже об этом забыть. Но если мне придется посещать с тобой унылые мероприятия в качестве твоей пассии, полагаю, мне будет горько из-за моего лица. — Моей пассии, — говорит Томми. — Ладно. — Мы могли бы, не знаю, мы могли бы просто быть вместе, — говорит Альфи, его сердце застряло в горле. Может, это рак. — Мне все равно, любовник я тебе или же пассия. Покуда мы… — Да, — говорит Томми, кивая, — да, звучит разумно. Это не звучит разумно от слова совсем. У Томми Шелби есть жена, и, на основании того, что Альфи слышал, она умна и красива, и, наверное, еще и знает, как пользоваться пистолетом. Хорошая женщина, в таком случае. А в настоящее время у имени Томми Шелби есть, мать его, вес, а у самого Томми есть люди, которые доверяют и внемлют ему, есть гребаный офис в здании парламента, и, конечно же, у него есть жажда смерти. Но, наверное, некоторые вещи нельзя исправить. И Томми пообещал Альфи, что попробует сделать так, чтобы его не убили, ведь так? Он пообещал. — Хочешь, чтобы я тебя трахнул или что? — говорит Альфи, наклоняясь ближе, пока он не оказывается разговаривающим с горлом Томми. Томми сегодня не брился. Хорошо. Значит, он не стал бриться для Освальда Мосли. — Или отсосал тебе? Просто скажи. Потому что я могу. У меня с коленом в последнее время все хорошо. — Думаю, — говорит Томми, тяжело дыша. Его член успел наполовину встать, и он медленно потирается им о бедро Альфи. — Думаю, я хочу принять ванну.***
Это гребаное чудо, да, вот это что. Альфи должен быть мертвым. Без сомнений, он уже достаточно долго существует на этой чертовой планете, без сомнений, он причинил достаточно вреда. Он справился с этим лучше всего, с чем и не поспоришь. Но вот он здесь, в своей постели, ранним утром, его левое колено побаливает, а его левый глаз слеп, поскольку самый превосходный мужчина из всех, когда-либо им встреченных, некоторое время назад выстрелил ему в лицо. Жизнь прекрасна. Он перекатывается на свою половину и запускает пальцы в волосы Томми. Томми в ответ издает стон. Повезло, что Томми уже проснулся, потому что иначе он был бы более сердитым. — Что за хуйня, Альфи? — Я был серьезен. Альфи может ощутить в своих гребаных пальцах, что Томми понимает, о чем он говорит. — Да? — Да. То, что я сказал. Я был серьезен. — Я подумал, может, это была случайность. Что ты сказал это. Тогда. В твоем доме. В Маргейте. За день до того, как я собирался застрелить Мосли. — Я знаю, когда я это сказал. — Хорошо. — Это была случайность, — говорит Альфи, поглаживая ублюдка по волосам, — мне так кажется. Но я был серьезен. — Ладно. Я знаю. Альфи облизывает губы. Значит, Томми знает, что Альфи его любит. Хорошо. — Ладно. — Мне стоит сказать Мосли, — медленно произносит Томми, его голос хриплый. Наверное, это от постоянного бодрствования, потому что Альфи может сказать, что он пока что проспал не более чем, кажется, полчаса, — мне стоит сказать Мосли, что я чертов содомит. Что я встретил этого мужчину, он мне понравился, и я хотел, не знаю, заняться с ним сексом, только вот мне потребовалось какое-то время, чтобы это осознать. И что я вроде как влюбился в этого мужчину. Кажется. Я мало что смыслю в таких вещах. — Ты идеален, — говорит Альфи и закусывает губу. — И да, тебе, наверное, лучше такое Мосли не говорить. — Да. — Ты не против, если я скажу это еще раз? — Не слишком. — Я люблю тебя, — говорит Альфи, убирает руку из волос Томми и тычет его в щеку. — Тебе лучше поспать. Ты растеряешь всю свою красоту, если вот так продолжишь. — Я не могу спать, — говорит Томми. — Мог бы ты мне отсосать? Это могло бы помочь. — Нет, — говорит Альфи, придвигаясь к нему поближе в кровати, — нет, я бы не стал, спасибо, что спросил. Слишком хлопотное это дело, а я сплю. — Что, если я не дам тебе спать? — Ты не можешь. Я сплю. — Я не пытаюсь добиться того, чтобы меня убили, Альфи. — Да, знаю, — говорит Альфи, загребает кретина в свои объятия и прижимает его к себе просто на тот случай, если он в настроении пнуть Альфи в бедро или куда поделикатнее. Оказывается, что не в настроении, поскольку он даже не дергается в руках Альфи. — Не переживай, — говорит Альфи. — Все в порядке.