Иди ко мне, я не хочу спать одна.
Ты не спрятал пустоту внутри себя, ты выставил её напоказ.
Ты не хотел, чтобы от наших отношений повеяло холодом.
Ты недостаточно выпил и потому не сказал, что любишь меня.
Evanescence — Lithium
***
Благая весть приходит со смертью.
Так когда-то говорили великие философы и умы Персии, расхваливая свои таланты и способности, горделиво смотря на простой люд; глупцы, которые вещали о благополучии и процветании страны, пророча безбедное будущее. Они входили в окружение царя Дария Первого, доказав свою мнимую преданность, потирая засаленные руки за его спиной, наивно полагая, что предательство сойдёт им с рук. Высшая знать беспокоилась о своих богатствах, забыв о доверии царя, подставляя себя и свои семьи под удар. Дарий Первый не был глупцом, слепо верившим советникам. Но власть опьянила его, забирая крупицы разума, что таились ещё в нём. Он не был тираном, убивающим ради удовлетворения своих извращенных потребностей. У царя были слабости, которые обернули против него, не враги, а сторонники, находившиеся с ним много лет бок о бок. Его отравили и похоронили в гробнице со всеми почестями, лживо проливая слёзы. Лишь его сын, Дарий Второй, сменивший имя на Сонхва, что означает «звезда», стоял в тени, брошенный всеми; забытый богом и своим отцом, лил искренние слёзы, сдерживая боль и обиду. Рядом с ним был верный друг и наставник, следуя за ним как тень, не позволяя причинить ребёнку вред. Его имя и личность не раскрывают — так велел Дарий Первый, когда только принял мужчину, чтобы тот всегда находился с его сыном. Лицо закрыто маской, ни один участок тела не оголён, а одежда тёмных тонов; голос же низкий и хриплый. Многие молодые люди ведутся на это, а в конечном итоге остаются с разбитым сердцем. Но мужчину это никак не волнует. Он поклялся, что будет оберегать принца ценой своей, и, если потребуется, — чужой жизнью. Сонхва дал ему имя Остад, что с персидского означает «учитель, мастер».Благая весть приходит со смертью. Она же и уходит, оставляя осадок, заполнивший лёгкие горечью.
***
Солнце стоит в самом зените, опаляя жаром жителей пустыни, нещадно выжигая кожу на теле; горячий песок жжёт под ногами, вынуждая ускорять шаги, дабы не сильно навредить смуглой коже, а горячий ветер сушит глотку и лёгкие, забираясь в рот и в глаза. Пустыня — не место для слабых. В ней рождается жизнь, она же её и забирает, хороня заживо глупцов, что задумали воспротивиться стихии. Местные уважают традиции и всегда бережно относятся к природе, стараясь задабривать её жертвоприношениями, которые проводят каждый год, в один и тот же день, когда ночь становится особенно длинной. Никто из посторонних не должен был безнаказанно, и без потерь, пройти пустыню от начала и до конца. Возможно, злые силы послали им тягости жизни, а, быть, может, и благословение богов, щедро награждающих их за тяжёлый труд, но было ясно, что палачи пришли по его душу...Среди песков и бурь, — я не сыскал розы прекраснее, чем ты, моя любовь.
Так сказал этот отвратительный человек, пришедший из заснеженных стран, в которые не рискуют сунуться даже выносливые люди, не говоря о простых людях, неспособных за себя постоять и за свою жизнь. Сонхва помнит его ледяные голубые глаза, от которых покрываешься коркой льда и мурашки бегут по позвоночнику, сжимаясь на пояснице тугим узлом. Сонхва идёт по белому мрамору, нагретому солнцем, обласканным его лучами и поцелованный богами — он излучает светлую энергию, дарованную матерью богиней, ибо не испытал материнской любви и не испил её молока в младенчестве. Из длинной косы выбиваются тёмные пряди, подчёркивая осторое лицо и смуглую кожу; янтарные, почти красные глаза, горят огнём, который сложно укротить; пухлые губы сладко сжаты, будто мёдом намазаны. Широкие плечи подчёркивает белая накидка, а грудь скрыта под льняной тканью, оставляя подтянутый живот открытым. Чёрные штаны подчёркивают сильные бёдра, набедренная оранжевая повязка сочетается с тоном кожи, а длинные чёрные сапоги сделаны из тонкого материала, чтобы кожа на ногах дышала. На лице проскальзывает недовольство из-за новых обитателей его дворца, но сказать им против слова не имеет. Все они — дикие животные, не знающие элементарные правила и законы пустыни, будто и не считают её опасной. Люди его мужа — жёсткие, твёрдые и беспощадные, закалённые суровыми законами своей страны. Холод, лёд, заснеженные горы, — опасность, которой подвергаются люди тех земель. Ещё там есть монстры, пожирающие себе подобных и людей. Сонхва качает головой, пытаясь не обращать на их поведение внимание. Хонджун сам разберётся, когда поймёт, что им следует быть осторожными. Дворец ему построил отец, когда был жив, по предпочтению сына. Белые и золотые цвета украшают колонны, комнаты и мрамор, подчеркивающим благородство, чистоту и невинность этого места. Точнее, невинность его забрал муж, когда сделал своим. И Сонхва никогда этого не забудет, скалясь, хмуря брови в недовольной форме. Когда он стоит перед высокой дверью, то, понимает, что уверенность уходит куда-то глубоко внутрь, оставляя место тайному желанию. Тяжёлое дыхание срывается с пухлых губ, а вязкая слюна собирается во рту, которую он с трудом проглатывает, распахивает дверь, заходит в комнату и закрывает двери за собой, упираясь в неё спиной. В воздухе витает запах холодного киви со льдом, щекоча нос, оседая на языке кислинкой, а привкус сладковатый. Сонхва качает головой, чтобы привести мысли в порядок, но, получается плохо. Он выпрямляет спину и поправляет волосы, ступая по тёплому мрамору, усыпанному лепестками цветов. И это приятно. — И что же привело мою пустынную розу в столь ранний час? — раздался хриплый голос рядом. Да, конечно... Как он мог забыть про мужа, который ждёт всегда его с распростёртыми объятиями, готовый носить на руках и обжимать в разных частях дворца, будто бы дворняжка какая-то, а не князь. Ким Хонджун — князь заснеженных земель, пришедший за тем, кого он считал «предложенным» ему ещё в утробе матери. К счастью для Сонхва, Хонджун понимает, что принц не сможет выжить среди снегов и льдов, а потому решил, что приехать будет лучшим решением для обоих. Пусть князь не любит песок и солнце, но потерпеть можно ради возлюбленного. К тому же про Сонхва рассказал ему Остад, который путешествует по миру и побывал в его землях, когда Хонджуну было двенадцать лет. С того времени прошло семнадцать лет и полгода назад их пути сошлись, дабы свести огонь и лёд, соединив их воедино. Льдисто голубые глаза смотрят на него с обожанием, а Сонхва лишь хмурится, скрестив руки на груди. У Хонджуна красивые белые волосы, убранные в низкий хвост, а пару прядей спадает на лоб, подчёркивая острые черты лица. — Хотел увидеть своего прекрасного мужа, а то я не видел тебя со вчерашнего вечера, подумал, что ты уже зажарился на солнце... — Сонхва сладко улыбается, плескаясь ядом и сарказмом, облизывая полные губы. На весьма аппетитной груди, подумал Хонджун, не сводя восхищённого взгляда с возлюбленного, висит кулон, подаренный им. Конечно, в виде королевской кобры. И как не влюбиться в такого человека? Он не понимает. Холод следует за ним на землю, поцелованную солнцем и помогает не потерять рассудок, медленно тлеющий на костре. Подходит ближе и вдыхает запах горячего кофе, с привкусом перца и специй, чувствуя на языке и медленно стекает по горлу в лёгкие, щекоча ноздри. Хочется снова вдохнуть свежий морозный воздух, заполняя лёгкие зимой, а голову — приятными воспоминаниями, спрятанными глубоко в душе. Часть его живёт там, в снегах и во льдах, где можно подняться на снежные горы и расслабиться, не думая об обстоятельствах и времени. Но часть тщетно тянется к смуглому, горячему и своенравному омеге, который желает быть авторитетом, не свыкаясь с мыслью, что он уже замужем. Хонджун тихо смеётся, оголяя немного острые зубы, облизывая нижнюю губу, подходит ближе и кладёт холодные ладони на его бёдра, нежно поглаживая большими пальцами. — Мы пьём яд с одного бокала, любовь моя, — сладко звучат его речи, да только у Сонхва бегут мурашки по спине, уходя вниз. Он не может перестать вдыхать запах тела полной грудью, заполняя лёгкие до тошноты. Демоны бушуют внутри как буря, поглощая тело и душу, а он захлёбывается персидским песком, застрявшим в глотке. Когда дело касается Сонхва, Хонджун теряет себя, словно бредёт по пустыне несколько дней без воды и еды, сгорая под горящим солнцем, мечтая о глотке воды, кем и является принц для него. — Оазисом, спасая забредших путников, которые бросили вызов пустыне, — говорит медленно, смотря в его глаза. — Сладкая иллюзия перед смертью — лучшая смерть для меня, моя любовь, если моим оазисом будешь ты. Сонхва запомнит его слова, когда вернётся ночью, чтобы утолить голод, от которого слюни текут с пухлых губ, а желудок скручивается и ноет. Развернувшись, он уходит без слов, расправив плечи. И Хонджун смеётся, зная, что отыграется ночью за длинный язык.***
Сонхва кусает нижнюю губу, сдирая нежную плёнку и заставляя ранку щипать, а брови сдвигать вместе из-за противоречивых чувств. Толчок — и он выгибается, плотно обхватывая налитый кровью член, от которого поджимаются пальцы на ногах, а спина выгибается до приятного хруста в позвоночнике. Хонджун плавно двигается, держа в холодных руках сочные бёдра, наслаждаясь горячей кожей и узостью возлюбленного. Приятные мурашки бегут по спине и уходят вниз, вынуждая толкаться глубоко и медленно, поддразнивая омегу. — Джу-ун, ах, боже... Почему так медленно? — недовольно ворчит он, смотря на мужа через плечо и сжимает член так плотно, что аж хорошо становится внутри. Тело окутывает жар, а по спине стекает пот, притягивая взгляд альфы. Отвечать ему никто не собирается, но слизать капельку пота, медленно стекающую по спине, — нужно, что он и делает. Влажный язык облизывает смуглую кожу, а зубы оставляют красные отметины, которые означают: мой! Сонхва выгибается каждому толчку, медленному и глубокому, а пальцы сжимают шёлковую простынь, чуть ли неразрывная её от переполняющих чувств. Хонджун тянется к пухлым губам и сладко целует, посасывая нижнюю губу, а толчки становятся быстрее и глубже — как любит омега. Поцелуй становится влажным, глубоким, горячим, — словно стекающий с ложки сладкий мёд, который хочется слизать кончиком языка и проглотить, чтобы по горлу стекал в желудок. Отрываясь от сладких губ, он покрывает укусами шею и плечи, кусая сильнее, чтобы засосы были видны и толкается глубже, выбивая воздух из лёгких, вдыхая свежий запах. Член пульсирует от влажных стенок и приятной плотности, увеличиваясь внутри, заполняя всё пространство, пока Сонхва вскрикивает и толкается навстречу, но в медленном темпе. В воздухе витает запах киви и кофе, заменяя другие запахи, а звук толчков становится лишь громче, как и стоны с всхлипами. Хонджун шлёпает по аппетитной заднице сильной ладонью и кусает плечо, сжимая в руках бёдра до синяков. Оргазм застигает их слишком быстро, а значит, нужно ускоряться, что он и делает. У омеги закатываются глаза от наслаждения и смазка выделяется, пачкая простынь, но ему всё равно. Собственный член краснеет и нуждается в разрядке, от чего в животе сжимается тугой узел, выталкивая сперму с громким криком, и он кончает бурно, сжимая в себе член альфы. Тот продолжает толкаться и загоняет член по самые яйца, кончая в омегу глубоко, долго и сладко. Тяжёлое дыхание срывается с пухлых губ, сердце стучит так быстро, что отдаёт в висках, а горячие ладони нежно поглаживают горячую кожу, даря комфорт и любовь. Собственная смазка смешалась с спермой, которая стекает по ягодицам, щекоча покрасневшую кожу. — Слезь с меня уже, чёрт тебя... — договорить ему не даёт поцелуй: нежный, влажный и вкусный, сказал бы он, если бы была возможность. Прижимается спиной к твёрдой груди и кладёт ладонь на шею, притягивая ещё ближе, чтобы раствориться в нём полностью. Хонджун обнимает его поперёк живота, мягко массируя кожу и целует ещё глубже, посасывая сладкий язык. У Сонхва в груди чувства становятся только прочнее, мешая трезво думать после недавнего оргазма. Когда же поцелуй прекращается, он облизывает пухлые губы и смотрит с любовью, поглаживая голову и гладкие белые волосы. — Сколько не трахаю тебя, — не могу остановиться, любовь моя. В следующий раз, я хочу, чтобы в твоём милом ротике был мой член. — дерзко поддразнивает он, выходя медленно и переворачивая возлюбленного на спину. — Тебе придётся заставить меня, мой любимый муж, — тянет ладони к его шее и притягивает к себе, прошептав в самое губы, — а иначе тебе придётся помогать себе рукой... И тихий смех срывается с его губ, а глаза смотря пристально. — Как прикажет мой муж, прекрасная роза пустыни... — нежно обнимает за талию и кладёт голову на плечо омеге, вдыхая горьковай запах.Прекрасней розы я не встречал в песках, окутанный палящим солнцем и вечной жаждой, которую утолить можешь только ты.