Интимная фотосессия

      Скарамучча представить не мог, каким ужасным может быть порыв творческого вдохновения. Особенно когда воображение рисует тысячи ситуаций, тысячу поз, тысячу деталей с лучшими в жизни людьми, что лежат по оба бока. Они прекрасны, но сейчас они мешают тем, что сладко спят: от них пахнет ванилью, а сами их касания как друг к другу, так и к телу Скарамуччи, такие невинно-нежные до тошноты. Стоит двинуться, как Мона впивается своими миндалевидными ногтями, царапая нежную кожу груди Скарамуччи, чем доставляет ему ещё больше удовольствия, которое усиливает порывы нахлынувшего ночного вдохновения. Кадзуха, в отличие от Моны, более ласков: мило бормочет и крепче сжимает любимых в объятиях, немного ерзая во сне на манер домашнего животного, желающего удобно устроиться в лежанке в замысловатой позе.       Такое положение дел напоминает Скарамучче тюрьму: не выплеснуть вдохновение ни на бумагу, ни на ноутбук, ни хотя бы в заметки на телефоне. Его выводит из себя такая беспомощность и несвобода.       Стоит только закрыть глаза, как воображение рисует до ужаса неприличные, но восхитительные картины: Мона оставляет черную дорожку от помады на его члене, пока старательно и нежно делает ему минет, а рядом сидит Кадзуха, отвечающий на вопрос Скарамуччи "Что скажешь, маленький поэт?" строчкой из недавно сочиненной им элегии для очередного конкурса. Скарамучча платит за каждое участие, но он отдал бы ещё больше, чтобы об этих стихах, кроме него и Моны, никто не знал, но он не изверг и не может запретить любимому человеку самореализоваться.       Он представляет их такими развязными, таких раскрепощенными, несмотря на то, что они этим вечером страстно признавались в любви, снимая друг с друга одежду, губами касаясь до любимых участков тел, доставляя удовольствия каждой эрогенной зоне, шепча на ушко пошлости, не контролируя громкие грязные стоны, вызванные постоянными волнами сменяющихся удовольствий.       Память подсказывает: вот Мона целует губы Кадзухи, в то время как хвост ударяет запахом лаванды Скарамучче в нос. Кадзуха же где-то проводит рукой под футболкой Скарамуччи, оглаживая кубики пресса чувствительными подушечками пальцев.       Они образовали любовный треугольник, в котором каждый получает желаемое: Мона получает удовольствие, целуя нежные губы Кадзухи, на которых всё ещё осталась гигиеничка со вкусом киви, Кадзуха же находится в состоянии эйфории, двигаясь на члене Скарамуччи, доставляя удовольствие себе и парню, в то время как Скарамучча отлизывает, играясь языком так, что Мона, бравшая передышку от поцелуя, теряет воздух на выдохе.       Скарамучча опять пытается уснуть, но выпитый чефир тоже делает своё дело. Бессонница отвратительна, с порывом вдохновения так вообще пытка.       Считать овец или до ста и задерживать дыхание на определенное время не помогает. Попытка сменить вектор направления мысли тоже. Скарамучча так и видит свою следующую фотосессию, сделанную бесплатно, но для собственного удовольствия. Ослепительная, как полярная звезда, Мона, одетая в сексульное боди, не закрывающее спину и большую части тела спереди, только две полоски аккуратной, чутка собранной ткани, прикрывают её восхитительную, аккуратную небольшую грудь, длинные иссиня-чёрные перчатки, на ней шляпа с широкими полями, у неё готическо-романтический макияж, настоящая ведьма-соблазнительница, укравшая половину его сердца, сварившая его, накрошившая ингредиент в зелье и вылившая сваренное на землю с громким торжествующим смехом. А Кадзуха. От одной мысли готова потечь кровь из носа: облегающие восхитительные штаны, прекрасно подчеркивающие прекрасную задницу, полупрозрачная белая рубашка, прикрывающая просвечивающие соски, дизайн странный, но восхитительный в детализированности элементов, застегнуты от силы три пуговицы, и то внизу. Мона держит то ли глобус, то ли астролябию, то ли сидит и изучает карту звездного неба — Скарамучча не решил, Мона слишком интересный подопытный кролик его фантазий. Кадзуха же рисуется воображением с гитарой или с книгой и то ли с гусиным пером, то ли с перьевой ручкой, с капающими на кожу чернильными пятнами.       Главное все красиво обыграть: верно поставить кадр, проработать каждую деталь, в том числе длину ногтей Моны и акцент на красную прядку Кадзухи, подобрать нужный пресет, выдержку, ракурс, фон, настроить свет, подобрать расслабляющую музыку. Столько всего надо проработать здесь и сейчас, а возбужденный вдохновением мозг не знает, куда выплеснуть весь тот океан накопившихся идей, которые к утру могут раствориться в сознании.       Голова вертится слева направо и наоборот. Скарамучча пытается что-то вспомнить, что не связано ни с Моной, ни с Кадзухой. В голове проигрывается музыка, но она тоже ассоциируется с кем-то из них.       Скарамучча принимает единственно верное для себя решение, чтобы обмозговать все мучающие его вопросы и идеи: он поедет на дачу к матери, где спокойно сможет наспех записать какие-то идеи в только ему понятных каракулях, поиграться с нейросетью для понимания, что он в итоговом варианте хочет увидеть, зарисовать в своём скетчбуке то, что так назойливо рисует его фантазия, не давая поспать.       И только мысли о работе наконец-то заставляют его заснуть.       Днём он объявляет, что уезжает, оставляя дом в их распоряжении, чтобы они могли без огромного соблазна, мирно гуляющего по квартире, заниматься своими дипломными работами: Кадзуха по филологии и Мона по журналистике.       Эи была рада приезду сына, несмотря на то, что он сразу объявил, что намерен погрузиться в работу, а самое спокойное место у матери на даче, в беседке или в комнате с кондиционером на верхнем этаже.       Скарамучче пришлось брать отдельный новый скетчбук, купленный в местном дешёвом магазине, в котором можно было найти всё что угодно, в том числе неплохую бумагу для рисования. Ему главное разрабатывать идеи, и чтобы бумага выдерживала постоянные нажимы черного графита, тонкие и толстые линии от линеров, пятна от спиртовых и акварельных маркеров.       Скарамучча тихо хихикает: он хочет похвастаться своей идеей, своими набросками. Нельзя, это сюрприз, но так и хочется, словно семилетний мальчик, побежать к мамам и похвастаться своим рисунком, только теперь его семья это не он, Эи, Мико и Райдэн, а он, Кадзуха и Мона. Всё-таки это будет сюрприз для любимых, когда они защитят дипломы.       Кадзуха с Моной естественно продолжают поддерживать с ним связь, особенно когда Скарамучча что-то предлагает: дизайн для маникюра, новую шляпку, новый грим, новый медиатор, новую рубашку, новое боди. Кадзухе с Моной щедрость Скарамуччи кажется подозрительной, но они отвечают на все его вопросы, скидывая размеры и ссылки на желаемые товары для удовлетворения собственных прихотей их хобби.       Недавно они скинули фото ужина: Кадзуха запек рыбу, а Мона приготовила цезарь с креветками. Соблазняют его приготовленными блюдами, хотя сами готовили крайне редко, поскольку обожали блюда в исполнении Скарамуччи, а он сам получал удовольствия от готовки, от эстетической подачи и от милых довольных лиц, поедающих сладкий рис, заправленный крепкий чаем, с поджаренный до хрустящей корочки угрём.       Пока Скарамучча спокойно работал, играясь с изображениями, предложенными нейросетью, которая в упор не понимала запросы, телефон неистово брякал. Во всплывающих уведомлениях были сообщения от Моны и Кадзухи: "Только не говори Кадзухе" и "Только не говори Моне".        Рука Скарамуччи тянется к телефону, чтобы прочитать написанное.       Первым открывается переписка с Кадзухой, встречая Скарамуччу вложением. Фотография. Освещение не идеальное, но видно, что над ним старались. Но главное содержание: практически полностью обнаженное тело Кадзухи, сидящего на их общей кровати, на которой уже Мона застелила недавно купленное ими втроём постельное бельё. В кадре это было единственное бельё, поскольку Кадзуха сидел практически голый, одетый в то хаори Скарамуччи, которое так любила носить Мона. Пояс на талии есть, из-за чего полы закрывают такую восхитительную часть тела Кадзухи, как его член.       Скарамучча понимает, что больше не может работать. Он закрывает ноутбук, не заботясь о сохранении информации в открытых программах, и убирает скетчбук в сторону.       Прежде чем освободить свой член из шорт и подрочить на восхитительную фигуру Кадзухи, Скарамучча открыл диалог с Моной. Более откровенная фотография: она в хаори Скарамуччи, которое так любил Кадзуха, соски торчат сквозь шёлковую ткань, ареолы видны, но наполовину прикрыты, плечи оголены, а хаори собрано где-то на половине предплечья. И опять без лица.       Скарамучча только по памяти может восстановить их лица в такие моменты: Кадзуха закусывает половину нижней губы, а у Моны размазана цветная помада, обычно синяя под цвет одежды или черная под цвет волос. Картинка не складывается, если не провести рукой вверх и вниз по вставшему члену, из которого сочится предэякулят. Главное ахать не слишком сильно — не хотелось напрашиваться на лишние вопросы от матери.       Им нечего стесняться: Мона с Кадзухой записывают недлинное видео, целуясь на камеру и откидывая хаори с тел друг друга. Любительское домашнее порно могло бы и продолжиться, если бы Мона своей ногой не задела телефон, кое-как поставленный на кровати. Нетерпеливые, похотливые, словно юные подростки, но такие крышесносящие скарамуччины возлюбленные такие прекрасные в своих детских шалостях.       И вновь Скарамучча мучается, представляя, как он входит своим членов во влагалище Моны, как растягивает Кадзуху, как приятно пожать их сиськи и поиграться с сосками. Как приятно слышать пошло произнесенные "Мо-на⁓", "Кад-зу-ха⁓" и "Ска⁓ра-мучча⁓". Скаре приходиться самому себя ублажать, глядя на содержание сообщений от них, проводя одной рукой вверх-вниз по члену, а другой от ключиц до подбородка, немного надавливая на кожу, оставляя приятно болящие синяки.       Он звонит сначала Моне, но та сбрасывает, потом Кадзухе, который тоже сиюсекундно скидывает. И только когда Скарамучча позвонил в общий чат, кто-то из них ответил на звонок, но не завел разговор. А Скарамучче было охуенно слышать, как Кадзуха в его отсутствие трахается с Моной, очаровательные влюбленные голубки. Скарамучча дрочит и надеется, что наушник, который он заранее подключил к гаджету, не разрядятся в самый ответственный момент. А ещё он беспокоится, что они не успеют подготовиться к защите дипломных работ.       Скарамучча понял, что пора спать: подрочил, поработал, поговорил, послушал, устал, убрался. И всё это за какой-то вечер, один из первых, когда он приехал к матери разработать концепцию фотосессии.       Мать особо не умела готовить, так что либо Скарамучча готовил еду, либо они заказывали доставку из разных заведений. Эи занималась рабочими делами дистанционно и не лезла в дела сына, разве что устраивала ему ненапряжённый допрос за завтраком, обедом и ужином. Лучшая мать эта та, которая без спроса не лезет, словно назойливая муха, в чужие дела, желающая узнать каждое действие в самостоятельной жизни ребенка.       Скарамучча посвятил целый скетчбук идеям: половина с Моной, половина с Кадзухой. Все должно быть идеально, и оставшиеся дни своего отпуска у матери он договаривался со студией, чтобы ему предоставили помещение на определенное время, обсудил с мастером по маникюру дизайн ноготочков Моне для следующего сеанса, заказал всю необходимую одежду, потребовав фотоотчёты от любимых, арендовал и закупил необходимый реквизит. Единственной возможностью выразить свой восторг у Кадзухи и Моны являются голосовые сообщения, которые заполнили диалоги со Скарамуччей: Мона довольна своим маникюром и успокаивается, смотря на него, когда думает о защите диплома, Кадзуха восхищен облегающими брюками и надеется, что комиссия, состоящая преимущественно из женщин, оценит его фигуру. Жалко только, что он не сможет надеть новую рубашку, уж слишком она откровенна для такого рода мероприятий.       После защиты вести их на фотосессию было не вариантом, поэтому они весело отпраздновали окончание учебы в хорошем ресторане, где Скарамучча иногда подрабатывал фотографом и искал себе клиентов, оставляя визитки. Возможно, он расширит сферу своей деятельности и будет также участвовать в интимных и откровенных фотосессиях, только надо набить руку, а кто может быть лучшими моделями для этого, чем возлюбленные.       Скарамучча смотрит на то, как Мона, виляя бедрами, идёт к бару заказать очередной коктейль (естественно за его счет) и немножко пофлиртовать с местным барменом, который знает, что флирт с ним это уловка, чтобы парни начали ревновать, чем тешат самолюбие Моны. Кадзухе же жарко, поэтому он пробует очередной прохладительный напиток, чем романтичнее название, тем чаще его заказывает.        За праздничным ужином Мона с Кадзухой пытаются узнать, что за сюрприз им устроит Скарамучча. Тот лишь смеётся в ответ, обещая, что этот подарок они не забудут, им достаточно только взять те вещи, которые он купил, и приехать по адресу фотостудии.       Скарамучча не нервничает, но заранее купил два ящика энергетиков. Не помогут, так втроём отпразднуют.        Мона с Кадзухой приезжают вовремя, но отфотографировать каждого надо по отдельности. Первой идёт Мона.       Фантазии Скарамуччи окупаются сполна: Мона ещё прекраснее, чем в его эротических фантазиях. На ней длинные черные шелковые перчатки, ведьминская шляпа с широкими полями, сделанная на заказ специально под неё, восхитительное боди состоящее из двух частей: от низа до талии и две собранные полоски нежнейшей ткани, прикрывающие грудь и перекрещивающиеся на спине. Цветовая гамма от черного до индиго представлены в изящном градиенте, который разбавляют звездочки разного размера. На губах однотонная темно-синяя помада. Она уверенна, и в этом бесподобна. Она понимает его без слов и сразу же принимает нужную позу, реализуя идеи в миллион раз лучше, чем планировалось при создании скетчей. Мона нежно кладёт руки на глобус, изображающий явно не реальную землю, а нечто мистическое, звездное; с глобусом ассоциируется ведьминское начало, с помощью которого можно спрогнозировать будущее человека, вокруг модели по орбите вращаются другие космические тела, но не в соответствии с реальными астрономическими сведениями. Мона слегка добавляет эротики своим прикусыванием губы, а волосы прекрасно развиваются по всей спине, а не собраны в два "детских" хвоста.       — Раздевайся.       И Мона спускает лямки своего боди на плечи, обнажая выпирающие ключицы, гордо приподнимая подбородок. Скарамучча успевает сфотографировать. Нежная рука Моны прикрывает пока ещё не обнаженную грудь, и стоит щелкнуть фотоаппаратом, как она игриво облизывает губы. Она точно поняла цель фотосессии.       Боди летит куда-то за пределы фотозоны. Она садится за глобус, обхватывая его руками в перчатках, и наклоняется, словно зачарованная сном. Романтично-восхитительна, когда погружена в дело. Она словно средневековый учёный выводит точно и четко что-то аккуратным пальчиком, откинув прочь дорогую шелковую перчатку. Мира нет — есть только Мона и её полная погруженность в дело и полная самоотдача.       Глобус сменяет секстант, которым Мона уверенно орудует, даже не смотря в скетчи. Она увлеченно занимает нужную позу, не обращая внимания на свою наготу. Обворожительна. Загадочна. Великолепна.       Поза за позой, фото за фото, восхищение за восхищением. Лучшая фотосессия, которая могла быть.       Но это ещё не всё. Мона принимает различные позы, руководимая жестами Скарамуччи. Тело иногда прикрывает шляпа. Мона воплощает все пожелания: то она лежит, словно из её глаз вот-вот потечет река слез, то она стоит, положив руки накрест на груди, то прикрывает грудь руками чисто для вида, словно Психея на картине Вильяма Бурго. Она словно перерождение всех муз художников: с такой легкостью подражать тем девушкам с картин, которые Скарамучча использовал в качестве референсов для передачи на бумагу своих фантазий, просто невозможно. В ней есть дьявольское начало, которое объясняет все: от безумной влюблённости в неё Скарамуччи и Кадзухи и до уверенности и легкости на сегодняшней фотосессии. Такой ведьме не нужно приворотное зелье: её сущность привораживает.       Мона. Мистерия, оккультизм, нагота, астрология.        Кадзуха. Красота, амбициозность, душевность, знание, уверенность, художественность, (ахуенность) артистичность.       Он сменяет Мону. Его образ более прост, но не менее изящен и соответствует эстетике Кадзухи: полупрозрачная рубашка с воланами и объёмными рукавами, черные, частично облегающие штаны с высокой посадкой, распущенные, немного вьющиеся, и акцентная деталь в виде красной прядки.       Они подожгли свечи и расставили около дивана и на нём так, чтобы мебель не пострадала. Кадзуха принимает задумчивую позу творца одну за другой, и ни в одной он не смотрится чуждо, неестественно. Сейчас он вытянулся вдоль дивана, скрестив нога на ногу, и грызёт перо; вот в воздухе что-то выводит пером; сидит, безумием поглощенным, хватается за свои прекрасные волосы, готовый их рвать; сидит, опершись спиной о правый подлокотник, заняв горделивую позу довольного в себе писателя, закинувшего руку за голову. Кадзуха под каждую позу умело жонглирует перьями, ручками, книгами и веревками своей рубашки. Но один момент он не проконтролировал: чернила с пера упали огромной изящной каплей ему на неприкрытую грудь. Непредсказанная заранее деталь не только не портит картину, но и усиливет какую-то задумку Скарамуччи.       Кончив с прозой и лирикой, они переходят к музыке. Остаётся только Кадзуха, пару его любимых книжек, в том числе и том поэта, чьи тексты он переложил на музыку, и гитара. Одежда тоже исчезает по щелчку пальца, словно в театре абсурда.       Кадзуха напоминает любовников богов, изящного погибшего от их же рук и неосторожных действий. Однако все они по просьбе богов будут воскрешены.        Кадзуха держится уверенно и изящно: гитара ложится в его руки словно недостающий элемент в пазле, какую бы позу не занял. Гитара за спиной, в руках, на плечах, крупным планом грифель закрывает полоску лица, в том числе и глаз. Играет на гитаре в привычной позе; согнув в колене ногу, гладит гитару, словно ему её подарили впервые в жизни, осуществив самую заветную мечту. В глазах читаются удовольствие, мечтательность, уверенность, страсть к делу, восхищение, творческий порыв к созиданию прекрасного и созданию нового. Кадзуха смотрит на гитару почти таким же влюбленным взглядом, каким он смотрит на Мону со Скарой.       Пять часов длительной, но восхитительной фотосессии подошли к концу. Нужно все убрать, а Моне с Кадзухой переодеться во что-то повседневное. И пока Скарамучча открывает такую желанную бутылку хорошего энергетика, Кадзуха с Моной подходят к дивану, на котором вдоль спинки, сидя посередине, раскинул руки Скарамучча, изредка убирая одну руку, чтобы отпить спасительную жидкость. Они берут по банке энергетика и садятся по бокам. Скарамучча замечает, что они переоделись обратно в свои образы ведьмы и поэта, и только он в черной футболке, в черных шортах и в голубо-белом хаори.       Словно сговорившись, они отпивают энергетики так, что часть напитка выливается им на неприкрытые части груди.       — Теперь вы буквально мои сладкие.       Но они словно пропускают эти слова мимо ушей и одновременно проводят руками по торсу, растягивая её черную футболку.       Скарамучче остаётся только откинуть голову назад и выдохнуть от облегчения и возбуждения.       Они доходят до сосков своими руками, а в других держат изредка отпиваемые энергетики. Скарамучча понимает намёк: поднимает руки вверх и снимает с себя и хаори, и мешающую футболку.       Скарамучча начинает жалеть, что у него не два члена, потому что Мона с Кадзухой одновременно стимулируют его соски, проводя по ним то ртом и языком, то пальцами, Мона ещё садистично оттягивает до боли, возбуждая ещё сильнее. И хочется, чтобы они одновременно доставляли ему удовольствия, делая минет или прыгая на его членах.       Скарамучча откидывает со спинки пустую алюминиевую банку и хочет куда-то деть руки, но пока некуда, кроме как на спины. Хочется обнять их и сжать их груди, но Скарамучча теряется, когда Кадзуха сжимает в его ладони щеки и целует напористо. Одна из рук теперь сжимает волосы Кадзухи.       Голова Кадзухи теперь ложится на колени, желая, чтобы её погладил. Рука Скарамуччи, теряясь, утопает в его волосах.       Мона же в это время, давно откинув шляпу, извивается телом, постепенно опуская лямки боди. Скарамучча тянется к её груди и залезает под мешающую ткань, опуская ей ниже. Груди у Моны приятные и мягкие, а соски, аккуратно вставшие, так и манят, чтобы к ним прикоснулись языком или даже немного укусили.       Кадзуха встаёт, позволяя Скарамучче посвятить некоторое время жаждущей внимания к своему бюсту Моне. Прижимаясь для передышки к ложбинке между грудей, Скарамучча похож на зайчика, разве что без таких же длинных ушей. Милые глаза, ласковый взгляд. Мона хочет увидеть его в том типичном костюме зайчика из фильмов для взрослых. Мона бы постоянно игралась с коротким белым хвостиком, иногда смачно шлёпая по восхитительной заднице в сетчатых колготках.       Кадзуха снимает с себя вверх. Мона встаёт с дивана и куда-то уходит. Кадзуха жестами даёт понять, что Скарамучче следует лечь вдоль дивана. Скарамучча послушно повинуется, полностью отдавая себя в доминирующие ручки любимых.       Кадзуха стягивает штаны вместе с трусами, оглаживая член, которому всё это время не уделяли внимание. Сначала проводит вверх и вниз медленно, сделав из пальцев колечко, которое то сжималось на члене, то давало половому органу простор. После добавились остальные пальцы, которые почти полностью охватили член, быстро и энергично надрачивая. Мона возвращается, протягивая Кадзухе смазку и презерватив, которые он использует с ловкостью фокусника. Надев презерватив, Кадзуха насаживается на член Скарамуччи. Привычно и приятно, чувствуется, что Кадзуха заранее подготовился к окончанию фотосессии. И откуда они взяли силы, энергетик не мог так быстро подействовать.       Мона же уверенно садится Скарамучче на лицо, широко раздвигая ноги. Ногти Скарамуччи впиваются в нежную кожу её гладких ягодиц. Скарамучча знает, когда сменить посасывание клитора на проведение языков вдоль половых губ и когда следует отвлечь короткими присасываниями. Мона энергично двигается на его лице, желая победить в битве непредсказуемых ходов, но обычно проигрывает, так как слишком ловко и точно он прикасается к её эрогенным местам, иногда меняя язык на пальцы и наоборот.       Удовольствие быстро надоедает, поэтому Мона с Кадзухой синхронно меняются местами. Мона насаживается на уже разогретый член, меняя темп и сжимая груди. Кадзуха же не садится, он стоит возле дивана и ждёт, пока Скарамучча, быстро смекающий, что к чему, берёт член Кадзухи в рот и начинает сосать. Мона и Кадзуха, словно заранее отрепетировав, стонут в унисон, также одновременно повторяя разбитое на четыре слога имя: "Ска-ра-му-чча".       Мона сдаётся первой: она закрывает глаза и издает последний стон, после которого падает на грудь Скарамучче. За ней кончает Скарамучча. Кадзуха же ощущает, что близок к концу, и кончает в рот. Ему места на диване нет, он садится на полу так, чтобы была возможность поцеловать оказавшееся справа лицо Скарамуччи.       Сейчас им нужен перерыв, а потом они начнут кидать друг в друга вещи, убирая студию.